Тиро вскарабкался по столбу к самому низкому проводу. Потом он подтянулся выше и поставил ногу на изоляторы. Провода тянулись с обеих сторон столба двумя рядами. Он встал на два самых низких провода, засунул верхние провода под мышки и, наклонившись, захватил еще по одному в каждую руку. После этого он начал неуклюже двигаться шатающейся походкой. Ему надо было пройти около 70 ярдов. Бросив мимолетный взгляд через парапет, он увидел улицу. И ему показалось, что она находилась очень низко. Выстрелы продолжали раздаваться из окон домов и дворца. Внизу, на расстоянии 60 футов, лежал мертвый человек, безжизненно глядя вверх сквозь телеграфные провода. Его не ослепляли яркие лучи солнца. Молодой человек уже побывал под обстрелом в прошлом, но этот опыт был для него новым. Когда он уже прошел половину пути, провода начали раскачиваться, и он крепко ухватился за них. Сначала провода были наклонены на его стороне, но после того как центр пути был пройден, они наклонились в противоположную сторону. Его ноги часто соскальзывали назад, и провода начали врезаться в подмышки.
Две трети пути были благополучно пройдены, и внезапно провода, расположенные под его левой ногой, с треском разъединились, и концы их, словно безжизненные плети, упали к стене дома, находившегося напротив. Теперь его плечи должны были выдерживать весь его вес. Боль была невыносимой. Он извернулся, отскочил назад и мертвой хваткой вцепился в провод. С невероятным усилием ему удалось удержаться.
Стрелок, расположившийся у нижнего окна, откинул матрас, из-за которого он вел огонь, и высунул голову и плечи. Тиро посмотрел вниз, и в этот момент их глаза встретились. Человек что-то закричал, впадая в неистовую ярость, и выстрелил в лейтенанта практически в упор. Из-за грохота выстрела Тиро не мог определить, насколько близко от него пронеслась пуля. Но он почувствовал, что остался целым и невредимым, и, вдохновленный осознанием этого факта, он каким-то невероятным усилием сумел удержать равновесие, пока не добрался до конца улицы. Его миссия была наполовину выполнена, однако предстояло еще и вернуться назад, что казалось теперь уже вообще невероятным. "Все равно я выдержу это до конца", - сказал он сам себе и прыгнул с проводов на крышу дома.
Дверь чердака была открыта. Он спустился вниз и, оказавшись на лестничной площадке, заглянул через перила. Никого не было видно. Он осторожно спустился дальше по узкой лестнице, пытаясь определить, где находились враги. Вскоре он появился напротив передней комнаты на втором этаже. Стараясь держаться ближе к стене, он заглянул внутрь. Комната была полутемной. Окна были заколочены ящиками, дорожными сумками, матрасами и наволочками, наполненными землей. На полу валялись осколки стекла вместе с кусочками штукатурки, отвалившейся от стен. При свете, проникавшем сквозь щели и бойницы, он увидел странную сцену. В комнате находились четыре человека. Один из них лежал на спине прямо на полу, а другие склонились над ним. Их винтовки были оставлены у стены. Казалось, что их глаза были устремлены только на него, их товарища, который лежал на полу в луже крови, которая непрерывно увеличивалась. Он захлебывался и кашлял, делая невероятные усилия, чтобы заговорить.
На сегодня младший офицер испытал уже слишком много, и подобная картина для его психики была явно лишней. Напротив передней комнаты имелась дверь, прикрытая занавеской, через которую он незаметно и прошмыгнул. Ничего не было видно, но он, тем не менее, внимательно прислушался.
- Бедный парень, - послышался голос, - ему действительно ужасно не повезло.
- Как же это случилось? - спросил другой человек.
- Он высунулся из окна, чтобы получше прицелиться, и тут его настигла пуля - по-видимому, попала прямо в легкое. Он успел только вскрикнуть, а выстрел его пришелся в воздух.
Затем говоривший тяжело вздохнул и добавил едва слышным голосом:
- Видимо, это конец!
Но тут раненый начал издавать странные звуки.
- Наверное, он хочет что-то передать своей несчастной жене, прежде чем умрет, - предположил один из революционеров. Судя по речи, он был рабочим. - Что ты хочешь сказать, друг?
- Он не может говорить! Дайте ему карандаш и бумагу, пусть напишет.
У Тиро замерло сердце, и его рука невольно потянулась за револьвером. Какое-то время за дверью ничего не было слышно, но вдруг раздался возглас:
- Так значит на крыше? Клянусь Богом, мы поймаем его! - закричал тот, кого лейтенант мысленно причислил к рабочим, и трое повстанцев промчались мимо занавешенной двери, направляясь вверх - на чердак. Один из мужчин остановился как раз напротив притаившегося в своем укрытии Тиро. Он заряжал винтовку, и патрон, видимо, перекосило. Тогда он изо всех сил ударил ее прикладом об пол, и, очевидно, это помогло, поскольку лейтенант услышал, как щелкнул затвор, и как этот человек быстрыми шагами направился к крыше вслед за остальными.
Тогда Тиро вышел из своего укрытия и прошмыгнул вниз. Проходя мимо открытой комнаты, он непроизвольно заглянул внутрь. Раненый тотчас же заметил его. Он наполовину приподнялся от пола и сделал невероятные усилия, пытаясь закричать. Но ему не удалось произнести ни звука. Тиро несколько секунд смотрел на незнакомца, который по воле случая стал его заклятым врагом. И тогда, словно по подсказке какой-то дьявольской необъяснимой силы, которая пробуждается в сердцах мужчин в условиях кровопролития и в минуты опасности, он послал раненому воздушный поцелуй, горько, жестоко издеваясь над ним. Тот отпрянул назад в приступе боли и ярости и, задыхаясь, остался лежать на полу. Младший офицер бросился бежать. Достигнув нижнего этажа, он зашел на кухню, где окно находилось на высоте шести футов от земли.
Быстро забравшись на подоконник, он выпрыгнул в задний двор. И тогда, охваченный безумной паникой, он побежал с бешеной скоростью, объятый ужасом, разбуженным снова вспыхнувшей надеждой и препятствиями, встававшими на его пути.
Глава XVIII. Из окна
В то время как ужасные события, с молниеносной быстротой сменявшие друг друга в столице Лаурании, побуждали мужчин к немедленным действиям, с женщинами все обстояло по-другому. На улицах происходили страшные сцены, связанные с кровопролитием и беспорядками. Опасность всеобщей войны и боевые действия с ближней дистанции, в которые были вовлечены многие люди, создавали широкие возможности для проявления преданности и звериной жестокости. Смелые мужчины демонстрировали отвагу. Жестокие люди становились подлецами. Все промежуточные типы с трепетом следили за развитием событий. И все они были охвачены особенным инстинктивным ужасом. Внутри домов все было иначе.
Люсиль вздрогнула, услышав первые выстрелы. Ей удавалось услышать не так много - лишь отдаленный неясный гул. Но она знала, что это означало, и дрожала от страха. С улицы послышался шум и, казалось, что на ней было много людей. Она встала, подошла к окну и посмотрела вниз. При болезненном, неясном свете газовых фонарей было видно, как тяжело работали мужчины, строившие баррикаду, которая пересекала улицу на расстоянии примерно 20 ярдов от двери дома в направлении дворца. С невероятным интересом она наблюдала за суетившимися фигурами. Они отвлекали ее мысли. И она почувствовала, что, если ей будет не на что смотреть, она просто сойдет с ума от тревожного ожидания. Ни одна подробность не ускользала от ее глаз.
Они работали словно каторжные! Мужчины долбили булыжники ломами и киркомотыгами. Другие протаскивали их, шатаясь от тяжелого груза. Третьи складывали из них крепкую стену, тянувшуюся через дорогу. Вместе с взрослыми работали двое или трое мальчишек, которые трудились так же тяжело. Один паренек небольшого роста уронил себе на ногу булыжник, который он нес. После этого он присел и горько заплакал. Его товарищ подошел и слегка ударил парня, чтобы привести его в чувство, но тот расплакался еще сильнее. Вскоре подъехала телега с водой. Тогда строители, измученные жаждой, отправились пить по два-три человека. Они зачерпывали воду в две оловянные кружки и галипот.
Люди, находившиеся в близлежащих домах, были вынуждены открыть двери, и повстанцы бесцеремонно вытаскивали любые вещи, чтобы положить их на баррикаду. Одна группа мятежников обнаружила несколько бочек, которые считались очень ценной добычей. Выбив крышку у одной бочки, они начали заполнять ее землей, оставшейся после того, как были убраны булыжники. Они насыпали в нее полные лопаты земли. Это была долгая и изнурительная работа, но наконец они ее закончили и пытались поднять бочку и прислонить ее к стене. Но она была слишком тяжелой, и, с треском рухнув на землю, бочка разбилась на мелкие кусочки. Это вызвало их негодование, и они стали яростно спорить, но, в конце концов, к ним подошел офицер с красной лентой и усмирил их. Они уже не пытались заполнять другие бочки, но снова вошли в дом и вытащили из него удобный диван. Они сели на него с угрюмым видом и стали закуривать папиросы. Однако постепенно, один за другим, они снова принялись за работу, медленно преодолевая вспышку гнева и стараясь вести себя с достоинством. И все это время баррикада укреплялась.
Люсиль удивлялась, почему никто не входил в дом Савролы. Вскоре она поняла причину: у порога был выставлен караул из четырех человек с винтовками. Этот мудрый человек все предусмотрел. Время от времени ее мысли возвращались к трагедии, которая обрушилась на ее жизнь. И тогда в отчаянии она снова падала на диван и старалась забыться. Один раз она задремала на час просто от усталости. Звуки отдаленной стрельбы замерли, и хотя иногда были слышны отдельные выстрелы, в городе царило безмолвие. Проснувшись с неясным предчувствием беды, она снова побежала к окну. Сооружение баррикады было уже закончено, и строители отдыхали, спрятавшись за ней. Их оружие лежало у стены, которая охранялась двумя или тремя часовыми, непрерывно державшими улицу под контролем.
Вскоре раздался стук в дверь, и ее сердце забилось от страха. Она осторожно выглянула из окна. Караульные по-прежнему стояли на своих постах, но к ним присоединился еще один человек. Не получив ответа на стук, он наклонился, что-то засунул под дверь и ушел. Через некоторое время она отважилась спуститься вниз сквозь темноту лестницы. Ей хотелось узнать, что произошло. При свете спички она увидела, что это была записка, адресованная Люсиль. На ней были указаны номера дома и улицы, поскольку в Лаурании, как и в американских городах, все улицы были пронумерованы. Записка от Савролы была написана карандашом. В ней говорилось:
"Город и укрепленные узлы перешли в наши руки, но борьба будет продолжена на рассвете. Ни в коем случае не выходите из дома и никому не показывайтесь".
Битва на рассвете! Она посмотрела на часы - было без четверти пять, и небо уже становилось светлее. Тогда оставалось совсем немного времени! Страх, отчаяние, тревога и ни малейшей жалости, а только негодование по отношению к ее мужу боролись в ее душе. Но казалось, что сонным фигурам, спрятавшимся за баррикадой, были неведомы эти чувства. Они лежали молчаливо и спокойно - усталые люди, у которых не было забот. Но она знала, что приближалось что-то страшное и неумолимое. То, что разбудит их немедленно, и они вздрогнут от ужаса. Ей казалось, словно она смотрела какой-то странный спектакль в театре, где окно напоминало ложу. На минуту она отвернулась от него, когда внезапно прогремел выстрел винтовки на расстоянии около 300 ярдов на улице, ведущей в направлении дворца. Тогда снова послышались грохот стрельбы, зов трубы и крики. Защитники баррикады вскочили в бешеной спешке и схватились за оружие. Снова послышалась стрельба, но они не отвечали на нее. Она не осмеливалась высунуть голову из окна и выяснить, что им мешало стрелять. Они все были в невероятном смятении и держали винтовки над баррикадой. Многие из них говорили отрывистыми короткими фразами. Через минуту толпа мужчин, примерно сто человек, подбежала к стене, и они начали карабкаться через нее. Им помогали другие. По-видимому они были друзьями. И тогда она подумала, что рядом была сооружена и другая баррикада, а та, что была расположена под окном, находилась во втором ряду. Так оно и было на самом деле, и первая была захвачена. Все время продолжалась стрельба из дворца.
Как только убегавшие перепрыгнули через стену, защитники второго ряда начали стрелять. Винтовки, стрелявшие поблизости, звучали намного громче, чем другие виды оружия, и от них исходили невероятно яркие вспышки. Но с каждой минутой становилось все светлее, и она могла разглядеть клубы дыма, взметнувшиеся вверх. Мятежники были вооружены многими видами огнестрельного оружия. Некоторые из них, в чьем распоряжении были старые мушкеты, заряженные с дула, должны были встать и спуститься с баррикады, чтобы использовать свои шомпола. Другие, обладавшие более современными видами оружия, оставались на местах, припав к земле позади своих укрытий, и непрерывно стреляли.
Эта сцена, где двигались крошечные, в перспективе очерченные фигурки, все еще напоминала сцену театра, на которую зрители смотрели с галерки. Она еще не чувствовала панический страх. Еще не произошло ничего страшного, и никому не стало хуже.
Едва она подумала об этом, когда заметила, как с баррикады опускали на землю какую-то фигуру. В ярком утреннем свете можно было ясно разглядеть бледное лицо. В какой-то момент ее охватило какое-то пронзительное чувство жалости. Но она продолжала стоять, потрясенная увиденным. Четверо мужчин уносили раненого. Они несли его за плечи и за ноги, таким образом середина его тела обвисла. Когда они исчезли из ее поля зрения, она снова посмотрела на стену. Были видны еще пятеро раненых. Четырех должны были унести, а пятый опирался на руку друга. Две другие фигуры были убраны с баррикады. Они безжизненно лежали на земле, никому не мешая. По-видимому, никто не замечал их, им просто позволили лежать вблизи ограждений.
Тогда с дальнего конца улицы послышался бой барабанов и надрывный зов трубы. Эти звуки повторялись снова и снова. Мятежники начали стрелять в безумной ярости с невероятной скоростью. Некоторые люди упали. И вдруг шум стрельбы заглушил какой-то странный звук, напоминавший душераздирающий крик, который раздавался все ближе и ближе.
Человек, стоявший не баррикаде, спрыгнул вниз и стал бежать по улице. Тогда пятеро или шестеро других людей немедленно последовали за ним. И все защитники баррикады, за исключением трех человек, поспешно обратились в бегство, испуганные этим нечеловеческим криком, который слышался все ближе и ближе. Несколько человек пытались тащить за собой раненых, к которым прибавилось еще несколько пострадавших. Они стонали от боли и умоляли, чтобы их оставили одних. Она увидела, как один мужчина тащил другого за лодыжку и он ударялся о булыжную дорогу, несмотря на свои мольбы. Три человека, оставшиеся на месте, методично стреляли, расположившись за бруствером. Все это произошло в течение лишь нескольких секунд. И душераздирающий крик становился все ближе и громче. И тогда в одно мгновение солдаты в синих формах, едва уклонившиеся от удара, взобрались на баррикаду и перемахнули через нее. Впереди бежал офицер, совсем еще юноша. Он прыгнул на другую сторону баррикады, воскликнув:
- Вперед! Уничтожим этих подлых трусов!
Трое крепких мужчин пустились в бегство и исчезли, словно камни, смытые разбушевавшимся прибоем. Толпы солдат бросились через баррикаду. Ей было видно, как целые группы солдат толпились вокруг каждого раненого мятежника. Они безжалостно вонзали в них штыки. И тогда это страшное наваждение рассеялось, и чудовищное зрелище казалось нереальным. Она зарыдала и отпрянула от окна, уткнувшись лицом между диванными подушками.
Теперь грохот канонады раздавался отовсюду. Ружейные выстрелы были оглушающими и непрерывными. Особенно мощными казались звуки, доносившиеся с главной дороги, параллельной улице, где жил Саврола. Нечеловеческие крики раненых усиливали шум. Постепенно волна сражений прокатилась мимо дома в направлении здания мэрии. Когда она поняла это, все ее собственные несчастья снова напомнили о себе. Происходила борьба против мятежников. И она подумала о Савроле. И тогда она начала молиться - судорожно молиться, посылая мольбы в бесконечное пространство, надеясь, что они будут услышаны. Она не назвала имя человека, о котором молилась. Но, возможно, всеведущие боги язвительно усмехнулись, догадываясь, что она молилась о победе мятежника, которого она любила, над ее мужем, президентом.
Вскоре от здания мэрии послышался чудовищный грохот. "Пушка", - подумала она, но не осмелилась выглянуть из окна. Страшные зрелища вызывали отвращение, и она уже утратила интерес к ним. Но ей были слышны выстрелы, раздававшиеся все ближе. И тогда она почувствовала странную радость - необъяснимую радость победы в войне, несмотря на все ее ужасы. Послышался топот людей, которые пронеслись мимо дома. Выстрелы прозвучали под окнами. И тогда раздался страшный стук, кто-то колотил наружную дверь. Они пытались ворваться в дом. Она бросилась к двери и заперла ее. Внизу на лестнице послышались несколько выстрелов и треск расколовшегося дерева. Выстрелы отступавших войск снова прогремели мимо дома и обрушились на улицу, ведущую к дворцу. Но она словно ничего не слышала. Другой звук парализовал ее внимание. Это был звук приближающихся шагов. Кто-то поднимался по лестнице. Она затаила дыхание. Повернулась дверная ручка, и тогда незнакомец, убедившись, что дверь была заперта, начал грубо колотить по ней! Люсиль вскрикнула.
Стук прекратился, и она услышала нечеловеческий стон незнакомого человека.
- Ради бога, впустите меня! Я ранен и не имею оружия, - умолял он.
Люсиль прислушалась. Она почувствовала, что за дверью находился только один человек, и если он был ранен, он не мог причинить ей вреда. Снова за дверью послышался стон. Ее охватило чисто человеческое чувство сострадания. Она отперла дверь и осторожно открыла ее.
Человек быстро проскользнул в комнату. Это был Мигуэль.
- Я прошу прощения у вашего превосходительства, мне необходимо укрытие, - вкрадчиво произнес он, проявляя особое самообладание, которое в критические моменты всегда выручало его подлую душу.
- Но ведь вы не ранены! - удивленно произнесла она.
- Это была военная хитрость. Она потребовалась, чтобы вы впустили меня. Где тут можно спрятаться? Вероятно, они скоро придут сюда.
- Там, на крыше или в обсерватории, - сказала она, указывая на другую дверь.
- Ничего не говорите им.
- А зачем мне это надо? - язвительно проговорила Люсиль. Несмотря на самообладание этого человека, она презирала его. Ей было хорошо известно, что он готов был сделать любую пакость ради осуществления своей цели.