Что ни день, Каролина становилась все полезнее своей сообразительностью, расторопностью, усердием, сноровкой, с которой ей удавалось выполнить любую работу. Каждое утро, пока еще все спали, она отправлялась выслушать проповедь священника и помолиться на могиле матери; она молила дать ей силы выносить утомительную службу, на которую ее обрекла нежная любовь к брату. Будь она одна, то охотно вернулась бы к прежнему ремеслу портнихи, которое давало более приятный заработок и свободу по воскресеньям и вечерам. У г-жи Дельмис работа в воскресные и праздничные дни была такой же, как в остальные; так же требовалось убирать комнаты с Грибуйлем; помогать одеваться хозяйке и детям, готовить еду, накрывать и убирать со стола, мыть посуду. Единственным развлечением, которое позволяла себе Каролина, было присутствовать на вечерней службе и провести часок в гостях у священника. Грибуйль во время ее отсутствия играл с детьми. Он часто выводил из терпения г-жу Дельмис и смешил детей своими наивностями; редкий день проходил без того, чтобы он не разбивал что-либо или не допускал какую-либо оплошность. Г-н Дельмис оправдывал его как мог, получая от Грибуйля благодарный взгляд, полный нежной признательности. С самого начала его тронула доброта, старательность, преданность бедного мальчика; эти превосходные качества позволяли ему мириться с неприятностями, которые случались все реже по мере того, как привычка к службе придавала мальчику уверенность и сноровку. Не раз г-н Дельмис помогал Каролине скрыть от хозяйки проступки Грибуйля. Однажды он разбил вазу, в которую велели поставить цветы; расстроенная Каролина не знала, как сладить с недовольством хозяйки; г-н Дельмис, ставший свидетелем происшествия, отправился к торговцу фарфором, чтобы заменить разбитую вазу, нашел точно такую же и поспешил доставить ее удрученным брату и сестре. Радость Грибуйля, его отрывистые, простодушные, ласковые слова и признательность Каролины вполне вознаградили добрый порыв г-на Дельмиса и усилили нежную привязанность к бедным сиротам.
Однажды Каролина сообщила брату, что ожидается парадный обед и надо постараться все приготовить и накрыть стол надлежащим образом.
ГРИБУЙЛЬ. – Что ты называешь "надлежащим образом"?
КАРОЛИНА. – Это значит – лучше, чем обычно; выбрать тарелки без единой щербинки, протереть их заранее, чтобы не заниматься этим во время обеда; поставить побольше тарелок для десерта; подложить мох под фрукты; в общем, постараться, чтобы все было как следует, чтобы на стол было приятно взглянуть и чтобы господа Дельмис были довольны.
ГРИБУЙЛЬ. – Что касается месье, это будет нетрудно, он всегда доволен; но вот мадам – другое дело: она вечно всем недовольна, она…
КАРОЛИНА. – Тише! Не дай бог она тебя услышит!
ГРИБУЙЛЬ. – Ну и пусть! Пусть услышит! я же правду говорю. Разве не правда, что как бы я ни старался, как бы ни угождал, она вечно ворчит и всегда найдет, к чему придраться. А как она разоралась, когда я завязал веревочкой клюв ее попугая!
КАРОЛИНА. – Еще бы! Ведь он не мог есть и умер бы от голода.
ГРИБУЙЛЬ. – Велика беда! Гадкая тварь, без конца передразнивает мои слова, оскорбляет с утра до ночи, клюет мне ноги, когда я занят работой, злит меня, доводит до бешенства, портит мой характер – и все это по злобе, чтобы не дать мне закончить вовремя!
КАРОЛИНА. – Что за глупости ты наговорил, Грибуйль! Разве попугай может понимать и соображать?
ГРИБУЙЛЬ. – Может ли он понимать и соображать? Я так полагаю, что отлично понимает. Если бы он был таким, как все животные, разве бы он говорил? разве орал бы всем, кто приходит в дом, и даже тем, кто проходит мимо по улице: "Грибуйль скотина! Боже мой, какая скотина! Грибуйль дурак!" А когда его спрашивают: "Кто тебя побил, Жако? Кто тебе вырвал перья?" – ты думаешь, что так он и скажет: "Честно говоря, я об этом ничего не знаю" или же: "Никто"; вовсе нет; он принимает такой вид!.. Надо видеть, что за вид! просто дьявольская рожа! и верещит: "Это Грибуйль! Бедный Жако! Грибуйль его побил!" А однажды, когда я так чихал, так кашлял, что любой бы проникся жалостью, ты думаешь, что Жако сказал: "Бедный Грибуйль! Сахарку Грибуйлю!" Ну да! Как бы не так! Он принялся надо мной издеваться, передразнивать, кашлять, плеваться и канючить с самым жалким видом: "Бедный Жако! Сахарку бедному Жако!" И что же вышло? Вместо того, чтобы пожалеть меня, дети принялись смеяться, и хозяева за ними следом. Мадам меня не удивляет, но поведение месье поразило и уязвило; уж он-то, назвав себя моим другом, мог бы заткнуть пасть этому проклятому попугаю и разъяснить ему, что так себя вести – настоящее злодейство. Но вместо того, чтобы принять мою сторону, – нате вам, встает на сторону моего врага. И вот после обеда, когда мы остались наедине…
– Ты завязал веревочкой клюв бедному животному.
– Сначала я пытался вразумить его словами; но… никак не мог заставить себя слушать! Он осыпал меня гадостями, налетал и клевал так, что у меня кровь пошла. "Ах ты, негодяй, – сказал я ему, – ты считаешь, что раз умеешь смешить хозяев, то самый сильный; ну, посмотрим, любезный, кто кого!" И я вот так ухватил его за шею и завязал клюв, раньше чем он успел пикнуть о помощи. Уж он такой скандал бы закатил! Но дело было сделано, и смеялся не он, а я, а ему оставалось только корчить рожу… самую жалкую рожу! Ха-ха-ха! До сих пор смеюсь, как вспомню.
– Бедный Грибуйль! – сказала Каролина, глядя на него с нежной жалостью. – Бедный Грибуйль!
ГРИБУЙЛЬ. – Вот, правда же? Если кому и надо жаловаться, то это мне.
КАРОЛИНА. – Да, да; ну, ступай, приготовь все для обеда и устрой красивый десерт.
Грибуйль удалился напевая. Каролина проводила его взглядом, потом отвернулась к плите и провела платком по лицу, утирая невольные слезы.
– Бедный брат! – сказала она себе. – Как я ни принуждаю его молчать, как ни слежу за его работой, как ни смягчаю его слова, мадам сердится на него все больше и больше. И он уже меня не слушается, как прежде, становится вспыльчивым, дерзким. Этот попугай выводит его из себя. Я чувствую, что скоро хозяйка откажется держать его на службе. Если бы не хозяин, она уже давно бы его выгнала; а если его выгонят, и мне придется уйти и снова искать заработок. Этого только не хватало! Ведь платят так мало! А у Грибуйля такой хороший аппетит!.. Бедный мальчик!
Каролина вновь принялась за работу; она приготовила мясо, поставила кастрюли на огонь и, продолжая присматривать за готовкой, взялась заканчивать платье, которое госпоже Дельмис чрезвычайно хотелось надеть по случаю парадного обеда.
В свою очередь, и Грибуйль не терял время даром и усердно накрывал на стол.
– Посмотрим, как мне удастся устроить десерт, – сказал он, расставив тарелки, стаканы и столовые приборы. – Каролина велела украсить блюда и положить мох под фрукты. Чтобы положить мох, надо его иметь; пойду-ка поищу его в саду.
Грибуйль вышел в сад и радостно приволок пласты мха, которые накопал без труда.
– За работу! – велел он себе. – Что мадам приготовила для десерта? Яблоки! хорошо!.. Груши! отлично!.. Абрикосы в сиропе!.. Сливы в сиропе!.. А! А! их трудно устроить на мху… Как же сделать? Сок мешает.
На пару секунд Грибуйль погрузился в размышления.
– Придумал! – воскликнул он. – Сперва кладу мох в компотницу (Грибуйль раскладывает мох ), беру компот, выливаю на мох ( Грибуйль сопровождает слова действием ). Аккуратно выкладываю абрикосы на мох… Какие липкие стали пальцы! Мох впитал в себя весь сок… Теперь сливы… Сюда… готово… Какой забавный все-таки получился компот!.. Ух ты! муравьи вылезли из мха и утонули в сиропе! Ишь ты, как барахтаются! Можно было бы их вытащить, но будут кусать за пальцы. Эти муравьи такие злые! Настоящие скоты! никакой благодарности… Ну, довольно. Теперь выкладываем яблоки и груши!
Покончив с фруктами и разложив на тарелках бисквиты, печенье, миндаль, орехи, сухари, пряники и другие сладости, Грибуйль принялся расставлять их на столе. Восхищенный собственным вкусом и фантазией, он самодовольно оглядывал стол, подходя к нему с разных сторон и любуясь своей работой.
– Посередине чего-то не хватает, – сказал он, остановившись; – чего-то не хватает… нужно что-то такое… повыше… А! Придумал!..
И Грибуйль, подбежав к попугаю, схватил подставку, на которой дремал его враг, и без шума и сотрясения ловко установил ее в самом центре стола! После этого он обложил подставку мхом так, что получилась пирамида, вершиной которой стал глубоко спящий Жако.
На мгновение Грибуйль почувствовал себя величайшим человеком в мире.
– Никогда, – сказал он себе, – никогда еще на столе не создавалось подобной красоты! Никому не позволю войти раньше времени, пусть будет сюрприз.
Грибуйль вышел, закрыл замок на два оборота и положил ключ в карман. По возвращении на кухню его сияющий вид поразил Каролину.
КАРОЛИНА. – Что с тобой, братец? У тебя такое восхищение на лице.
ГРИБУЙЛЬ. – Есть от чего, сестрица. Уверяю тебя, не каждый день приходится видеть такие штуки, как я устроил.
КАРОЛИНА. – Ты уверен, что получилось хорошо? Не вышла ли какая-нибудь жалкая безвкусица?
ГРИБУЙЛЬ. – Жалкая! Ты называешь жалкими самые изысканные, самые элегантные замыслы!..
КАРОЛИНА. – Ах, боже мой! Какой у тебя торжественный вид! Скажи, что ты опять натворил, Грибуйль, – нет, лучше я поднимусь и сама взгляну, как ты накрыл стол.
ГРИБУЙЛЬ. – Поднимайся, Каролина, поднимайся; только ты ничего не увидишь.
КАРОЛИНА. – Почему это я ничего не увижу, раз там что-то есть?
ГРИБУЙЛЬ. – Есть, есть, и даже много всякого; но ты ничего не увидишь, потому что ключ у меня в кармане.
КАРОЛИНА. – Зачем ты вынул ключ? Скорее верни его на место, вдруг хозяйка захочет войти…
ГРИБУЙЛЬ. – Уверяю тебя, она не войдет.
КАРОЛИНА. – Боже мой! Ты опять ее рассердишь. Вот она как раз зовет меня. Вставь обратно ключ в дверь, Грибуйль.
ГРИБУЙЛЬ. – Прошу тебя, умоляю тебя, Каролина, доставь мне удовольствие всех удивить! Это так мило!
КАРОЛИНА. – Делай, как хочешь, бедный братец; Я только боюсь, вдруг там чего-то не хватает.
ГРИБУЙЛЬ. – Как раз наоборот. Все устроено превосходно.
КАРОЛИНА. – Последи за кастрюлями, пока я одеваю хозяйку.
Каролина вышла, оставив Грибуйля в ожидании театрального эффекта.
Госпоже Дельмис не пришлось обнаружить его приготовления. Едва она успела одеться, как явились гости. Среди приглашенных были г-жа Гребю, г-жа Леду и г-жа Пирон.
– Прошу всех к столу, – сказала г-жа Дельмис, когда Грибуйль пришел объявить, что обед готов.
Он последовал за гостями, предвкушая всеобщее удивление и восхищение. Действительно, все общество охотно любовалось разнообразием и красивым видом десерта. Но Грибуйль ничего не слышал; он был потрясен отсутствием Жако.
– А что это за пирамида из мха? – спросила г-жа Гребю. – Что вы хотели тут поместить, моя милая?
Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Совершенно ничего… Я не понимаю… Я этого не видела…
– Это главное украшение, оно обозначает центр стола, – улыбаясь, сказал г-н Дельмис, который догадался о роковой неудаче, которую потерпел замысел Грибуйля.
– Это очередная дурацкая выдумка Грибуйля, – с досадой отвечала г-жа Дельмис. – Для чего тут мох, Грибуйль? Говорите же! Отвечайте! Вы прекрасно слышите, что я вам говорю.
– Сударыня, вы, без сомнения, необычайно добры, – нерешительно произнес Грибуйль, посылая г-ну Дельмису умоляющий взгляд. – Мне показалось, что раз на столе не хватает большой вазы… вы ведь помните, сударыня, что месье как-то хотел такую купить, но вы сочли, что это слишком дорого…
Г-ЖА ДЕЛЬМИС, нетерпеливо . – Ну хорошо, хорошо. И что?
ГРИБУЙЛЬ. – Ну, тогда я подумал, что… если поместить тут хотя бы Жако, то получится то, что нужно… И потом, доверив Жако возглавить стол, я хотел сделать ему приятное, оказать честь, так же как и вам, потому что я никогда не забываю, что вы мои хозяева и вам полагается выказывать почет всеми способами; и вот Жако, эта ничтожная скотина… Да, сударь, – продолжал Грибуйль, воодушевляясь, – и злая скотина… Как мне следовало его остерегаться!.. Я помещаю его на хозяйский стол, возношу на моховой постамент, а он дезертирует с почетного поста!.. Он позорит мой замысел!.. Он удрал, чтобы посмеяться надо мной… И… нате вам! Полюбуйтесь, господа: оставил помет на скатерти!.. Погрыз миндаль, расшвырял яблоки, оторвал хвостики у груш!.. Согласитесь, сударыня, едва ли приятно иметь в доме столь жестокого врага. Разграбить, опустошить весь мой десерт… Прошу вас, господа, меня извинить… но… я не могу… хи-хи-хи!.. сдержать слезы… хи-хи-хи!.. когда вижу, что великий замысел… хи-хи-хи! разрушен злодейской выходкой… хи-хи-хи!.. этой мерзкой скотины… Нет, один из нас двоих рано или поздно погибнет… Предупреждаю вас, господа: когда-нибудь с кем-то из нас произойдет несчастье…
Г-Н ДЕЛЬМИС. – Успокойся, Грибуйль… Ничего страшного не случилось, дружок. Обед и десерт от этого хуже не станут. Давай-ка забудем про Жако и вспомним про суп – все давно ждут, когда ты его принесешь.
ГРИБУЙЛЬ. – Как вы добры, сударь, называя меня другом; без сомнения, вы заслуживаете мое усердие; итак, я с удовольствием, дамы и господа, угощу вас супом.
Грибуйль забыл об огорчении и прислуживал за обедом с такой ловкостью и сноровкой, что никаких неприятностей не случилось. Только когда приступили к десерту и г-жа Дельмис, не обнаружив компот, получила разъяснение от Грибуйля, что он вылил его в мох, разложенный в компотницах, разразился приступ ярости, и бедный Грибуйль был объявлен скотиной, полоумным, идиотом. Г-жа Пирон хохотала вместе с г-жами Гребю и Леду и позволила себе пару колкостей в адрес Грибуйля.
– Я не люблю, когда надо мной смеются! – вскричал Грибуйль, окинув дам разъяренным взглядом. – Пусть хозяева позволяют себе упреки, это их право, но я не намерен терпеть, когда к ним присоединяются другие.
– Грибуйль, не забывай, что ты говоришь с подругами моей жены, – недовольно произнес г-н Дельмис.
ГРИБУЙЛЬ. – Подруги! Хороши подруги, нечего сказать! А не желают ли они, чтобы я повторил слова, которые они нам наговорили три месяца назад, когда мы поступили на службу к месье, – вот тогда-то он увидит, что это за…
– Ради бога, господин Дельмис, не браните бедного мальчугана, – поторопилась вмешаться г-жа Гребю, – мы же знаем, что его слова не могут никого задеть. Ведь он не соображает, что говорит…
ГРИБУЙЛЬ. – Я не соображаю, что говорю? Вот сейчас узнаете…
Г-Н ДЕЛЬМИС, сухо . – Довольно, довольно, Грибуйль, пойди принеси кофе в гостиную.
И г-н Дельмис, предложив руку г-же Гребю, перешел в гостиную, за ним последовало все общество. Грибуйль подавил недовольство; убирая со стола, он все разыскивал Жако, но, к счастью для последнего, не нашел; когда он рассказал Каролине, что случилось за обедом, та вздохнула, но не произнесла никакого упрека. Г-жа Дельмис тоже промолчала, и на следующий день брат с сестрой продолжали службу как обычно.
XII. Канарейки
Каролина и Грибуйль подметали и протирали пыль в гостиной. Внезапно Грибуйль счел себя уставшим и развалился в кресле. Звонят в дверь: Грибуйль не трогается с места. На второй звонок Каролина оборачивается к брату.
КАРОЛИНА. – Ты что, не слышишь, Грибуйль? Звонят; пойди отвори скорее.
ГРИБУЙЛЬ. – Я не могу: мне некогда.
КАРОЛИНА. – Как – некогда? Чем же ты предпочитаешь заниматься?
ГРИБУЙЛЬ. – Отдыхать; у меня впереди еще работы на добрую четверть часа.
КАРОЛИНА. – Что за глупости ты говоришь! Надеюсь, ты шутишь?
Раздается третий звонок, более сильный, чем два первых. Грибуйль не двигается. Сестра, печально взглянув на него, пожимает плечами и идет открывать, мысленно говоря: "Бедный мальчик! Видно, никогда не удастся научить его работать".
Она открывает дверь, входит посыльный с клеткой в руках.
ПОСЫЛЬНЫЙ, Каролине . – Мадмуазель, я здесь недавно, не знаю точно, тут ли проживают господа Дельмис, вот пара канареек, которых мне велено доставить для их детей; не будете ли вы так добры передать их от имени моей хозяйки госпожи Пьерфон?
КАРОЛИНА. – Обязательно передам, сударь, не беспокойтесь. Господа Дельмис живут именно здесь.
Посыльный взглянул на Грибуйля: тот глуповато посмеивался.
ПОСЫЛЬНЫЙ. – А почему этот мальчишка смеется? Что за дурацкая физиономия! Простофиля какой-то!
ГРИБУЙЛЬ. – У меня такой вид, какой есть. В чем дело? Я ничего не говорил: что это вам вздумалось меня дразнить?
ПОСЫЛЬНЫЙ, насмешливо . – Умоляю о прощении, сударь, я не имел намерения вам досадить; просто подумал вслух.
ГРИБУЙЛЬ. – Ну что ж! я вас прощаю; а впредь старайтесь думать получше, тогда и говорить хорошо будете.
Посыльный удалился, хохоча и показывая знаками, что Грибуйль не в своем уме.
Каролина была раздосадована.
КАРОЛИНА. – Ну зачем ты заговорил с этим посыльным, раз ты его не знаешь, Грибуйль? Он тебе ничего такого не сказал.
ГРИБУЙЛЬ. – Ты называешь "ничего такого", то, что он меня представил идиотом, недоумком, и я не знаю что еще он думал, да побоялся сказать.
КАРОЛИНА. – Ты ссоришься со всеми подряд; ты ведь знаешь, что хозяева не любят, когда в доме раздоры, а ты в последнее время на всех кидаешься из-за каждой мелочи; ты ведешь себя чересчур фамильярно с хозяином и грубо с хозяйкой.
ГРИБУЙЛЬ, раздражаясь . – А почему это я должен выносить то, чего им бы нипочем не вынести? Вот пойди-ка скажи хозяевам, что они недоумки, скоты, кретины, неуклюжие, безрукие, как мне твердят с утра до вечера: небось сразу начнутся вопли и крики. Меня все это бесит до крайности.
КАРОЛИНА, успокаивая его . – Ладно, Грибуйль, не сердись, братец; все это смеха ради; они совсем не думают то, что говорят.
ГРИБУЙЛЬ. – Ты так считаешь?
КАРОЛИНА. – Уверена. Не будем больше об этом говорить; заканчивай прибирать гостиную, а я пойду пригляжу за обедом.
Грибуйль продолжал вытирать пыль. Он подошел к клетке, взял ее, поглядел на птиц и принялся с ними беседовать.
– Бедные крошки; как вам скучно… До чего досадно сидеть безвылазно! Как жалко бедных птичек!.. Честное слово, не могу это видеть; дам-ка им полетать по комнате: пусть немного повеселятся.
Грибуйль ставит клетку на стол и открывает дверцу; канарейки вылетают, садятся на карниз над окном и принимаются весело распевать. Восхищенный Грибуйль хлопает в ладоши; птицы в испуге слетают с карниза и устремляются к распахнутому окну. Грибуйль кидается за ними с криком:
– Нет, нет, не туда, малышки! погодите, я сейчас закрою.
Но канарейки, почуяв воздух, свободу зелень, пролетают в окно и уносятся вдаль. Грибуйль стоит, остолбенев от неожиданности.
– Ах, негодяйчики! Сыграть со мной такую штуку! Видали что-нибудь подобное? Ну ничего, я им устрою ловушку. Вот побегу запру садовую калитку: им и в голову не придет ее открыть, чтобы выбраться наружу.
Грибуйль спешит в сад и через несколько минут возвращается, весь запыхавшийся. В тот же миг в гостиную входит Эмили, глядит по сторонам и замечает клетку.
– А! вот она! поглядим-ка на птичек.
Она подходит к клетке и с удивлением обнаруживает, что дверца открыта и птиц нет.
Она зовет Грибуйля:
– В клетке были птицы? Куда они девались, Грибуйль?