- Откуда ты взял эту бумагу? - обратилась она к Умешу.
- Она валялась в углу комнаты господина, я поднял ее, когда подметал пол.
Комола стала читать, стараясь не пропустить ни слова. Это было письмо Ромеша к Хемнолини. По рассеянности он совершенно о нем забыл. Комола прочла все до конца.
- Что же ты все стоишь, мать, и молчишь, - заговорил Умеш. - Ведь скоро уже ночь.
В ответ не раздалось ни звука.
Взглянув на лицо Комолы, Умеш испугался.
- Ты разве не слышишь меня, мать? Пойдем домой, уже совсем стемнело.
Но девушка не шелохнулась, пока не явился слуга дяди и не доложил, что, экипаж давно ожидает их и пора ехать.
Глава тридцать шестая
- Тебе нездоровится сегодня, сестра? Голова болит? - спросила Шойлоджа.
- Нет, ничего, - ответила Комола. - Почему не видно дяди?
- В школе каникулы, и мама послала его в Аллахабад навестить сестру, она уже несколько дней нездорова.
- А когда он вернется?
- Думаю, он задержится там не больше недели. Ты слишком утомилась, устраивая свое бунгало, у тебя очень усталый вид. Поужинай сегодня пораньше и ложись скорее спать.
Самое лучшее было бы рассказать все Шойлодже, но Комола не могла решиться на это. Кому угодно, только не Шойле; сказать ей, что человек, которого она столько времени считала своим мужем, в действительности не муж ей, - казалось Комоле совершенно невозможным.
Запершись в спальне, девушка при свете лампы перечитала письмо. Имени и адреса на письме не было, но было ясно, что адресовано оно женщине, на которой Ромеш хотел жениться, и что из-за Комолы ему пришлось с ней расстаться. Ромеш не скрывал и того, что любит эту женщину всем сердцем, и лишь из жалости к одинокой девушке, которая по несчастной случайности оказалась на его руках, он, не имея иного выхода, решил навсегда отказаться от своей любимой.
Теперь Комола, наконец, поняла отношение к ней Ромеша, начиная с их встречи на отмели посреди реки и кончая Гаджипуром.
Все это время Ромеш не считал ее женой и не знал, как с ней поступить. Комола же относилась к нему как к мужу и, ни о чем не подозревая, собиралась создать домашний очаг на всю жизнь. И сейчас, когда она думала об этом, стыд впивался в нее своим раскаленным жалом. Она готова была провалиться сквозь землю, когда на память ей приходили всевозможные эпизоды их совместной жизни. Этот стыд запятнал всю ее душу, - и от него не было спасенья!
Резким движением Комола распахнула дверь и вышла в сад. Была темная зимняя ночь, от черного неба веяло холодом. Воздух был прозрачен, ярко мерцали звезды.
Перед ней четко вырисовывалась темная роща манговых деревьев. Мысли Комолы путались. Она опустилась на холодную траву и сидела так, застыв, словно каменное изваяние. Глаза ее были сухи, в них не было ни слезинки.
Сколько времени провела она так - неизвестно, но вдруг почувствовала, как холод пронизал ее до самого сердца, и вздрогнула.
Глубокой ночью, когда тонкий луч ущербной луны прорезал темный край неба над молчаливой пальмировой рощей, Комола с трудом встала и заперлась у себя в спальне.
Утром, раскрыв глаза, она увидела у своей постели Шойлоджу. Думая, что уже много времени, смущенная девушка поспешно села в кровати.
- Не вставай, сестра, поспи еще немного. Ты, наверно, заболела? Лицо-то как осунулось, да и под глазами темные круги. Что-нибудь случилось? Почему ты не расскажешь мне, что с тобой? - И Шойлоджа, присев на постель, обвила руками шею Комолы.
Грудь девушки судорожно вздымалась; не сдерживаясь больше, она уткнулась лицом в плечо Шойлоджи и разразилась потоком слез. Не говоря ни слова, Шойлоджа крепче обняла подругу. Но через мгновенье Комола вырвалась из ее объятий, встала, вытерла глаза и через силу рассмеялась.
- Ну перестань смеяться, - сказала Шойлоджа. - Знаешь, много я видела девушек, но такой скрытной еще никогда не встречала. Однако не надейся, что тебе удастся скрыть что-нибудь, меня молчанием не проведешь! Хочешь, я скажу, в чем дело? Ромеш-бабу не прислал тебе из Аллахабада ни одного письма - вот ты и рассердилась, гордячка какая! Но пойми, он уехал по делам и через два дня вернется. Зачем же так сердиться, ведь не в его силах подгонять время! Перестань! Но знаешь, сестра, вот я даю тебе сейчас столько разумных советов, а будь сама на твоем месте, было бы то же самое! Ведь мы, женщины, всегда плачем по пустякам. Вот видишь, слезы высохли, и ты уже смеешься. Не думай больше об этом!
С этими словами Шойлоджа притянула Комолу к себе и спросила:
- Скажи правду, ведь ты сейчас думаешь, что никогда ему этого не простишь, да?
- Да, да, ты угадала.
Шойлоджа потрепала девушку по щеке.
- Ну, конечно, я так и предполагала! Что ж, посмотрим, посмотрим!
В это же утро, сразу после разговора с Комолой, Шойлоджа отправила отцу в Аллахабад письмо.
"Комола очень огорчена, что не получает писем от Ромеша-бабу, - писала она, - бедняжка совсем одинока в незнакомом городе, а он все время в отъезде, да еще и писем не шлет, подумай сам, как ей должно быть тяжело! Неужели он еще не уладил всех дел в Аллахабаде? Конечно, они требуют много времени, но разве так трудно урвать минутку, для того чтобы написать одно-два письма!"
Встретившись с Ромешем, дядя пересказал ему несколько фраз из письма Шойлоджи и хорошенько отругал.
Ромеш был не на шутку увлечен Комолой, и от этого возросла его нерешительность; эта нерешительность и заставляла его медлить с отъездом из Аллахабада, а тут еще дядя прочел ему письмо Шойлоджи!
Он понял, что Комола очень скучает без него, но стыдится сама написать об этом.
Узнав, что Комола любит его, Ромеш перестал колебаться. Теперь речь шла не только о его личном счастье, но и о счастье девушки. На песчаном островке посреди реки всевышний не просто привел их друг к другу, но и слил воедино их сердца. Подумав об этом, Ромеш, не медля более ни минуты, сел за письмо к Комоле:
"Любимая! - писал он. - Не сочти такое обращение за простую эпистолярную условность. Я ни за что не назвал бы тебя так, если бы не чувствовал, что действительно люблю тебя больше всех на свете. Если ты когда-нибудь сомневалась во мне, если я причинил боль твоему нежному сердцу, пусть то, что я искренне называю тебя своей любимой, рассеет твои сомнения, избавит тебя от страданий.
Да и стоит ли подробно писать об этом. До сих пор многие мои поступки причиняли тебе огорчения. Если ты еще сердишься на меня, - я оправдываться не стану, скажу лишь, что теперь ты для меня самая любимая, нет никого на свете, кто был бы мне дороже. Если эти слова не заставят тебя забыть все незаслуженные обиды и горе, которое я тебе причинил, то уж больше ничем не поможешь.
Итак, Комола, называя тебя своей любимой, я решил навсегда покончить с нашим омраченным сомнениями прошлым и в будущем любить только тебя. Об одном молю: верь, что ты для меня самая дорогая. Если поверишь этому всем сердцем, то не станешь расспрашивать и подозревать меня! Не осмеливаюсь спросить, заслужил ли я твою любовь. Да и незачем об этом спрашивать; я уверен, что настанет день, когда сердце твое без слов передаст благоприятный ответ моему сердцу. Это мне подсказывает чувство к тебе. Я не настолько самонадеян, чтобы считать себя достойным твоей любви, но неужели мое поклонение тебе останется без ответа? Я хорошо понимаю, что письмо покажется тебе несколько странным, - оно похоже на школьное сочинение, - если хочешь, разорви его. То, что запечатлено в моем сердце, невозможно передать на бумаге, ведь общение - это дело двоих, а когда пишет только один, он не может выразить все, что хочет, ему трудно найти верный тон.
Когда между нами установится полное понимание и доверие, я смогу писать тебе настоящие письма. Ветер только тогда беспрепятственно проходит через комнату, когда распахнуты все двери. Комола, дорогая, когда я, наконец, раскрою двери твоего сердца?
Все это придет постепенно, со временем, поспешность может только все испортить. Я приеду на следующее утро после того, как ты получишь это письмо. Хотелось бы, чтобы ты встретила меня в нашем новом доме.
Долго мы с тобой были без крова, я больше не хочу ждать. На этот раз я вернусь в свой собственный дом и владычицу моего сердца хочу видеть хозяйкой этого дома. Это будет наш второй "благоприятный взгляд". А ты помнишь первый - в лунную ночь, на берегу реки, среди пустынных песчаных отмелей? Ни крыши, ни стен, ни родных, ни друзей, ни соседей, - мы были далеко-далеко от дома. Тогда казалось, что это сон, мираж. Поэтому я так жду настоящего "благоприятного взгляда" ласковым и ясным утром, в реальной обстановке.
На всю жизнь я сохраню тебя в своем сердце, озаренную лучами утреннего солнца, с ласковым улыбающимся лицом стоящую на пороге нашего дома. Со страстным нетерпением я мечтаю об этом моменте.
Любимая! Я, как гость, жду у ворот твоего сердца, не прогоняй же меня!
Молящий о благосклонности Ромеш".
Глава тридцать седьмая
Шойлоджа, чтобы хоть немного развеселить печальную Комолу, спросила ее:
- Ты разве не пойдешь сегодня в ваше бунгало?
- Нет, больше туда идти незачем.
- Ты уже кончила уборку?
- Да, сестра, все кончено.
Немного времени спустя Шойлоджа снова заглянула к ней:
- Что ты мне подаришь, если я дам тебе одну вещь, сестра?
- У меня же ничего нет, диди.
- Совсем ничего?
- Совсем.
Шойлоджа потрепала девушку по щеке.
- Ну, конечно, я знаю, все, что ты имела, ты отдала одному человеку, правда? А что скажешь на это? - и она вынула письмо.
Увидев на конверте почерк Ромеша, Комола побледнела как полотно и отвернулась.
- Ну, хватит же показывать свою гордость, достаточно уж ты ее проявляла! Ведь знаю, что ты только и думаешь, как бы поскорее вырвать письмо у меня из рук. Но пока не улыбнешься, я ни за что не отдам его тебе! Увидишь, я умею держать слово!
В это время с криком: "Тетя! Тетя!" - вбежала Уми, волоча за собой на веревке коробку из-под мыла. Комола тотчас взяла ее на руки и, тормоша и целуя, унесла в спальню. Уми, которую так неожиданно разлучили с ее тележкой, подняла громкий крик, но Комола не отпускала ее и, чтобы потешить девочку, принялась болтать с ней и осыпать шумными ласками.
- Сдаюсь, сдаюсь, ты победила! - воскликнула Шойлоджа, входя следом за ней в комнату. - Ну и терпеливая же ты! Я бы не могла так долго ждать! На, сестра, возьми, зачем мне зря навлекать проклятия на свою голову! - С этими словами она бросила письмо на постель и, взяв Уми из рук Комолы, ушла.
Комола долго вертела конверт, пока, наконец, решилась распечатать его. Ло едва пробежала она глазами несколько строк, как лицо ее запылало от стыда, и она отшвырнула письмо прочь. Затем, справившись с первым порывом отвращения, подняла его и прочла с начала до конца. Все ли в нем было ей ясно, не знаю, но ей ка; залось, будто она держит в руках что-то грязное. Ведь это был призыв создать домашний очаг для человека, который не был ее мужем! Ромеш давно знал обо всем и теперь так оскорбил ее. Неужели он думает, что если Комола стала относиться к нему с большей теплотой после их переезда в Гаджипур, то это потому, что он - Ромеш, а не оттого, что он ее муж? Вероятно, именно так он считает и поэтому из жалости к "сиротке" написал ей это любовное послание. Но как, как она теперь докажет ему, что он ошибся? За что выпали на ее долю такой позор, такое несчастье? Ведь никогда в жизни она никому не причиняла зла! Дом Ромеша, на берегу Ганга, казался ей теперь каким-то чудовищем, которое собирается поглотить ее. Как же спастись? Два дня назад девушке и во сне не снилось, что Ромеш будет внушать ей такой ужас!
В это время в дверях комнаты появился Умеш и слегка кашлянул. Видя, что Комола не замечает его, он тихо позвал ее:
- Мать!
Когда Комола обернулась, Умеш, почесав в затылке, сказал:
- Знаешь, сегодня Сидху-бабу по случаю свадьбы своей дочери пригласил музыкантов из Калькутты.
- Ну и хорошо, Умеш, - ответила Комола. - Сходи туда, посмотри.
- Принести тебе завтра утром цветов, мать?
- Нет, нет, цветов не нужно.
Умеш уже собрался уходить, но Комола неожиданно вернула его:
- Умеш, ты идешь на представление, вот возьми пять рупий!
Умеш был поражен. Он никак не мог понять, какое отношение имеют пять рупий к представлению.
- Мать, ты, наверно, хочешь, чтобы я купил тебе что-нибудь в городе?
- Нет, мне ничего не надо. Оставь деньги у себя, они тебе пригодятся!
Когда смущенный Умеш направился к выходу, Комола опять задержала его:
- Умеш, неужели ты пойдешь на представление в этом платье, что люди скажут?
Умеш не думал, что люди много ожидают от него и будут обсуждать недостатки в его туалете. Поэтому он совершенно не заботился о чистоте дхоти и его не волновало отсутствие рубашки. На замечание Комолы он лишь усмехнулся.
Комола вынула два сари и протянула их Умешу:
- Вот возьми и надень.
При виде красивых и широких полотнищ сари Умеш пришел в неописуемый восторг и упал к ногам Комолы, чтобы выразить глубину своей благодарности; затем, строя гримасы, в тщетной попытке скрыть переполнявший его восторг, удалился. После его ухода Комола смахнула слезинки и молча стала у окна.
В комнату вошла Шойлоджа.
- А мне ты не покажешь письмо, сестра? - спросила она. У нее от Комолы не было никаких тайн, поэтому она имела право требовать от подруги такой же откровенности.
- Вот оно, диди, - ответила Комола, указывая на валяющееся на полу письмо.
"Надо же, до сих пор сердится", - подумала про себя Шойлоджа. Затем подняла его и прочла. В письме много говорилось о любви, но все-таки оно было какое-то странное. Как может муж писать жене такие письма! Нет, решительно очень странное послание!
- Твой муж, наверное, пишет романы, сестра? - обратилась она к Комоле.
При слове "муж" Комола как-то испуганно сжалась.
- Не знаю, - ответила она.
- Так, значит, сегодня ты уйдешь в свое бунгало? - спросила Шойлоджа.
Комола кивнула головой.
- Я бы тоже хотела побыть с тобой там до сумерек, но, право, не знаю, как быть, - ведь сегодня к нам зайдет жена Норсинха-бабу; наверно, мать пойдет с тобой.
- Нет, нет, - поспешно проговорила Комола. - Что ей там делать? Есть же слуги.
- Да еще твой телохранитель Умеш, - сказала со смехом Шойлоджа. - Так что тебе нечего бояться.
Тем временем Уми стащила карандаш и, царапая им на чем придется, громко болтала что-то непонятное, что должно было, очевидно, значить - "я учусь". Комола оторвала ее от этих литературных упражнений и, когда девочка пронзительным голосом стала выражать свой протест, сказала ей:
- Идем, я дам тебе что-то очень красивое!
Она унесла ребенка в комнату и, усадив на кровать, принялась горячо ласкать. Когда же Уми потребовала обещанный подарок, Комола открыла ящик и достала оттуда пару золотых браслетов. Получив столь ценные игрушки, Уми несказанно обрадовалась. И как только Комола надела их ей на руки, девочка, торжественно вытянув свои украшенные звенящими браслетами ручонки, отправилась показывать подарок матери. Но Шойлоджа тотчас отобрала их, чтобы вернуть владелице, и заметила:
- Что за странности у Комолы! Зачем она дает ребенку такие вещи?
При подобной несправедливости к небесам понеслись отчаянные жалобы Уми. Тут вошла Комола.
- Я подарила эти браслеты Уми, сестра, - сказала она.
- Ты, наверно, с ума сошла! - воскликнула изумленная Шойлоджа.
- Нет, нет, ты ни за что не должна мне их возвращать. Переделай их в ожерелье для Уми.
- Честное слово, я никогда еще не встречала такой расточительной особы, как ты, - и она обняла Комолу.
- Теперь я ухожу от вас, диди, - начала Комола. - Я была здесь очень, очень счастлива, как никогда в жизни, - и слезы закапали из глаз девушки.
- Ты говоришь так, будто бог знает как далеко уходишь, - проговорила Шойлоджа, тоже едва сдерживая слезы. - Не очень-то тебе было хорошо у нас. Но теперь, когда, наконец, все трудности позади, ты станешь сама счастливой хозяйкой в своем доме, и когда нам случится зайти к тебе, будешь думать: "Скорей бы миновала эта напасть!"
Когда Комола уже совершила пронам, Шойлоджа заметила:
- Я зайду к вам завтра после полудня.
В ответ Комола не вымолвила ни слова.
Придя в свое бунгало, она нашла там Умеша.
- Это ты? А почему не пошел на представление? - спросила она.
- Так ведь ты должна была вернуться, поэтому я…
- Ну, нечего тебе об этом беспокоиться! Ступай на праздник, здесь же Бишон остается. Иди, иди, не задерживайся!
- Да теперь-то уж на представление поздно.
- Все равно, ведь на свадьбе всегда бывает интересно, иди, посмотри все хорошенько.
Умеша не нужно было долго упрашивать, он уже собрался уйти, когда Комола окликнула его:
- Послушай, когда вернется дядя, ты… - Она не могла придумать, как кончить фразу. Умеш стоял с разинутым ртом. Собравшись с мыслями, Комола продолжала: - Помни, дядя тебя любит. Если тебе что-нибудь понадобится, пойди к нему, передай от меня пронам и попроси, что хочешь, - он тебе не откажет. Только не забудь передать ему мой пронам.
Умеш, так и не поняв, зачем ему было дано такое указание, проговорил:
- Сделаю, как ты приказала, мать, - и ушел.
- Ты куда, госпожа? - спросил ее в полдень Бишон.
- На Ганг, купаться.
- Проводить тебя?
- Нет, стереги дом. - С этими словами она неизвестно за что подарила ему рупию и ушла по направлению к Гангу.