- Мой вымпел, Уокер? Нет, нет. У Ее Величества королевы - да благословит ее Бог! - слишком много молодых людей, и она не нуждается в таком старом судне, как я, Я сделаюсь просто мистером Гей-Денвер и буду служить на купеческом корабле. Надо думать, что я отыщу какого-нибудь судовладельца, который даст мне место второго или третьего офицера на своем корабле. Мне покажется странным почувствовать опять под рукою перила мостика.
- Замолчите, замолчите! Это совсем для вас не годится, совсем не годится, адмирал! - Доктор сел рядом с миссис Гей-Денвер и гладил ее по руке в знак дружеского сочувствия. - Нам следует подождать до тех пор, пока ваш сын не переговорит со всеми этими людьми, и тогда мы узнаем, как велик убыток и каким образом можно опять поправить дело. Значит, нам будет довольно времени собрать наши средства для уплаты.
- Наши средства! - адмирал засмеялся. - У меня есть пенсия. Я думаю, Уокер, у нас так мало средств, что их нечего собирать.
- О, послушайте, есть такие, о которых вы, может быть, не подумали. Например, адмирал, я всегда хотел дать в приданое за дочерью пять тысяч фунтов стерлингов. Конечно, горе вашего сына это - и ее горе, и если деньги будут истрачены на то, чтобы поправить дело, то это самое лучшее для них употребление. У нее есть свой собственный маленький капитал, который она хотела также отдать, но я счел за лучшее устроить дело таким образом. Возьмите, пожалуйста, этот чек, миссис Денвер, и я думаю, что лучше ничего не говорить об этом Гарольду, а вы употребите его сообразно с обстоятельствами.
- Да благословит вас Бог, Уокер! - адмирал сел на свой корабельный сундук и отер себе лоб своим красным носовым платком.
- Не все ли равно, когда вы получите его, теперь или после? Теперь он вам нужнее. Но я даю его только с одним условием: если дела окажутся из рук вон плохими, так что уже ничем нельзя будет их поправить, то удержите этот чек у себя, потому что не к чему лить воду в решето, и если молодой человек обанкротится, то он должен иметь что-нибудь для того, чтобы опять подняться на ноги.
- Он не обанкротится, Уокер, так что вам не придется стыдиться того семейства, за члена которого выходит замуж ваша дочь. У меня есть свой план. Но мы будем держать у себя ваши деньги, мой друг, и нас будет ободрять мысль о том, что они у нас.
- Ну, теперь все сделано как следует, - сказал доктор Уокер, поднимаясь с места. - А если понадобится и еще немножко - тысяча или две, то мы ему поможем. А теперь, адмирал, я отправляюсь на свою утреннюю прогулку. Не желаете ли вы сопровождать меня?
- Нет, я еду в город.
- Раз так, то прощайте. Надеюсь услышать более отрадное известие о том, что все устроится. Прощайте, миссис Денвер. Я чувствую, что ваш сын как будто бы и мой родной сын, и не успокоюсь до тех пор, пока он совсем не устроит своих дел.
Глава XIII
В чужой сфере
Когда ушел доктор Уокер, то адмирал положил опять назад в корабельный сундук все свои вещи, за исключением маленькой, обложенной медью конторки; он отпер ее и взял из нее около дюжины листов синей бумаги, испещренной клеймами и печатями, и в заголовке которых были напечатаны крупным шрифтом две буквы: V.R. Он тщательно связал их вместе и положил эту маленькую связку во внутренний карман своего сюртука, а затем взял свою шляпу и палку.
- О, Джон, не поступай так опрометчиво, - воскликнула миссис Денвер, положа свои руки на его рукав. - Я так мало видела тебя, Джон. Только три года после того, как ты вышел в отставку. Не оставляй меня опять. Я знаю, что это слабость с моей стороны, но я не могу выносить этого.
- Ну, моя милая жена, будь тверда, - сказал он, гладя рукою ее волосы с проседью. - Мы, мать, честно жили с тобой вместе и, по милости Божьей, умрем в чести. Каким бы образом ни были сделаны долги, их нужно заплатить, а долги нашего сына - это и наши долги. У него нет денег, а может ли он найти их? Найти их он не может. Что из этого следует? Это мое дело, и тут есть только одно средство.
- Но не может быть, чтобы дела были уж так дурны, Джон. Не лучше ли нам подождать до завтрашнего дня, когда он повидается со своими кредиторами?
- Они могут дать ему отсрочку только на короткое время, моя милая. Но я не зайду так далеко, чтобы потом уже нельзя было отказаться. Нет, мать, не удерживай меня! Это непременно должно быть сделано, и тут никак нельзя уклоняться, - он отцепил ее пальцы от своего рукава, толкнул ее потихоньку в кресло и поспешно вышел из дома.
Меньше, чем через полчаса поезд, на котором находился адмирал, подъехал к вокзалу "Виктория", и старик очутился среди густой шумной толпы на платформе, где все толкались, стараясь пробраться вперед. Теперь ему стало казаться, что трудно выполнить тот план, который дома он считал удобоисполнимым, и он сам не знал, с чего начать. И старый моряк в своей паре из серого твида и черной касторовой шляпе медленно подвигался вперед с опущенной вниз головой и наморщенным от недоумения лбом, среди толпы деловых людей, каждый из которых шел быстрыми шагами в определенном направлении. Но вдруг ему пришла в голову одна мысль. Он пошел назад к железнодорожному киоску и купил номер газеты. Он несколько раз перевертывал ее страницы до тех пор, пока не отыскал известного столбца; тогда он ее расправил и, перейдя на другую сторону залы, уселся на скамейку и принялся читать на досуге.
И когда он читал этот столбец, ему стало казаться странным, что еще есть на свете люди, которые находятся в стесненных обстоятельствах и нуждаются в деньгах. Здесь был целый ряд публикаций, гласивших о том, что есть такие джентльмены, которые не знают, куда поместить излишек своих доходов и которые громко взывали к бедным и нуждающимся, чтобы те пришли и освободили их от этого бремени. Вот тут публикация о каком-то простодушном человеке, который, не будучи ростовщиком по профессии, всегда был готов ответить письменно и т. д. Вот еще какой-то услужливый субъект, который давал деньги взаймы, от десяти до десяти тысяч фунтов стерлингов, без всяких издержек или залога в самое короткое время. "Деньги могут быть выданы через несколько часов", - так говорилось в этой заманчивой публикации, и воображение рисовало такую картину: посланные бегут, сломя голову, с мешками золота на помощь к выбившемуся из сил бедняку. К третьему джентльмену нужно было обращаться со всеми делами лично, он давал деньги под какой угодно залог или вовсе без залога; для него, по словам его публикации, было довольно только одного обещания на словах, а затем он никогда не брал больше пяти процентов. Эта последняя публикация поразила адмирала, так как она подавала самые большие надежды; у него разгладились морщины, и когда он читал ее, то лицо его уже не имело такого мрачного вида, как прежде. Он сложил газету, встал с места и очутился лицом к лицу с Чарльзом Уэстмакотом.
- А, это вы, адмирал!
- А Уэстмакот!
Чарльз всегда был любимцем моряка.
- Что вы тут делаете?
- О, мне нужно было сделать тут одно маленькое дельце для тетушки! Я никогда не видал вас прежде в Лондоне.
- Я его терпеть не могу. Я в нем задыхаюсь. По эту сторону Гринвича весь воздух испорчен. Может быть, вы хорошо знаете все улицы в Сити?
- Да, некоторые знаю. Видите ли, я всегда жил неподалеку от города и часто исполняю поручения тетушки.
- Может быть, вы знаете Бред-Стрит (Хлебную улицу)?
- Это за Чипсайдом.
- Ну, так как же вы, поплывете на эту улицу отсюда? Составьте мне курс, и я буду его держаться.
- Послушайте, адмирал, мне нечего делать, и я с удовольствием провожу вас туда.
- Так вы хотите меня проводить? Ну, что же, я буду вам очень благодарен. У меня есть там дело. Смит и Гэнбюри, комиссионеры в Бред-Стрит.
Оба они пошли по направлению к реке, а потом дальше вниз по Темзе до площади св. Павла; адмиралу гораздо больше нравилось идти пешком, чем ехать в омнибусе или кэбе. Дорогою он рассказал своему спутнику о своем деле и о тех причинах, по которым он его предпринял. Хотя Чарльз Уэстмакот был мало знаком с жизнью, которую вели в Сити, и с тем, как там велись дела, но все-таки он был опытнее адмирала в этом отношении и потому решился не оставлять его до тех пор, пока тот не кончит своего дела.
- Вот эти люди, - сказал адмирал, переворачивая свою газету и указывая на то объявление, которое, по его мнению, подавало самые большие надежды. - Похоже на то, что они - честные и действуют прямо, не правда ли? Личные переговоры как будто указывают на то, что здесь не может быть обмана, а потом всякий согласится платить пять процентов.
- Это, кажется, совсем недорого.
- Конечно неприятно ходить со шляпой в руке и занимать деньги, но бывают такие минуты, - может быть, вы и сами испытаете это, Уэстмакот, прежде чем доживете до моих лет, - в которые человек должен оставить свою гордость. Но вот номер их дома и их дощечка сбоку двери.
По обе стороны узкого входа были два ряда медных дощечек; сначала шли судовые маклера и адвокаты, жившие в нижнем этаже, затем длинный ряд вест-индских агентов, архитекторов, землемеров и маклеров, и, наконец, та фирма, которую они разыскивали. Витая каменная лестница, на которой был положен хороший ковер и имелись перила в первом этаже, становилась все хуже с каждой площадкой; они, пройдя мимо бесчисленного множества дверей, поднялись, наконец, под самую крышу из волнистого стекла и увидали фамилии Смит и Гэнбюри, которые были написаны большими белыми буквами на филенке двери вместе с лаконическим приглашением пониже этой надписи - "отворять дверь внутрь". Следуя этому указанию, адмирал и его спутник очутились в мрачной комнате, плохо освещаемой двумя окнами. Запачканный чернилами стол, на котором были разбросаны перья, бумаги и календари, обитый клеенкой диван, три кресла разных фасонов и сильно потертый ковер составляли всю ее мебель, если не считать очень большую и бросающуюся в глаза фарфоровую плевательницу и висевшую над камином картину в золотой рамке с очень темными красками. Напротив этой картины сидел и мрачно смотрел на нее какой-то маленький мальчик с болезненным цветом лица и большой головой - так как это был единственный предмет, на который он мог смотреть, - он, изучая искусство, в промежутках жевал, не спеша, яблоко.
- Дома ли мистер Смит или мистер Гэнбюри? - спросил адмирал.
- Здесь нет таких, - отвечал маленький мальчик.
- Но ведь эти фамилии написаны на двери.
- Ах, это только, видите ли, название фирмы. Это только одно название. Вам нужен мистер Рейбен-Метакса.
- Когда так, то дома ли он?
- Нет, его нет дома.
- А когда он вернется?
- Право, не могу вам сказать. Он пошел завтракать. Иногда он завтракает час, а иногда и два. Должно быть, нынче он будет завтракать два, потому что прежде, чем он пошел, он говорил, что проголодался.
- Если так, то я думаю, что нам лучше зайти опять, - сказал адмирал.
- Совсем нет! - закричал Чарльз. - Я знаю как обходиться с этими чертенятами. Слушай, маленькая гадина, вот тебе шиллинг. Сейчас беги и приведи сюда своего хозяина. Если ты не приведешь его через пять минут, то я дам тебе тумака в голову, когда ты вернешься. Вон отсюда! Брысь! - он замахнулся на мальчика, который проворно выскочил из комнаты и загремел по лестнице, по которой, сломя голову, побежал вниз.
- Он приведет его, - сказал Чарльз. - А мы с вами давайте расположимся поудобнее. Этот диван стоит не очень твердо. Его не предназначали для таких людей, которые весят пятнадцать стоунов. Но эта комната что-то не похожа на такое место, где можно достать денег.
- Я и сам то же думаю, - сказал адмирал, печально смотря вокруг себя.
- Ах, да! Я слыхал, что обыкновенно роскошно меблированные конторы принадлежат самым бедным фирмам. Будем надеяться, что тут выйдет наоборот. Но все-таки, должно быть, здесь не особенно много тратят на канцелярию. Я думаю, что весь штат состоит из этого мальчишки, у которого голова с тыкву. А! Я готов побожиться, что это его голос, и мне кажется, что он ведет того, кого нам нужно.
Когда он говорил это, то в дверях показался мальчик, а за ним шел по пятам какой-то маленький, смуглый, весь высохший человечек. Он был гладко выбрит, с синеватым подбородком, торчащими, как щетина, черными волосами и проницательными карими глазами, блестевшими между его нижними веками, которые отвисли как мешки, и низко спускающимися верхними. Он подвигался вперед, пристально смотря то на того, то на другого из своих посетителей и медленно потирая свои худые руки с синими жилами. Маленький мальчик затворил за ним дверь и сам, из благоразумия, исчез.
- Я - мистер Рейбен-Метакса, - сказал ростовщик. - Вы хотели меня видеть для того, чтобы я дал вам денег?
- Да.
- Деньги нужны вам, я полагаю? - сказал он, обращаясь к Чарльзу Уэстмакот.
- Нет, вот этому джентльмену.
На лице ростовщика выразилось удивление.
- Сколько же вы желаете?
- Я бы хотел занять пять тысяч фунтов стерлингов, - сказал адмирал.
- А под какое обеспечение?
- Я - отставной адмирал британского флота. Вы найдете мое имя в списке флотских офицеров. Вот моя карточка. А вот свидетельство на получение пенсии. Я получаю 850 фунтов стерлингов в год. Я думал, что если вы оставите у себя эти бумаги, то они послужат вам ручательством за то, что я вам заплачу. Вы можете получить мою пенсию и уплачивать себе, ну, скажем, хоть по 500 фунтов стерлингов в год и брать вместе с тем и проценты, как вы всегда берете - по 5% годовых.
- Какие проценты?
- Пять процентов в год.
Мистер Метакса засмеялся.
- В год! - сказал он. - По пяти процентов в месяц.
- В месяц! Но это составит шестьдесят процентов в год.
- Верно.
- Да ведь это страшные проценты!
- Я не просил джентльменов прийти ко мне. Они пришли по своей доброй воле. Вот мои условия, и джентльмены могут принять или не принимать их.
- Так я не принимаю их! - и адмирал с сердцем встал с кресла.
- Подождите одну минуту, сэр. Присядьте, пожалуйста, и мы с вами переговорим об этом деле. Вы мне предлагаете нечто необычное, и мы можем найти какой-нибудь другой способ, чтобы исполнить ваше желание. Разумеется, то обеспечение, которое вы предлагаете, даже и не может считаться обеспечением, и человек в здравом уме не даст под него и пяти тысяч пенсов.
- Не может считаться обеспечением? Почему же так, сэр?
- Вы можете умереть завтра. Вы - человек не молодой. Который вам год?
- Шестьдесят четвертый.
Мистер Метакса просмотрел длинный столбец цифр.
- Это - таблица актуариуса, - сказал он. - В вашем возрасте человек может прожить только несколько лет, и то в таком случае, если он хорошо сохранился.
- Вы намекаете на то, что я не хорошо сохранился?
- Надо сказать правду, адмирал, жизнь на море тяжелая. Моряки в молодости бывают людьми веселыми и живыми, и им все нипочем. А когда они становятся старше, то им все-таки приходится работать, не покладая рук. и им нет времени отдохнуть или успокоиться. Я не считаю полезною для здоровья жизнь моряка.
- Вот что я скажу вам, сэр, - сказал с запальчивостью адмирал: - если у вас есть две пары фехтовальных перчаток, то вы увидите, что я нанесу вам рану после трех приступов. Или же, если мы пойдем с вами вперегонки отсюда до собора св. Павла, то я обгоню вас, и вот этот мой приятель будет свидетелем. Я вам докажу, старик я, или нет.
- Это совсем не относится к делу, - сказал ростовщик, презрительно пожимая плечами. - Дело в том, что если вы умрете завтра, что же останется мне тогда в обеспечение?
- Я застрахую свою жизнь и полис передам вам.
- Если только в каком-нибудь обществе примут вашу жизнь на страх, в чем я очень сомневаюсь, то с вас возьмут не меньше пятисот фунтов стерлингов страховкой премии в год. Едва ли вы будете в состоянии затратить так много.
- Хорошо, сэр, но что же вы намерены предложить мне? - спросил адмирал.
- Для того, чтобы услужить вам, я мог бы устроить это дело другим манером. Я пошлю за доктором, который вас освидетельствует и скажет, долго ли вы можете прожить. Тогда и я увижу, что можно сделать.
- Прекрасно. Я ничего не имею против этого.
- На нашей улице живет отлично знающий свое дело доктор. Его фамилия Прауди. Джон, беги за доктором Прауди!
Мальчик побежал исполнять это поручение, а в ожидании доктора мистер Метакса сел за свою конторку и принялся чистить свои ногти, делая при этом краткие замечания насчет погоды. Вскоре на лестнице послышались шаги; ростовщик выбежал из комнаты, пошептался с кем-то за дверью и вернулся с широкоплечим, толстым, грязно одетым человеком, в очень поношенном сюртуке и очень старом цилиндре.
- Доктор Прауди, джентльмены, - сказал мистер Метакса.
Доктор поклонился, улыбнулся, поспешно снял с себя шляпу и вынул из нее свой стетоскоп с видом заклинателя на сцене.
- Которого из этих джентльменов мне нужно освидетельствовать? - спросил он, смотря прищурившись то на одного, то на другого из них. - Ах, это вас! Расстегните только ваш жилет. Не нужно расстегивать воротника. Благодарю вас! Дышите всей грудью! Благодарю вас! Девяносто девять! Благодарю вас! Ну, теперь задержите на минуту дыхание. О, о, что я слышу!
- Что такое? - спросил адмирал совершенно спокойным тоном.
- Та, та, та! Это очень жаль. У вас был ревматизм?
- Никогда.
- У вас была какая-нибудь серьезная болезнь?
- Никогда.
- Ах, да, вы - адмирал. Вы были за границей, под тропиками, а там малярия, лихорадка, - я знаю.
- Я не был никогда болен.
- Насколько вам самим известно; но вы вдыхали в себя нездоровый воздух, и это подействовало на ваше здоровье. У вас в сердце шум - небольшой, но его можно ясно слышать.
- Это опасно?
- Со временем может сделаться и опасным. Вам не нужно много ходить.
- О, в самом деле? А если я пробегу полмили, то это будет для меня вредно?
- Это будет очень опасно.
- А милю?
- От этого вы почти наверное умрете.
- А больше этого у меня ничего нет?
- Нет, но если сердце слабо то значит и все слабо и так долго прожить нельзя.
- Вы видите, адмирал, - заметил мистер Метакса в то время, когда доктор прятал опять свой стетоскоп в шляпу, - мои замечания были отчасти верны. Я очень сожалею о том, что мнение доктора не в вашу пользу, но так как это относится к делу, то должны быть приняты некоторые предосторожности.
- Конечно. Значит, освидетельствование кончено?