Было что-то жалко-тоскливое в ее голосе, когда она повторяла: "…предала меня, предала меня", и это утомляло и раздражало. Семь лет прошло, думала Сэнди, с тех пор, как я предала эту надоедливую женщину. Что она вообще подразумевает под словом "предать"? Сэнди напряженно всматривалась в дальние холмы, будто хотела разглядеть там ту, былую, несокрушимую, как утес, неуязвимую ни для какой критики, неподвластную никакому предательству мисс Броди.
Вернувшись после двухнедельного отсутствия, мисс Броди сообщила классу, что провела восхитительный отпуск, который вполне заслужила. Уроки пения в классе мистера Лаутера тоже возобновились, и он сиял, глядя на мисс Броди, когда она, горделиво шествуя впереди, приводила своих учениц, тоже высоко державших головы, в музыкальный кабинет. Теперь мисс Броди, которая очень хорошо смотрелась за роялем, аккомпанировала им, а иногда с несколько грустным выражением лица подхватывала глубоким вторым сопрано "Как сладостен пастыря сладкий удел" и другие музыкальные номера, какие они готовили для итогового годового концерта. Мистер Лаутер, коротконогий, застенчивый, златовласый, больше не играл локонами Дженни. Голые ветви скреблись в окна, и Сэнди была почти безоговорочно уверена, что учитель пения влюблен в мисс Броди, а мисс Броди влюблена в учителя рисования. Роуз Стэнли еще не проявила того потенциала, который мисс Броди захочет использовать, чтобы избыть свою страсть к однорукому Тедди Ллойду, и ее собственный расцвет все еще был в зените.
Невозможно было представить себе мисс Броди в постели с мистером Лаутером, ее вообще невозможно было представить в каком бы то ни было сексуальном контексте, но в то же время невозможно было и не подозревать, что нечто подобное происходит.
Во время пасхального семестра мисс Макей, директриса, приглашала девочек небольшими группами, а потом и по одной, на чай к себе в кабинет. Это была рутинная процедура, преследовавшая цель выяснить намерения девочек относительно высшей ступени: собираются ли они продолжить учебу по современной программе или хотят поступить на классическое отделение.
Мисс Броди уже напутствовала их следующим образом: "Не хочу сказать ничего дурного о современной программе. Современная ли, классическая ли - они равноценны, и каждая готовит к определенной жизненной функции. Вы должны сделать выбор самостоятельно. Классическое образование под силу не каждому. Вы должны сделать выбор совершенно свободно". Таким образом, у девочек не оставалось никаких сомнений в презрительном отношении мисс Броди к современной программе.
Из всего ее клана современное отделение выбрала только Юнис Гардинер, и то только потому, что ее родители хотели, чтобы она прошла курс домоводства, а сама она - чтобы было больше возможностей заниматься гимнастикой и спортивными играми, что обеспечивала именно современная программа. Усердно готовясь к конфирмации, Юнис по-прежнему была, с точки зрения мисс Броди, чуточку слишком набожной. Теперь она не соглашалась делать сальто за пределами гимнастического зала, душила носовые платки лавандовой водой, наотрез отказалась попробовать накрасить губы помадой тетушки Роуз Стэнли, проявляла подозрительно здоровый интерес к международному спорту, и, когда, воспользовавшись первой и последней возможностью увидеть выступление Павловой, мисс Броди повела свой выводок в "Эмпайр тиатер", Юнис отпросилась под предлогом того, что в это же время должна присутствовать на "другом".
- На чем "другом"? - поинтересовалась мисс Броди. Она всегда с подозрением относилась к словам, в которых чуяла ересь.
- Ну, это в церкви, мисс Броди.
- Да-да, но что это за "другое"? "Другое" - прилагательное, а ты употребляешь это слово как существительное. Если ты имеешь в виду какое-то общее мероприятие, то, конечно, иди на это общее мероприятие, а мы проведем свое "общее мероприятие" с участием великой Анны Павловой, женщины, одержимой собственным призванием, при первом появлении которой на сцене все остальные танцовщики начинают казаться слонами. Ноты, конечно, можешь идти на свое мероприятие. А мы увидим, как Анна Павлова танцует "Умирающего лебедя" - это явление, принадлежащее вечности.
Весь тот семестр она пыталась склонить Юнис к тому, чтобы та стала хотя бы миссионером-первопроходцем в каком-нибудь богом забытом и опасном уголке земли, так как для мисс Броди было невыносимо думать, что кто-то из ее девочек вырастет, не посвятив себя важному предназначению. "Ты кончишь тем, что станешь вожатой скаутской дружины в каком-нибудь пригороде вроде Корсторфайна", - стращала она Юнис, которую втайне эта идея весьма привлекала, тем более что жила она именно в Корсторфайне. Семестр прошел под знаком легенд о Павловой и ее преданности призванию, о ее диких истериках и нетерпимости ко всему второразрядному. "Она закатывает скандалы кордебалету, - рассказывала мисс Броди, - но великая актриса имеет на это право. Она бегло говорит по-английски с очаровательным акцентом. А после спектакля, дома, медитирует, созерцая лебедей, которых держит у себя в усадьбе на озере".
"Сэнди, - сказала Анна Павлова, - вы единственная после меня истинно преданная искусству балерина. Ваш "Умирающий лебедь" - совершенство, он так чувствен, а прощальное касание сцены коготками…"
"Я знаю", - ответила Сэнди (сознательно предпочитая правду ложно-скромному "О, я лишь делаю, что могу"), позволив себе расслабиться за кулисами.
Павлова понимающе кивнула и устремила взгляд, исполненный трагической тоски по родине и преданности искусству, поверх головы Сэнди.
"Каждый артист знает, не так ли? - проговорила она и голосом, в котором уже зрела угроза истерики, с очаровательным акцентом добавила: - Никто так и не понял меня. Никогда. Никогда".
Сэнди сняла с ноги балетную туфлю и небрежно швырнула ее в другой конец кулис, где ее почтительно поднял и принес обратно кто-то из кордебалета. Прежде чем снять другую, Сэнди сказала Павловой: "Уверена, что я вас понимаю".
"Да, это правда, - воскликнула Павлова, стискивая руку Сэнди, - потому что вы - настоящая актриса и вам нести факел искусства дальше".
Мисс Броди сказала:
- Павлова созерцает лебедей, чтобы совершенствовать свой лебединый танец, она изучает их. Вот что значит истинное призвание. Когда вырастете, вы все должны стать женщинами, посвятившими жизнь собственному призванию, точно так же, как я посвятила свою вам.
За несколько недель до смерти, когда в доме престарелых, сидя в постели и опираясь на подушки, мисс Броди узнала от навестившей ее Моники Дуглас, что Сэнди ушла в монастырь, она произнесла:
- Какая потеря. Это совсем не то призвание, какое я имела в виду. Ты не допускаешь, что она сделала это, чтобы досадить мне? Я начинаю думать: уж не Сэнди ли предала меня?
Директриса пригласила Сэнди, Дженни и Мэри на чай прямо накануне пасхальных каникул и задала им обычные вопросы о том, чем бы они хотели заняться в старшей школе и на какое отделение хотели бы поступить: современное или классическое. Мэри Макгрегор классическое было заказано, поскольку ее отметки не отвечали положенным требованиям. Ее это сообщение явно привело в уныние.
- Почему тебе так хочется поступить на классическое отделение, Мэри? Ты для него не предназначена. Неужели твои родители этого не понимают?
- Мисс Броди так хочет.
- К мисс Броди это не имеет никакого отношения, - сказала мисс Макей, удобней устраивая в кресле свой внушительный антифасад. - Значение имеют лишь твои отметки и то, что думаете по этому поводу ты сама и твои родители. А в твоем случае отметки не соответствуют требованиям.
Когда желание учиться на классическом отделении выразили Сэнди и Дженни, она спросила:
- Полагаю, потому, что его предпочитает мисс Броди? Какой толк будет вам от латыни и греческого, когда вы выйдете замуж или пойдете работать? Немецкий пригодится куда больше.
Но девочки твердо стояли на своем, и, смирившись с их выбором, директриса начала откровенно втираться к ним в доверие, восхваляя мисс Броди:
- Прямо не знаю, что бы мы и делали без мисс Броди. Ее ученицы всегда выделяются на фоне остальных, а в последние два года, я бы сказала, решительно выделяются.
Потом она принялась прощупывать их. Ах, мисс Броди водит их в театр, в картинные галереи, на прогулки, приглашает к себе на чай? Как это мило с ее стороны.
- Мисс Броди сама платит за ваши театральные билеты?
- Иногда, - ответила Мэри.
- Не за всех и не каждый раз, - добавила Дженни.
- Мы ходим на галерку, - подхватила Сэнди.
- Что ж, это очень щедро со стороны мисс Броди. Надеюсь, вы цените это.
- О да, - хором ответили девочки, бдительно следя за тем, чтобы не сболтнуть чего-нибудь, что может быть истолковано неблагоприятно для мисс Броди. Это не укрылось от внимания директрисы.
- Как замечательно, - проговорила она. - А на концерты вы с мисс Броди ходите? Ведь мисс Броди, насколько я знаю, очень музыкальна.
- Да, - ответила Мэри, взглядом ища помощи у подруг.
- В прошлом семестре мы с мисс Броди слушали в опере "Травиату", - вспомнила Дженни.
- Мисс Броди действительно любит музыку? - снова спросила мисс Макей, обращаясь к Сэнди и Дженни.
- Мы видели Павлову, - сказала Сэнди.
- Мисс Броди любит музыку? - повторила вопрос мисс Макей.
- Мне кажется, мисс Броди больше интересует искусство, мэм, - ответила Сэнди.
- Но музыка тоже род искусства.
- Я имела в виду картины и рисунки, - пояснила Сэнди.
- Теперь понятно, - сказала мисс Макей. - А вы, девочки, берете уроки фортепьяно?
Все сказали "да".
- У кого? У мистера Лаутера?
Они отвечали уклончиво, поскольку уроки фортепьяно не входили в программу и для этих трех девочек организовывались в частном порядке на дому. Но при упоминании мистера Лаутера даже бестолочь Мэри догадалась, к чему клонит мисс Макей.
- Я так понимаю, мисс Броди аккомпанирует вам во время уроков пения. Так почему же ты считаешь, Сэнди, что она предпочитает музыке изобразительные виды искусства?
- Так сказала сама мисс Броди. Музыкой она интересуется, а живопись - ее страсть. Так она говорит.
- А какие у вас культурные интересы? Полагаю, для страстей вы еще слишком молоды.
- Истории, мэм, - сказала Мэри.
- Мисс Броди рассказывает вам истории?
- Да, - ответила Мэри.
- И о чем же?
- Об истории, - дуэтом поспешно вставили Сэнди и Дженни, потому что это был вопрос, который, как они предвидели, когда-нибудь им непременно зададут, и заранее, тщательно обдумав, приготовили ответ, какой в буквальном смысле не противоречил бы истине.
Переставляя пирог со стола на поднос, мисс Макей молча посмотрела на них, явно впечатленная тем, как они подготовились к встрече.
Больше вопросов она не задавала, но произнесла следующую сумбурно-примечательную речь:
- Вам очень повезло с мисс Броди. Мне хотелось бы, чтобы ваши контрольные по арифметике были более успешными. Ученицы мисс Броди всегда меня чем-нибудь поражают. Вам придется усердно потрудиться над самыми обычными, невозвышенными предметами, чтобы сдать переходные экзамены. Мисс Броди дает вам великолепную подготовку к высшей ступени. Культура не может компенсировать недостаток прочных знаний. Я рада видеть, что вы преданы мисс Броди. Ваша преданность должна быть отдана скорее школе, чем какой-то одной личности.
Не все, о чем шел разговор, было доложено мисс Броди.
- Мы рассказали мисс Макей, как вам нравится искусство, - тем не менее сообщила Сэнди.
- Это правда, - согласилась мисс Броди, - но слово "нравится" здесь едва ли уместно; живопись - моя страсть.
- Я так и сказала, - уточнила Сэнди.
Мисс Броди посмотрела на нее так, словно хотела произнести то, что на самом деле дважды уже говорила ранее: "Когда-нибудь, Сэнди, ты зайдешь слишком - на мой взгляд - далеко".
- По сравнению с музыкой, - добавила Сэнди, невинно моргнув маленькими поросячьими глазками.
К концу пасхальных каникул этот насыщенный эротическими открытиями учебный год увенчался встречей Дженни на берегу реки Уотер-оф-Лейт с мужчиной, весело выставлявшим себя напоказ.
- Иди сюда, посмотри-ка на это, - обратился он к ней.
- На что? - спросила Дженни, подходя ближе и полагая, что мужчина нашел выпавшего из гнезда птенчика или какое-нибудь необычное растение. Увидев же, что это было на самом деле, она бросилась прочь и, целая и невредимая, никем не преследуемая, но задыхающаяся, прибежала домой, где ее вскоре окружили возмущенные родственники, принявшиеся заботливо отпаивать ее сладким чаем. В тот же день позже, поскольку о происшествии сообщили в полицию, задать вопросы Дженни к ним явилась потрясающая женщина-полицейский.
Эти события так разбередили девчачье воображение, что остаток пасхальных каникул прошел в бешеной круговерти, которая продолжалась и весь летний семестр. Первый результат оказался для Сэнди неблагоприятным. Ей вот-вот должны были позволить гулять одной в таких уединенных местах, как то, где у Дженни произошла злополучная встреча, но теперь строго запретили вообще выходить на улицу без сопровождения взрослых. Однако это был лишь побочный эффект инцидента. В остальном он лишь приятно взбудоражил девочек. Событие обсуждалось в двух аспектах: во-первых, сам мужчина и природа того, что он выставил напоказ, во-вторых - женщина-полицейский.
Первый сюжет довольно быстро иссяк.
- Мерзкое существо, - сказала Дженни.
- Грязное животное, - согласилась Сэнди.
А вот тема женщины в полицейской форме оказалась неисчерпаемой, и хотя сама Сэнди ни этой, ни какой бы то ни было другой женщины в форме не видела (тогда женщин только-только начинали принимать в полицию), она забросила и Алана Брека, и мистера Рочестера, и всех прочих литературных персонажей и всю свою любовь перенесла на так и не увиденную ею женщину из полиции, которая беседовала с Дженни; своим бурным интересом она сумела и в подруге поддерживать энтузиазм.
- Как она выглядела? На ней была каска?
- Нет, кепи. А из-под кепи выглядывали короткие светлые вьющиеся волосы. Форма была темно-синяя. И она сказала: "Ну, расскажи мне все".
- И что ты ей рассказала? - в четвертый раз спросила Сэнди.
И Дженни в четвертый раз ответила:
- Ну, я сказала: "Тот мужчина шел вдоль берега под деревьями и что-то держал в руке. А когда увидел меня, громко засмеялся и подозвал меня посмотреть на это. Я спросила - на что? А потом подошла поближе и увидела…" Но я не могла сказать этой полицейской, что я увидела, ты же понимаешь. И тогда она подсказала: "Ты увидела нечто гадкое?" Я ответила: "Да". Потом она спросила меня, как выглядел тот человек, и…
Но все это Сэнди уже слышала, а ей нужны были новые подробности о сотруднице полиции, и она старалась подобрать ключик к подруге. Воспроизводя слова полицейской, Дженни произнесла слово "гадкое" как "хаткое", что было на нее совсем не похоже.
- Как она на самом деле сказала: "гадкое" или "хаткое"? - поинтересовалась Сэнди во время четвертого пересказа.
- Хаткое.
Это вызвало чрезвычайно неприятное чувство у Сэнди и на несколько месяцев отвратило ее от мыслей о сексе. Такое произношение слова настолько не нравилось ей, что по телу начинали ползать мурашки, поэтому она донимала Дженни требованиями подумать хорошенько и признать, что на самом деле полицейская произнесла его правильно.
- Многие люди говорят "хаткое", - возражала Дженни.
- Я знаю, но они мне не нравятся. Они - ни рыба, ни мясо.
Это мучило Сэнди, и она решила создать новый речевой образ сотрудницы полиции. Другим поводом для беспокойства служило то, что Дженни не знала имени полицейской и даже того, как следует к ней обращаться: "констебль", "сержант" или просто "мисс". Сэнди решила назвать ее сержантом Энн Грей. Сама Сэнди являлась правой рукой Энн Грей в полицейском департаменте, и вместе они были твердо настроены искоренить секс в Эдинбурге и его окрестностях. В воскресных газетах, к которым Сэнди имела свободный доступ, она нашла профессиональные выражения вроде "имела место интимная близость" или "истица была в положении", оттуда же она узнала, что женщин, которые привлекались к суду по преступлениям на сексуальной почве, не называли ни "мисс", ни "миссис", а только по фамилиям: "Уиллис была оставлена под стражей"; "Роубак оказалась в положении".
Итак, Сэнди, сдвинув на затылок синее полицейское кепи, сидела на ступеньке рядом с сержантом Энн Грей и сквозь просвет между деревьями, росшими вдоль Уотер-оф-Лейта, наблюдала за тем местом, где грязное животное предложило Дженни: "Иди сюда, посмотри-ка на это" - и где Сэнди на самом деле никогда не была.
"И вот еще что, - сказала Сэнди, - мы должны побольше узнать о деле Броди и о том, не в положении ли она вследствие своей связи с Гордоном Лаутером, учителем пения из женской школы Марсии Блейн".
"Интимная близость, безусловно, имела место, - ответила сержант Энн, очаровательная в этой темно-синей форме, со светлыми короткими вьющимися волосами, обрамлявшими форменное кепи. - Все, что нам нужно, это несколько уличающих документов".
"Предоставьте это мне, сержант Энн", - попросила Сэнди, поскольку как раз в то время они с Дженни сочиняли любовную переписку между мисс Броди и учителем пения. Сержант Энн благодарно сжала руку Сэнди, и они посмотрели друг другу в глаза: между ними установилось такое взаимопонимание, что слова были излишни.
После каникул, вернувшись в школу, Дженни и Сэнди сохранили в секрете от одноклассниц происшествие на Уотер-оф-Лейте, потому что мать Дженни сказала, что об этом надо помалкивать. Но то, что следует доверительно поделиться сенсацией с мисс Броди, сомнений не вызывало.
И тем не менее что-то заставило Сэнди в первый же день после каникул остановить Дженни:
- Не говори мисс Броди.
- Почему? - удивилась Дженни.
Сэнди пыталась придумать причину. Это было связано с неопределенностью статуса отношений мисс Броди с жизнерадостным мистером Лаутером, а также с тем, что, войдя в класс, мисс Броди первым делом сообщила: "Я провела Пасху в маленькой романской деревушке Крэмонд". Именно там, в одиночестве, в большом доме с экономкой жил мистер Лаутер.
- Не говори мисс Броди, - сказала Сэнди.
- Почему? - удивилась Дженни.
Сэнди продолжала искать причину. Какое-то отношение это имело и к тому, что произошло тем утром, когда мисс Броди послала было Монику Дуглас в кабинет рисования за новыми альбомами и угольными карандашами, а потом отозвала назад и послала вместо нее Роуз Стэнли. Когда Роуз вернулась, нагруженная альбомами и коробками с угольками, ее сопровождал Тедди Ллойд, точно так же нагруженный. Освободившись от поклажи, он спросил мисс Броди, хорошо ли она провела каникулы. Она протянула ему руку и сказала, что осваивала Крэмонд, не надо, мол, пренебрежительно относиться к окрестным маленьким портовым городкам.
- Вот уж не думал, что в Крэмонде есть что осваивать, - улыбнулся мистер Ллойд, золотистый локон упал ему на глаза.
- В нем немало очарования, - возразила она. - А вы куда-нибудь ездили?
- Я писал, - хриплым голосом ответил он. - Семейные портреты.