"Ох, - себе говорю, - вот нахальство так нахальство. Ежели тебя не пускают, а ты сам проходишь, ни у кого не спросясь, то дело-то славный оборот принимает". Где бы тот араб ни был и что бы там ни думал, в жизнь не поверю, чтоб он просто так войти дал, ибо он из тех, кто только свою волю признает.
Сижу я и жду, что вот-вот завопят и скандалить начнут, но, насколько вижу, кругом тишь да гладь. Я еще тогда подумала: "Дело темное, эти трое, должно быть, в своем праве сюда заявились, иначе так вести себя побоялись бы, да и крик бы поднялся".
Пять минут проходит, открывается передняя дверь, а оттуда юноша - не ваш приятель, другой - марширует прочь через калитку вниз по дороге, весь прямой да одеревенелый, аки гренадер; никогда не видала, чтоб так вышагивали да вдобавок настолько быстро. А за ним по пятам этот ваш знакомец, и вид у него такой, точно он не понимает, что тот вытворяет. Я и думаю: "Поссорились они, потому-то один от другого удирает". Ваш приятель стоит у калитки - издергался весь - и глаз от второго не отрывает, и девушка тоже в дверях встала и туда же смотрит.
Тот юноша, что удирал, за угол свернул и с глаз скрылся, а этот ваш приятель вдруг вроде как действовать решил и за ним побежал, только пятки засверкали; девица же одна осталась. Я все думала, что он того и гляди с тем другим юношей вернется, да и подруга их, кстати, так и стояла у калитки, того же, видимо, ждала. Но нет, ничего подобного. Когда ждать ей надоело, она вернулась в дом: гляжу, она там в передней комнате мимо окна прошла. Потом опять к калитке возвратилась, стоит и все на дорогу глядит, но от тех двух ни слуху ни духу. Простояла она там минут пять, наверно, опять в дом направилась - и больше я ее не видала.
- Больше не видели?.. Вы уверены, что она вернулась в дом?
- Я не я буду, своими глазами видела.
- Полагаю, что вы не могли наблюдать за зданием, не отрываясь ни на секунду?
- Однако так я и делала. Почуяла, что чудные дела творятся, вот и решила проследить. А уж ежели я что решила, назад меня не повернуть. Сиднем сидела на стуле в спальне и глаз с дома не сводила, пока вы в дверь колотить не принялись.
- Но так как барышни в данный момент в доме определенно нет, то, должно быть, вы наблюдали не слишком пристально: она ускользнула, а вы и не заметили.
- Это вряд ли. Ума не приложу, как бы ей такое удалось; как в доме араб поселился, странные там дела творятся, ох, странные! Ладно, пусть я ее не видала, зато видала еще кое-кого.
- Кого?
- Юношу.
- Юношу?
- Да, юношу. Вот с тех пор сижу и недоумеваю, как вышло, что я не видала, когда он успел в дом попасть.
- Можете его описать?
- Лицо не смогу: он грязную свою фуражку на самый нос натянул да так быстро вышагивал, что я и рассмотреть ничего не успела. Ежели его еще увижу, то узнать смогу только по одежде да походке.
- Что особенного было в одежде и походке?
- Ну, был он во всем поношенном, рваном, грязном - такие тряпки старьевщикам даром не нужны… и сидели они как с чужого плеча… болтались на нем, будто на пугале… смех, да и только; думаю, мальчишки, как такого завидят, за ним по улицам толпой бегают. А что до походки, так шел он, совсем как тот первый молодой человек: несется, ноги выбрасывает, плечи откинуты, нос задрал, спина прямая-прямая - у меня кочерга на кухне и то кривее будет.
- Между исчезновением девушки и появлением молодого человека что-нибудь привлекло ваше внимание?
Мисс Коулман немного поразмышляла.
- Вот когда вы сказали, поняла, что да… совсем бы запамятовала, ежели б вы не спросили… а все оттого, что вы мне, как я хочу, рассказать не даете. Через двадцать минут, после того как девица внутрь вернулась, кто-то сорванную этим вашим приятелем штору в передней комнате обратно на место повесил, только я не видала, кто это сделал - между нами же штора была, а минут через десять из дома тот оборванный юноша вышел.
- Что было потом?
- Ну, еще через десять минут сам араб в дверях появился.
- Араб?
- Да, араб! У меня от одного его вида челюсть отвисла. Сама 6 шиллинг из собственного кармана выложила, лишь бы узнать, где он был и куда девался, пока та троица его жилье обшаривала, однако ж вот он, собственной персоной, да еще тюк тащит.
- Тюк?
- Тюк, на голове, совсем как пирожники поднос носят. Большущий, и не подумаешь, что поднять такой можно. Хотя видно было, что он его едва держит: пополам согнулся и ползет как улитка, долго-долго до конца улицы добирался.
Мистер Лессинхэм с криком вскочил с места:
- В том тюке была Марджори!
- Сомневаюсь, - сказал я.
Заламывая руки, он принялся рассеянно ходить по комнате.
- Она!.. она наверняка была там! Храни нас Господь!
- Повторяю, что сомневаюсь в этом. Прислушайтесь к моему совету, подождите немного и только потом делайте такие выводы.
Неожиданно раздался стук по стеклу. Снаружи стоял Атертон и смотрел на нас.
Потом закричал через закрытое окно:
- Эй, окаменелости, выходите!.. Я к вам с новостями!
Глава 41. Констебль, его рассказ и кэб
Мисс Коулман, всполошившись, поспешила к двери.
- Не нужен мне в доме этот юноша. Не потерплю его! Пусть и носа не смеет здесь показывать.
Я попытался смягчить ее возмущение:
- Обещаю, мисс Коулман, он сюда не войдет. Мы с моим другом сами выйдем к нему и поговорим.
Она приоткрыла входную дверь как раз настолько, чтобы мы с Лессинхэмом смогли протиснуться наружу, а затем с грохотом захлопнула ее. В том, что она действительно не желала пускать Сиднея на порог, сомневаться не приходилось.
Стоя прямо за калиткой, Атертон приветствовал нас со свойственной ему живостью, едва ли порадовавшей нашу недавнюю хозяйку. За его спиной мы увидели констебля.
- Надеюсь, вас там эта старая кошка всласть замяукала. Пока вы у нее дурака валяли, я времени не терял: послушайте-ка, что вам поведает сей страж порядка.
На лице констебля, засунувшего большие пальцы за ремень, блуждала снисходительная улыбка. Кажется, Сидней его забавлял. Полицейский заговорил глубоким басом, будто исходившим из самых ботинок:
- Я не знал, что должен что-то рассказывать.
Было очевидно, что Сидней так не думает:
- Офицер, подождите, пока я не введу эту парочку сплетников в курс дела, а потом будет ваш выход. - Он обратился к нам:
- Итак, я засунул свой нос в каждую чертову щель этого адского логовища, и наградой за труды мне стала одна лишь занывшая спина, после чего я вышел остудиться на крыльцо, при этом размышляя, а не скоротать ли мне время, затеяв потасовку с извозчиком или раздразнив его так, чтоб он сам полез драться: малый утверждает, что боксировать умеет, да и вид у него соответствующий; вдруг вижу, по улице дефилирует не кто иной, как сей блестящий представитель столичной полиции. - Он махнул рукой в сторону констебля, отчего тот осклабился еще шире. - Я смотрю на него, он смотрит на меня; когда мы вдосталь налюбовались утонченной красой и дюжей статью друг друга, он мне говорит: "Он уехал?" "Кто уехал? - отвечаю. - Роберт Сесил?.. или Оскар Уайльд?" А он мне: "Да тот араб". А я: "Вам что-то известно об арабах?" А он: "Ну, видал я его три четверти часа назад на а когда заметил, что вы рядом с отпертым домом стоите, подумал, уж не съехал ли он наконец". Я чуть из штанов не выпрыгнул, как это услышал, но, клянусь жизнью, и вида не показал. Спрашиваю: "Откуда вам известно, что то был он?" Он мне отвечает: "Конечно, он, кто же еще? Такого однажды встретишь, больше не забудешь". "Куда он направлялся?" "Торговался о кэбе - на четырех колесах. На голове у него здоровенный тюк был… он его хотел внутри провезти. Но извозчик ни в какую". Этого мне было достаточно; я тут же сего достойнейшего офицера взял в охапку и потащил через дорогу, к вам двоим, с быстротой молнии.
Полицейский был мужчина немаленький, с широченными плечами, и его вряд ли удалось бы схватить в охапку и молниеносно куда-то унести; судя по все шире расплывающейся по его лицу улыбке, он и сам так считал.
Тем не менее, даже оставляя в стороне склонность Атертона вечно все преувеличивать, принесенные им новости оказались довольно важными. Я сам принялся спрашивать констебля о случившемся:
- Офицер, вот моя визитка; не исключено, что еще до заката человеку, проживающему в доме на той стороне улицы, будет предъявлено весьма серьезное обвинение. В данный момент необходимо держать его под наблюдением. Полагаю, вы совершенно уверены, что араб, замеченный вами на улице, и есть разыскиваемая нами личность?
- Без сомнения. Я его, как своего родного брата, мгновенно узнаю - да каждый констебль на этом участке узнает. Мы его так и зовем промеж собой - Араб. Как только он въехал, я его на карандаш взял. Уж очень он чудной. Я всегда говорил, что-то он затевает. Ни разу не видал, чтобы человек днем ли, ночью, в любую погоду так сломя голову носился, будто за ним черти гонятся. Как я успел рассказать этому джентльмену, приметил я его на улице… уже, наверно, с час назад, а то и поболе. Я заступал на пост и вдруг взгляд мой упал на толпу у местной железнодорожной станции: народ глазел, как Араб с извозчиком пререкается. На голове у Араба здоровенный тюк, метра полтора в длину, не меньше. И хочет он этот тюк с собой в экипаж взять, а кэбмен не дает.
- И вы не стали ждать, договорятся ли они?
- Нет, время поджимало. Мне надо было на станцию попасть - я едва успевал.
- Вы не заговорили ни с ним… ни с извозчиком?
- Нет, вроде бы тогда причин не было. Все случилось, когда я просто мимо проходил.
- Вы не записали номер кэба?
- Нет, необходимости не увидел. Но я этого кэбмена знаю, имя и прочее, конюшня у него в Брэдморе.
Я достал блокнот.
- Диктуйте адрес.
- Не знаю, под каким именем его крестили, кажется, он Том, но не уверен. В любом случае, по фамилии он Эллис, живет в Черч-мьюз на Сент-Джонз-роуд в Брэдморе… дома не знаю, но там вам любой на него укажет, если спросите Четырехколесного Эллиса - так его все приятели зовут, кэб-то у него на четырех колесах.
- Спасибо, офицер. Премного вам обязан. - Две полу-кроны поменяли хозяина. - Вы окажете мне неоценимую услугу, если присмотрите за этим домом и сообщите по адресу, указанному в моей визитной карточке, обо всем, что произойдет здесь в ближайшие несколько дней.
Мы опять забрались в наш экипаж, кэб уже двинулся, но тут констеблю пришла в голову неожиданная мысль:
- Секунду, сэр; господи, я чуть самое важное не забыл. Я же слышал, как Араб говорил Эллису, куда нужно ехать - заладил на своем ломаном английском: вокзал Ватерлоо да вокзал Ватерлоо. "Ладно, - отвечает ему Эллис, - отвезу вас на вокзал Ватерлоо, только вот этот ваш тюк внутри моего экипажа не поедет. Места не хватит, поэтому грузите его на крышу". "На вокзал Ватерлоо, - настаивает Араб, - и тюк со мной на вокзал Ватерлоо поедет тоже - беру его с собой". "Кто ж говорит, что не берете? - гнет свое Эллис. - Берите ваш тюк, да хоть двадцать таких же, единственное, о чем я беспокоюсь, как бы вы его внутрь кэба не затащили. Кладите его на крышу". "Я везу его с собой на вокзал Ватерлоо", - продолжает Араб. Вот так они пререкались да переругивались, ни один другого слушать не хотел, а люди вокруг смеялись.
- Вокзал Ватерлоо… вы уверены, что он сказал именно это?
- Готов чем угодно поклясться. Я еще, услыхав это, подумал: "Интересно, сколько денежек ты за поезд очку выложишь, ведь до вокзала-то побольше четырех миль".
Когда мы отъехали, я никак не мог успокоиться, все время задаваясь вопросом, возможно, несправедливо обидным: не вошло ли в обыкновение у большинства лондонских полицейских забывать самые важные сведения - точнее, всегда оставлять их напоследок и вспоминать лишь в том случае, когда ладонь почувствует тяжесть серебряной монеты.
Пока кэб катился вперед, мы вели беседу, едва не превратившуюся в жаркий спор.
- В том тюке была Марджори, - начал Лессинхэм наимрачнейшим тоном, сделав препечальнейшее лицо.
- Сомневаюсь, - заметил я.
- Была… я чувствую это… знаю наверняка. Ее либо изувечили и умертвили, либо связали, вставили кляп и унесли беспомощную. Мне остается лишь мстить.
- Повторяю, что сомневаюсь в этом.
Тут встрял Атертон:
- Хотя всеми фибрами души мне хочется верить в обратное, я вынужден признаться, что согласен с Лессинхэмом.
- Ты ошибаешься.
- Хорошо тебе говорить с такой самоуверенностью; однако заявить, что я ошибся, проще простого, а ты докажи. Если я ошибаюсь и Лессинхэм тоже неправ, тогда как объяснить настойчивость, с которой араб, по словам полицейского, пытался втащить тюк внутрь кэба? Если в тюке не таилось ничего жуткого и кошмарного, то почему этот тип боялся разоблачения и не хотел грузить тюк на крышу?
- Я не исключаю, что внутри находилось нечто, что араб очень не хотел показывать, но вряд ли он прятал в нем ту, о ком вы говорите.
- Марджори остается в доме одна… с тех пор ее не видят… ее одежда и волосы спрятаны под досками пола. Негодяй ускользает с места преступления с огромным тюком на голове… полицейский утверждает, что длина тюка примерно с человеческий рост… араб беспокоится и не хочет упускать груз из вида, даже на мгновение. Что там внутри? Не указывает ли, к несчастью, все вышеперечисленное на определенные обстоятельства?
Мистер Лессинхэм закрыл лицо руками и простонал:
- Боюсь, мистер Атертон прав.
- Не согласен с вами обоими.
Сидней сразу принялся горячиться:
- Ну же, давай, сам скажи, что было в тюке?
- Полагаю, что способен угадать его содержимое.
- Да ладно; тогда, ради всего святого, не томи - и не стоит разыгрывать из себя прорицателя! - в конце концов, у нас с Лессинхэмом в этом деле интерес.
- В тюке были личные вещи араба - только и всего. Погодите! Прежде чем осмеять мою версию, дослушайте ее. Если я правильно понял, кем является человек, описанный констеблем как Араб - то содержимое тюка, как я полагаю, для него гораздо важнее, чем мисс Линдон, живая или мертвая. Скажу больше. Я склонен подозревать, что если бы Араб положил тюк на крышу кэба, а извозчик в него заглянул и понял, что внутри, то это мгновенно привело бы несчастного к буйному помешательству.
Сидней молчал, будто обдумывая мою версию. Кажется, он увидел в ней здравое зерно.
- Что же, в таком случае, произошло с мисс Линдон?
- Думаю, в данный момент она… где-то там; я пока не знаю, где именно, но надеюсь, что вскоре буду способен сказать точнее, а не просто упомянуть о дырявой и запыленной паре сапог, или о грязных потрепанных штанах, или лоскутах нестиранного подобия рубахи, или о засаленном и бесформенном старом пальто и замусоленной фуражке.
Выпучив глаза, они уставились на меня. Атертон заговорил первым:
- Что ты там такое сказал?
- Я сказал, что, по-моему, факты указывают скорее на мое предположение, а не на ваше; мало того, они вопиют об этом. Мисс Коулман уверяет, что видела, как мисс Линдон вернулась в дом, а через несколько минут на окно повесили штору, после чего из передней двери вышел молодой человек, одетый в описанный мной костюм. Полагаю, это и была мисс Марджори Линдон.
Лессинхэм с Атертоном принялись забрасывать меня вопросами. Сидней, как обычно, кричал громче всех:
- Но, боже ты мой, что могло заставить ее так поступить? Скромней и застенчивей Марджори во всем свете не сыщешь, и тут она, среди бела дня, ни с того ни с сего разгуливает в таком облачении! Чэмпнелл, голубчик, для этого ей надо было перво-наперво сойти с ума.
- Ее загипнотизировали.
- Господи!.. Чэмпнелл!
- Что?
- Ты думаешь, тот… проклятый мошенник заполучил ее в свои сети?
- Несомненно. Я понимаю дело именно таким образом, но не забывайте, что это всего лишь гипотеза, и к ней не следует относиться иначе. Мне представляется очевидным, что Араб - будем называть его так - находился где-то в доме, пока вы считали, что его там нет.
- Но… где? Мы осмотрели первый этаж, потом второй, обыскали все… где он мог прятаться?
- Пока, что-то мне подсказывает, об этом рано говорить, но предлагаю принять мое утверждение за аксиому. Он загипнотизировал этого вашего Холта и отослал прочь, думая, что вы отправитесь вслед за ним; таким способом он собирался избавиться от вас обоих…
- Черт возьми, этого он и хотел, Чэмпнелл! Можешь записывать меня в болваны!
- Стоило горизонту очиститься, как Араб предстал перед мисс Линдон, тем самым, вероятно, неприятно ее поразив, и погрузил ее в гипнотическое состояние.
- Негодяй!
- Дьявол!
Первое восклицание вырвалось у Лессинхэма, второе - у Сиднея.
- Затем он принудил ее раздеться донага…
- Скотина!
- Сатана!
- Он отрезал ей волосы, спрятал их и одежду под досками пола, туда, где мы их обнаружили и где он сам, вероятно, прятал те лохмотья мужского костюма…
- Господи! Не удивлюсь, если они принадлежали Холту. Припоминаю, что тот рассказывал, как этот милый шутник снял с него последние тряпки… и точно, когда я увидел его впервые - и когда Марджори подобрала его на улице! - на нем не было ничего, кроме странного плаща. Неужели наш озорной профессор надувательских наук - да обрушатся на его главу все кары небесные! - действительно послал Марджори Линдон, нежнейшую девушку на земле, разгуливать по улицам Лондона в обносках Холта?
- Ответ на этот вопрос представляется мне затруднительным, но, если я понял тебя верно, это вполне вероятно. Как бы то ни было, я предпочитаю думать, что он послал мисс Линдон вслед за Холтом, естественно, полагая, что ты его упустил…
- Именно. И опять я в списке болванов!
- Просто ты сам сказал, что он от тебя ускользнул.
- А все из-за того, что я остановился поговорить с тем тупоголовым констеблем… да я бы за Холтом на край света пошел, если б не та оказия.
- Точно; причина несущественна, но факт остается фактом. Ему удалось от тебя скрыться. И я думаю, что сейчас мисс Линдон и мистер Холт находятся в одном и том же месте.
- Оба одеты как мужчины?
- Оба в мужских костюмах, хотя мисс Линдон скорее в мужских лохмотьях.
- Великий Потифар! Представить, что с Марджори происходит такое!
- Араб в данный момент тоже недалеко от них.
Лессинхэм поймал меня за руку.
- Как вы считаете, что за дьявольскую мерзость он намерен совершить?
Я уклонился от прямого ответа:
- Что бы он ни задумал, наша задача не допустить этого.
- А куда, по-вашему, он их отослал?
- Выяснить это - задача первостепенной важности, и ею мы сейчас займемся. Как видите, мы уже добрались до вокзала Ватерлоо.