Глава 4
Мэри ехала по улицам Флоренции, избрав тот же путь, по которому прибыла в город. В предместье дорога шла вверх по холму, на вершине которого стояла вилла. Холм был крутой, и шоссе петляло по его склону. На полпути к вершине была небольшая полукруглая терраса, где рос высокий старый кипарис. Обрыв был огорожен парапетом; отсюда открывался вид на собор и башни Флоренции. Ночь была так прекрасна, что Мэри, поддавшись искушению, остановила машину и вышла. У парапета она остановилась и стала смотреть на город. Взгляду ее открылась долина, затопленная лунным светом, оттененным чернотой бесконечных просторов безоблачного неба. Это было так красиво, что сердце молодой женщины начала щемить пульсирующая боль.
Внезапно Мэри заметила, что в тени кипариса стоит мужчина. Виден был даже огонек его сигареты. Мужчина направился к ней. Она немного испугалась, но постаралась, чтобы это не было заметно.
Мужчина снял шляпу.
- Извините, не вы ли та дама, которая так щедро вознаградила меня в ресторане? - спросил он. - Мне хочется еще раз вас поблагодарить.
Она наконец его вспомнила.
- Вы - тот самый скрипач.
На сей раз он был одет не в нелепый неаполитанский костюм, а в какое-то неописуемое одеяние, изношенное и грязное. По-английски он говорил неплохо, но с явным иностранным акцентом.
- Мне нечем было платить хозяйке за комнату и за еду. Люди, у которых я живу, относятся ко мне хорошо, но они бедны и нуждаются в деньгах. Теперь - я смогу с ними расплатиться.
- Что вы здесь делаете?
- Любуюсь видом. А вообще-то я шел домой.
- Значит, вы живете где-то поблизости?
- В одном из соседних с вашей виллой домов.
- Как вы узнали, где я живу?
- Видел, как вы въезжали туда на машине. Говорят, у вас там роскошный сад, а в самом здании фрески.
- Вы там были?
- Нет, что вы! Мне рассказывала об этом хозяйка.
Мэри успела уже совсем успокоиться. Собеседник ее был учтивым, даже робким молодым человеком; она вспомнила, как неловко он держался в ресторане.
- Хотите взглянуть на сад и фрески? - спросила она его.
- Это доставило бы мне большое удовольствие. Когда вам будет удобно меня принять?
Роули со своим неожиданным предложением руки и сердца позабавил Мэри и даже взволновал ее, так что ей совершенно не хотелось спать.
- Почему бы не сейчас? - сказала она, повинуясь минутному побуждению.
- Сейчас? - удивленно переспросил юноша.
- А почему бы и нет? Сад в полнолуние так красив!
- Буду вам весьма благодарен, - как-то принужденно сказал он.
- Тогда садитесь в машину. Я вас довезу.
Молодой человек сел рядом с Мэри. Она завела мотор, и они поехали по шоссе в гору. Невдалеке показалась группа небольших домишек.
- Здесь я живу, - сказал молодой человек.
Мэри чуть сбавила скорость и задумчиво взглянула на эти убогие приюты нищеты. Вид у них был до крайности жалкий. Но вот они остались позади, и машина подъехала к воротам виллы. Они оказались открытыми, так что Мэри направила автомобиль прямо на ведущую к дому аллею.
Припарковав машину, она в сопровождении своего спутника пошла по узкой дорожке к дому. Большая часть комнат, в том числе и спальня Мэри, была на втором этаже. Туда вела красивая лестница. Мэри открыла дверь и включила свет. В холле смотреть было особенно не на что, и она повела молодого человека прямо в гостиную, стены которой и были расписаны фресками. Это было красивейшее помещение, и хозяева виллы обставили его прекрасной старинной мебелью эпохи Возрождения. Цветы во внушительного размера вазах несколько смягчали впечатление, производимое на посетителей суровой красотой этой комнаты. Фрески в некоторых местах были повреждены и не слишком умело реставрированы, но изображенные на них фигуры в одеждах шестнадцатого века были величавы и, казалось, полны жизненных сил.
- О, какая прелесть! Просто изумительно! - воскликнул молодой человек. - Странно видеть такое не в музее. Не думал, что подобные шедевры могут быть достоянием частных владельцев.
Его восторг немного смутил Мэри. Она решила не говорить гостю, что на всей вилле не было ни единого кресла, в котором можно было бы удобно расположиться, или что мраморные полы и высокие сводчатые потолки заставляли здешних обитателей дрожать от холода в любую погоду, если только на улице не стояла страшная жара.
- И все это принадлежит вам? - спросил молодой человек.
- Не мне, моим друзьям. Они пригласили меня здесь погостить, а сами уехали.
- О, простите. Вы так прекрасны, что вам по праву должны принадлежать все красивые вещи.
- Пойдемте со мною, - сказала Мэри. - Я хочу предложить вам стакан вина, а затем мы с вами поглядим на сад.
- Спасибо, но я не обедал. Боюсь, вино ударит мне в голову.
- Почему вы не обедали?
Он как-то беззаботно, по-мальчишески рассмеялся:
- У меня не было денег. Вы не беспокойтесь - я пообедаю завтра.
- Но ведь это ужасно! Пойдемте на кухню, я взгляну, нельзя ли вас чем-нибудь накормить.
- Я не голоден. К тому же есть нечто более важное, чем еда. Покажите мне ваш сад при лунном свете.
- Сад никуда не денется, да и луна тоже. Я сейчас приготовлю вам ужин, а потом любуйтесь всем, чем пожелаете.
Они прошли на кухню. Это была огромная комната с каменным полом и огромной старинной кухонной плитой, на которой можно было приготовить еду на полсотни гостей. Нина и Чиро давно уже спали, а кухарка ушла домой, в свою хибару на склоне холма, ниже виллы. Мэри и ее гость, рыскавшие в поисках еды, чувствовали себя грабителями. Они нашли хлеб, вино, масло и бекон. Мэри включила электрическую печь, которую установили здесь нынешние хозяева виллы, и поджарила несколько ломтиков хлеба, а затем стала готовить яичницу.
- Отрежьте несколько ломтиков бекона, - скомандовала она молодому человеку. - Мы добавим их к яичнице. Кстати, как вас зовут?
Держа в одной руке бекон, а в другой нож, он щелкнул каблуками и представился:
- Карл Рихтер, студент. Изучал искусствоведение.
- О, я думала, вы итальянец, - сказала она непринужденно разбивая ножом яйца. - Ваше имя похоже на немецкое.
- Я австриец, вернее, был им, пока существовала Австрия.
Это было сказано столь печальным голосом, что Мэри бросила на молодого человека вопрошающий взгляд.
- Откуда же вы знаете английский? Вы бывали в Англии?
- Нет. Я учил язык в школе, а потом в университете. - Он вдруг рассмеялся: - Как здорово, что вы умеете это делать!
- Что именно?
- Готовить.
- Может, вас это удивит, но я выросла в обычной, ничем не примечательной семье и не только училась готовить, но и постоянно применяла свое умение на практике.
- Верится с трудом.
- Вам приятнее вместо этого думать, что я всю жизнь жила в роскоши, окруженная целым штатом заботливых слуг?
- Да. Как принцесса из волшебной сказки.
- Что ж, пусть так. Будем считать, что я умею готовить яичницу и жарить бекон, потому что это одно из качеств, дарованных мне моей крестной-феей.
Когда ужин был готов, они поставили тарелки на поднос, и молодой человек понес его в столовую. Мэри шла впереди, показывая дорогу. Столовая была большая, с расписным потолком, гобеленами на стенах и большими позолоченными деревянными канделябрами. Мэри и ее гость расположились в роскошных высоких креслах друг против друга за обеденным столом.
- Мне так стыдно за мою убогую и ветхую одежду, - улыбнулся молодой человек. - В этой роскошной комнате надо быть одетым в великолепные шелка или в бархат. Как кавалеры на какой-нибудь старинной картине.
Его костюм был изношен, ботинки явно перебывали в руках многих сапожников, открытая у ворота рубашка была обтрепана. Галстука молодой человек не носил. При свете свечей в канделябрах глаза его казались черными, бездонными; голова была какой-то странной формы, а волосы очень коротко острижены. Скулы на его лице выступали вперед, а щеки, наоборот, запали; кожа отличалась бледностью. Читавшаяся на лице усталость придавала ему весьма трогательный вид. Мэри подумала, что, если одеть молодого человека в живописный костюм - ну, скажем, как у одного из юных князей на какой-нибудь картине Бронзино из галереи Уффици, - он мог бы казаться красивым.
- Сколько вам лет? - спросила она.
- Двадцать три.
- Тогда все неприятности должны казаться вам пустячными.
- Что толку от юного возраста, когда человек лишен надежд на будущее? Я живу в темнице, из которой мне не вырваться.
- Ну а музыкой вы занимаетесь не профессионально?
Он засмеялся:
- Вы задаете мне такой вопрос после того, как слышали мою игру? Разумеется, я не скрипач. Удрав из Австрии, я устроился работать в отель, но хозяева начали прогорать и кое-кого уволили, в том числе меня. Мне удавалось еще пару раз ненадолго устраиваться на случайную работу - это так трудно, особенно иностранцу, да еще не имеющему документов! На скрипке я играю, когда представляется случай, - зарабатываю себе на пропитание. Надо сказать, это случается довольно редко.
- Почему вам пришлось бежать из Австрии?
- Некоторые студенты были недовольны аншлюсом. Мы попытались создать организацию сопротивления. Конечно же с нашей стороны это было глупо. Просто бессмысленно. Единственным результатом этой затеи было то, что двоих из нас расстреляли, а остальных отправили в концлагерь. Срок мне дали небольшой - полгода, но я бежал, перешел через Альпы и попал в Италию.
- Ваша история просто ужасна, - отозвалась Мэри. Слова эти вряд ли были уместны в данном случае, но ничего лучшего ей в голову не пришло. Он ответил с иронической усмешкой:
- Я, знаете ли, не единственный человек, которого постигла подобная участь. Таких, как я, сейчас тысячи, десятки тысяч. Я-то хоть на свободе.
- Но что вы думаете делать дальше?
На лице молодого человека изобразилось отчаяние. - Он хотел было ответить, но потом вдруг нетерпеливо махнул рукой и рассмеялся.
- Не заставляйте меня думать об этом сейчас. Позвольте мне насладиться драгоценными мгновениями, проведенными в вашем обществе. За всю жизнь со мною ни разу не случалось ничего подобного. Я хочу насладиться моим счастьем и, что бы ни произошло со мной потом, всегда буду помнить этот вечер. Это воспоминание станет одним из самых дорогих моих сокровищ.
Мэри бросила на него какой-то странный взгляд, и ей показалось, что она слышит глухие удары своего сердца. То, что она сказала Роули, было скорее шуткой - она знала, что, если подобный момент настанет, досужие мечтания развеются и она не решится на подобный поступок, в последний момент в страхе отпрянет. Не настал ли сейчас такой момент? Ее охватило необычайно беспечное настроение. Пила она, как правило, совсем немного, и выпитое за компанию с молодым человеком крепкое красное вино ударило ей в голову. Было нечто таинственное, волнующее кровь в этом уединении с юношей, у которого было такое трагическое лицо. Да и обстановка была соответствующая: огромную комнату, казалось, заполнили в этот полночный час тени прошлого вместе с теплым, напоенным пряными ароматами воздухом, проникавшим сюда через открытое окно. Мэри ощущала какое-то томление, сменившее былое возбуждение; сердце, казалось, млело в ее груди, но в то же время кровь с бешеной скоростью бежала по жилам. Молодая женщина резко встала из-за стола.
- Пойдемте я покажу вам сад, а потом мы с вами простимся.
Выйти в сад удобнее всего было через гостиную с фресками. Туда они и направились. По дороге молодой человек задержался, чтобы осмотреть стоявший у стены красивый ларь; потом он заметил поблизости граммофон.
- Как странно он выглядит среди старинных вещей!
- Я иногда включаю его, когда сижу одна в саду.
- А можно включить его сейчас?
- Пожалуйста, если вам хочется.
Он повернул ручку. На пластинке, как оказалось, был записан вальс Штрауса. У молодого человека вырвался возглас восторга.
- О, Вена!.. Это один из наших дивных венских вальсов!
Он смотрел на Мэри сияющими глазами, лицо его преобразилось. Интуиция подсказала молодой женщине, о чем он хотел, но не решался ее попросить. Она улыбнулась ему:
- Вы танцуете?
- О да, конечно. Я танцую лучше, чем играю на скрипке.
- Сейчас проверим.
Он обхватил ее за талию, и в мертвой тишине ночи, посреди роскошной полупустой комнаты они закружились в вальсе под чарующие звуки музыки старого венского капельмейстера. Потом Мэри взяла молодого человека за руку и вывела в сад. При ярком дневном свете сад этот казался каким-то заброшенным, подобно любвеобильной женщине, утратившей былую красоту; сейчас, однако, залитый лунным светом, падавшим на аккуратно подстриженные живые изгороди и многовековые деревья, освещавшим грот и зеленые лужайки, сад выглядел таинственным и трепетным. Ход времени, казалось, незаметно повернул вспять, и, бродя по дорожкам, вы чувствовали себя обитателем внезапно вновь ставшего юным, даже первозданным мира, в котором властвуют безрассудные инстинкты, а о последствиях своих поступков никто не думает. В ночном воздухе были разлиты ароматы белых ночных цветов.
Мэри с юношей шли по дорожке молча, держась за руки. В саду дышалось легко.
- Как здесь прекрасно, - прошептал наконец молодой человек. - Почти невыносимо прекрасно. - Тут он процитировал известную фразу из гетевского "Фауста", в которой мятущийся герой, обретя в конце концов блаженство, просит мгновение остановиться. - Как вы здесь, должно быть, счастливы!
- Да, счастлива, - ответила она с улыбкой.
- Рад за вас. Вы добрая, хорошая, великодушная. Вы заслужили свое счастье. Хотелось бы мне думать, что у вас есть все, чего вам хочется.
Она усмехнулась:
- Во всяком случае, есть все, что мне полагается.
Он вздохнул:
- Хотел бы я умереть этой ночью. В моей жизни, должно быть, не произойдет уже больше ничего до такой степени чудесного. Я всегда буду вспоминать этот вечер, вашу красоту и этот волшебный сад. Всегда буду думать о вас, как о сошедшей с небес богине. Стану молиться на вас, как молятся мадонне.
Он взял ее руку, поднес ее к своим губам, затем, каким-то неуклюжим движением склонив голову, поцеловал Мэри. Она нежно коснулась его лица. Внезапно он упал на колени и стал целовать край ее платья. Ее охватило неудержимое возбуждение. Обхватив ладонями его голову, она притянула ее к своей и поцеловала его веки, затем губы. Было в этом что-то торжественное, даже мистическое Мэри испытывала незнакомое чувство: сердце ее переполнилось нежностью, почти любовью.
Молодой человек встал с колен и страстно ее обнял. Ему было двадцать три. Она была не богиней, которой надо поклоняться, а земной женщиной, которую можно сделать своею.
Они вдвоем вернулись в объятый молчанием дом.
Глава 5
Свет в комнате не горел, но окна были распахнуты, и внутрь лился лунный свет. Мэри сидела в старинном кресле с прямой спинкой; молодой человек устроился у ее ног, голова его покоилась на ее коленях. Он курил сигарету, и в полутьме пылал яркий красный огонек.
Мэри расспросила юношу, и он рассказал, что отец его возглавлял полицию одного маленького австрийского городка в годы правления Дольфуса и неукоснительно боролся с беспорядками и бунтами, частыми в те бурные времена. Когда после убийства прежнего канцлера правительство возглавил Шушниг, решительность и твердость духа начальника полиции помогли ему удержаться на своем посту. Он был сторонником реставрации эрцгерцога Отто, поскольку не сомневался, что только это может спасти любимую им пламенной любовью Австрию от присоединения к Германии. Все три последующих года он жестоко преследовал местных нацистов, пытаясь обуздать их изменническое рвение, чем заслужил их бешеную ненависть. В злополучный день, когда немецкие войска оккупировали беззащитную маленькую страну, он выстрелил себе из револьвера прямо в сердце. Юный Карл, его сын, к тому времени почти успел окончить университет. Специальностью его была история искусств, но он мечтал преподавать в школе. Что мог он сделать в тот ужасный день? Лишь стоять среди толпы на улице Линца и, скрывая гнев и возмущение, слушать речь, которую с балкона ратуши произносил Гитлер после своего триумфального въезда в город. Австрийцы надсаживали глотки, выкрикивая славословия в адрес человека, завоевавшего их родину. Энтузиазм их вскоре поугас, сменившись разочарованием, и, когда некоторые смельчаки собрались, чтобы организовать тайный союз для сопротивления иностранным захватчикам, желающих вступить в него оказалось много. Они устраивали сходки, как им казалось, тайные; соблюдали конспирацию, но так неумело, что толку от нее не было никакого. Они были всего лишь мальчишками, все до единого, и никому даже и в голову не приходило, что каждый их шаг, каждое слово становились известны гестапо. В один прекрасный день их всех арестовали. Двоих расстреляли сразу, чтобы напугать остальных, которых отправили в концлагерь. Среди последних был и Карл. Ему, впрочем, через три месяца удалось бежать и по счастливой случайности даже пересечь границу, после чего он попал в Итальянский Тироль. У него не было ни паспорта, ни каких-либо других документов - все это отобрали у него в лагере; так что он все время жил под угрозой ареста, за которым могло последовать либо заключение в тюрьму за бродяжничество, либо высылка в Германию, где его ожидала жестокая кара.
- Если бы только мне хватило денег, чтобы купить револьвер, я бы застрелился, как отец.
Он взял руку Мэри и приложил к своей груди.
- Выстрелил бы вот сюда, между четвертым и пятым ребром. Как раз где твои пальцы.
- Не надо говорить такое, - воскликнула она, вся передернувшись, и вырвала у него свою руку.
Он невесело усмехнулся.
- Ты не знаешь, сколько раз я глядел на воды Арно и думал, что скоро уже должно настать время, когда мне не останется ничего другого как в них броситься.
Мэри глубоко вздохнула. Судьба явно обошлась с ним так жестоко, что любые слева утешения были бы напрасны. Он сжал ее руку.
- Не надо вздыхать, - произнес он нежно. - Я теперь ни о чем не жалею. Эта чудесная ночь искупила все.
Они замолчали. Мэри думала о его несчастной жизни. Да, у него нет никакого выхода. Чем может помочь ему она? Дать ему денег? Быть может, они на какое-то время его выручат, но что дальше? Он ведь романтическая натура, его высокопарная, вычурная манера разговаривать выдает человека, знакомого больше с книгами, чем с жизнью, невзирая на все выпавшие на его долю страшные испытания. К тому же очень возможно, что он от нее ничего не примет.
Внезапно где-то вдали раздался крик петуха. Звук этот так грубо нарушил ночную тишину, что Мэри вздрогнула и снова отняла у юноши свою руку.
- Тебе надо идти, милый, - сказала она.
- Подожди! - воскликнул он. - Позволь побыть еще немного, любимая.
- Скоро рассвет.
- Еще не скоро. - Он опустился на колени и обнял ее ноги. - Я тебя обожаю.
Мэри высвободилась из его рук.
- Послушай, тебе действительно пора идти. Уже так поздно! Ну пожалуйста.