Министр Уваров выразил полное удовольствие и совершенное одобрение.
Выхода брошюры Голенищева-Кутузова можно было ожидать со дня на день. И надо бы автору "Полководца" принять свои меры, чтобы отразить удар. Пушкин ничего не предпринимал.
В его столе так и лежало без ответа нащокинское письмо о Виссарионе Белинском.
Павел Воинович ездил в клуб и, не получая от Пушкина известий, изрядно тревожился. Если бы знал он, что в тот самый ноябрьский день, когда Белинский вернулся в Москву, Александру Сергеевичу подали письмо от барона Дантеса-Геккерена!
Когда-то, услышав от Пушкина об этом кавалергарде, Павел Воинович заказал для Пушкина кольцо с чудодейственной бирюзой. Не помогла всесильная бирюза!
Оторваться бы теперь Павлу Воиновичу от карточного стола да лететь бы в Петербург…
Пушкин только что прочитал письмо Дантеса. Он еще смеет писать о взаимном уважении! Александр Сергеевич стремительно встал из-за стола.
Вот когда бы быть Павлу Воиновичу подле друга. А он сидит себе в карточной комнате московского клуба и, расправив холеные бакенбарды, спокойно объявляет:
– Гну пароль!
Глава двенадцатая
Рождение Екатерины Андреевны Карамзиной, приходившееся на 16 ноября, праздновалось торжественно. Визитеры являлись с полдня, потом начался съезд близких друзей к обеду. Когда приехали Пушкин с женой и свояченицами, Екатерина Андреевна встретила поэта с особенной сердечной лаской. Словно боялась, что сегодня не будет у нее за столом этого бесконечно дорогого ей человека. Крепко помнила Екатерина Андреевна – и ей и Соне только на днях рассказывал Александр Сергеевич горестную историю своих отношений с Дантесом. Слушала Екатерина Андреевна и сострадала поэту: ему ли, с его высоким умом и пламенным, доверчивым сердцем, тратить драгоценные дары души на участие в этой истории, – как в романе, переплелись в ней и смертоубийственная дуэль, и невероятная свадьба Екатерины Гончаровой, о которой втихомолку все больше говорят, но которую почему-то не решаются объявить… Слушала эту историю почтенная мать семейства и не могла понять одного: в какой же роли участвует во всех этих делах Наташа Пушкина?
Несколько дней Пушкин совсем не заезжал к Карамзиным. Сегодня, спасибо, приехал. Когда Александр Сергеевич склонился, чтобы поцеловать руку хозяйке дома, Екатерина Андреевна поцеловала его в голову.
Ясен и бодр был сегодня Пушкин. Боясь этому поверить, Екатерина Андреевна бросила короткий, пристальный взгляд на его жену. Наташа, показалось, не была спокойна.
Прошло только три месяца с тех пор, как на даче у Карамзиных праздновали именины Софьи Николаевны. В петербургской гостиной собралось еще больше гостей. Но среди них нет барона Жоржа Дантеса-Геккерена. Напрасно будут ждать его почтенные господа и дамы. Смутные слухи о предстоящей женитьбе Дантеса, все больше просачивающиеся в общество, не получат ни подтверждения, ни опровержения.
Время близится к обеду, и самые злостные сплетники начинают понимать: будет просто торжественный обед, длинный и скучный, как все парадные обеды. Кто-то вычеркнул из меню пикантную приправу.
Софья Николаевна под общий говор гостей улучила минуту, чтобы перекинуться словом с Натальей Николаевной: справедливы ли слухи о свадьбе Коко?
Таша вспыхнула, ее голос пресекся. Было бы лучше, по ее мнению, если бы Софи обратилась с этим вопросом к самой Екатерине.
Софья Николаевна перевела разговор и, сославшись на обязанности хозяйки, удалилась.
Наталью Николаевну обступили, как всегда, почитатели ее красоты. Как хорошо, что Дантес не приехал. Но, может быть, он еще явится? Ну что ж! Она ничему больше не поверит. Она просто уничтожит его смехом, если он еще раз посмеет с ней заговорить. Она заткнет уши. Она закроет глаза.
Что же удивительного, если вопрос Софи заставил ее вспыхнуть? Она вспыхнула от гнева. Если же голос осекся, то, конечно, только от презрения.
В другом конце гостиной сидела Коко. Ее глаза постоянно устремлялись к двери. Она ничуть этого не скрывала: есть же у невесты, хотя бы и необъявленной, свои права! Но жених думал, очевидно, иначе. Он не был уверен в том, что Натали и Коко, оказавшись вместе с ним в кругу гостей, выдержат испытание.
Когда расселись за обеденным столом, рядом с Пушкиным оказался Владимир Александрович Соллогуб. С тех пор как он доставил поэту конверт с пасквилем, Соллогуб не видел Пушкина и сегодня был приятно удивлен: ни тени былого гнева не было на лице поэта. Словно бы приехал к Карамзиным прежний Пушкин, щедрый на тонкую шутку и увлекательную речь. Граф Соллогуб, оказавшись рядом с поэтом, был очень этим польщен и, слушая Пушкина, истинно наслаждался пищей духовной, в прямой ущерб сменяющимся блюдам.
Когда пили за здоровье Екатерины Андреевны, Пушкин вскочил с места, быстро пробрался к ней и чокнулся.
– А я пригублю за ваше счастье, – отвечала ему виновница торжества. – Да пошлет его вам милосердный господь.
Пушкин вернулся на свое место. Если мимолетное облако печали и легло тенью на глаза поэта, этого никто не заметил. Общий разговор стал громче. Александр Сергеевич вдруг склонился ближе к Соллогубу и быстро, четко ему сказал:
– Ступайте завтра к д'Аршиаку. Условьтесь с ним только насчет материальной стороны дуэли. Никаких других переговоров!
Сказал и снова вступил в общую застольную беседу. Он даже не назвал имени своего противника. Впрочем, этого и не требовалось.
Владимир Александрович Соллогуб так и остался сидеть с вилкой, застывшей в воздухе. Хорошо еще, что Пушкин, вмешавшись в общий разговор, отвлек внимание на себя.
Теперь события, которые с таким трудом укладывались в короткие ноябрьские дни, нужно было измерять часами.
Вечером состоялся раут у австрийского посла графа Фикельмона. Посол был женат на дочери Елизаветы Михайловны Хитрово, рожденной Кутузовой. В этом доме охотно и часто бывал Пушкин. Здесь и суждено было развиться сегодня стремительным событиям.
Граф Соллогуб, приехав на раут, встретил д'Аршиака. Будущие секунданты обменялись многозначительными взглядами, но к переговорам в таком многолюдном собрании приступить, конечно, не могли. Потом будущий секундант Пушкина, может быть и нарушая дуэльные обычаи, остановил барона Дантеса-Геккерена. Дантес с охотой объяснил, не делая тайны: он будет стреляться с Пушкиным, если Пушкин его к этому принудит. Все зависит от его поведения.
Жорж Геккерен спешил закончить разговор. Оставив Соллогуба, он устремился навстречу Екатерине Николаевне Гончаровой. В своем белом платье она особенно выделялась: все дамы были в трауре, объявленном по случаю смерти французского короля Карла X. Это был тот самый король Франции, из-за верности которому пострадал в свое время питомец офицерской Сен-Сирской школы барон Жорж Дантес. Давным-давно был сброшен с престола этот незадачливый король, закончивший дни в изгнании и в забвении. Но в императорском Петербурге свято соблюдали траурный этикет. И потому все дамы были в туалетах темных тонов. Только фрейлина императорского двора Екатерина Гончарова позволила себе неслыханное отступление.
Коко не думала ни об этикете, ни о своем придворном звании. Коко решила действовать! Невеста, о свадьбе которой почему-то до сих пор забыли объявить, имеет право на белое платье! И счастье, наконец, к ней обернулось. Жорж не отходил от нее. Жорж заговорил, наконец, о своих чувствах, которые он так долго скрывал. Он готов объявить об этих чувствах и перед богом и перед людьми… Увы! Их счастью с непостижимым упорством противится Пушкин…
Коко млела от признаний и негодовала на Пушкина.
А Жорж опять беспощадно ее ранил: Пушкин распространяет слухи, которые, несмотря на все миролюбие Жоржа, столь счастливого любовью Катеньки, могут опять привести к дуэли. Едва не вскрикнула от ужаса Коко и готова была лишиться чувств: значит, права, как всегда, права умница Азинька!
Белое платье, такое желанное, показалось Екатерине Николаевне траурным. Жорж еще раз пожал плечами. И вдруг забыл о существовании Катеньки. Он устремил взоры на Натали, только что появившуюся в зале.
Наталья Николаевна боялась одного – как бы он не решился подойти. Она и так провела весь день в волнении.
Все началось со вчерашнего приезда к Пушкину виконта д'Аршиака. Александр Сергеевич обманул Ташу своим спокойствием, но Азинька, почуяв неладное, бросилась к тетушке Екатерине Ивановне. Со слов старого барона Геккерена тетушка подтвердила, что дело опять пошло к смертоубийству.
И тогда, выслушав горестный рассказ Азиньки, Наталья Николаевна решилась. При первом известии об этой дуэли она вместе с тетушкой Екатериной Ивановной призвала на помощь Жуковского. Записка, которую сегодня отправила ему Наталья Николаевна, была новой мольбой о спасении…
На рауте у австрийского посла она издали увидела Василия Андреевича. Известный шутник и занимательный рассказчик, смиренная душа и дамский угодник, он был окружен тесным кругом почитательниц.
Наконец Василий Андреевич присел рядом с Натальей Николаевной.
– Вы не ошиблись? К Александру Сергеевичу точно приезжал виконт д'Аршиак?
– Вас это тоже тревожит? – отвечала вопросом Наталья Николаевна.
– Думаю, не к добру. Помоги нам всевышний! – Василий Андреевич набожно поднял очи.
– Что же делать? – в голосе Натальи Николаевны была покорная мольба. – Если не вы, наш неизменный друг, то никто нам не поможет.
Василий Андреевич был расстроен окончательно.
– Рад бы душу отдать, – отвечал он, – если бы только это помогло образумить нашего упрямца.
Он коротко рассказал Наталье Николаевне всю историю переговоров. Дело стало за письмом Пушкина.
– И только?! – Наталья Николаевна не верила своим ушам.
– Только! – подтвердил Василий Андреевич. – Но вы не представляете, как это трудно. Тут-то и разбились вдребезги все наши усилия. Александр Сергеевич, правда, написал единожды, но не придумал ничего хуже, как сослаться в отказе от дуэли на предстоящее сватовство барона Жоржа к Екатерине Николаевне. И на том уперся.
Василий Андреевич стал доказывать, что свадьба была задумана до получения вызова Пушкина, в чем и представил ему, Жуковскому, старик Геккерен материальные доказательства.
– Какие? – живо спросила Наталья Николаевна, которая до сих пор слушала рассказ с таким видом, будто узнает всю эту историю в первый раз.
– Нет нужды их разглашать, – осторожно уклонился Василий Андреевич. – Достаточно, если я скажу вам, что барон Луи Геккерен ссылался на весьма видных людей, кои знали о свадебных намерениях Геккеренов до того, как Александр Сергеевич огорошил их своим вызовом. Повторяю, Наталья Николаевна: весьма видные люди могли бы свидетельствовать об этом.
Наталья Николаевна чуть не спросила, не имеет ли в виду Василий Андреевич генерала Адлербегра, но вовремя спохватилась. Только нервно кусала губы. Расспрашивать не было нужды. Она и сама все знала.
– Что же нам делать? – Наталья Николаевна вернулась к главному предмету разговора.
– Добыть бы письмо Пушкина, в котором он объяснит свой отказ от дуэли любыми мотивами. Любыми!.. Только бы не писал об этой свадьбе! Могу дать вам, Наталья Николаевна, еще один добрый совет: не спускайте вы глаз с муженька ни на минуту, авось не сумеет ускользнуть на драку.
С раута разъезжались.
В квартире Пушкина засуетились слуги. Хозяин прошел в кабинет. Наталья Николаевна готовилась ко сну. Вдруг дверь спальни распахнулась. На пороге стояла Коко, простоволосая, заплаканная, в ночном халате.
– Ненавижу твоего мужа! – кричала она. – Ненавижу его и тебя!
Наталья Николаевна кое-как выпроводила Екатерину и крепко задумалась. Она твердо усвоила добрый совет Жуковского. Александр должен написать письмо Геккеренам с отказом от дуэли, но без всякой ссылки на предстоящую свадьбу, и тогда свадьба Коко состоится. А если добиваться такого письма, – значит, самой добиваться того, чтобы судьба Жоржа решилась навсегда.
– Навсегда? – переспросила себя Наталья Николаевна и тотчас ответила: – Конечно, навсегда!
Глава тринадцатая
С утра граф Соллогуб был у Пушкина. Приняв на себя обязанности секунданта, он всей душой надеялся, что именно ему суждено предотвратить эту ужасную для России дуэль.
Владимир Александрович пытался получить согласие поэта на переговоры с виконтом д'Аршиаком по существу столкновения.
– Никаких переговоров! – снова подтвердил Пушкин. – Вам надлежит определить только условия дуэли.
И опять был бодр и ясен, как вчера у Карамзиных.
С мрачными мыслями поехал Соллогуб к виконту д'Аршиаку. Секунданты приступили к совещанию. Пунктуальный виконт начал с заявления, что был бы рад примирению противников. Он, не будучи русским, хорошо понимает, что представляет собой для русских Пушкин…
У Соллогуба прояснилось на душе.
Затем виконт д'Аршиак счел необходимым еще раз обсудить имеющиеся документы и действия противников.
Время шло. Прервав совещание, секунданты решили вновь встретиться в три часа дня у Дантеса. Им, должно быть, не пришло в голову, что, продолжая совещание в присутствии одного из противников, они грубо нарушают права другого. Дантес тоже не возражал. Правда, он не принимал никакого участия в переговорах. Сидел в стороне и даже насвистывал какой-то полюбившийся ему мотив. Никто бы не подумал, что легкомысленный поручик был сейчас зорким наблюдателем, готовым вмешаться при первой надобности. Итак, совещание секундантов возобновилось в три часа дня…
Пушкин весь день провел дома, за письменным столом. Брошюра Голенищева-Кутузова, предъявлявшая опасные и несправедливые обвинения автору "Полководца", вышла в свет. Брошюру заметили, о ней говорили. Те самые "патриоты", которые во времена войны с Наполеоном спасались на долгих в саратовские имения, хором негодовали на поэта. Пушкин занес руку на святыню! Он прославляет Барклая де Толли с очевидным намерением ущемить славу Кутузова!..
Отправив графа Соллогуба для решительных переговоров, поэт вернулся к работе. Он заканчивал свое "Объяснение", которое должно появиться в "Современнике":
"Слава Кутузова не имеет нужды в похвале чьей бы то ни было, а мнение стихотворца не может ни возвысить, ни унизить того, кто низложил Наполеона и вознес Россию на ту степень, на которой она явилась в 1813 году. Но не могу не огорчиться, когда в смиренной хвале моей вождю, забытому Жуковским, соотечественники мои могли подозревать низкую и преступную сатиру – на того, кто некогда внушил мне следующие стихи, конечно, недостойные великой тени, но искренние и излиянные из души:
Перед гробницею святой
Стою с поникшею главой…"
Пушкин вписывал в "Объяснение" текст стихов, давно написанных им в честь Кутузова.
В кабинет вошла Наталья Николаевна:
– Ты совсем заработался, мой друг!
– Кляни обязанности журналиста, Таша… Ты никуда не едешь сегодня?
– Если бы ты знал, как я устала… Я тебе не помешаю?
Александр Сергеевич отложил рукопись…
…В голландском посольстве, в комнатах, отведенных молодому Геккерену, все еще совещались секунданты. Наконец Соллогуб попробовал подвести итоги в письме к Пушкину.
"Я был, согласно вашему желанию, у господина д'Аршиака, – писал он поэту, – чтобы условиться о времени и месте. Мы остановились на субботе, так как в пятницу я не могу быть свободен, в стороне Парголова, ранним утром, на 10 шагов расстояния…"
Виконт д'Аршиак подтвердил: условия поединка изложены совершенно точно: барьер – десять шагов, хотя он хорошо понимает, насколько такое близкое расстояние чревато опасностью для противников.
Владимир Александрович Соллогуб приступил к дальнейшему изложению. Предстояло сказать самое важное. Но какие найти для этого слова?.. Как отнесется поэт к тому, что секундант превысил данные ему полномочия?
…В доме Пушкиных не было в этот день ни одного посетителя. Ни одна из светских приятельниц не заехала к Наталье Николаевне. Она задержалась у мужа в кабинете.
– Скажи, виконт д'Аршиак завершил историю этой ужасной дуэли?
– Надо полагать.
– А зачем был у тебя утром граф Соллогуб?
– Жёнка, жёнка! Если бы я стал давать тебе подробный отчет, зачем ездит ко мне пишущая братия, ты бы сама сбежала от такой докуки. Вместо того лучше прогони меня к моим делам.
Александр Сергеевич прикрыл шуткой очевидное смущение. Наталья Николаевна сделала вид, что поверила его объяснению. Она удержала мужа за руку:
– Сегодня я никуда тебя не отпущу.
– Да что с тобой, скажи, сделай милость?
Наталья Николаевна сказала шепотом, от которого дрогнуло у него сердце:
– Господи, когда же к нам вернется прежняя жизнь?
Он успокаивал ее как мог. Наталья Николаевна ответила ему трогательной, беспомощной улыбкой.
– Скажи, – начала она, подумав, – ведь ты писал письмо старому Геккерену?
– Откуда ты знаешь? – Александр Сергеевич удивился и встревожился.
– Мне сказывал Жуковский.
– А, чертовски-небесная душа! – Пушкин вспылил. – Мало ему, что измучил меня, теперь хочет втянуть тебя!
– Напрасно ты сердишься, милый! Василий Андреевич прав: тебе нет нужды упоминать о свадьбе Екатерины в своем письме. И свадьба тотчас будет объявлена.
– Таша, голубчик, тебе трудно понять, точно так же, как не понимает интриги – хочу в это верить – Жуковский. Прошу тебя, прекратим этот разговор.
Судя по тому, как резко, с какой болью сказал это Александр Сергеевич, разговор, точно, следовало отложить. А время шло!.. В голландском посольстве граф Соллогуб дописывал последние строки письма, направляемого им Пушкину. Он изложил обстоятельства, дополнительно выяснившиеся на совещании секундантов:
"Господин д'Аршиак добавил мне конфиденциально, что барон Геккерен окончательно решил объявить о своем брачном намерении, но, удерживаемый опасением показаться желающим избегнуть дуэли, он может сделать это только тогда, когда между вами все будет кончено и вы засвидетельствуете словесно передо мной или господином д'Аршиаком, что вы не приписываете его брака расчетам, недостойным благородного человека…"
Виконт д'Аршиак тщательно следил за текстом, который Соллогуб повторял вслух. Жорж Дантес по-прежнему сохранял позу человека, случайно оказавшегося в комнате при обсуждении дела, до него совершенно не касающегося.
Соллогуб закончил свое письмо:
"Не имея от Вас полномочий согласиться на то, что я одобряю от всего сердца, я прошу Вас, во имя Вашей семьи, согласиться на это предложение, которое примирит все стороны. Нечего говорить о том, что господин д'Аршиак и я будем порукою Геккерена. Будьте добры дать ответ тотчас".
Виконт д'Аршиак утвердил письмо. Но тут вмешался Дантес. Он желал подробнее ознакомиться с текстом. Секунданты в один голос заявили, что это было бы прямым нарушением существующих обычаев. Только они, секунданты, отвечают теперь за доверенную им честь и доброе имя противников.
Поручик Геккерен не настаивал. А ведь в заготовленном письме было написано черным по белому, что он, Дантес, удовольствуется словесным заявлением Пушкина. Но давно ли хотел он продиктовать свою волю противнику?.. Теперь барон Жорж Дантес-Геккерен был готов скинуть с запрошенной цены.
Письмо отправили по назначению с кучером графа Соллогуба. Кучер перепутал адрес. Письмо, которому было суждено завершить конфликт миром или поединком, долго блуждало по городу.