- Нет, Амиот, ничего такого. Ты же знаешь, что все мы - и мистер Бозанко, и я, и дети - очень тебя полюбили.
"Да поможет мне Бог, - подумала она про себя. - Ведь я отсылаю его как раз в тот вечер, когда у Мэри день рождения. Это разобьет ребенку сердце".
- Тогда я понимаю, в чем дело. Вы и хозяин не так богаты, чтобы позволить себе и дальше быть со мной столь щедрыми. Мне следовало бы об этом подумать. Но если дело только в этом, то хозяин может не платить - ведь это он сам великодушно предложил мне плату. И все эти деньги лежат в верхнем ящике комода в моей комнате - в носовом платке, завязанном узелком. Для чего мне здесь деньги? А что до еды, то в последнее время я обнаружил, что мне нужно совсем мало.
При этих словах миссис Бозанко чуть не рассмеялась. Конечно, она это заметила - ей ли, такой рачительной хозяйке, этого не заметить! Но - увы! - она знала, из-за чего он потерял аппетит.
- Амиот, - сказала она, - это совсем тут ни при чем, совсем. Я сказала, что мы тебя любим, но последнее время я за тобой наблюдала, как мать за собственным сыном. И я говорю тебе, точно так же как сказала бы своему сыну, будь он твоего возраста: "Ты должен с этим покончить!"
- Да, вы были мне самым лучшим другом из всех. Я не спрашиваю почему, так как знаю это. Только из-за вашего доброго сердца вы так отнеслись ко мне, чужаку, лишенному друзей. Но разве я не отплатил всем, что было в моих силах?
- Отплатил.
- Тогда скажите мне, по крайней мере, в чем моя вина?
- Ты влюблен.
Он потупился, а потом взглянул ей прямо в глаза.
- Да, влюблен. Это преступление?
- Амиот, ты влюблен в замужнюю женщину, Линнет Льюворн. Она передает тебе послания через свою служанку. Сегодня вечером она тоже послала тебе записку. Не так ли?
- Так, мадам. Но вы сказали "замужняя"?
Миссис Бозанко поморщилась.
- Что она тебе сказала?
- Вообще-то она ничего мне не сказала, мадам. Но у меня, конечно, есть свои мысли, как и у вас - ваши. Вы мудрее меня. Что же думаете вы?
- Она и ее муж едины пред ликом Божьим, - ответила миссис Бозанко.
- Я очень мало знаю о Божьем лике, - сказал Амиот. - Как вам известно, я попал на исландское рыболовное судно, толком не поучившись в школе. На борту моего первого судна я слышал много грязных разговоров. Но это другое, совсем другое!
- Послушай, Амиот. Я действительно говорю с тобой как с собственным сыном. Ты должен уйти сегодня вечером, покончив с этой ребяческой любовью, ты еще станешь взрослым мужчиной.
Однако миссис Бозанко все время сознавала, что, беседуя с ним как с мальчишкой, она обращается к мужчине - он внезапно повзрослел, и это любовь сделала его взрослым.
- Сегодня я ездила в Трой, - продолжала она, - и завтра утром ты можешь взойти на борт пакетбота "Дауншир", там тебе будут хорошо платить. Ты можешь отнести свои вещи на судно сегодня вечером. Сейчас его грузят, а завтра оно отплывает на Рио-Гранде. Ах, мальчик, поезжай, посмотри мир и забудь всё!
- Забыть? Вы имеете в виду - в объятиях другой женщины? Это будет - ведь я еще только учусь! - это будет угодно Божьему лику?
- Ах, Амиот, не делай этого! Никогда не делай! Вот уж никак не думала, что с тобой будет так трудно говорить!
- Вам не нужно бояться этого. Ничто не может меня соблазнить, заставив забыть грех, которого боитесь вы, никогда в жизни - как ничто не может стереть память о вашей доброте ко мне. Пожалуй, я побегу собирать вещи.
Подхватив корзины, он растаял в сгущающихся сумерках.
"Теперь уж и не знаю, - подумала миссис Бозанко, - правильно ли я поступила!"
Она медленно шла в гору, размышляя, как бы сообщить новость детям.
Мэри и Джонни играли во дворе возле конюшни: Джонни носился с новым обручем, а Мэри, с надменным видом усевшись на бревно, хронометрировала его круги по своим новеньким часам.
Остановившись, миссис Бозанко несколько минут за ними наблюдала, пытаясь решить, что же сказать им за ужином. Но ей ни к чему было беспокоиться. Когда она вернулась в дом, то обнаружила на столике в холле два маленьких пакета, между которыми лежала сложенная записка. Она сама научила Амиота писать по-английски и сейчас, хоть и была озабочена, все же заметила, каким аккуратным почерком, несмотря на спешку, он написал эту записку.
Дорогие хозяин и хозяйка!
Я взял с собой несколько шиллингов. Остальное мое жалованье, пожалуйста, возьмите - оно в этих двух пакетах. Меньший предназначен для Зиллы. Я подумал, что лучше мне не прощаться с ней, да и с остальными тоже. Я бы не смог это вынести. Я поговорил только с лошадьми. Пожалуйста, передайте мой привет мисс Мэри и молодому мастеру Джонни и скажите им, что я всегда буду их помнить. Также передайте, пожалуйста, мои извинения доброму мистеру Трежантилю. За вашу доброту ко мне я благословляю этот дом, стоя на его пороге, перед тем как уйду, и молюсь о том, чтобы Бог был вечно милостив к нему.
Амиот
Накрыли к ужину, и на столе были конфеты-хлопушки. Миссис Бозанко с затуманенным взором собственноручно разложила их. Дети были в восторге.
- А почему опаздывает Амиот? - спросил Джонни, когда, наконец угомонившись, перестал хлопать в ладоши и подпрыгивать на своем стуле.
Его мать собралась с духом перед ужасным моментом:
- Амиота здесь нет, милые. Он посылает вам привет и поздравляет Мэри с днем рождения, желая ей счастья. Но его вызвали, и он ушел в море, как когда-то покинул его. - Потом, взглянув на их лица, миссис Бозанко впервые в жизни солгала: - Но он обещал скоро вернуться и рассказать вам новые чудесные истории. - При этих словах она расплакалась.
На Джонни ее слезы подействовали мгновенно. Он никогда прежде не видел свою маму плачущей. Вскочив со стула, он подбежал к ней. Мэри же поднялась и пристально смотрела на них обоих. Она выглядела как маленькая трагическая актриса. Ее сухие глаза смотрели прямо в полные слез глаза матери, когда та подняла голову с плеча прильнувшего к ней мальчика; и когда их взгляды скрестились, мать поняла, что она может ласкать мальчика и принимать его ласки, но в будущем ей придется иметь дело с женщиной: не просто с ребенком, тоже вышедшим из ее чрева, - но и с женщиной.
Это был один быстрый взгляд гладиатора. Клинки впервые скрестились. Мэри повернулась к отцу:
- Если вы так представляете себе день рождения, вы двое, то я представляю его себе иначе! - И она вышла из комнаты.
- Куда она пошла, Зилла? - спросил фермер через какое-то время.
- Думаю, наверх, в свою комнату, сэр.
Но Мэри не поднималась в свою комнату. Она вышла прямо в темноту; позже там ее и нашел отец: она сидела на бревне, и тело девочки сотрясалось от душивших ее рыданий. Он поднес фонарь к лицу Мэри - оно не было мокрым от слез.
- Пойдем, детка, пойдем, моя дорогая…
Она позволила взять себя за руку, потом отдернула ее.
- Отец, отец! Ты же не мог быть таким жестоким!
Он уговорил Мэри войти в дом и подняться в ее спальню. Миссис Бозанко, услышавшая ее шаги, немного подождав, встретила мужа на лестничной площадке.
- Она немного успокоилась, - шепотом сообщил он. - Я ушел, чтобы она могла раздеться.
- Я должна пойти к ней и помириться, - сказала жена. - Отправляйся спать, дорогой. Возможно, я вернусь поздно. Мое дитя! Мое бедное дитя!
Прежде чем перейти со своей свечой на половину Мэри, она уложила Джонни. Внизу, в столовой, Зилла согласно указаниям потушила лампы; к ужину никто не притронулся. Через час, вспомнив, что в Корнуолле считается дурной приметой оставлять на ночь белую скатерть на столе, добрая женщина спустилась по лестнице и тихо как мышка убрала все: и праздничный пирог, и хлопушки, и все остальное. Так что вскоре после того, как она закрыла дверь столовой и прокралась обратно в свою мансарду, взошедшая луна, заглянув в щелочку между портьерами, осветила лишь пустой стол из полированного красного дерева и вазу с подсолнухами.
ГЛАВА 14 Тайное свидание в Замке Дор и его последствия
Что же сказала Дебора Бранжьен Амиоту на конюшне? Она сказала прямо:
- Госпожа хочет с вами поговорить. Она будет в Замке Дор в девять часов. Ее муж уехал на обед масонов в Сент-Остелл. Он вернется поздно, пьяный. Или, если уснет там на людях, то вернется рано утром. В его отсутствие мы с хозяйкой по очереди управляемся с гостиницей и баром.
- Кажется, я понял, что вы имеете в виду. Но если вам нужна защита, мне стоит лишь попросить разрешения, и я могу вернуться домой после того, как гостиница будет закрыта и я смогу быть уверен, что с вами обеими все в порядке. Правда, я могу запоздать на несколько минут: сегодня вечером праздничный ужин в честь дня рождения мисс Мэри.
- Ну ты и простак! Тебя что, нужно всему учить? Слушай же: я женщина, как и она, и тоже Константайн - только незаконнорожденная. О господи! Я ее служанка, но даже я - слышишь, простофиля! - могла бы тебя кое-чему научить, если бы ты попросил. Короче, она будет в Замке Дор в девять часов с каким-то сообщением - а уж каков его смысл, я не ведаю.
Как нам известно, этот разговор происходил между Амиотом и служанкой перед праздничным чаепитием, примерно за час до того, как миссис Бозанко уволила Амиота. Да, влюбленные должны страдать за любовь, и чем она сильнее, тем сильнее страдания. Ибо истинная любовная страсть, вспыхнувшая с невероятной силой, неизбежно кончается трагедией.
У Амиота, как и у каждого влюбленного, не было никаких дурных предчувствий. Чужой в этой стране, он не поклонялся ее богам. Он знал лишь, что небо стало яснее, зелень листвы - ярче, что птицы стали петь более звонко и проникновенно. Поддавшись настроению, он сломал свою скрипку, но теперь даже не понимал, зачем ему нужно было склоняться над струнами, пытаясь извлечь звуки из куска древесины, когда вокруг поет весь мир, все живое: и лес, и поле - поют от счастья, да и сам он, раскрепощенный, звенит как колокол, и эту музыку подхватывает ветер.
Почему же весь мир не может стать счастливым? Конечно, в нем много жестокости. Далеко, на севере, ему довелось познать дикую ярость моря, когда он много дней отчаянно боролся за свою молодую жизнь. Существовали и такие негодяи, как шкипер Фугеро. И отчего это к радости всегда примешивается печаль? Почему она отыскала его в этом прекрасном краю, куда его таким загадочным образом забросила судьба и где его с такой добротой лечили, кормили и даже приняли в семью? И он платил чем мог - благодарностью, преданностью, работой, любовью. Почему миссис Бозанко, его вторая мать, относившаяся к нему почти с такой же нежностью, как к своим детям, выставила его за дверь, хотя он ни в чем не провинился? Его родная мать сказала ему однажды, что он был рожден в печали и в печали крещен. Он предполагал, что отец его утонул ночью в Baie des Trés-passés - в Бухте мертвецов, как раз накануне того дня, когда его сын появился на свет. Он недолго проучился в школе, а затем ушел в море на исландском рыболовецком судне. Да, тогда-то и начались ужасы: огромные волны бушевали за бортом, подбрасывая судно как скорлупку, а на борту кипели дикие, просто зверские страсти. Ну что же, Богу виднее. Судьба даровала ему отрадную передышку, а теперь - снова в море. Для того он и родился на свет, и нет в его душе вражды к морю.
Он начал подниматься в гору, проходя мимо стогов, которые сам помогал ставить. Их благоухание в этот июльский вечер напомнило ему о Мэри и Джонни, об их невинных играх, в которых он участвовал, о чудесном мирке, от которого его отлучили за то, что он полюбил. У поворота дороги он остановился и оглянулся. Внизу, в долине, светилось окно; и снова, с печалью в душе, он благословил этот дом.
Миновав поле, прозванное Воротами Марка, он выбрал кратчайший путь к Замку Дор. Возле земляного вала он вспомнил наставления Деборы и вошел в амфитеатр. Там было пусто. Дважды он обошел амфитеатр, а затем через ворота выбрался на дорогу.
На некотором расстоянии от Замка Дор на дорогу падала широкая лента света из кузницы. Эту ленту пересекла фигура, отбрасывавшая длинную тень. Казалось, ему было суждено всегда видеть ее в сполохах огня.
- Вы пришли раньше времени, - заметила Линнет.
- Случайно. Я недолго ждал.
- Случайно? А что это за узелок у вас на палке?
- Это все, что у меня есть. Меня уволили. Я должен ехать в Трой и рано утром явиться на таможню, чтобы сесть на пакетбот "Дауншир". Кажется, он отплывает до полудня - так сказала миссис Бозанко, которая все это устроила. Таким образом, нам по пути, и я все объясню, пока буду провожать вас до дому, если позволите.
Но она кивнула в сторону ворот, и он открыл их, пропуская ее вперед.
- Мы можем побеседовать здесь. Она вас уволила? Почему?
- Потому что… - Он запнулся и беспомощно умолк.
- О, я знаю! Эти холодные женщины севера, исполненные чувства долга! Итак, Дебора принесла вам мою записку - и вы уезжаете, Амиот!
- Миссис!
- Здесь темно, и я не вижу ваших глаз. Но посмотрите мне в лицо и скажите правду: что-нибудь случилось с вами в последнее время?
- Я не знаю, не знаю!
В следующее мгновение она оказалась у него в объятиях, захлебываясь счастливым смехом:
- Ты никуда не поедешь! Скажи, что ты никогда не уедешь! Амиот! Амиот!
Они стояли у ворот, и над ними сияла Диана в своей первой четверти, яркая, с заостренными концами, как кривая восточная сабля.
Старый лесник, живший в домике над маленьким пляжем - вдоль берега тянется целая цепочка таких домишек, к которым спускаются леса от Замка Дор, - поднялся в четыре утра с намерением проверить свои сети. Он исполнял самые разнообразные обязанности при своем хозяине, большой дом которого стоял наверху: сторожил лес, помогал в саду, рыбачил… Всю последнюю неделю в бухте было полно барабульки. У хозяина гостила целая компания, а из рыбного нет ничего вкуснее к завтраку, чем только что выловленная барабулька.
Этот старик, по имени Эли Роу, был не из тех, кого посещают видения, но, занятый своей работой, он вдруг услышал плеск воды - слишком близко к скалам, чтобы это мог быть лосось.
Нет - это нырнул человек: через минуту-другую стало слышно, как кто-то плывет, энергично рассекая воду. Старик вгляделся. Даже в предрассветных сумерках были видны руки пловца в фосфоресцирующей воде, и ясно можно было различить темноволосую голову мужчины.
Потом к кромке воды приблизилась еще одна фигура - женская, в полном одеянии. В тишине рыбак отчетливо слышал, как у нее под ногами хрустит галька. В руках у женщины было что-то, похожее на легкий узелок. Когда пловец повернул обратно к берегу, женская фигура исчезла за выступом скалы.
Эли увидел, как пловец, выйдя из воды, бежит по берегу. Ну что же, в этом странном мире полно людей именно там, где их меньше всего ожидаешь увидеть. И не его это дело.
Но позже, пристав к берегу и вытащив из лодки улов, он, уже стоя возле калитки своего сада, увидел на тропинке женскую фигуру, удалявшуюся от моря, и подумал, что вид у женщины удрученный. Мужчина же исчез.
Линнет и Амиот пришли на берег лесом, в котором благоухали субтропические кустарники и столь знакомые англичанам мята и чабрец. В теплом ночном воздухе все эти растения источали сильнейший аромат, который окутывал пару, погруженную в свои грезы. Время от времени в тишине были слышны легкие шорохи: лес жил своей жизнью.
- Ты не уедешь!
- Я должен, должен - я дал слово.
- Ну и что? Что значит слово по сравнению с любовью? Любовь - это документ, в конце которого поставлена подпись.
- Поставлена навеки.
- И все-таки ты уезжаешь? Ты мог бы спрятаться в лесах над Лантиэном. Никто бы тебя не искал, и мы могли бы встречаться.
- Я обещал. Разве могу я нарушить свое слово, данное людям, которые были столь добры ко мне? Но однажды я вернусь и встречусь с тобой возле Лантиэна. Клянусь тебе. О, любовь моя, как же я могу не вернуться?!
- Я слышала, что мужчины всегда клянутся… Кто это там двигается за деревьями, над нами?
- Всего лишь тени. Там никого нет.
Он открыл калитку; внизу был маленький пляж, залитый лунным светом. Здесь вдруг повеяло соленым запахом моря, перебившим лесные ароматы. Волны лениво лизали белую гальку. На мелководье были видны спутанные водоросли, издававшие острый запах, который разносился по всему побережью. По тропинке они спустились на пляж.
- Побудь здесь, - сказал Амиот. - Я хочу поплавать. А ты умеешь плавать?
- Увы, нет.
- Когда-нибудь я тебя научу. Боже мой, что это будет за урок, когда моя рука будет поддерживать твое нежное тело!
- "Когда-нибудь"! Ах, это так долго, долго! Все мужчины говорят "когда-нибудь", когда обещают.
Но любовь, ввергнув поначалу Амиота в оцепенение, сделала его сильным. Она превратила его из мальчика в мужчину, властелина.
- Садись здесь, - велел он.
И она, выскользнув из его объятий, раскинулась на гальке, расслабившись под его поцелуями. Ей нравился его новый тон.
После долгого поцелуя, который, казалось, вынул из нее всю душу, он, отбежав чуть в сторону, разделся в тени утеса, вскарабкался на него и нырнул.
Сквозь дрему она услышала тот же всплеск, что и лесник, а потом - звук, с которым пловец рассекал воду. И внезапно наступила тишина. На самом-то деле Амиот перевернулся на спину и созерцал небо - бездонное, безграничное.
В этой тишине ей вдруг пришла в голову мысль, что он утонул. Ужасный урок, заключающийся в том, что блаженство мимолетно и ничто совершенное не вечно, был преподан ей под рокот волн, набегавших на берег и оставлявших на гальке ручейки.
Она сбросила туфли и чулки и произнесла почти шепотом:
- О, любовь моя! Ты жив? Ты там?
Так она позвала дважды, на третий раз - громче. Он снова поплыл, делая сильные взмахи руками, и наконец побежал к берегу, сверкающий, весь в каплях морской воды.
Она вошла в воду, двигаясь ему навстречу.
- Любовь моя, если бы я умела плавать!
- Что тогда, любимая?
- Мы бы плыли бок о бок, пока не добрались до берега. И даже если бы мы утонули, то там, в самой глубине, были бы потайные пещеры с песчаным дном.
Она провела рукой по его влажному плечу. Он, опустившись на песок, поцеловал ее белые ступни.
- Я вернусь - клянусь тебе в этом.
- Не клянись, Амиот. Не клянись в этом, любовь моя! Все мужчины так поступают, а я хочу ждать и думать, что ты - другой.
- Насколько я понимаю, вам следовало быть здесь вчера вечером, в девять или около того, - сурово произнес мистер Макфейл, когда Амиот появился на таможне. - Я пришел сюда после ужина по просьбе миссис Бозанко, выправил ваши бумаги, и вы могли бы взойти на борт судна. Итак, "Дауншир" уже отплыл. Неужели миссис Бозанко перепутала то, что я ей сказал? Непохоже на эту добрую женщину - по крайней мере, у меня сложилось о ней иное мнение.
- Нет, сэр. Она мне сказала, что "Дауншир" отплывет рано!
- Она сказала, что я буду здесь ждать?
- Я виноват, месье!