- Добрый вечер, Линнет, - поздоровался доктор. - Извините за столь бесцеремонное вторжение, но, зная, что ваш муж в это время обычно бывает занят в баре, я подумал, что смогу застать вас одну.
Линнет отошла от окна, из которого наблюдала за сценой внизу. В полумраке доктору показалось, что в ее красоте, которой он всегда любовался, появилось нечто странное, сверхъестественное - словно она была видением из сна, который с трудом можешь вспомнить. Слегка насмешливая улыбка, с которой Линнет поприветствовала его, заронила тревогу в его душу.
- Вы хорошо выбрали момент, - сказала она, и в ее голосе ему тоже почудилась насмешка. - Никто не побеспокоит нас здесь, когда внизу так глупо забавляются. Отчего это мужчины ведут себя как дети только потому, что вода, которую они видят каждый день, иногда чуть намочит им лодыжки?
Да, подумал доктор, если бы вода поднялась до самого подоконника и они боролись бы за свою жизнь, ты бы распахнула окно и ради забавы, смеясь, держала пари на того, кто лучше всех плавает.
Тут он заметил, что у нее в руках крошечная собачка - щенок с нелепым колокольчиком на шее. Опустив его на пол, Линнет принялась зажигать лампу.
- Это новый домашний любимец, не так ли? - спросил доктор.
- Не такой уж и новый, - ответила она. - Он у меня уже пару месяцев, если не больше.
Сейчас, когда она возилась с лампой, прикрывая лицо от пламени, он увидел, что Линнет очень бледна. А еще его поразило, насколько она похудела с тех пор, как они виделись в последний раз.
- У нас теперь так мало народу, что я стала пользоваться этой комнатой как своей собственной, - сказала она. - Я плохо спала на прежнем месте. Присаживайтесь.
Доктор заметил, что в комнате нет никаких вещей мистера Льюворна, а это означало… Это означало именно то, что означало.
- Я сразу же перейду к цели своего визита, - начал он. - Я здесь по просьбе миссис Бозанко. Я присутствовал на выездной сессии суда присяжных в Бодмине, и она хочет, чтобы вы знали, что с молодого Амиота Тристана сняли обвинение в убийстве. Его обязали не нарушать общественный порядок, и мистер Бозанко за него поручился.
- Ну что ж… - сказала Линнет.
В ее голосе он уловил ликующие нотки.
- Это означает, что по крайней мере шесть месяцев Амиот Тристан будет находиться под наблюдением мистера Бозанко и его жены, - продолжал доктор, - без права выходить за пределы фермы без специального на то разрешения. Миссис Бозанко подумала, что вам было бы интересно узнать, на каких именно условиях он обрел свободу.
Молчание, последовавшее за этим сообщением, было доказательством того, насколько оно важно для собеседницы доктора. Вне всякого сомнения, она совсем иначе трактовала слово "свобода".
- Я перекинулся несколькими словами с этим молодым человеком, - добавил доктор, - и он понимает, что, если бы не вмешательство его работодателей, его бы выслали из страны. Он заверил меня со слезами на глазах, что сделает все, что в его силах, чтобы загладить свою вину перед ними. Я, со своей стороны, полагаю, они вряд ли бы так старались, если бы не дети.
Линнет наклонилась, чтобы взять на руки собачку, которая сейчас жалась к ее ногам, навострив ушки и уставившись умными глазками на гостя.
- Амиот винил себя за несчастный случай с Джонни, - сказала Линнет. - Всех этих неприятностей не было бы, если бы он вовремя скрылся.
- И таким образом стал бы причиной второй смерти, - сухо произнес доктор. - Джонни Бозанко умер бы от потери крови, если бы его бросили в лесу. У него на всю жизнь останется шрам на виске. Амиот Тристан поступит правильно, если на ближайшие несколько месяцев полностью посвятит себя этому мальчику и его родителям.
Когда вода выплескивалась на набережную и окатывала зрителей, с площади доносились веселые возгласы, но в комнате для гостей гостиницы "Роза и якорь" царила тишина. Доктор Карфэкс поднялся на ноги.
- Не смею вас больше задерживать, - сказал он, - хочу лишь передать последнее сообщение от миссис Бозанко. Она просила вам сказать, что сожалеет о том, что при нынешних обстоятельствах не может оказать вам гостеприимство в Лантиэне.
Линнет Льюворн направилась к двери, но, прежде чем открыть ее, помедлила какое-то мгновение, глядя на доктора с таким непроницаемым выражением лица, что он так и не понял, считает она его врагом или другом.
- Я не напрашиваюсь ни на чье гостеприимство, - ответила она, - и уж меньше всего - на гостеприимство миссис Бозанко. Но вот что я вам скажу: горе тому, кто попытается встать между мной и человеком, которого я люблю.
Часы на церкви били семь, когда доктор Карфэкс, застегивая пуговицы куртки, чтобы защититься от ветра, покинул "Розу и якорь" и направился домой. Возбужденные возгласы толпы, наблюдавшей за все прибывавшей водой, вторили бою часов. На душе у доктора было тягостно: молодая женщина, с которой он только что расстался, могла быть столь же безжалостной, как эти волны, бившиеся о берег и затоплявшие обезлюдевшую набережную.
ГЛАВА 23 Мэри находит рыцаря, а мистер Трежантиль пьет чай в Лантиэне
- Джонни, ты слезешь с этой стены?
- Нет, мисс, ни за что.
- Джонни, если ты не будешь меня слушаться, то упадешь и снова разобьешь себе голову, а сейчас меня будут обвинять еще больше и пошлют в исправительную школу.
Эта угроза заставила Джонни отказаться от попытки через щель в шиферной крыше посыпать зерном лысую голову отцовского работника, ходившего за коровами. Болтая ногами, он надменно и в то же время снисходительно взглянул на сестру.
- Хорошо, - наконец согласился он, - но я забрался слишком высоко, и отсюда не спрыгнуть. Пусть придет Амиот и снимет меня.
Теперь было ясно, что Джонни, вовсе не присмиревший после несчастного случая, приключившегося с ним в июле, благодаря необдуманным действиям родителей, баловавших его, понемногу превращается в домашнего тирана. Мэри, пожав плечами, пошла звать Амиота, прекрасно зная, что он сейчас обихаживает Весельчака и Милашку после тяжелых дневных трудов в поле.
Стук копыт, доносившийся с конюшни, показал, что она права. Мэри принялась следить, как ее любимец ворошит сено в кормушке Весельчака, тихонько напевая при этом, - это была странная, заразительная песенка на французском, которую Мэри часто слышала прежде.
- Тебе бы лучше пойти туда, - мрачно произнесла она. - Он снова взялся за свое.
Амиот повернулся и, увидев Мэри, улыбнулся и отставил вилы.
- Ты меня напугала, - сказал он. - Я был так далеко отсюда!
- В Бретани? - спросила она, и ее радость вдруг померкла без всяких на то причин.
- Не в Бретани и не в Корнуолле, а в какой-то стране грез между ними, - ответил он. - Вот к чему приводит столько недель полного безделья. Что случилось? Опять Джонни?
Она кивнула, в первый раз заметив, что с тех пор, как Амиот вернулся к ним из Бодмина, он перестал употреблять слова "мисс" и "мастер" - во всяком случае, когда они были втроем. Это дало ей приятное ощущение равенства. Он последовал за девочкой туда, где ее братец с нахальным и торжествующим видом сидел на стене высотой в десять футов, барабаня по ней пятками. Амиот, не говоря ни слова, поднял руки и повернулся к нему спиной - мальчик тут же соскользнул к нему на плечи.
- А теперь - эй, давай-ка галопом! - скомандовал Джонни властно, как смертельно больной, слово которого - закон. Однако, к тайной радости Мэри, Амиот только улыбнулся и спустил его на землю.
- Нет, - возразил он, - это ты будешь на меня работать, а не я на тебя. Пойди-ка задай корм лошадям, а потом поможешь начистить медь. У братьев по оружию амуниция должна блестеть.
"Удивительно, - подумала Мэри, - он так понимает брата и его детские игры, как будто верит в них сам. Но ведь все взрослые знают, что герои, рыцари и битвы - это всё из мира фантазии и не имеет никакого отношения к прозе жизни".
Несчастный случай, пометивший лицо ее брата, очень подействовал на четырнадцатилетнюю Мэри, которая, обладая обостренной чувствительностью, винила во всем себя. Если бы она не спала так крепко в то роковое утро, брат не свалился бы в яму, а Амиота не арестовали бы. А теперь даже выздоровление Джонни и освобождение Амиота не могли стереть в памяти девочки то страшное утро, когда сразу же, как только прибыла полиция, разыскивавшая Амиота, стало ясно, что ее заверения, будто Джонни с утра пораньше пошел за грибами, - ложь. А потом полицейские отправились в лес, и ее отец сопровождал их; а потом они вернулись, и убитый горем Амиот нес на руках Джонни, который был без сознания. То, что накануне ночью казалось дерзким и волнующим приключением, превратилось в трагедию, и у Мэри в ушах до сих пор стоял крик матери при виде истекавшего кровью Джонни: "Он умер?! О боже, он умер?!" Открытие, что взрослые беспомощны перед лицом опасности - даже та из них, которая, казалось, может защитить от чего угодно и рядом с которой всегда чувствуешь себя спокойно, - было столь болезненно, что навсегда развенчало в глазах девочки превосходство мира взрослых.
Она увидела, что взрослые, обладающие властью, так же уязвимы, как она. Даже такая уверенная в себе особа, как миссис Льюворн, каким-то странным образом оказавшаяся на месте трагедии, утратила хладнокровие и уверенность. Она почти ничего не говорила и даже не взглянула на Мэри, которая прошлым вечером была ее союзницей. Миссис Льюворн держалась на заднем плане, бледная и напряженная, прижимая к себе самого маленького щенка Бесс.
Инстинктивно Мэри ощущала, что миссис Льюворн согрешила, навещая Амиота в лесу, что это причинит ему зло, что секрет, известный им троим, в эту ночь был осквернен. Причины, по которым Амиот прятался в Вудгейт-Пилле, были ей неясны, его внезапный уход с фермы был в первую очередь связан с этим, и, возможно, полиция собиралась обвинить Амиота не только в убийстве человека, но и в каких-то других преступлениях. Мэри не могла ни с кем поделиться тем, что ее мучило. Мать, не отходившая от постели Джонни, думала только о нем, а отец, в ужасе от того, что парня, к которому он относился дружески, должны судить за убийство, был слишком занят своими собственными чувствами, чтобы уделить внимание дочери. Поэтому Мэри помалкивала, сразу повзрослев и став мудрее от своего печального опыта. А когда выпущенный из-под стражи Амиот вернулся в Лантиэн, ее радость от того, что он снова дома, смешалась с решимостью в дальнейшем уберечь его от беды, и бедой этой была миссис Льюворн, в чем девочка боялась признаться даже себе.
В то утро она последовала за Амиотом и своим братом на конюшню и, усевшись на лесенке, ведущей на чердак, наблюдала, как эти двое, покончив с заботами о лошадях, начали начищать упряжь.
- А теперь, сэр, - сказал Джонни, с детской непосредственностью касаясь щекотливой темы, - мы готовы скакать верхом вдвоем и защищать нашу честь от любого врага.
Он отложил кожаный ремешок, на пряжку которого смачно плевал, начищая ее до блеска, и добавил:
- Вопрос в том, чьим рыцарем ты бы хотел быть - Мэри или миссис Льюворн из Троя?
Мэри, пунцовая от смущения не только за себя, но и за Амиота, поспешно вклинилась:
- Не говори глупости, Джонни! Амиот не хочет быть ничьим рыцарем. - И девочка спрыгнула с лесенки, отряхивая с юбки приставшее сено.
- Но ты же хочешь, не так ли, Амиот? - продолжал приставать неугомонный Джонни, поворачиваясь к своему другу. - Все рыцари клянутся в верности какой-нибудь даме и носят ее ленту; это одна из причин, по которой они сражаются.
Амиот, к величайшему облегчению Мэри, спокойно улыбнулся Джонни.
- Конечно, так они и делают, - подтвердил он, - но в пылу битвы не всегда об этом помнят. Если Мэри согласна, я рад буду стать ее рыцарем.
- Значит, договорились! - в восторге воскликнул Джонни. - Дай ему кусок твоей ленты, Мэри, и он вденет его в петлицу.
И мальчик не успокоился, пока его сестра не отдала Амиоту половину своей алой ленты для волос, которую отрезали складным ножом. С подобающей случаю торжественностью рыцарь вдел ленту в верхнюю петлицу своей куртки.
- Конечно, это всего лишь игра, - тут же прошептала Мэри, горя желанием доказать Амиоту, что она достигла возраста, когда подобные игры считают глупостью.
То ли он не понял ее цели, то ли хотел успокоить ее брата, но он взглянул на нее очень серьезно и сказал:
- Я с радостью отдал бы жизнь за вас обоих, и об этом будем знать мы трое.
Как раз в эту минуту они услышали голос матери, которая звала их в дом: мистер Трежантиль зашел к чаю, их тоже ждут к столу, только сначала им надо вымыть руки и лицо; а если Амиот закончил работу, то и его тоже приглашают в дом. Джонни моментально и след простыл, ибо после несчастного случая владелец Пенквайта, нанося визиты на ферму, приобрел приятную привычку оказывать небольшие знаки внимания: он прихватывал из дому то несколько яиц дятла, которые еще в юности выпил через дырочку и очень ценил; то двух красивых бабочек-репейниц, которых он собственноручно приколол булавками, когда зрение у него было острее; и, наконец, корабль с полной оснасткой, помещенный в бутылку, - мистер Трежантиль смастерил его долгими вечерами, когда много лет назад сидел на веранде своего бунгало в Индии.
- Мы ему неинтересны, - рассмеялся Амиот, - сегодняшний подарок гораздо важнее, чем завтрашние битвы. Но я все равно буду носить цвета своей дамы. - И он дотронулся до ленты в петлице.
"Вот и пойми, - подумала Мэри, моя руки, - всерьез ли это сказал Амиот, который порой казался мальчишкой, как Джонни, а через минуту - взрослым мужчиной? Она ему сказала, что кусок ленты всего лишь шутка, и, может быть, он уже забыл, что эта лента должна означать, но сама так остро реагировала на петлицу Амиота, что ей казалось, будто лента стала размером с целый флаг". Мэри заняла свое место за столом на кухне, где уже восседал мистер Трежантиль.
- …Так что, по-видимому, я совершенно прав в своих предположениях и вы происходите из королевского рода, - торжествуя, продолжал он свои рассуждения; на его высоких скулах загорелись пятна румянца, а глаза расширились от удовольствия при виде большого куска яблочного пирога, который ему только что положили на тарелку.
- О господи, - благодушно произнесла миссис Бозанко, - как обычно, обращая больше внимания на то, чтобы хорошо попотчевать гостя, а не на то, о чем он толкует. Раз уж мистер Трежантиль нагрянул неожиданно, пусть довольствуется тем, что имеется, и не рассчитывает на чай в гостиной. Слава богу, и Габриель, и Амиот в куртках, а Джонни так занят маленькой костяной фигуркой, которую подарил ему гость, что не пытается кормить котенка кусочками со стола.
- О господи, - повторила она, - и что же дальше? Большую розовую чашку для мистера Трежантиля, Мэри, - не ту, с трещиной. Ну что же, я считаю, что все мы должны быть весьма польщены и нам следует соответственно улучшить свои манеры. Габриель, ты бы мог начать с того, что перестанешь пить чай из блюдечка и дуть на него. - Это было сказано с кивком в сторону гостя, который, по правде сказать, ничего не замечал.
- Моя дорогая, - ответил ей муж, - я пил чай из блюдечка по крайней мере сорок лет и не откажусь от этой привычки сейчас даже ради всей голубой крови христианского мира. Простите меня, мистер Трежантиль, но что именно вы открыли о моих предках?
- Я как раз пытался объяснить это вашей жене, когда мы сели пить чай, - ответил гость, прожевывая пирог, - пожалуйста, четыре кусочка сахара, миссис Бозанко, и побольше молока, если оно не слишком жирное: мой желудок не переваривает сливки. Так вот, мои изыскания относительно вашего происхождения доказывают, что ваша мать была Хоэль, и, значит, вы, Бозанко, по всей вероятности, происходите от Хоэля Первого, короля Малой Британии.
Фермер воспринял эту поразительную новость с таким же спокойствием, как и его супруга.
- Простите мое невежество, сэр, но мои познания в истории ограничиваются Вильгельмом Завоевателем, хотя я знаю и об Альфреде, и о нашем собственном короле Артуре. А что касается вашего Хоэля, то я никогда о нем не слышал.
Помешав свой чай, мистер Трежантиль с авторитетным видом взглянул на хозяина дома. Задание, которое он выполнял согласно предписанию доктора Карфэкса, настолько поглотило его, что он больше не рассматривал его как лечение, скорее это было хобби, угрожавшее вытеснить все другие увлечения. Сейчас он занимался шестым веком нашей эры, и горе тому, кто попытался бы с ним спорить на эту тему!
- Хоэль Первый, - начал он, откашлявшись, словно готовился прочесть лекцию, - был современником короля Артура. Вы должны понимать, что в пятьсот тридцатом году нашей эры страна была раздроблена на маленькие королевства. В ходе своих изысканий я уверовал, что Малая Британия - это вовсе не Бретань, как прежде предполагали, а область, простирающаяся примерно от Додмэна до устья реки Фэл. Король Хоэль со своим двором пребывал в Карэхиз, или Кархэйз, как мы его называем, что не следует путать с Кархэ в Бретани.
Он торжествующе отметил, что к нему приковано внимание всех сидевших за столом. Все знали Додмэн - мыс в десяти милях к западу от Троя, а пляж возле Замка Кархэйз для воскресной школы был любимым местом вылазок на природу.
- Ну и ну, - пробормотал мистер Бозанко, - а моя мать ничего об этом не ведала. Ее звали Мэри Хоэль, из Порглоу, и, насколько мне известно, она ни разу не бывала в Замке Кархэйз.
Гость не смог удержаться от самодовольной улыбки:
- Я же говорю о Кархэйз, каким он был в шестом веке нашей эры, мой добрый Бозанко. В те дни замок был скорее крепостью на холме, а король Хоэль, по всей вероятности, варваром. Я не могу вам гарантировать, что у вашего предка были возвышенные чувства и изысканные манеры.
- А носил ли он корону, сэр? Вот что хочется узнать этим детям. Разве я не прав, Джонни?
Фермер подмигнул сыну, словно весь разговор был шуткой, но Джонни и Мэри были столь же серьезны, как и сам лектор. Мистер Трежантиль, заподозрив, что на старших членов семьи его сообщение не произвело должного впечатления, сделался немного чопорным и отказался от второго куска яблочного пирога.
- Корону? Вряд ли, - ответил он, взмахом руки отметая такую ребяческую идею. - По всей вероятности, это был какой-то особый головной убор, отличавший его от подданных, но не более того.
Мэри, которая стала теперь чрезвычайно ранимой, почувствовала, что он задет, и, поскольку была дочерью своей матери, интуитивно постаралась загладить неловкость и вернуть гостю хорошее расположение духа.
- Ваш предок тоже был королем, мистер Трежантиль? - вежливо поинтересовалась она. - И он правил своими подданными в Пенквайте?
Так уж вышло, что отец мистера Трежантиля не был родовит. Он нажил свое небольшое состояние торговлей скобяными товарами, а его сын, выйдя в отставку после того, как тридцать лет был чайным плантатором, смог наслаждаться плодами отцовских трудов, взяв в долгосрочную аренду особняк, в котором сейчас проживал. Результаты исследований пока что не давали ему права претендовать на родство с древним родом де Пенкуа, существующим и ныне. Мистер Трежантиль был разочарован, и получилось, что Мэри ненамеренно коснулась больной темы. Однако это дитя проявило интерес, в отличие от своих родителей, и заслуживало того, чтобы ей ответили.