- Хм… пожалуй, я догадываюсь, о чем речь. Вы хотите, чтобы я на досуге порылся в архивах, картах и реестрах на предмет какого-нибудь названия - с помощью "Книги судного дня" или без оной, - которое встречается у Беруля, или у Готфрида Страсбургского, или в каком-нибудь еще conte или lai о Тристане. Так? И сообщил бы вам?
- Могу я рассчитывать на эту дружескую услугу?
- И, могли бы вы добавить, на мое любопытство. Да, можете. Но должен вас предупредить: я занят, но деятелен; усерден, но ленив; раб своих бедных пациентов, но в остальном - раб или господин своих собственных капризов.
- Во всяком случае, я могу на вас рассчитывать? - спросил нотариус.
- Можете, - ответил доктор, лукаво взглянув на своего собеседника, - разве что у нас с вами, как у Беруля, Готфрида Страсбургского и остальных, внезапно оборвутся поиски подлинного Тристана. Любопытное совпадение: ни один поэт - или назовем его исследователем - не дожил до того, чтобы закончить эту историю. Его труд обычно заканчивал кто-нибудь другой.
Месье Ледрю улыбнулся.
- Что касается этого, - заметил он, - я рад оставить свою часть исследования в ваших надежных руках. И помните, что единственным поэтом, завершившим свою поэму, которая была утрачена, был Кретьен де Труа - так что, быть может, Карфэкс из Троя… - Он помедлил и, передав доктору графин, добавил: - Труа и Трой. Вы должны признать, что тут есть некоторое сходство.
Но доктора было не так-то легко одолеть.
- Я не желаю иметь ничего общего с вашими филологами и peut-êtres, - твердо заявил он. - Передайте мне, пожалуйста, эту книгу о кельтских названиях, которая так вас заинтриговала.
Они уже перешли к десерту. Доктор Карфэкс, угостившись третьим стаканом портвейна, расчистил перед собой на столе место для маленького томика, который протянул ему месье Ледрю.
- Полагаю, - продолжал доктор Карфэкс, глотнув из бокала, - что наш хозяин Льюворн купил винный погреб вместе с "Розой и якорем". Может быть, это черная неблагодарность с моей стороны, но меня раздражает, что он не может сказать, урожая какого года это вино, а я не такой знаток, чтобы определить выдержку на вкус. Все-таки приятно знать, что именно пьешь. Так, посмотрим… Да, тут есть ссылка на имя "Тристан", предположительно вырезанное на памятнике, который находится поблизости, всего в миле от Троя. "Имя "Дростан" запечатлено в надписи в Корнуолле: "Drustagni hic jacet Cunomori filius"". Я, знаете ли, прохожу мимо этого Длинного камня, как мы его называем, почти каждый день - он находится на перепутье четырех дорог. Я много раз изучал его, используя стремянку; его поставили вертикально после того, как перенесли с первоначального места, в четверти акра оттуда. Это была надгробная плита, которая должна была лежать горизонтально - в каковой позиции и была найдена. Вы ее видели. Я помог вам обвести пальцем "Cunomori - или Cunowori? - filius". Что касается слова "jacet", то это можно лишь принять на веру. В любом случае это явно надгробная плита, так как на другой стороне - она, конечно, гораздо меньше пострадала от непогоды, потому что изначально лежала в земле, - надпись: "Thanatos Tau", которую не может не заметить даже случайный прохожий. Но что касается вашего "Dru"… Бог мой, Le Dru! - да такая надпись вполне могла бы быть сделана и на вашей плите!
- Да… Ну не знаю… - прошептал нотариус.
Доктора Карфэкса так и несло вперед. Он мог одновременно сесть на несколько своих коньков, перепрыгивая с одной темы на другую.
- Итак, я не хочу иметь никакого отношения к вашим кельтским производным - вашим Дестанам, Дростанам и всем прочим. Наш Тристан, герой сотни легенд, возможно, лежал когда-то под этим надгробным камнем. Я, правда, в этом несколько сомневаюсь; в этих ле, написанных по-французски, Тристан был назван так по очень простой причине, которую они и приводят: его мать, испытав родовые муки и отправляясь следом за своим обожаемым умершим мужем, назвала ребенка Tristis, вот и всё. Ваши филологические догадки, сэр, - абсолютный вздор, а вот топография Беруля точна. Например, такие названия, как Лантиэн, Ворота Марка, Сент-Семпсон, где Изольда проходила, чтобы послушать мессу, Мальпас - или le Mal Pas, где Тристан под видом прокаженного помог ей высадиться на берег, - она вместе с ним упала на причал, так что смогла потом смело принести клятву, что никто, кроме прокаженного и, конечно, ее мужа Марка, не держал ее в объятиях. Ну что ж, эти названия только множат совпадения, которые…
Тут дверь открылась и вошла миссис Льюворн, за которой следовала Дебора с подносом; на нем кроме кофейника были еще два бокала на высоких ножках, спиртовка и серебряная кастрюлька.
Месье Ледрю и доктор Карфэкс поднялись на ноги и смотрели при свете свечей на ее фигуру - высокую, в бледно-голубом платье необычного покроя: оно свободно ниспадало вниз от самых плеч, а в разрезах длинных рукавов с золотой каймой видны были обнаженные руки. В ту ночь, позже, доктор Карфэкс задумался, отчего Линнет, это дитя, которому он помог появиться на свет девятнадцать лет тому назад, а ныне жена хозяина гостиницы Марка Льюворна, оделась подобным образом. А еще он подумал, что она одинока, у нее нет детей и вряд ли будут, а также о вечном притязании женщин на родословную и утраченное положение. Однако в эту минуту оба мужчины застыли, пораженные красотой ее наряда. Когда Линнет шагнула вперед, в синем пламени спиртовки бледно-голубое платье стало совсем голубым. Сделав знак Деборе, поставившей поднос на стол рядом с месье Ледрю и моментально отступившей в тень, она поклонилась гостям.
- Вы покидаете нас завтра, месье, и я принесла вам прощальный кубок - простите мне мою фантазию и мою смелость.
- Мадам, если это такой же напиток, как тот, который вы прислали мне недавно на ночь…
- Вы слишком устали, и я знала, что он пойдет вам на пользу.
- Это был живительный напиток. Уверяю вас, мадам, я сразу же заснул, и мне снились такие сны, что когда я проснулся, то почувствовал себя на двадцать лет моложе.
- Только и всего? - Бросив на него шаловливый взгляд, она подняла кастрюльку, собираясь подогреть ее над синим пламенем.
- Ну и ну, Линнет! - воскликнул доктор Карфэкс. - Какая у вас отменная вещица из серебра! Вы можете сказать, сколько ей лет?
- Не могу, доктор. Знаю лишь, что она принадлежала моей семье и передавалась из поколения в поколение бессчетное количество лет. Эта кастрюлька вручается наследнице в день ее свадьбы, вместе с рецептом… Дебора, ты можешь удалиться.
Когда дверь за служанкой закрылась, Линнет продолжила:
- Думаю, доктор, это имеет какое-то отношение к свадьбе. Новобрачная получает два рецепта, на втором стоит подпись и написано: "Проспер Константайн. Да процветает род". Проспер - имя, часто встречающееся в нашем роду, сэр. Оно постоянно попадается в старой Библии, которую хранит мой отец. И вот что странно - точнее, было бы странным, если бы не существовала история на этот счет: эти два рецепта абсолютно одинаковы, повторяют друг друга слово в слово, за исключением того, что во втором предписывается растереть и подогреть три яблочных зернышка; и предназначен этот напиток только для свадебного кубка - так озаглавлен рецепт.
- И у вас есть эти рецепты?
- Да, поскольку, как вы знаете, я - последняя в роду, причем дочь. Но они у меня заперты. Да я их знаю наизусть, а что касается первого, то один раз я готовила этот напиток для своего отца, когда он, промокший и озябший, вернулся с рынка в Ликсэрде. А на днях я приготовила его вечером для месье Ледрю.
- И я подтверждаю его свойства, мадам. Я моментально уснул, а проснулся обновленным.
- Но расскажите же свою историю, Линнет!
- Она старая и, как мне кажется, довольно глупая, доктор. Однажды мне рассказал ее отец. Когда Адам состарился, возделывая землю в дикой местности, то позвал своего сына Сифа и сказал: "Я умираю, но не смогу спокойно лежать в могиле, которую ты мне выроешь, если ты не отправишься к вратам райского сада и не принесешь мне яблоко с древа познания, растущего в самом центре сада. И если, вернувшись домой, ты найдешь меня мертвым, разрежь яблоко пополам и, когда будешь меня хоронить, положи мне под язык три зернышка". Сиф отправился в райский сад, выбрал яблоко и вернулся домой. Но Адам был уже мертв. Сиф разрезал яблоко пополам, увидел, что в нем три зернышка, положил их отцу под язык и похоронил его. Потом из этих зернышек, как сказал мой отец, выросли три разных дерева, и первое было дубом, Ной срубил его, чтобы построить свой ковчег. А потом, через сотни лет, из этого дуба сделали крест, на котором распяли нашего Господа…
- Бревно, которое не подошло строителям ковчега… - пробормотал доктор Карфэкс.
- Вторым деревом, - продолжала Линнет, - был остролист. Это под ним Авраам нашел овна, когда собирался принести в жертву своего сына. Но тогда ягоды дерева были бледными и покраснели только через несколько столетий, когда их вплели в терновый венец. А третьим деревом была яблоня, дававшая такие же плоды, что отведала Ева. Она попала в сад царя Соломона, и мой отец сказал, что Суламифь, сбежавшая от царя со своим возлюбленным-пастухом, взяла с собой корзинку с яблоками и черенок от этого дерева. Соломон преследовал любовников по горам до самого берега, но они все-таки скрылись от него на корабле, и их высадили там, где царю было до них не добраться, - у подножия какой-то горы. Не помню, как там дальше: я была очень маленькой, когда слышала эту историю. Но отец вспомнит и расскажет ее вам, доктор, в любой день, когда вы будете проезжать мимо.
- Я думаю, - сказал доктор, улыбнувшись месье Ледрю, - что смогу продолжить эту историю, не консультируясь с вашим отцом. Много лет прошло с тех пор, как умерли эти любовники, и явился другой молодой пастух. Он сорвал яблоко с дерева, которое посадила Суламифь, - прекрасное золотистое яблоко, и три богини претендовали на него в качестве приза за красоту. Их звали Власть, Мудрость и Любовь. И глупый парень отдал яблоко Любви.
- Да, теперь я припоминаю… правда, имена были другие. Значит, это очень старая история?
- Очень старая, моя дорогая.
Линнет налила напиток, от которого исходил пар, в бокалы и предложила гостям.
- А кончается история тем, что кто-то из семьи моей матери - вы же знаете, доктор, что когда-то наш род был очень знатным, - приехал сюда, в Корнуолл, и привез с собой эту яблоню. Ее называют "пепин Константайнов", и она дает плоды только на кончике ветки. Моя мать посадила черенок в Замке Дор на другой день после своей свадьбы.
- Линнет! - позвал снизу ворчливый голос.
Миссис Льюворн подошла к двери и открыла ее - Дебора, оставаясь невидимой, очевидно, стояла за дверью на страже.
- Дебора! - Миссис Льюворн задула спиртовку и, поставив ее вместе с кастрюлькой на поднос, вернулась к дверям. - Отнеси это вниз и скажи хозяину, что я приду, как только закончу обслуживать этих джентльменов. Вам нравится этот укрепляющий напиток, джентльмены?
- Линнет! - снова донеслось снизу.
- Он чудесный, - сказал доктор Карфэкс, сделав пару глотков, осторожно, чтобы не обжечься. - Но я не заметил там никаких следов яблочных зернышек, - добавил он, подняв бокал за ножку, так что красновато-оранжевая жидкость засверкала при свете свечи.
Линнет взглянула на него с вызовом; между ними плыл тонкий пар из бокала, и в его дымке глаза ее потемнели и стали не синими, а фиолетовыми, даже красновато-фиолетовыми.
- Вероятно, они были бы нехороши для вас обоих, - усмехнувшись, ответила Линнет и вышла.
Доктор Карфэкс чуть слышно пробормотал:
В том взгляде были и рай, и ад,
И похоть, и жажда любить,
Столь исступленная, что навряд
Сам дьявол бы смог утолить.
- Что это вы напеваете, друг мой? - осведомился нотариус.
- Ничего, а точнее - строки из стихотворения одного старого поэта, который как-то раз оказал мне честь и поделился своими поэтическими откровениями. Это была странная история о ведьме, колдующей над чудесным зельем. Кстати о поэтах, - продолжал доктор Карфэкс, и взгляд его, дотоле задумчивый, выразил откровенное веселье. - Я повсюду искал, но безуспешно, автора следующих строк - вы только послушайте!
Царь Давид вел веселую жизнь,
А также и царь Соломон.
Много наложниц имели они
И много прекрасных жен.Но старость скрутила обоих царей -
Неизбежно стареем мы.
И стал Соломон свои притчи писать,
А Давид - свои псалмы.
Когда в ту ночь месье Ледрю заворачивался в одеяла, со стариковской опаской думая о путешествии, намеченном на завтрашнее утро, и чуть ли не молясь о том, чтобы хорошенько выспаться, дабы подготовиться к нему, в дверь снова легонько постучали, и, как раньше, вошла Дебора с подносом.
- С поклоном от хозяйки, сэр. Она шлет вам этот напиток в качестве прощального кубка.
Огонь в камине еще весело пылал, отбрасывая отблески по всей комнате, и тень от старого балдахина казалась еще темнее. Случайный блик упал на резную дубовую балку над изножьем кровати.
Месье Ледрю осушил бокал, задул свечу и откинулся на подушку. Свет от камина все еще играл на старой дубовой отделке комнаты, и дуб тянулся зелеными побегами к потолку. А он сам, влюбленный, проходил под деревьями. Он спешил навстречу своей первой любви. Блики огня в камине, падавшие на мертвые панели, превратились в солнечные лучи, проникавшие сквозь ветви. Потом у него прихватило сердце, и он умер - совсем мирно; заострившиеся черты его старческого лица разгладились, и на нем появилась улыбка.
Доктору Карфэксу в ту ночь тоже снился чудесный сон, начавшийся с воспоминания об аромате шиповника; он спешил по какой-то тропинке, чтобы вдохнуть этот запах, и ему навстречу прямо из прошлого выехала верхом девушка в широкополой шляпе. Улыбнувшись, она спешилась; губы их соприкоснулись; они заключили друг друга в объятия - и тут его разбудил стук в дверь: Марк Льюворн сообщил ему новость.
Книга вторая
Я знаю: очень много в мире тех,
Кто повесть о Тристане прочитал.
ГЛАВА 11 Воз с сеном
Прошел год. Как-то теплым июньским вечером - сумерки сгущались так медленно, что серп луны, висевший над Замком Дор, был едва заметен на голубом небе, - косари фермера Бозанко сидели большим полукругом под изгородью, ограждавшей поле (Ворота Марка), попивая чай, которым их угощала миссис Бозанко, и передавая друг другу тарелки с пирогом, варенье и густые топленые сливки. Сено было скошено вовремя и уже убрано - за исключением одной копны. Что касается последнего воза, то тут следовало соблюсти церемонию: фермер верил в старые обычаи. После того как будет убран урожай пшеницы, в амбаре устроят обед - с сидром и песнями, чтобы отпраздновать это событие. Но уборка сена завершалась чаепитием под изгородью. Доктор Карфэкс и мистер Трежантиль тоже были приглашены.
Перед тем как прибыл кипяток, некоторые из косарей попытались танцевать под звуки скрипки Амиота. Но они проработали весь день и очень устали, их томила жажда. И теперь они с радостью поглощали угощение, перебрасываясь грубоватыми шуточками и, так сказать, сельскими любезностями. Миссис Бозанко столь усердно потчевала их чаем и пирогами, что время от времени они утирали со лба пот: мужчины просто рукой, а женщины, сидевшие в шляпах, которые защищали их от солнца, делали это более деликатно, носовым платком.
Воз с последним снопом, загруженный с особым тщанием, стоял от них в нескольких ярдах, в верхушку копны были воткнуты вилы. Чуть подальше, в тени, две лошади, Весельчак и Милашка, щипали траву, мелодично позвякивая упряжью и отгоняя мух и комаров длинными хвостами. Они не были стреножены, но не выходили за черту, которую просто провел в воздухе Амиот. Теперь он был возницей мистера Бозанко, и эта парочка обожала его. Кстати, и двое детей, Мэри и Джонни, - тоже. Амиот рассказывал им всяческие истории, но делал это как-то странно. Казалось, он извлекает их откуда-то из глубины или они рождаются в какой-то сказочной стране. При этом у него на коленях всегда лежала скрипка, но он не играл на ней, а лишь время от времени пощипывал струны, как будто помогая таким образом своей памяти. И вдруг, в самый волнующий момент, он прерывал свой рассказ, говоря, что дальше не знает, и просил детей продолжить.
Сейчас Амиот сидел между доктором Карфэксом и Мэри, и, когда мимо плотной фалангой пролетала стая грачей, направлявшаяся домой, в Пенквайт, он взглянул на небо.
- Они летят выше, чем вчера, - прокомментировал мистер Трежантиль.
- Семьи снова сбиваются в стаи, - заметил Амиот, пощипывая струны своей скрипки. - Всю весну они разбивались на пары.
- Что это за мелодия, парень? - спросил доктор Карфэкс.
- Не могу вам сказать, сэр. Это глупая старая песня, которую я слышал в детстве, много лет назад.
- А у нее есть слова?
- О да, она очень длинная. Но я помню только последние две строчки. И совсем не помню, сэр, о чем эта песня.
Амиот погладил скрипку и начал скорее мурлыкать, нежели петь:
Iseut ma dru, Iseut m'amie,
En vus ma mort, en vus ma vie.
Доктор Карфэкс, который как раз в эту минуту подносил спичку к своей трубке, замер и пристально посмотрел на него, спичка тем временем погасла.
- А ты не мог бы повторить ее? - медленно произнес доктор.
Амиот послушно повторил, на этот раз четче произнося слова, а потом умолк, бросив застенчивый взгляд на всю компанию.
- Это любовная песня, сэр, - прошептал он, - но я не могу сказать, кто ее написал. Пожалуй, она слишком печальная для такого случая. - И он принялся наигрывать веселую джигу:
N'y pleurez plus, ma fille,
Ran, tan, plan, Tireli!N'y pleurez-vous, ma fille,
Nous vous marierons riche.
Nous vous marierons riche,
Ran, tan, plan, Tireli!