Цикл "Маленькие рассказы" был опубликован в 1946 г. в книге "Басни и маленькие рассказы", подготовленной к изданию Мирославом Галиком (издательство Франтишека Борового). В основу книги легла папка под приведенным выше названием, в которой находились газетные вырезки и рукописи. Папка эта была найдена в личном архиве писателя. Нетрудно заметить, что в этих рассказах-миниатюрах Чапек поднимает многие серьезные, злободневные вопросы, волновавшие чешскую общественность во второй половине 30-х годов, накануне фашистской оккупации Чехословакии. Мирослав Галик дополнил находившиеся в архиве Чапека материалы произведениями этого же экспериментального жанра, опубликованными в периодике. Рассказы цикла публиковались в газете "Лидове новины" с 1928 по 1938 год.
Список рассказов, вошедших в сборник:
• Прожигатель жизни
• О последних делах человека
• Чудо на стадионе
• Судебный случай
• Черт
• Паштет
• Контора по переселению
• Первый гость
• Проект
• Общество кредиторов барона Бигари
• Тонда
• Если бы в суде заседали дипломаты
• Ореол
• Человек, который умел летать
• О всемирном потопе
• Интервью
• Десять сентаво
Содержание:
Прожигатель жизни - (пер. И. Ивановой) 1
О последних делах человека - (пер. И. Ивановой) 1
Чудо на стадионе - (пер. И. Ивановой) 2
Судебный случай - (пер. И. Ивановой) 2
Черт - (пер. И. Ивановой) 3
Паштет - (пер. И. Ивановой) 3
Контора по переселению - (пер. В. Мартемьяновой) 4
Первый гость - (пер. И. Ивановой) 5
Проект - (пер. И. Ивановой) 5
Общество кредиторов барона Бигари - (пер. И. Ивановой) 6
Тонда - (пер. И. Ивановой) 6
Если бы в суде заседали дипломаты - (пер. О. Малевича) 7
Ореол - (пер. Ю. Молочковского) 7
Человек, который умел летать - (пер. Ю. Молочковского) 9
О всемирном потопе - (пер. И. Ивановой) 10
Интервью - (пер. О. Малевича) 11
Десять сентаво - (пер. И. Ивановой) 12
Примечания 12
Карел Чапек
Маленькие рассказы (сборник)
Прожигатель жизни
(пер. И. Ивановой)
- Что вы, женатые, - сказал пан Смитек, - знаете о жизни? Сидите себе дома в шлепанцах, за вечер выпьете кружку пива, а в десять - спокойной ночи, перину на голову и захрапели. И это называется жизнь!
- Хорошо вам говорить, пан Смитек, - возразил пан Роус, - вы на свое жалованье можете жить как барон, а вот когда на шее жена да двое сорванцов…
- "На свое жалованье", - недовольно проворчал пан Смитек, - "на свое жалованье"! Разве на жалованье проживешь? Да мне его на одни чаевые не хватит. Есть кабаки, где даже сопливому гарсону нельзя дать меньше полусотенной. А музыкантам? Выложишь на тарелку тысячную - никто и глазом не поведет.
- Ну, вы скажете, пан Смитек, - музыкантам тысячу! Я такого еще не слыхивал, надо быть кретином, чтобы по стольку отваливать за их пиликанье.
- Послушайте, - вы же ничего не понимаете в этом, - продолжал пан Смитек. - Музыканты только притворяются, будто они следят по нотам, а сами смотрят - с кем вы сидите, что делаете, о чем говорите, кто уже готов и так далее. Если он опустит большой палец вот так, вниз, значит: гони монету и тогда, мол, я и не пикну. Вот оно что.
- Какие прохвосты! - изумился пан Кролл.
- Конечно. Вы послушайте, пан Роус, сейчас вы из меня и кроны не вытрясете, а вечером я должен буду заплатить двенадцать тысяч, взятые в долг под честное слово. Вам-то, женатым, кажется, будто бог знает что случится, если вы задолжаете лавочнику сто двадцать крон.
- Двенадцать тысяч? - повторил пан Роус. - Н-да, дорогой, не хотел бы я быть в вашей шкуре.
- А, да что там, - пан Смитек сладко зевнул, - по крайней мере чувствуешь, что живешь. Взять, к примеру, хотя бы вчерашнюю ночь - роскошь! Вот это, доложу я вам, жизнь.
- Но долги, - строго перебил его пан Кролл, - нельзя делать долги, попадете в лапы к ростовщикам и - пропали. Так ведь оно и бывает.
- Что долги, - беззаботно возразил пан Смитек, - долги - ерунда, главное - связи. Один амстердамский банкир мне так и говорит… А девочки были первый сорт, черт побери! Особенно одна мулатка… Да где вам понять… Так вот, этот банкир и говорит: "Покупайте мексиканские акции, через неделю заработаете на каждой по восемьдесят долларов". Связи надо иметь, а дома под периной их не отыщешь.
- И вы купили эти бумаги? - с интересом спросил пан Роус.
- Я уже давно все истратил, - уклончиво отвечал пан Смитек. - Как жили, так и дальше проживем. Поймите, я люблю сильные ощущения. Пускай такая ночь стоит мне тысячи, наплевать, зато я знаю вкус жизни.
- Оно и видно, - проворчал пан Кролл. - Погодите годик-другой, начнете мучиться с почками или с печенью.
- Пустяки, - ответил пан Смитек с непозволительным легкомыслием. - Главное - знаешь, что пожил всласть…
В тот вечер пан Смитек купил кусок ливера, сто граммов эдамского сыра и, придя домой, вскипятил себе чай. Ливер и корка от сыра достались кошке Лизке, после чего она умылась лапкой и собралась было выйти, но хозяин с укором остановил ее:
- Ах ты, бездельница, легкомысленное создание, одни гулянки у тебя на уме. Чего тебе дома не сидится? Ты ведь не молоденькая, понимать должна, у, потаскуха, - нежно продолжал пан Смитек, взяв Лизку к себе на колени; затем надел наушники, настроил приемничек и стал слушать. Кто-то читал какие-то стихи, и пан Смитек попытался отбивать ритм ногой, но почему-то все не попадал в такт, ему стало скучно, и он дернул Лизку за хвост. Лизка ловко повернулась и цапнула его за руку, после чего на всякий случай спрыгнула на пол и сверкала глазами уже из-под кровати.
От стихов и плохого Лизкиного настроения пан Смитек и сам как-то расстроился; он почитал еще немного газету, в которой принес домой сыр, а в десять был в постели; в половине одиннадцатого, когда на кровать вспрыгнула Лизка и устроилась у него в ногах, пан Смитек уже спал.
- Ох-хо-хо, - зевал на другой день пан Смитек, - жизнь окаянная! Господи, что вчера была за ночь! Вот, - проговорил он, протягивая руку, - видите: царапина. Какая была женщина! Русская, Лизой зовут, словно дикая кошка. Чего она только не вытворяла!.. - Пан Смитек безнадежно махнул рукой. - Что вам рассказывать! Разве вы, домоседы, поймете! Пусть смерть, пусть тюрьма - но жизнь надо пить полной чашей! А вы… да ну вас совсем с этой вашей мещанской моралью!
О последних делах человека
(пер. И. Ивановой)
Трамвай звенит и с грохотом несется вверх к Ольшанскому кладбищу.
- Гляди, - обращается низенький мужчина к молодому парню в кроличьем тулупчике, - опять здесь чего-то строят, школу, наверное, какую или кино… Знаешь, я ужасно рад, что увидел его еще раз. "А, это ты", - сказал он. Оно, конечно, ему от этого не стало легче, но всегда важно проявить дружеское участие. "Так я еще приду, - пообещал я, - к тому времени ты уже бегать будешь, - говорю, - и на́ тебе…"
Парень в кроличьем тулупчике уныло закивал головой.
- Я медаль надел; пускай, думаю, он порадуется, - продолжал низенький, - а он и говорит: "Здорово, неужто это ты?" Узнал, значит. Я утешаю: "Иозеф, это пройдет". А он на это: "Маничка, дай мне кусочек потрошков". Она дала, он откусил немножко - откусил только, а съесть ничего не съел. "Маничка, дай мне кусочек потрошков", - с чувством повторил низенький.
Парень в тулупчике шмыгнул носом.
- Конечно, он тебе все же брат был, - утешал его низенький. - Она-то говорила, что он уж и себя не помнит, а он только посмотрел на меня и говорит: "Тоник, это ты, значит?" У, - воскликнул вдруг низенький, радостно потирая руки, - а венков сколько у бедняги будет! Я зашел спросить, во что обойдется венок с лентой, отвечают - восемьдесят пять крон. Тогда, говорю я, никаких лент не надо, лучше я визитную карточку вложу, и написал на ней: "Спи сладко - твой Тоник". Это ведь одно и то же, правда? Надо проявлять дружеское участие, но с какой стати выбрасывать двадцатку на ленту? Все равно ее на кладбище своруют.
- Мне сказали, - слабым голосом отозвался парень в тулупчике, - что венок с лентой стоит девяносто крон, а я говорю: "Сколько бы ни стоил, пускай хоть сто, только сделайте как следует".
- Так это ж для брата, - возразил низенький, - зато венок прекрасный. И на ленте золотыми буквами: "Прости-прощай, Енда и Лидушка", - я тебе говорю, очень красиво. "Прости-прощай, Енда и Лидушка", - повторил он проникновенно. - Скоро доедем, еще две остановки. А на погоду нам повезло, правда! Красивые у него будут похороны.
Парень слабо кивнул.
- А ей ничего не оставляй, - наущал низенький. - Что она, мерзавка, со всем делать будет, сама ведь недолго протянет. Пускай отдаст столик его и одежду, какая осталась. И про часы скажи. Я ей, паскуде, ничего бы не дал. Да и сундук чтоб непременно отдала, скажи, что он еще от отца с матерью.
- Не доехали? - тоскливо спросил парень.
- Еще одна остановка, - ответил низенький, - а потом немного пройти до часовни. Я думаю, Франта тоже придет, да и другие друзья, славно все будет. Раз он с ней не оформлен, так у нее ни на что прав нет. Ты дурак, что ли, вещи ей оставлять? И доктору не плати, он небось и забудет. Если тебе сундук без надобности, возьми да продай. А венок до чего хорош! Только ленту потом домой забери, жалко ее там бросать, повесишь дома на зеркало, понимаешь? А Ладислав умрет, лента и пригодится… Ах, как он обрадовался, бедняга, что я его тогда навестил…
Трамвай затормозил перед кладбищенскими воротами.
- Не прыгай, что ты, погоди, пока остановится, - удержал низенький парня, - еще упадешь, а ты сегодня такой нарядный. Все похороны для тебя были бы испорчены.
И, заботливо поддерживая парня в кроличьем тулупчике, скорбящий друг повернул к кладбищенским воротам.
Чудо на стадионе
(пер. И. Ивановой)
Это случилось на товарищеском матче между спортклубом городской жижковской школы и четвертым классом гимназии Одиннадцатого района Праги. Несмотря на самоотверженную защиту, в которой особенно отличился Ярда Запотоцкий, к концу второго тайма жижковцы проигрывали со счетом два - ноль, их ворота подвергались все более настойчивым атакам. И вот, в тот самый момент, когда в ворота жижковцев гимназист Зденек Попр, по прозвищу Кадя, послал очередной мяч, предвещавший неминуемый гол, случилось нечто странное: мяч остановился в воздухе, затем, раскрутившись с бешеной скоростью, после некоторого колебания понесся в обратном направлении и метеором влетел в сетку ворот гимназистов. До окончания второго тайма оставалось четыре минуты. Никто даже толком не разглядел, как это произошло, и игра продолжалась; блестящий нападающий Зденек Попр снова овладел мячом и, обойдя защитников почти у самых ворот, пушечным ударом послал мяч в нижний угол. Тридцать болельщиков за гимназию взревели от счастья, но мяч вдруг исчез; игроки стали его искать, и наконец вратарь гимназии обнаружил его безмятежно лежащим в своих собственных воротах. Однако тут раздался свисток, возвестивший о конце матча. Правда, команда гимназии протестовала против этого не по правилам забитого гола, но - ничего не поделаешь - результат матча остался два - два.
С этого дня футбольная команда спортклуба жижковской городской школы триумфальным маршем шла от победы к победе. Они обставили либенскую школу со счетом три - ноль, разделали команду голешовицкого реального училища четыре - один, били шестиклассников колинской гимназии на их собственном поле два - один (соотношение раненых - два к двум), а победив и реформированную реальную гимназию Девятнадцатого района Праги, юношескую команду спортклуба "Славия", городскую коширжскую школу и немецкую реальную гимназию Второго района Праги, должны были встретиться со сборной спортклуба "Студенческий спорт". Им сопутствовал беспримерный в истории мирового футбола успех.
Никому, даже членам победоносной команды, не бросилось в глаза, что на всех триумфальных матчах неприметным зрителем присутствовал ученик первого класса их школы Богумил Смутный. С ним вообще никто никогда не разговаривал, поскольку это был благонравный и к тому же набожный мальчик. И никто не обращал на него внимания ни в школе, ни на поле брани. Один лишь упомянутый уже Зденек Попр (из зависти и ревности не пропускавший ни одной игры жижковцев) приметил этого неизменного скромного зрителя; приметил он также, что в критические моменты Богумил Смутный исчезает с трибуны и, укрывшись за ближайшим заборчиком или кустом, падает на колени и, горячо молясь, шепчет:
- Господи милосердный, смилуйся! Сделай так, чтобы наши забили гол!
И в то же мгновение мяч останавливается на пути к воротам жижковцев и влетает в ворота противника, или вдруг исчезает, чтоб появиться в чужих воротах, или же медленно катится по полю, а игроки противника валятся и спотыкаются, словно неведомая сила хватает их за ноги. И Зденек Попр, по прозванию Кадя, рассказал обо всем этом своему старшему брату, студенту-медику Завишу Попру из "Студенческого спорта".
За день до исторической встречи жижковцев с клубом "Студенческий спорт" перед жижковской городской школой молодой мужчина дожидался ученика Богумила Смутного. Он представился ему как Завиш Попр, студент-медик и спортсмен, и обратился к Смутному с такими словами:
- Я слыхал, пан Смутный, вы тоже большой поклонник спорта, наш Зденек говорил мне, что вы очень любите ходить на футбол. Но, боюсь, вы недостаточно хорошо знакомы с его правилами; вам нужно узнать их как следует, если хотите получить истинное удовольствие от игры! У меня случайно выдалась свободная минутка, и я решил рассказать вам кое-что о футболе, чтоб вы знали, что такое игра по правилам.
В тот день студент-медик Завиш Попр три часа проходил с Богумилом Смутным по жижковским улицам, объясняя ему, что такое штрафная площадка, положение вне игры, "рука", нападение и защита, распасовка, угловой, чистая игра, нарушение правил, пенальти, удар "в девятку", грубость, комбинированная атака и тому подобное.
Богумил Смутный только качал головой и приговаривал:
- Да, да, конечно. Я понимаю, разумеется. Да, да, спасибо, я это запомню.
И в заключение беседы он вежливо поблагодарил, потому что был очень воспитанным и примерным мальчиком, не то что какой-нибудь шалопай из этих нынешних молодых людей.
На другой день происходил матч между клубом жижковской городской школы и командой "Студенческого спорта". Во втором тайме "Студенческий спорт" вел уже со счетом шесть - ноль. Среди зрителей сидел потный от ужаса Богумил Смутный; судорожно сжимая руки, он молился:
- Господи, смилуйся и сделай что-нибудь… но только чтоб это было по правилам… чтобы наши забили гол по правилам… сделай чудо, но только честно.
Второй тайм "Студенческий спорт" заканчивал со счетом одиннадцать - ноль, а студент-медик Попр шептал своему брату:
- Вот видишь, когда действуют по правилам, чуда не жди.
Судебный случай
(пер. И. Ивановой)
- …несусь я на скорости восемьдесят километров к повороту и думаю, что за поворотом дорога свободна, - само собой, по дурости так считаю, - убираю немного газ и вылетаю на поворот. И вдруг вижу - через дорогу тянется процессия. Похороны. Как раз заворачивают в ворота на кладбище. Жму на тормоза и такого, скажу вам, дал юза, что и ну! Помню только, четыре парня, что гроб несли, бросили его на землю, а сами - в канаву, и тут - хрясь! - мой шарабан задним бампером наподдал этот самый гроб, который они бросили на дорогу, и гроб отлетел через кювет на поле.
Вылезаю из машины и думаю - пронеси господи, если я еще пана священника и прочую свиту этак зацепил, славненькие будут поминки на мою голову! Благодарение богу, им ничего не сделалось, гляжу - по одну сторону дороги застыл министрант с крестом, по другую - священник и все прочие, и так и стоят столбом - как есть восковые фигурки из паноптикума. И тут священник начинает трястись от страха и прочувствованно лопотать:
- Ах, молодой человек, у вас нет решпекта даже к мертвым.
Мне что, я рад, что никого из живых не убил.
Потом, правда, народ опомнился, кто ругает меня, кто спешит на помощь к покойнику в разбитом гробу - такой уж, видать, инстинкт у людей.
И вдруг все как повалят назад и завыли от страха. Что вы думаете - вылезает из этой кучи щепок живой человек, щупает вокруг себя руками и хочет сесть.
- Что это? Что это? Что это? - говорит он и все хочет сесть.
В общем, наше вам с кисточкой - как сказал парикмахер.
- Дед, - говорю я ему, - а ведь вас чуть не схоронили. - И помогаю выбраться из-под обломков.
А он только глазами хлопает и бормочет:
- Что это? Что это? Что это?
И не может встать. Ну, думаю, перелом, по суставу или еще там по чему его двинуло, когда машина наехала. Рассказывать долго нечего - погрузил я их вдвоем с попом в машину и повез в дом печали, а следом шли скорбящие провожатые и министрант с крестом. Само собой, и музыканты, только, правда, они не играли, потому что неясно было, как теперь будет с оплатой.
- За гроб я заплачу, и за доктора тоже, а в остальном - скажите мне спасибо, что не похоронили живого. - И поехал себе. По правде говоря, я был рад, что все уже позади и что не случилось ничего похуже.
Но теперь-то все только и началось. Первым делом написал мне староста деревни вежливое письмо: дескать, семья этого мнимого покойника, некоего Антонина Бартоша, железнодорожного служащего на пенсии - неимущая, хотели они дедушку похоронить как следует, на последние, с трудом скопленные гроши, а теперь, когда в результате моей неосторожной езды дедушка восстал из мертвых, им придется хоронить его еще раз, чего они, по причине своей бедности, позволить себе не могут. И чтоб я оплатил им теперь испорченные похороны - священника, музыкантов, могильщиков и поминальное угощение. Потом пришло письмо от адвоката этого деда: что Бартош Антонин, железнодорожный служащий на пенсии, требует возмещения за порванный саван, несколько сот крон на лечение сломанной лодыжки и пять тысяч денежной компенсации за увечье, полученное им по моей вине. Тут мне стало малость не по себе.
Потом новое письмо: что дедушка как железнодорожник получал пенсию, когда же он почил в бозе, пенсию, разумеется, прекратили выплачивать, и министерство, имея заключение районного врача о его смерти, и не думает ее восстанавливать. Поэтому дед собирается требовать с меня по суду пожизненного содержания как возмещения за утраченную пенсию.