- В сущности это добрые, хотя и ленивые создания, - сказал дядюшка, глядя, как они опять погрузились в воду. - Они достойнее, чем люди, они не отказываются от работы и ничего не требуют за свой труд. Чем больше я об этом думаю, тем чаще говорю себе, что когда мне понадобятся услуги людей, я не позволю моим глупым рабам дотронуться до животных.
Мы истратили целый день на путешествие по этой восхитительной своим могуществом лесистой стране. Мы видели здесь лишь деревья с упругими листьями, остролистник, шишконосные и другие различные породы гигантских деревьев. Страшные пресмыкающиеся ползали по сухим веткам, скрывающим от нас почву; но эти животные показались нам безвредными, и мы без всяких препятствий проходили леса.
Чем дальше мы продвигались, тем решительнее и доверчивее становился Назиас, между тем как я чувствовал, что какой-то тайный ужас овладевает мною. Этот неисследованный мир в своей мужественной красоте приобретал все более и более угрожающий вид. Напрасно животные казались равнодушными к виду и поступкам человека. Даже в этом самом равнодушии было столько презрения, что чувство нашей ничтожности и нашего одиночества не покидало меня. Свод деревьев, перед которыми ливанские кедры могли показаться кустарниками, толщина ветвей, длина пресмыкающихся, скользивших по лужайкам и блестевших в холодной тени подобно зеленовато-серебристым ручейкам, могучие формы игл более низких растений, отсутствие птиц и четвероногих, молчаливый полет гигантских бабочек, влажная атмосфера, матовый свет, скупо падавший на землю, большие болота стоячей воды, откуда чудовищные лягушки пялили на нас свои глупые стеклянные глаза, все это, казалось, говорило нам: "Что делаете вы здесь, в этих местах, где человек есть ничто и где ничто не создано для него?"
Наконец вечером мы очутились в открытом месте, и свет северного сияния, становившийся все интенсивнее, позволил нам увидеть большое озеро, отделявшее нас от горы. Это совершенно разрушало все предположения моего дядюшки относительно существования значительного углубления и подтверждало мое мнение.
В первый раз я увидал Назиаса расстроенным, и так как он молчал, то я осмелился указать ему на этот факт. Как мог он не предвидеть, что глубокое углубление, в какой бы части света оно ни существовало, непременно должно быть наполнено водой от дождя или таяния снега? Я позволил себе даже высказать некоторые насмешки, от которых не мог воздержаться.
Это затронуло его за живое, и мне сдается, что одну минуту ему пришла мысль раз навсегда покончить с моими сомнениями, так как он был настолько уже раздражен и утомлен ими, насколько я его авторитетом; но он успокоился, излив на меня целый поток грубых ругательств, которых я далеко не ожидал со стороны такого сдержанного человека.
- Ну, - сказал он, - на этот раз мы оба неправы, поэтому я и прощаю тебя. Я ослабел на минуту и наказан порывом гнева, который грозит уменьшить мои умственные и физические силы. Человек может жить только верой. Верь безусловно, или ты погиб.
И он дал мне взглянуть на бриллиант. В нем тотчас же отразилась пурпуровая вершина горы, и в этом прозрачном озере, окружающем ее основание, я увидал твердую почву, по которой с уверенностью шла Лора и манила меня следовать за ней. Это видение произвело на меня обычный эффект: оно переселило меня в чудный край невозможного или, вернее, оно рассеяло, как обманчивое облако, это слово невозможное, начертанное на пороге всех открытий.
- Пойдемте! - сказал я моему дядюшке. - Зачем нам останавливаться? Разве ночь царит в этих избранных странах? Разве наши силы, удесятеренные действием электричества, истекающего здесь отовсюду, имеют потребность в шестичасовом отдыхе? Пойдемте вперед, пойдемте не останавливаясь. Теперь я знаю, куда мы идем. Лора ждет нас на опаловом озере. Поторопимся же присоединиться к ней.
Мы шли всю ночь, которая к тому же была очень коротка, так как я предполагаю, что мы находились под 89-ю градусами северной широты, и мы подвигались к тому времени, когда в течение шести месяцев солнце стоит над горизонтом.
При восходе солнца ужасное и чудное зрелище поразило наши взоры. Не было ни тумана, ни скал, нагороженных у основания горы, и мы превосходно различали крутую форму бездны. Бездна эта была наполнена водой, но чего мы не видели раньше, так это кругообразного водопада, выходившего из такого же кругообразного грота и падавшего в озеро с высоты 1.200 или 1.500 сот метров. Это чудо природы привело меня в экстаз, но сильно рассердило Назиаса.
- Без сомнения, - сказал он, - это очень красивое зрелище и оно не имеет ничего себе подобного в действительном мире, но я охотно обошелся бы и без него. Мы пришли слишком поздно. Какой-нибудь непредвиденный переворот открыл дорогу воде к отверстию этой бездны.
- Так, значит, вы льстите себя надеждой, - иронически сказал я, - найти подземный ход, удобный туннель от одного полюса к другому? Вы, без сомнения, видели это на картонных глобусах, через которые пропущена проволока, и вам, быть может, приснилось, что земной шар вертится на огромном железном стержне. Мне также снилось это, когда я был шестилетним мальчиком, но теперь вы мне позволите усомниться в этом и находить очень естественным, что широкое горное пространство имеет свое кругообразное отверстие в самом глубоком месте. Если мы миновали вчера твердую террасу, то это потому, что она предохраняется от постоянного наводнения тем самым потоком, который мы переплыли на спинах черепах, и этот поток углубляется где-нибудь в почву и затем течет по невидимым кавернам, находящимся у нас под ногами.
- Вот превосходное объяснение! - презрительным тоном сказал Назиас, бросая на меня дикие взгляды. - Значит, ты плохо смотрел в бриллиант, или ты мне солгал. Ты не видал Лоры, ходившей по этим обманчивым водам, ты никогда ничего осмысленного не видал, и ты посмеялся надо мною. О, если это так, то клянусь, горе тебе, ленивый ученик, горе тебе, непокорный и неудобный спутник!
- Подождите, - с твердостью сказал я ему, - не торопитесь избавиться от меня и послать меня присоединиться к экипажу "Тантала" и к нашим эскимосам, управлявшим лодками. Быть может, есть еще средство согласовать все наши гипотезы. Ведь вы обладаете тонким слухом? Думаете ли вы, что на этом расстоянии, на котором мы находимся от этого колоссального водопада, вы можете услышать его журчание?
- Да, несомненно! - воскликнул дядюшка, бросаясь в мои объятия. - Я услыхал бы могучий шум этих падающих вод, а я ровно ничего не слышу. Этот водопад замерз.
- Или окаменел, дорогой дядюшка!
- У тебя ужасно глупая манера шутить, - сказал он мне, - но, в сущности, ты судишь довольно верно. Этот кругообразный поток может быть ужасным извержением охладевшей лавы, и надо лишь в этом убедиться. Пойдем!
Тогда мы вступили в область осколков. Это были в большом количестве остатки пористой лавы, похожие на те, которые находят в Оверне и которые покрывают собой такое пространство между Волвиком и Понтибо, по словам моего дядюшки Тунгстениуса. Я вспомнил его описание, которое тогда казалось мне грандиозным, а теперь уже жалким в сравнении с этим огромным вулканическим извержением, которое расстилалось передо мною необозримой пеленой н, казалось, остыло в самый горячий момент своей деятельности. Это было подобно морю, волны которого превратились в каменные валы или в бесчисленные менхиры. Весь этот океан обнаженных скал был неопределенного мрачного цвета, и сероватый мох, прикрывавший его местами, можно было принять за остаток пепельного дождя, который ветер позабыл смести. День этот был очень мучителен; нам нечего было ни есть, ни пить. Я не могу понять, как наши силы не покинули нас.
Наконец мы достигли границ этого царства смерти; но то, что мы приняли издалека за индийскую смоковницу или за гигантские кустарники, оказалось растительностью огромных известковых камней самых разнообразнейших форм. Озеро расстилалось у наших ног, водопад катился со всех сторон вокруг нас, и его обширные волны были лишь восхитительными переливами матово-белого и прозрачно-опалового цветов. Но как туда спуститься? Резной карниз поднимался со всех сторон на ужасающую высоту, а мы были истощены усталостью, голодом и жаждой. В одной из расщелин я заметил жилку плодородной земли, из которой выбивались корни розового астрагала. Корни эти оказались для нас неожиданным благодеянием Провидения. Поев их и заметив, как они длинны и упруги, я стал разыскивать их и скоро нашел корни в несколько метров длиною. Я набрал их огромное количество, и дядюшка, в восторге от моей идеи, помог мне свить из них веревку в двадцать пять саженей. Когда мы испробовали ее, спустив на ней порядочный кусок лавы, мы увидали, что она настолько коротка, что не может достигнуть до половины первого уступа стеклянного водопада. Нам пришлось провести здесь ночь, чтобы поусердствовать половиной следующего дня на удлинение этой импровизированной лестницы. Дядюшка должен был покориться обстоятельствам, и я приготовил себе постель из горного льна в очень удобном выступе скалы. Назиас назвал меня сибаритом.
- Да, я сибаритничаю, - ответил я ему, - потому что мне кажется, что мы приближаемся к самой страшной опасности. Я не плохой ходок на голодный желудок, как вы могли убедиться; но сегодня у меня мало силы в руках и, несмотря на все кувырканья моего детства, в данную минуту я считаю себя очень плохим акробатом. А между тем ничто не может поколебать моего решения спуститься в эту бездну. Следовательно, мне необходимо все мужество, на какое я способен, и к тому же я должен выкупаться в порту, и если мне суждено проспать здесь мою последнюю ночь, то я желаю проспать ее в мое удовольствие. Советую вам, дорогой дядюшка, поступить точно так же.
Едва только я лег, - я не смею сказать уснул, ибо никогда не чувствовал себя более бодрствующим, Вальтер сел подле меня, и это не возбудило во мне никакого удивления.
- Твое предприятие бессмысленно, - сказал он мне, - ты переломаешь себе кости и не найдешь ничего интересного в этих странных местах. Это, несомненно, замечательный пример вулканических извержений, но все эти материи минералов этого охлажденного очага подверглись такому превращению, что тебе невозможно будет определить его породу. К тому же, каким образом ты доставишь нам образцы, которые мы могли бы подвергнуть анализу, если ты не знаешь, как вернешься ты сам?
- Ты говоришь хорошо, - ответил я ему, - но если ты сам мог прийти сюда и разыскать меня, то у тебя есть средства передвижения, которыми ты не откажешься поделиться со мною.
- Мне не стоило большого труда подняться по лестнице твоей комнаты, - сказал Вальтер, улыбаясь, - и если бы ты захотел сделать над собой усилие, то ты понял бы, что только твой ум присутствует на арктическом полюсе, между тем как тело сидит у стола и твоя рука пишет глупости, на которые мне забавно отвечать тебе.
- Ты смеешься надо мной, Вальтер, - вскричал я, - или же твой ум безумно стремится к нашему дому и к нашим привычкам в Фишгаузене; разве же ты не видишь короны северного сияния, вершины огромной горы и белого стеклянного моря, окружающего ее?
- Я вижу только, - ответил он, - колпак твоей лампы да твою пирамидальную чернильницу с фаянсовой крышкой. Ну, полно, проснись и послушай звуки рояля, под аккомпанемент которого Лора поет романс своему отцу, между тем как он преспокойно покуривает трубочку у окна в зале.
Я стремительно вскочил. Вальтер исчез, опаловое море сверкало у моих ног, и северное сияние образовывало надо мною громаднейшую радужную дугу. Назиас, сидя на некотором расстоянии, действительно покуривал свою трубочку, и я отчетливо услышал голос Лоры и звуки рояля. Эта смесь сна и бодрствования промучила меня часть ночи. Голос Лоры, столь приятный в моем воспоминании, в эту минуту доносился до меня с возмутительною реальностью; Лора совсем не умела петь, она слегка пришепетывала, что делало ее пение комическим. Только в кристалле она освобождалась от этого недостатка. Выведенный из терпения, я высунулся в окно моей комнаты и крикнул ей через сад, чтоб она не коверкала романса Саул. Она не обратила на это ровно никакого внимания, и я, чтобы не слышать, бросился на кровать, заткнул себе уши и заснул.
Когда я проснулся уже поздним утром, я увидал, что Назиас не тратил попусту времени, и что наша веревка из корней достигла надлежащей длины. Я помог ему крепко укрепить ее и хотел первый сделать опыт. Я спускался беспрепятственно, помогая себе ногами. Таким образом я достиг маленькой платформы, до которой веревка не вполне доходила; мне пришлось потянуть ее к себе, чтобы привязать снова. Склонясь над краем лавы, я увидал подо мною кучу белого, как снег, пепла и, недолго думая, я прыгнул в нее. Пепел этот был до такой степени легок, что я весь исчез в нем, но, встряхнувшись, я вышел из него здравым и невредимым и крикнул дядюшке, чтоб он поступал так же, как я.
Оп спустился с тем же успехом, и мы поторопились отрезать добрый конец веревки, чтобы унести его с собою и сесть в случае необходимости, так как нам предстояло целых восемь или десять часов пути по этому стеклянному озеру, и мы не замечали на нем, как можно себе представить, ни малейшего следа растительности.
Скоро солнце стало так пригревать эту блестящую поверхность, что блеск ее делался невыносимым для наших глаз, а жар для наших ног; но нечего было и думать возвращаться назад; мы были уже на половине пути и продолжали подвигаться вперед с таким стоицизмом, на который я никогда не считал себя способным. Отблеск кругообразного водопада был так ярок, что нам казалось, что он исходит из центра солнца. К счастию, порыв ветра оторвал от центральной вершины снежную лавину, и она докатилась до нас. Прежде чем наш путь сделался невозможным, мы, при помощи этой лавины, достигли почти до основания горы.
Там ожидал нас удивительный сюрприз или, вернее, мы потерпели горькое разочарование. Уже давно нам казалось, что мы идем по вулканической коре, под которой находится пустое пространство. Теперь же мы увидали, что кора эта резко обрывается на огромном расстоянии от вершины и от подпочвы, и что мы идем по своду, который становится все тоньше и тоньше, так что нам невозможно двигаться вперед без того, чтоб она не треснула, как фаянсовая тарелка. Назиас в нетерпении уже раз шесть ломал ее и едва не свалился в бездну. Мне удалось сдержать его и посоветоваться с ним. Было совершенно бесполезно стремиться к основанию горы, так как в ней не было входа ни в какой грот и, по-видимому, она никогда и не служила проводником вулкана. Рассматривая ее на возможно ближайшем расстоянии, мы пришли к убеждению, что эта вершина, оканчивающаяся зубчатыми ледниками, есть не что иное, как одноцветная бледно-зеленая глыба, с сильным блеском, но совершенно однородная от вершины до основания.
Мы съели конец веревки, и я предложил дядюшке отдохнуть несколько часов. Как только ночь освежит несколько наше стеклянное опаловое озеро, мы снова перейдем его, отыщем нашу веревку из корней, вернемся сюда, прежде чем наступит жара, если это возможно, и попытаемся спуститься в глубину невидимой бездны, находящейся под нашими ногами. Это рассудительное предложение не было принято пылким Назиасом.
- Если б мне пришлось даже погибнуть здесь, - ответил он, - я все-таки хочу видеть то, что находится между нами и этой проклятой вершиной.
И, бросившись на хрупкий лед, он стал в бешенстве разбивать его ногами, поднимая самые крупные осколки, которые он только мог удержать, и изо всей силы бросая их вперед, чтобы насколько можно увеличить поверхность.
Видя, что мы погибли, я думал лишь о том, как бы ускорить минуту нашего крушения. Я присоединился к безумной работе моего дядюшки и, откалывая валы стеклянного озера, я отколол порядочную глыбу, которая скатилась в пропасть с треском разбитых стекол и, наконец, дала нам возможность увидать глубину.
Что за странное и грандиозное зрелище представилось тогда нашим взорам! Под стеклянной корою открывался целый океан колоссальных сталагмитов, фиолетовых, розовых, голубых, зеленых, белых и прозрачных, как аметист, как рубин, как сапфир, как бриллиант. Огромное северное углубление, о котором мечтал мой дядюшка, оказалось действительно драгоценным камнем из сверкающих кристаллов, и этот драгоценный камень простирался под землей на необозримое пространство!
- Это еще пустяк! - сказал Назиас с невозмутимым хладнокровием. - Мы видим здесь только уголок сокровища, край колоссального подземного экрана. Я намерен проникнуть в центр его и завладеть всем тем, что он скрывает от темного человеческого ума, всем тем, что он утаивает от их напрасных и неуверенных исследований.
- Что же вы будете со всем этим делать? - спросил я его с таким же хладнокровием, так как мы дошли до того пароксизма умственного возбуждения, которое в него вселяло спокойствие удовлетворенного тщеславия, а в меня полнейшее философское бескорыстие. - Я не знаю, представляют ли для людей действительную ценность сокровища, которые мы видим, но я предполагаю, что это действительно мины драгоценных кристаллов величиною с египетские обелиски, как вы это предсказывали; к чему же могут они послужить нам в этой пустынной стране, из которой, несомненно, мы никогда не в состоянии будем выбраться?
- Мы дошли до этого места, следовательно, мы можем и выйти отсюда, - сказал Назиас со смехом. - Что же тебя затрудняет? Разве на острове мало лесу, чтобы сколотить новые лодки?
- Но ведь ни вы, ни я, мы не умеем сколотить никакой лодки и не умеем управлять ею. Значит, вы знаете, где мы можем найти наших эскимосов? Ну, скажите, что вы сделали с этими бедными людьми?
- То же самое, что я сделал с экипажем "Тантала" и что намерен сделать с тобою! - воскликнул Назиас, заливаясь конвульсивным смехом.
И, совершенно обезумев, он бросился к краю бездны, громко вскрикнул и исчез в глубине, увлекая за собою тонкие края стеклянного озера.
Я несколько минут прислушивался к звукам обвала. Шум падения кристаллов и Назиаса не долетел до моего слуха. Я звал его, я не верил в действительность моих чувств. Мой голос терялся в ужасном великолепии пустыни. Я остался один на свете!
Я стоял в оцепенении. Мне казалось, что мои ноги прикованы к почве, что мои члены онемели, что я сам превратился в кристалл.
- Что ты здесь делаешь? - сказала мне Лора, прикладывая руку к моему лбу. - Неужели ты уснул стоя? Как мог ты поверить лжи этого Назиаса? Он никогда не был моим отцом. Это сумасшедший, погибший по воле рока. Богу угодно было, чтобы он исчез навсегда, так как его тяжелое влияние парализовало мое, и с тех пор как ты с ним, я едва могу, и то очень редко, заставить тебя понять меня. Ну, пойдем, и не заботься более о пище и жилье; со мной ты не узнаешь более этой пошлой помехи умственной жизни. Ты стремишься проникнуть в этот маленький жеод, который зовется землею? Это совершенно бесполезно, и это такой пустяк! Но если это тебя занимает, то могу тебя туда проводить, так как тобою руководит любопытство артиста, фантазия поэта, а не какая-нибудь преступная цель. Я знаю дорогу к этим подземным сокровищам, и нет необходимости ломать себе шею, чтобы взглянуть на них вблизи.
- Нет, Лора, - вскричал я, - это не фантазия поэта и не любопытство артиста привели меня сюда! Это твой голос звал меня, это твой взгляд манил меня, это моя любовь к тебе…