Глава XIII
"Уподобь их колесу" - изречение это, как известно всем ученым, горькая насмешка над большим турне и над тем беспокойным желанием совершить его, которое, как пророчески предвидел Давид, овладеет сынами человеческими в наши дни; вот почему великий епископ Холл считает его одним из суровейших проклятий, когда-либо обрушенных Давидом на врагов господних; - это все равно как если бы он сказал: "Не желаю им ничего лучшего, как вечно катиться". - Чем больше движения, - продолжает он (а епископ был человек очень тучный), - тем больше тревог, и чем больше покоя, - если держаться той же аналогии, - тем больше небесного блаженства.
Ну, а я (человек очень тощий) думаю иначе; по-моему, чем больше движения, тем больше жизни и больше радости - - - - а сидение на месте и медленная езда это смерть и диавол. -
- Эй! Гей! - - весь дом спит! - - - Выведите лошадей - - - смажьте колеса - - привяжите чемодан - - вбейте гвоздь в эту подпорку - я не хочу терять ни минуты…
Колесо, о котором мы ведем речь и в которое (но не на которое, потому что тогда получилось бы колесо Иксиона) Давид обращал своим проклятием врагов своих, для епископа, в соответствии с его сложением, должно было быть колесом почтовой кареты, независимо от того, были ли тогда в Палестине почтовые кареты или их там не было. - - Для меня, наоборот, в силу противоположных причин, оно должно было быть, разумеется, колесом скрипучей арбы, совершающим один оборот в столетие; и уж если бы мне довелось стать комментатором, я бы, не задумываясь, сказал, что в этой гористой стране арб было сколько угодно.
Люблю я пифагорейцев (гораздо больше, чем решаюсь высказать моей милой Дженни) за их "χορισμον απο του σωματος, εις το καλως φιλοσοφειν" (отрешение от тела, дабы хорошо мыслить). Ни один человек не мыслит правильно, пока он заключен в теле; свойственные ему от природы кровь, флегма и желчь ослепляют его, а чрезмерная дряблость или чрезмерное напряжение тянут в разные стороны, как это видно на примере епископа и меня. - - Разум есть наполовину чувство, и мера самого неба есть лишь мера теперешнего нашего аппетита и пищеварения. - - - - Но кто же из нас двоих в настоящем случае, по-вашему, более неправ?
- Вы, конечно, - сказала она, - взбудоражить целый дом в такую рань!
Глава XIV
- - Но она не знала, что я дал обет не бриться, пока не приеду в Париж, - - однако я терпеть не могу делать тайну из пустяков, - - эта осторожность прилична тем мелким душам, на которых (Lib. 13, De moribus divinis, cap. 24) строил свои вычисления Лессий, утверждая, что одна кубическая голландская миля достаточно просторна, - даже слишком просторна, - для восьмисот тысяч миллионов, если допустить, что таково самое большее число душ, которые могут быть осуждены (от грехопадения Адама) до скончания века.
На чем он основывал этот второй расчет - - если не на отеческой благости бога - я не знаю - - и еще больше затрудняюсь сказать, что творилось в голове у Франсиско Риверы, утверждавшего, будто для вмещения подобного числа требуется не меньше двухсот итальянских миль, помноженных на самих себя. - - Наверное, в своих выкладках он отправлялся от древнеримских душ, о которых читал в книгах, упустив из виду, что, благодаря постепенному истощению и упадку в течение восемнадцати веков, они неизбежно должны были сильно скрючиться и к тому времени, когда он писал, обратиться почти в ничто.
В эпоху Лессия, человека, по-видимому, более хладнокровного, они были совсем махонькие - - -
Нынче - они куда меньше - - -
А в ближайшую зиму мы обнаружим, что они еще больше уменьшились; словом, если мы будем и дальше двигаться от малого к меньшему и от меньшего к нулю, то я могу безоговорочно утверждать, что через полстолетия такого хода у нас вообще не останется душ; а так как дольше этого срока вера христианская едва ли просуществует, то вот вам и выгода: и те и другая износятся одновременно. - -
Слава тебе, Юпитер! слава всем прочим языческим богам и богиням! ибо тогда вы снова выйдете на сцену, ведя за собой и Приапа, - - вот веселое наступит время! - Но где я? в какую восхитительную суматоху собираюсь я кинуться? Я - - - я, дни которого уже сочтены, способный наслаждаться радостями будущего разве только в своей фантазии - - к тому же не в меру разыгравшейся! Успокойся же, глупышка, не мешай продолжать.
Глава XV
- - - Так как, повторяю, "я терпеть не могу делать тайну из пустяка", - - то я и поделился со своим почтарем, едва только мы съехали с булыжной мостовой; за это изъявление доверия он щелкнул бичом; коренная пустилась рысью, пристяжная чем-то средним между рысью и галопом, и так мы отплясали до Эйи-о-клоше, славившегося некогда гармоничнейшим в мире звоном колоколов; но мы проплясали через него без музыки, ибо колокола в этом городе (как, правду сказать, и повсюду во Франции) были сильно расстроены.
Итак, двигаясь со всей доступной для меня скоростью, из
Эйи-о-клоше я прибыл в Фликскур,
из Фликскура я прибыл в Пекиньи и
из Пекиньи я прибыл в Амьен,
город, относительно которого мне нечего вам сообщить сверх того, что я уже сообщил раньше - - а именно - что Жанетон ходила там в школу. -
Глава XVI
Во всем списке мелких неприятностей, которым случается надувать паруса путешественника, нет более надоедливой и изводящей, чем та, которую я собираюсь описать - и от которой (если только для ее предупреждения вы не посылаете вперед курьера, как это делают многие) нет спасенья, она заключается в том,
что, будь вы в счастливейшем расположении поспать - - хотя бы вы проезжали по прекраснейшей местности - по наилучшим дорогам - - и в покойнейшей в мире карете - - больше того, будь вы даже уверены, что могли бы проспать пятьдесят миль подряд, ни разу не открыв глаза - - - да что я говорю: если бы вам было доказано с такой же убедительностью, с какой вам может быть доказана какая-нибудь истина Эвклида, что, уснув, вы бы чувствовали себя во всех отношениях так же хорошо, как и бодрствуя, - - может быть, даже лучше, - - - все-таки неуклонно повторяющаяся на каждой станции плата прогонных - - необходимость засовывать с этой целью руку в карман, доставать оттуда и отсчитывать три ливра пятнадцать су (по одному су) кладут конец вашему благому намерению, - во всяком случае, вы не в состоянии его осуществить свыше шести миль (или свыше девяти, если едете полторы станции) - - хотя бы дело шло о спасении вашей души.
- Но я разделаюсь с ними, - сказал я, - заверну три ливра пятнадцать су в бумажку и буду всю дорогу держать их наготове, зажав в кулак. Теперь от меня потребуется всего лишь, - сказал я (расположившись соснуть), - спокойно опустить это в шляпу моего почтаря, ни слова ему не сказав. - Но тут недостает двух су на чай - - или попалась монета в двенадцать су Людовика XIV, которая не имеет хождения, - или с последней станции осталось долгу ливр и несколько лиаров, о которых мосье позабыл, эти пререкания (так как во сне невозможно спорить по-настоящему) вас будят, все-таки сладкий сон еще можно воротить, плоть еще может взять верх над духом и оправиться от этих ударов - но тут оказывается, о боже! что вы заплатили только за одну станцию - а проехали полторы; это заставляет вас вынуть справочник почтовых дорог, печать в котором такая мелкая, что поневоле приходится открыть глаза, тогда господин кюре угощает вас щепоткой табаку - - или бедный солдат показывает вам свою ногу - - или монах протягивает свою кружку - - или жрица водоема желает смочить ваши колеса - - они в этом не нуждаются - - но она клянется своим жреческим достоинством (возвращая вам ваше выражение), что смочить их необходимо. - - Таким образом, вам приходится рассуждать по всем этим вопросам или мысленно их обсуждать; ваши интеллектуальные способности от этого совсем проснулись - - попробуйте-ка теперь снова их усыпить, если можете.
Не будь одного из таких злоключений, я бы проехал, ничего не заметив, мимо конюшен Шантильи. - -
- - Но так как почтарь сначала высказал предположение, а потом стал утверждать мне прямо в лицо, что на монете в два су нет клейма, то я открыл глаза, чтобы самому удостовериться, - и, увидя клеймо так же ясно, как свой нос, - в гневе выскочил из кареты и увидел все в Шантильи в мрачном свете. - Я сделал пробу на расстоянии всего трех с половиной станций, но считаю это лучшим в мире стимулом быстрой езды; ведь поскольку в таком состоянии мало что кажется вам привлекательным, - у вас нет ничего или почти ничего, что бы вас останавливало; вот почему я проехал Сен-Дени, даже не повернув головы в сторону аббатства - -
- - Великолепие их сокровищницы! какой вздор! - - если не считать драгоценностей, которые, вдобавок, все фальшивые, я бы не дал трех су ни за одну вещь, которая там находится, кроме фонаря Иуды, - - да и за него дал бы только потому, что уже смеркается и он мог бы мне пригодиться.
Глава XVII
- Хлоп-хлоп - - хлоп-хлоп - - хлоп-хлоп - - так это Париж! - сказал я (все в том же мрачном расположении духа!), - - это Париж! - - гм! - - Париж! - воскликнул я, повторив это слово в третий раз - -
Первый, красивейший, блистательнейший. - -
Улицы, однако же, грязные.
Но вид его, я полагаю, лучше, чем запах - - хлоп-хлоп - хлоп-хлоп. - - Сколько шуму ты поднимаешь! - как будто этим добрым людям очень нужно знать, что некий бледнолицый мужчина, одетый в черное, имеет честь приехать в Париж в девять часов вечера с почтарем в буро-желтом кафтане с красными атласными обшлагами - хлоп, хлоп-хлоп, хлоп-хлоп, хлоп. - - Я бы желал, чтобы твой бич - -
- - Но таков уж дух твоей нации; хлопай же - хлопай.
Как? - - никто не уступает дороги? - - Но будь вы даже в школе учтивости, - - если стены загажены, - как бы вы поступили иначе?
Послушай, когда же здесь зажигают фонари? Что? - никогда в летние месяцы! - - А, это время салатов! - - Вот прелесть! салат и суп - - суп и салат - салат и суп, encore. -
- - Это слишком много для грешников.
Нет, я не могу вынести подобного варварства; какое право имеет этот беззастенчивый кучер говорить столько непристойностей этой сухопарой кляче? Разве ты не видишь, приятель, какие безобразно узкие здесь улицы, так что во всем Париже негде тачки повернуть? В величайшем городе мира не худо было бы оставить их чуть пошире; ну настолько, чтобы в каждой улице прохожий мог знать (хотя бы только для собственного удовлетворения), по которой стороне ее он идет.
Одна - две - три - четыре - пять - шесть - семь - восемь - девять - десять. - Десять кухмистерских! два десятка цирюльников! и все на пространстве трех минут езды! Можно подумать, повара всего мира, встретившись на большой веселой пирушке с цирюльниками, - столковались между собой и сказали: - Двинем все в Париж и там поселимся: французы любят хорошо покушать - - они все гурманы - - мы достигнем у них чинов; если их бог брюхо - - повара у них должны быть важными господами; поскольку же парик делает человека, а парикмахер делает парик - - ergo, сказали цирюльники, мы получим еще больше чести - мы будем выше всех вас, - мы будем, по крайней мере, capitouls - pardi! Мы все будем носить шпаги. - - И вот, готов поклясться (при свечах по крайней мере, - но на них положиться нельзя), они это делают по сей день.
Глава XVIII
Французов, конечно, плохо понимают - - - но их ли это вина, поскольку они объясняются неудовлетворительно и не говорят с той безукоризненной точностью и определенностью, которой мы бы ожидали по вопросу такой важности и вдобавок чрезвычайно для нас спорному, - - - или же вина падает всецело на нас, поскольку мы не всегда достаточно хорошо понимаем их язык, чтобы знать, куда они гнут, - - решать не буду; но для меня очевидно, что, утверждая: "Кто видел, Париж, тот все видел", они, должно быть, подразумевают людей, которые осматривали Париж при дневном свете.
Осматривать же его при свечах - я отказываюсь - - я уже говорил, что на свечи нельзя полагаться, и повторю это снова, не потому, что свет и тени при свечах слишком резки - краски смешиваются - пропадают красота и соответствие частей и т. д. …Все это неправда - но освещение это ненадежно в том смысле, что при наличии пятисот барских особняков, которые вам насчитают в Париже, - и - по самым скромным подсчетам - пятисот красивых вещей (ведь это значит считать только по одной красивой вещи на особняк), которые при свечах можно лучше всего "разглядеть, почувствовать, воспринять и понять" (это, в скобках замечу, цитата из Лили), - - вряд ли один человек из пятидесяти сможет как следует в них разобраться.
Ниже я не буду касаться французских подсчетов, я просто отмечу, что, согласно последней описи, произведенной в тысяча семьсот шестнадцатом году (а ведь позже имели место значительные приращения), Париж заключает в себе девятьсот улиц (а именно):
В части, называемой Сите, - пятьдесят три улицы.
В части Сен-Жак, или Бойни, - пятьдесят пять улиц.
В части Сент-Оппортюн - тридцать четыре улицы.
В части Лувр - двадцать пять улиц.
В части Пале-Рояль, или Сент-Оноре, - сорок девять улиц.
На Монмартре - сорок одна улица.
В части Сент-Эсташ - двадцать девять улиц.
В части Рынка - двадцать семь улиц.
В части Сен-Дени - пятьдесят пять улиц.
В части Сен-Мартен - пятьдесят четыре улицы.
В части Сен-Поль, или Мортеллери, - двадцать семь улиц.
В части Сент-Авуа, или Беррери, - девятнадцать улиц.
В части Маре, или Тампль, - пятьдесят две улицы.
В части Сент-Антуан - шестьдесят восемь улиц.
В части площадь Мобер - восемьдесят одна улица.
В части Сен-Бенуа - шестьдесят улиц.
В части Сент-Андре дез’Арк - пятьдесят одна улица.
В части Люксембург - шестьдесят две улицы.
И в части Сен-Жермен - пятьдесят пять улиц; по каждой из которых можно ходить; и вот, когда вы их хорошенько осмотрите при дневном свете со всем, что к ним принадлежит, - с воротами, мостами, площадями, статуями - - - - обойдете, кроме того, все приходские церкви, не пропустив, конечно, святого Роха и святого Сульпиция, - - - - и увенчаете все это посещением четырех дворцов, которые можно осматривать со статуями и картинами или без оных, как вам вздумается -
- - Тогда вы увидите - -
- - впрочем, продолжать мне незачем, потому что вы сами можете прочесть на портике Лувра следующие слова:
Нет на земле подобных нам! - и у кого
Есть, как у нас, Париж? - Эй-ли, эй-ля, го-го!
Французам свойственно веселое отношение к великому, вот все, что можно по этому поводу сказать.
Глава XIX
Слово веселое, встретившееся в конце предыдущей главы, приводит нам (то есть автору) на ум слово хандра, - - особенно если у нас есть что сказать о ней; не то чтобы в результате логического анализа - или в силу какой-нибудь выгоды или родственной близости оказалось больше оснований для связи между ними, чем между светом и тьмою или другими двумя нам более враждебными по природе противоположностями, - - - а просто такова уловка писателей для поддержания доброго согласия между словами, вроде того как политики поддерживают его между людьми, - не зная, когда именно им понадобится поставить их в определенные отношения друг к другу. - Такая минута теперь наступила, и для того, чтобы поставить мое слово на определенное место в моем сознании, я его здесь выписываю. -
Хандра
Покидая Шантильи, я объявил, что он - лучший в мире стимул быстрой езды; но я высказал это лишь в качестве предположения. Я и до сих пор продолжаю так думать, - но тогда у меня не было достаточно опыта относительно последствий, иначе я бы прибавил, что, поспешая туда с бешеной скоростью, вы этим только причините себе беспокойство, а посему я ныне отказываюсь от скачки раз и навсегда, от всего сердца предоставляя ее к услугам желающих. Она помешала мне переварить хороший ужин и вызвала желчную диарею, нагнавшую на меня то самочувствие, в котором я отправился в путь - - и в котором я буду теперь удирать на берега Гаронны.
- - Нет; - - не могу остановиться ни на минуту, чтобы описать вам характер этого народа - дух его - нравы - обычаи - законы - религию - образ правления - промышленность - торговлю - финансы, со всеми средствами и скрытыми источниками, которые их питают, - несмотря на то что я к этому вполне подготовлен, проведя среди французов три дня и две ночи и все это время ничем другим не занимаясь, как только собиранием сведений и размышлениями об этом предмете. - -
И все-таки - все-таки я должен уезжать - - дороги мощеные - станции короткие - дни длинные - сейчас всего только полдень - я поспею в Фонтенебло раньше короля. - -
- Разве он туда собирался? - Откуда же мне это знать…