Взгляд начальника конвоя упал на мелкие камни, разбросанные по обочине вдоль дороги. Он сразу же подозвал двух офицеров и, указывая на камни, приказал:
- Найдите мешки! Пусть эти собаки нагрузят их камнями, а потом взвалите им на спины и пусть несёт каждый двадцатый… нет… - начальник конвоя поскрёб затылок, - маловато будет…каждый десятый… а лучше каждый восьмой. Да, дайте нести камни каждому восьмому…
- Мухаррем бей, - раздался осторожный голос одного из офицеров, - они слишком истощены. Мешок с камнями нести здоровому человеку не под силу, а уж этим армянам…
- Эти собаки очень выносливые, - начальник конвоя усмехнулся, - пусть потрудятся. А то, только и делают, что бездельничают. Дайте им работу.
Снова раздались крики солдат. Людей начали строить по восемь человек в ряд. Вперёд, в первый ряд, выставляли самых выносливых на вид. В первый ряд попали все три сына Констандяна и…его жена. Сам он стоял в шестом ряду. Молчаливые слёзы медленно заструились по его глазам, когда его жену и сыновей вытолкали из колонны и погнали собирать камни.
Выбранных людей поставили вдоль дороги. Они стояли около часа, как и вся колонна, пока не подвезли мешки. Каждому из выбранных был вручён мешок. А затем, под бдительным взором самого начальника конвоя и окриками солдат, они встали на четвереньки и начали складывать в мешки камни.
Начальник конвоя постоянно перемещался возле них и кричал солдатам:
- Следите, чтоб мешки были полными…
Ещё два часа прошли. Мешки были наполнены камнями. Сразу за этим им приказали взвалить мешки на плечи. Но этот приказ оказалось мало кому под силу выполнить. Тогда в ход пошли кнуты. Солдаты заставляли людей помогать друг другу. Для этого понадобилось столько же времени, сколько ушло на собирание камней. Наконец, колонна тронулась в путь. Около полутора тысяч людей с каждым шагом отставали. Они шли сгорбленные под невыносимой тяжестью мешков. Они даже пот не могли вытереть, который ручьём лился с них. Стоило кому-нибудь из них остановиться чтобы передохнуть, как тут же следовали удары плетьми, заставляющие их двигаться дальше.
Из общей массы людей вышла женщина. Её лицо было изуродовано. Местами обгорелая кожа всё ещё не зажила. Но её глаза,…глаза горели ненавистным огнём. Прижимая к себе грудного ребёнка, женщина пошла в противоположную сторону. Солдаты, было, направились к ней, но начальник колонны махнул рукой, показывая, чтобы они не трогали её. Женщина подошла к матери, которая едва передвигала ноги под тяжестью камней. Взяв ребёнка в правую руку, левой она ухватилась за мешок…но почти сразу же раздался хриплый голос матери:
- Нет, Мириам. Уходи…
- Я помогу тебе, - Мириам никак не могла ухватить мешок одной рукой. Да и кому это было под силу. Но, несмотря на это, она не оставляла попыток. Солдаты, видя её безуспешные попытки, начали показывать на неё пальцем и смеяться. Но Мириам не сдавалась. Раз за разом она пыталась ухватить мешок. И каждый раз после такой попытки слышался глухой голос матери:
- Нет, доченька…пожалуйста уходи…оставь меня…
- Как мама…как? - шептала в ответ Мириам. - Как я могу уйти?
Несмотря на сильную истощённость, часть людей решила последовать примеру Мириам. И первым из них Констандян. Но его, как и остальных, тут же отогнали кнутами, не позволяя приблизиться к людям, несущим камни. Констандян, не переставая, плакал. Он шел, повернув голову назад, и каждый раз в появляющемся просвете колонны высматривал свою жену.
Мириам издала глухой стон, когда увидела, что горловина мешка врезалась в тело матери. С основания шеи потёкла струйка крови. Каждый шаг несчастной давался с немыслимым трудом. Дыхание у женщины начало прерываться. Она захрипела, но всё ещё шла. Лицо у женщины посинело от натуги.
- Да брось ты этот мешок, мама! - изо всех сил закричала Мириам.
Начальник конвоя, Мухаррем бей, следил за поведением Мириам и услышал её крик. Он указал одному из солдат на неё.
- Плохой пример. Убери женщину с ребёнком. А старухе скажи…если она сбросит мешок, мы убьём её дочь.
Солдат в точности выполнил приказ. Сказав всё, что нужно было, он оттащил Мириам в сторону, несмотря на яростное сопротивление с её стороны. Прошло несколько минут, в течение которых матерью Мириам было сделано всего два шага. Издав хрип, она упала на дорогу, придавленная тяжестью мешка.
- Посмотрите, - Мухаррем бей показал на неё рукой.
Солдаты тут же нагнулись, а затем перевернули тело женщины. Глаза были открыты. Взгляд остекленевший.
- Мертва, - коротко сообщили.
- Выбросить, - Мухаррем бей был явно доволен тем, какие плоды приносило его решение, - и подальше от дороги.
Сквозь слёзы по нему полоснул взгляд, переполненный ненавистью. Мириам отвели в общую колонну. Она пошла не оглядываясь. Лишь чуткий слух улавливал глухие стоны, а вслед за ними…глухие удары. Люди, один за другим, умирали, не в силах выдержать тяжести своей ноши.
То и дело из колонны забирали людей, которые относили трупы в сторону от дороги и там оставляли.
Ближе к середине дня, когда больше не осталось никого из тех, кто нёс мешки, начальник конвоя дал приказ сделать остановку. Люди, измученные и изнурённые, падали прямо на дороге, под палящими лучами солнца. Они были не в силах даже в тень отойти.
Мухаррем бей снова подозвал одного из офицеров.
- Сколько дней мы их не кормили? - спросил он.
- Три дня! - последовал ответ.
- Три дня? - удивился Мухаррем бей. - А выглядят так, как будто только поели. Подгоните-ка повозку с едой.
Сразу после его приказа появилась повозка, нагруженная хлебом. Начальник конвоя остановил её таким образом, чтобы все заключенные могли её видеть. Повозка постояла несколько минут перед голодными людьми, затем неожиданно стала разворачиваться.
Сотни рук потянулись в сторону повозки.
- Хлеба…дайте хлеба! - молили люди. - Пожалейте наших детей…они умирают от голода…пожалейте,… дайте хлеба!
Мухаррем бей усмехнулся.
- Конечно же, дадим, - пообещал он громким голосом, - обязательно дадим, но…только не сегодня…завтра дадим…а может и завтра не дадим…
- Хлеба…хлеба! - не переставали молить люди.
Повозка на их глазах развернулась и начала отъезжать. Несколько десятков человек из колонны, невзирая ни на что, бросились за ней следом. При этом они протягивали руки и шептали:
- Хлеба…хлеба…
По ним сразу открыли огонь. Солдаты стреляли в упор.
"Попытка бунта пресечена", - как выразился Мухаррем бей.
Оставшихся в живых отвели обратно в колонну. После этого снова последовал приказ:
"Двигаться!"
Пока людей поднимали, подъехала конная сотня солдат, возглавляемая офицером. Это было усиление, которое придали Мухаррем бею по его просьбе. До Алеппо оставалось совсем немного, но многие солдаты, не перенося палящую жару, попадали в госпиталя. Охрана постоянно сокращалась. Поэтому и была прислана ещё одна сотня.
Некоторые из колонны так и не смогли подняться. Они так и остались на земле. Они умерли от голода и лишений. Многие люди в колонне с завистью смотрели на лежащие мёртвые тела.
Один из новоприбывших солдат заметил эти взгляды. Он был потрясен ими. Живые завидовали мёртвым. Качая неопределённо головой, он занял место в цепочке, пуская лошадь медленным шагом.
Мириам, как ни странно, сразу заметила этого солдата. Её поразил взгляд турецкого солдата. Она увидела в его взгляде то, что не видела ни в ком, с момента выхода из Эрзерума - сострадание. Она нередко смотрела на него, хотя солдат не замечал её взглядов. Мириам наблюдала за его действиями постоянно. Он никого не бил. А если и поднимал кнут, то только для вида. Его удары проходились всегда мимо. У неё к нему сразу же возникло тёплое чувство.
"Не такой, как все остальные", - думала она, сжимая в объятиях дочь, которая время от время заливалась плачем. Ребёнок был голоден. Молока у неё не было. Да и откуда ему взяться, если четвёртый день шли без куска хлеба. Хорошо ещё воды давали иногда напиться. Глядя на солдата, Мириам думала о том, что, быть может, он согласится помочь принести молока для ребёнка.
Солдат тем временем и не подозревал, что вызывает такой интерес у женщины с обожжённым лицом. Он медленно ехал, погружённый в свои мысли. И изредка поднимал голову, слыша очередной окрик офицеров.
Солдат внезапно отвлёкся от своих мыслей. Сзади него послышался топот. Он сразу же повернул голову и…застыл, потрясённый увиденным.
Его лошадь наклала на дороге. Несколько человек стояли перед этой горкой лошадиного навоза. Больше того, они копошились в нём. Они вытаскивали из него семечки и тут же поедали их.
- Что вы делаете? - солдат был в ужасе от этого зрелища.
- Оставь их, - раздался голос Мухаррем бея. Он подъехал к солдату, довольно улыбаясь, - пусть едят лошадиное дерьмо. Так и они насытятся, и дороги останутся чистыми.
- Может хлеба дать? - осторожно спросил солдат.
- Ещё чего? Эти собаки и так разжирели на нашей доброте…
Когда Мухаррем бей отъехал, солдат пустил коня рысью, чтобы отъехать подальше от этого места. После этого он не раз замечал, как за лошадьми солдат бредут голодные люди, в ожидании момента, когда появится долгожданная еда. Он видел, как люди срывали траву с дороги и пихали её себе в рот.
- Да что же это происходит? - су глубокой горечью, тихо шептал этот солдат.
Шаг за шагом колонна двигалась к Алеппо. Шаг за шагом обессиленные люди падали, не в силах идти дальше. Часто их оттаскивали от дороги и убивали. А иногда и патронов на них жалели, оставляя их умирать медленной смертью.
Наступали сумерки, когда первые заключённые вступили в деревню, что находилась близ города Соуч. Колонну погнали к окраине и только там дали возможность устроиться на ночёвку.
Их изолировали сильной охраной от местных жителей, лишая возможности получить хоть какую-то помощь.
Мириам в темноте, которую едва освещал лунный свет, устроилась у стены полуразвалившегося сарая. Она убаюкивала ребёнка, пытаясь унять надрывный плач девочки. Но ничего не получалось. Ребёнок кричал не переставая. Дочь просила…она умаляла свою мать дать немного молока. Но молока не было. И ребёнок никак не успокаивался. Мириам охватила сильная тревога. Ребёнок посинел. Страшный признак. Мириам осознала, что теряет свою дочь. Ещё немного и она умрёт,…её необходимо было срочно покормить. Время не было совсем.
- Задушить её? - раздался рядом с ней тихий голос отца.
И отец и дочь не замечали турецкого солдата, который остановился как вкопанный, услышав слова Констандяна.
Констандян опустился на колени перед дочерью и протянул руки.
- Я больше не могу смотреть на её страдания, - горестно произнёс он, - дай я задушу её. Дай её мне, Мириам.
- Отец, - тихо произнесла Мириам. Она взяла его за руку одной рукой, второй по-прежнему пытаясь успокоить дочь.
Констандян уткнулся ей в ноги и зарыдал.
- Прости меня…прости…прости, Мириам…я не смог…не смог….мне было страшно…я не смог даже тогда…когда стреляли в моих внуков…не смог… когда моя жена и сыновья остались умирать на дороге…не смог…они страдали а…я, я бросил их…всех бросил…потому что боялся умереть…я не смог защитить свою семью…не смог… как я смогу жить, Мириам…как?
Плечи Констандяна сотрясались от рыданий. Вся его душа изливалась в этих непрекращающихся слезах. Мириам гладила его по голове, пытаясь успокоить.
- Отец…помоги мне, - неожиданно попросила Мириам.
- Я сделаю всё…всё, что ты скажешь, - Констандян попытался взять себя в руки и начал вытирать всё ещё капающие слёзы.
- Всё?
Слабый лунный свет осветил глаза Мириам. В них светилась …вера…вера и самоотверженность. Констандян был потрясён и не понимал этого взгляда, пока не услышал слова свои дочери.
- Помоги мне накормить дочь!
- Но как? Как? - прошептал в смятении Констандян. - Откуда мне взять молока? Везде охрана. Я не успею сделать и нескольких шагов…как меня убьют!
Вместо ответа, Мириам протянула ему правую руку.
- Мой ребёнок умрёт, если я его не накормлю. Её жизнь дороже моей. Помоги, отец…
- Что? Что? - закричал Констандян.
Сразу после этого раздались окрики солдат, приказывающих замолчать.
Ребёнок продолжал надрывно плакать. Мириам с нежностью поцеловала её в лоб и снова протянула отцу правую руку.
- Вскрой мои вены. Я накормлю её кровью.
- Нет, Мириам, нет…
- Отец…ты обещал помочь мне…
- Я не буду тебя убивать, нет, - с неожиданной твёрдостью ответил Констандян, - ты не выдержишь этого. Ты умрёшь, если я это сделаю,…пусть лучше моя кровь прольётся.
- Нет! - в голосе Мириам прозвучала непоколебимая твёрдость. - Сделай, отец или я снова назову тебя трусом.
- Мириам, - Констандян прижался губами к её руками, - но как? Как? У меня нет ножа…нет ничего острого…как я это сделаю?
- Зубами отец.
- Зубами?
- Не медли, иначе она умрёт.
- Как ты скажешь, так и будет…так и будет… - в следующее мгновение Констандян вцепился зубами в протянутую руку дочери. Мириам издала стон, но тут же сжала зубы. Через несколько мгновений она с глубоким облегчением прижала кровоточащую руку к губам дочери. Всё ещё всхлипывая, девочка прижалась губками к материнской руке.
- Спасибо, отец, - прошептала Мириам, с любовью глядя на дочку, которая с таким упоением сосала материнскую кровь.
- Мириам! - Констандян сел рядом с ней и обнял, как когда-то в детстве. - Мириам, дочь моя. Я остался совсем один…совсем один. Но ничего…и мне недолго осталось…скоро я приду к вам…и может тогда мы сможем снова собраться вместе…
- Конечно, отец, конечно, - Мириам положила голову ему на плечо и закрыла глаза, - мы послушаем, как ты ругаешь маму…и как она в ответ незаметно строит тебе гримасы…
- А я ведь не знал, что она так делает…не знал…я никогда больше этого не увижу!
- Отец?
- Что, моя Мириам?
- Ты спасёшь мою дочь?
- Если это будет в моих силах, Мириам…
- Только дойди с ней до Алеппо. Там отдай её в какой-нибудь приют. Только так девочка выживет…
- Хорошо, Мириам. Хорошо. Всё будет хорошо…всё будет, как ты скажешь…
- И не забудь…отец, - Мириам уже с трудом давались слова. Глаза поневоле слипались. Неудержимо тянуло ко сну. - Не забудь…сказать…что это…дочь…Кес…Арута…он найдёт её…обязательно…найдёт. Скажи…дочь…Кес …Арута…
- Скажу, Мириам…
- Обещай…что спасёшь…
- Мириам!
- Поклянись…мне…что моя…дочь…будет…жить…
- Я тебе клянусь! - раздался возле них голос.
Ни отец, ни умирающая Мириам, не могли понять, кому принадлежит дружеский голос. Рядом с ними появилась тень, а потом оба увидели, как перед Мириам на колени опустился солдат их охраны. О, Мириам сразу узнала его. Это был тот самый солдат.
- Ты жена Кес Арута? - тихо спросил он. - А у тебя в руках его дочь?
- Да… - только и могла выговорить Мириам. Полураскрытые глаза смотрели на солдата.
- Жизнью своей клянусь тебе, что доставлю ребёнка его отцу!
Мириам дотронулась до его руки.
- Я верю… тебе… в твоих…глазах была…боль… - мелькнул счастливый луч в глазах Мириам, а в следующее мгновенье её глаза закрылись. Констандян беззвучно плача, забрал ребёнка в свои руки.
- Подожди меня, - только и сказал солдат Констандяну.
Солдат сразу направился к офицерской палатке. Там все веселились. Кашлянув, солдат обратился к одному из офицеров.
- Там женщина умерла. Ребёнок грудной остался, да и старик с ним, уже издыхает, собака. Отведу обоих подальше и пристрелю. Заодно заставлю старика тело дочери забрать.
Эти слова услышал Мухаррем бей. С довольным лицом он похвалил солдата.
- Молодец! Можешь завтра отдыхать весь день. Выбери себе какую-нибудь армянку и веселись целый день. Потом нас нагонишь.
Солдат кивком поблагодарил начальника конвоя и, попросив разрешения, ушёл. Прихватив с собой немного еды, он отправился обратно. Констандян убаюкивал ребёнка в руках. К его плечу привалилось тело Мириам. Солдат снова опустился перед ней на колени и взял её руку. Пульса не было. Мириам была мертва.
- Я скоро вернусь, а ты пока поешь, - солдат протянул свёрток Констандяну. Тот в ответ отрицательно покачал головой.
- Возьми, прошу тебя. Тебе понадобятся силы…ешь. Я скоро.
Солдат ушёл. Констандян, глядя на лежащую в руках внучку, раскрыл свёрток. В нём лежал хлеб и немного мяса. Желудок отказывался принимать пищу, но Констандян заставил себя съесть содержимое. Вскоре вернулся солдат. Кроме винтовки в руках у него была лопата.
- Дай мне девочку, а сам возьми дочь, - так же тихо, как и раньше, сказал он.
Констандян молча передал ребёнка, а в следующую минуту взял на руки тело своей дочери и последовал за солдатом. Солдат вывел его за территорию охранения и повёл в сторону опушки леса, видневшегося недалеко от них. Они шли до тех пор, пока лагерь не скрылся из глаз. Увидев, что они отошли достаточно, солдат остановился и осмотрелся. Шагах в двадцати стояло огромное дерево. Солдат направился туда. Констандян пошёл за ним следом. У дерева солдат остановился и повернулся к Констандяну.
- Положи дочь!
Тот повиновался. Нагнувшись, он бережно положил Мириам возле дерева. Солдат передал ему внучку. Констандян взял её на руки. Сразу после этого солдат бросил винтовку, снял с себя верхнюю часть формы и взялся за лопату.
- Где вы жили? - тихо спросил у Констандяна солдат.
- В Эрзеруме! - так же тихо выдавил из себя Констандян.
- Похороним её так, чтобы она могла смотреть туда, где находится её дом.
Вслед за этими словами солдат начал копать могилу. Два часа он, не переставая, копал и копал. Закончив, он взял Мириам и с ней вместе опустился в могилу. Солдат бережно уложил её, и немного постояв над её телом, выбрался из могилы. Констандян стоял на краю могилы, пока солдат забрасывал её землёй. Слёз у него больше не было. Солдат не прекращал трудиться. Соорудив над ней бугор, солдат срезал несколько толстых веток и, достав из кармана верёвку, начал их перевязывать. Соорудив крест, он воткнул его у края могилы. Солнце уже поднималось с востока, когда он закончил. Солдат подошёл к винтовке и снял с неё штык. Затем подошёл к дереву и начал что-то вырезать. Закончив, он встал на колени, лицом к востоку и начал молиться. Констандян подошёл к дереву и прочитал надпись, сделанную на турецком языке.
"Во имя аллаха, не оскверняйте эту могилу!
"Здесь лежит прекраснейшая из женщин"
"И достойнейшая из матерей"
Закончив молиться, солдат поднялся и подошёл к Констандяну.
- Запомни это место, - сказал он, указывая на могилу, а потом, поднимая руку кверху, добавил: - Это дерево твоей дочери.
- Дерево Мириам, - тихо произнёс Констандян.
- Пора идти. Времени у меня немного. Надо будет возвращаться.
- Кто ты, солдат? - Констандян задал этот вопрос, с глубокой благодарностью глядя ему в глаза.
- Какое это имеет значение. Для вас я всегда буду оставаться тем, кого вы с ненавистью называете "Турок".
Вскинув винтовку за плечо, солдат взял у него из рук ребёнка и, повернувшись, зашагал в сторону деревни.