Во дворе стояли выстроенные в ряд рекламные щиты со свеженаклеенными красно-желтыми афишами театра "Палас". Пол сделал то же, что делали другие: подошел к одному из щитов, поднял его на плечи и двинулся обратно к воротам. За воротами вся шеренга перестроилась, и Пол поплелся за Джерри Ишаком.
Весь день напролет это шествие, извиваясь, ползло по наиболее оживленным кварталам города. Тяжелые щиты проявляли упорную тенденцию дубасить по спине тех, кто их нес. Но к пяти часам они вернулись на Дьюкс-роу, где каждый получил по два шиллинга и девять пенсов за свой труд. Когда Пол и Джерри вышли из ворот, последний заметил:
- Теперь можно и подкормиться. - И, радостно улыбаясь, потащил Пола в ближайшую столовку.
Всю эту неделю изо дня в день Пол носил щиты с афишами. Это была унизительная работа - для того чтобы сандвичмены привлекали больше внимания, им полагалось надевать на себя что-нибудь старомодное и дурацкое: однажды Пола, как, впрочем, и других, отправили "на прогулку" в измятых цилиндрах. Около полудня, шествуя по Уэйр-стрит, он заметил идущую навстречу Нэнси Уилсон, одну из продавщиц в "Бонанзе"… Он быстро опустил голову, но она успела его узнать; недоумение и ужас отразились на ее лице.
Полу было все равно. На деньги, которые ему платили, он кое-как существовал: девять пенсов шли в уплату за ночлег, остаток расходовался на покупку съестных припасов. Поскольку пища, приготовленная на кухне в ночлежке, обходилась дешевле, Пол, по совету Джерри, купил у хозяина заведения подержанную сковородку. Самое дешевое мясо, если поджарить его с луком, право же, служило сытным ужином.
Ночлежка давала пристанище людям отверженным, беззащитным, выходцам из трущоб Уортли. Ни один из них не имел постоянной работы, даже наиболее "преуспевающие" находились в полной зависимости от случайного заработка. Придет по каналу караван барж для загрузки, решит городское управление проложить новую сточную трубу или пурга наметет груды снега на мостовых - вот, как говорил Джерри, они и сыты. Некоторые занимались и вовсе странным ремеслом. Тряпичники, например, или "бутылки-банки" и помоечники - молчаливые фигуры в вонючих отрепьях, которые, согнувшись в три погибели и уставясь в землю, рыщут по всем помойкам города в надежде обнаружить бесценное сокровище - бутылку, чашку, выброшенную за ненадобностью, или ржавый металлический брусок. Чудную компанию составляли и уличные актеры. Был среди них акробат, который на потеху обитателей ночлежки ел сосиски, зажав их между пальцами ног; или злобный старикашка "слепой скрипач" - этот каждый вечер, сняв синие очки и поставив в угол палку, которой он, надрывая сердце прохожим, ощупывал дорогу на улице, ложился на койку и с удовольствием погружался в чтение "Курьера"; и еще вокалист, развлекавший своим пением очереди у театров, пылкий дублинец, для которого не существовало лучшего ужина, чем горячая "картоха" с селедкой. И, наконец, там обитали калеки - безногий человек, передвигавшийся на руках, симулянт-паралитик - болезненный юнец, который спекулировал на своих открытых язвах. Многие из них были испорчены до мозга костей, другие - тяжело больны. Скученные в низком, плохо проветривавшемся помещении, в лохмотьях, немытые, они храпели, вскрикивали во сне, распространяли зловоние, в кромешной тьме мешавшееся с едким смрадом отхожего места.
И как же быстро гибельная атмосфера ночлежки заразила Пола, озлобила, ввергла в отчаяние! Ему уже казалось, что он никогда не раскроет тайны; все больше томимый бездействием, он стал мечтать о решительном поступке, который раз и навсегда порвет узы, его опутавшие. Гнет несправедливости вконец истерзал его юную душу. Ночи напролет он проводил без сна, в тяжком раздумье. Горесть его возрастала день ото дня, заставляя все чаще возвращаться мыслями к тому, кто обрек на страдания его отца, - Мэтью Спротту.
В конце недели "Лэйнзская рекламная компания" перестала посылать на улицы сандвичменов. Выйдя со двора, Пол взглянул на Джерри; тот в ответ лишь передернул костлявыми плечами.
- Они часто отказываются от наших услуг и просто расклеивают афиши. Ладно, попытаем счастья на вокзале.
Они вдвоем отправились на вокзал и в течение двух дней украдкой от носильщиков, не допускавших такого нарушения своих прав, носили багаж пассажиров. Гроши, полученные на чай, помогли Полу продержаться до субботы. Вечером этого дня, когда они входили в ночлежку, Джерри вдруг остановился и показал ему на какого-то человека - высокого, мускулистого, лет так сорока, с бледным узким лицом, маленькими глазами и небритым подбородком. Он был в коричневом костюме и котелке; темный длинный шарф болтался у него на шее.
- А вот, приятель, изволь! - воскликнул Джерри, впрочем, понизив голос. - Это Кэслз… Да смотри не больно-то ему доверяйся.
Глава XXIV
В тот же вечер в маленькой комнатке с окном во двор, снятой Кэслзом на соседней улице, Пол встретился с тем, кого так страстно ждал. Джерри оказался прав. Этот человек был образован и несомненно умен. В его внешности было что-то от юриста - длинная тощая физиономия клерка, мертвые глаза с желтоватыми белками, холодный взгляд человека, составившего на своем веку немало хитроумных исков. Но кем бы он ни был или мог быть в свое время, теперь - это не подлежало сомнению - он опустился на самое дно.
- Вы хотите узнать обо мне, - заметил он, так внезапно прочитав мысли Пола, что тот вспыхнул. - Не надо. Я более не существую. - Его мертвые глаза ничего не выражали, но бледные губы сложились будто для презрительного вопроса. - Чего вы от меня хотите?
Скова молчание. Все еще ни слова не говоря и не сводя с него глаз, Пол протянул ему свернутый клочок бумаги, полученный от Прасти. Кэслз его развернул, небрежно пробежал глазами и с каким-то горьким безразличием отдал обратно.
- Так вот что привело вас сюда!
- Кто послал мне это письмо? Может быть… Может быть, мой отец?
Пауза, короткая, но насыщенная ожиданием.
- Что ж, это не исключено, - вяло ответил Кэслз.
- Значит, значит… Вы его видели?
- Возможно.
- В Каменной Степи?
- Да, в этом проклятом месте… Наши камеры были рядом. Мы перестукивались по ночам… если его не отправляли в одиночку.
Пол прижал ладонь к своему пылающему лбу.
- Как он? - Этот вопрос прозвучал точно вздох.
- Плохо. - Кэслз вынул из кармана кисет, оторвал листик рисовой бумаги и одной рукой скрутил себе папиросу. - Хуже быть не может.
Как ни храбрился Пол, стон, похожий на рыдание, вырвался из его груди.
- Неужто вам нечего мне сказать? Неужто нет для меня даже проблеска надежды?
- Надежда не живет в Каменной Степи.
Сердце Пола стучало так, что уши его полнились звоном, похоронным звоном. Нет, должно же что-то таиться за непостижимой, зловещей необщительностью этого человека. Он кусал губы до боли.
- Зачем же мне надо было разыскивать вас?
- Ваш старик знал, что я выхожу на свободу. И полагал, что нам надо встретиться. Он сунул мне эту чушь.
Пол взял пачечку бумаг, которую тот ему подал, - помятые клочки, испещренные карандашными каракулями. Но по мере того как он читал и перечитывал неразборчивые строки, пыл его пропадал. Это были лишь стоны, доносившиеся из мрака, без конца повторявшиеся протесты и сетования, свидетельство страданий, ножом вонзавшееся в сердце, и никаких новых данных, ничего, представлявшего собою реальную ценность. В полном унынии он поднял глаза на Кэслза, за все это время не утратившего своей холодной невозмутимости.
- Так, значит, вы ничем не можете помочь мне?
- Зависит от того, какой помощи вы от меня ждете, - неторопливо ответил Кэслз, затягиваясь папиросой.
- Вы знаете, чего я хочу! - страстно выкрикнул Пол. - Спасти несчастного, который заживо погребен вот уже пятнадцать лет.
- Из этой могилы не встают.
Вне себя Пол закричал:
- Я вытащу его оттуда! Он не виновен… и я это докажу… Я найду настоящего убийцу.
- Никогда. - Голос Кэслза звучал высокомерно. - После пятнадцати лет у вас нет ни малейшего шанса. Настоящий убийца может быть за тысячи миль отсюда. Может жить под другим именем, с новыми документами или умереть. Это безнадежно.
Он дожидался, пока смысл его слов дойдет до Пола, не сводя с него своих желтых глаз, внезапно подернувшихся туманной дымкой.
- Почему вы не идете по следам реального убийцы… того, кто загубил Мэфри?
- Кого вы имеете в виду?
- Я говорю о человеке, который был его обвинителем.
Пол вскочил, как ужаленный. Задыхаясь, выдавил из себя:
- Бога ради, кто вы такой?..
Настала мучительная пауза. Медленно, безразлично - безразличие все время было его маской - тот, другой, ответил:
- Я не таюсь. Я был осужден за растрату. По крайней мере с этого началось. Я нуждался только в минимальной снисходительности… в малой толике времени, чтобы собрать и вернуть деньги. Я молил о ней… во время слушания дела. И что же? Меня приговорили к семи годам каторжных работ.
Оба долго молчали. Затем Кэслз продолжал:
- Как видите, мы с вами одной веревочкой свиты. Вот почему, наверно, Мэфри и подумал, что нам надо встретиться. Своим несчастьем мы обязаны одному и тому же человеку. Но мы так мягкосердечны, что ничего не предпринимаем.
- А что мы должны предпринять?! - в отчаянии воскликнул Пол.
Он уронил голову на руки, не в силах дольше нести бремя безнадежности. Но ровный голос продолжал:
- Вы никогда не встречали этого джентльмена?
- Нет.
Кэслз коротко рассмеялся.
- Мы с вами, можно сказать, на дне, но и кошке не возбраняется смотреть на короля. - Странный огонек блеснул в его затуманенных зрачках. - Вам надо немного собраться с духом. И я смогу предложить вам неплохое развлечение.
- Развлечение?
- Почему бы и не развлечься? Вы, верно, не читаете газет, иначе вы бы знали, что вот уже десять дней в нашем городе разыгрывается гала-представление… с участием двух знаменитых актеров. О, они постоянно играют в Уортли, но это их коронный номер. И ко всему еще - вход бесплатный.
По мере того как он говорил, в голосе его появилось нечто такое, от чего у Пола кровь застыла в жилах. Кэслз умолк. Пол ждал.
- Здесь идет выездная сессия суда. Лорд Омэн - председатель, сэр Мэтью Спротт - прокурор… Не хотите ли взглянуть на них?
Ни слова не отвечая, Пол в упор смотрел на Кэслза.
- Очень удобный случай… Последний день процесса. - По-прежнему мертвенно-спокойный, Кэслз явно насмехался над ним. - Думаю, вы не откажетесь пойти со мной туда завтра днем, посмотреть, как они это делают.
- Что делают?
- Вы не знаете? - воскликнул Кэслз, искусно разыгрывая удивление. - Бросьте! И еще заметьте себе, что на этот раз будет не так интересно. Всего только несчастная маленькая проститутка, пырнувшая ножом своего любовника… Тем не менее… черная шапочка всегда производит впечатление… Красивый головной убор… и не выходит из моды.
- Нет, не пойду! - страстно выкрикнул Пол.
На лице Кэслза появилось жесткое выражение. Казалось, он насквозь просверлит Пола своим желтым взглядом.
- Боитесь?
- Нет… Не вижу, зачем мне туда идти.
- Я же говорю, что боитесь. - Холодные колючие слова стали часты, как барабанная дробь. - Я сначала подумал, что вы мужественный человек. Но, видно, ошибся. Вы сказали, что хотите играть в открытую. Неужто вы не понимаете, что в наши дни есть два сорта людей? Одни, которые берут то, что хотят взять. И другие, которые этого не делают.
Ноздри его раздувались, на лице проступила мертвенная бледность.
- Как вы полагаете, что мы с вами, собственно, затеваем? Игру шутки ради? Я знаю, против чего вы восстаете! Но в то же время вы готовы распластаться перед ними. А нельзя быть одновременно и зайцем и охотником. Ну да ладно! Если вы отвергаете мою помощь, идите своей дорогой. А я пойду своей.
Голос его дрогнул, он поднялся и швырнул окурок в нетопленый камин. Пол не сводил с него глаз, уязвленный, взбудораженный, терзаемый нерешительностью. Слово "помощь", сорвавшееся с губ Кэслза, положило конец его сомнениям. Темно и непонятно, в чем будет заключаться помощь, но она ему предложена, и он не вправе ее отклонить.
- Я пойду, - сказал он. - В котором часу мы встретимся?
- Нет, - Кэслз покачал головой. - Не стоит притворяться. Разговор окончен.
- В котором часу мы встретимся? - повторил Пол.
Кэслз неторопливо обернулся к нему, застегивая пиджак.
- Вы вправду решились? - Он испытующе посмотрел прямо в лицо Пола. - Хорошо. Возле суда. В два часа. Завтра.
Он распахнул дверь, пропуская Пола вперед.
Глава XXV
На следующий день - он был дождливым и хмурым - Пол в условленный час встретился с бывшим каторжником. Суд помещался в величественном здании из серого камня в стиле Палладио, с лепными колоннами, поддерживающими высокий портик. У входа, в центральной нише, стояла мраморная фигура с завязанными глазами, держащая в руках весы правосудия.
Кэслз, на этот раз чисто выбритый и вполне прилично одетый - в коричневом костюме, белом воротничке и черном галстуке, - видимо, знал здесь все ходы и выходы. Он провел Пола под боковой аркой, затем вверх по широкой лестнице к массивной двери красного дерева; полисмен, стоявший возле нее, приложил палец к губам, призывая соблюдать тишину, и впустил их на узкий балкон для публики, где они не без труда протиснулись к двум свободным местам.
Сверху битком набитый зал был виден как на ладони. Судья в мантии на своем возвышении, слева от него - присяжные, справа - место для свидетелей, скамьи для судейских, заполненные господами в париках и мантиях, и посредине - скамья подсудимых, возле которой меж двух надзирательниц стояла молодая женщина в дешевой ноттингемской шали. Вся эта картина, темная и серая, предстала Полу ослепляющим видением. Схватившись за перила балкона, он весь подался вперед, устремив жадный взгляд на лорда Омэна. Его лордство был уже в летах, ростом выше среднего и слегка сутулый - казалось, он согнулся под бременем почестей. Его надменное лицо цвета портвейна, оттененное снежной белизной горностая, было исполнено неумолимой суровости. По обе стороны носа, смахивавшего на клюз, тяжелые щеки свисали, как бульдожьи баки. Глаза, хоть и по-старчески тусклые, грозно смотрели из-под кустистых бровей.
Кто-то тронул Пола за руку, и он обернулся. Кэслз указывал ему на плотного человека, который поднялся с места и теперь стоял лицом к судьям.
- Лордом Омэном особенно интересоваться не стоит: он давно впал в детство, - донеслось до слуха Пола. - Вон там, видите, приготовился говорить… ваш настоящий друг… Спротт.
У Пола на лбу выступили капли пота, когда он взглянул в указанном направлении и увидел прокурора в завитом парике и зловещей черной мантии. Даже в тусклом свете судебного зала было видно, как чисто выбриты его упругие щеки и округлый подбородок. Он выпятил свои подвижные губы, метнул пронзительный взгляд в публику, точно актер, изучающий свою аудиторию, выдержал надлежащую паузу и, обратившись наконец к присяжным, кратко и точно резюмировал суть разбиравшегося дела.
Факты, которыми он располагал, были грязны, жалки и очень несложны. Обвиняемая - уличная женщина, проститутка последнего разряда. С семнадцати лет - теперь ей было двадцать четыре - она занималась своим ремеслом в беднейших кварталах города. У нее, как полагается, имелся "покровитель", мужчина, который "наблюдал" за нею на улице, жил с нею на ее порочный и скудный заработок, безбожно ее эксплуатировал и нередко зверски избивал. Однажды ночью, без всякого повода, в припадке пьяной и внезапной ненависти она всадила в него кухонный нож и тут же, правда неудачно, попыталась зарезаться сама.
Казалось бы, эта несложная история не нуждалась в уточнениях, однако Спротт подробнейшим образом остановился на всех ее сторонах, на всех убогих драматических деталях, энергично внушая присяжным, что даже мысль о смягчающих обстоятельствах не должна приходить им на ум при вынесении вердикта. Если обвиняемая с заранее обдуманным намерением отправила на тот свет своего любовника, значит, она виновна в убийстве. Полу казалось, что Спротт, в своей как будто бы честной и беспристрастной речи, старается мобилизовать все свои интеллектуальные силы на то, чтобы ни один из фактов, им изложенных, не мог быть повернут в пользу обвиняемой.
Спротт закончил речь эффектным драматическим жестом и среди мертвой тишины опустился на свое место.
- Смотрите на него хорошенько. - Хриплый голос Кэслза понизился до шепота. - Вот так же он доконал и Мэфри.
Но и без этого напоминания на Пола, впившегося взглядом в Спротта, нахлынула волна такого неистово буйного чувства, что голова у него закружилась. В прошлом ему случалось испытывать приступы инстинктивного отвращения: существуют натуры взаимно антагонистические, вражда вспыхивает в них с первого же взгляда. Но чувство, которое сейчас владело Полом, не шло ни в какое сравнение с будничным чувством антипатии. Темная, роковая ненависть вставала из глубин его существа. Он представлял себе, что этот человек говорил об его отце, представлял себе беспощадный, неумолимый допрос, которому он его подверг. Конечно, постоянное соприкосновение с преступниками неизбежно вскармливает презрение, а привычка притупляет даже тонко развитую чувствительность. Тем не менее этот представитель власти облекся в панцирь такой непроницаемости, что ничего человеческого в нем уже не осталось. В груди Пола закипела неутолимая жажда мести.
Внезапно воцарилась тишина. Судья закончил свое резюме. Шаркая ногами, удалились присяжные. Зал быстро опустел.
- Четыре часа, - заметил Кэслз, поджимая свои бледные губы. - Самое время для них пить чай.
- Как вы можете…
Тот в ответ лишь передернул плечами с циническим безразличием.
- Так ведь это же их каждодневная работа… Фирма Омэн и Спротт. Интересно, скольких эти двое прикончили за пятнадцать лет? Может быть, выйдем?
- Нет, - сквозь зубы процедил Пол и отвернулся.
Его сосед слева, с видом завсегдатая, поедал сандвичи из бумажного кулечка - маленький человек со впалой грудью и жидкими волосенками, зализанными на желтой, как воск, голове. Он доверительно обратился к Полу:
- Вы оба немножко опоздали и пропустили самое занятное. Спротт был очень неплох в своей заключительной речи, но надо вам было его слышать утром. Ну и дал он ей жару! Рылся в самой страшной грязи, поднял всю муть со дна… Она чуть не разрыдалась. Гул прошел по залу. Я даю присяжным еще десять минут. Они ее вздернут, как пить дать. Видели их старшину? Бьюсь об заклад, что жена ему спуску не дает и просьбы о снисхождении не воспоследует. Занятно, а? Куда там футбольный матч!
"Неужели они все такие?" - думал Пол. Жара на балконе вызывала у него тошноту. Но тут вернулись присяжные и вместе с ними весь состав суда.
- Виновна!