Кошон. Ты осудила себя своими собственными устами. Мы стремились к твоему спасению, даже рискуя сами впасть в грех; мы снова и снова отворяли перед тобой двери, а ты захлопывала их перед лицом нашим и перед лицом самого Господа. Как смеешь ты притязать, будто находишься в состоянии благодати?
Жанна. Если нет, пусть Господь мне его ниспошлет, если да, пусть Он мне его сохранит.
Ладвеню. Это превосходный ответ, ваше преосвященство.
Курсель. Может быть, на тебя снизошла благодать, когда ты украла лошадь епископа?
Кошон (поднимаясь, в ярости). Черт бы побрал эту лошадь епископа! Мы должны рассудить дело о ереси, но стоит нам подойти к самой его сути, как нас отводят в сторону идиоты, которые не видят дальше лошадиного хвоста. (Дрожа от ярости, заставляет себя сесть.)
Инквизитор. Господа, господа! Цепляясь за мелочи, вы, не ведая того, становитесь защитниками Девы. Неудивительно, что его преосвященство потерял терпение… Что скажет прокурор?
Д’Эстивэ. Я почтительно позволю себе указать на сугубую важность двух страшных и богопротивных грехов, которых она и сама не отрицает. Во-первых, она общается со злым духом и потому является ведьмой. Во-вторых, она носит мужское платье, что непристойно и противоестественно; несмотря на все ваши уговоры, она не хочет сменить одежду, даже чтобы причаститься.
Жанна. Разве святая Екатерина – злой дух? А святая Маргарита? Или архангел Михаил?
Курсель. Почем ты знаешь, что дух, который являлся тебе, был архангелом? Разве он не являлся тебе нагим?
Жанна. Вы думаете, Богу не на что купить ему одежду?
Заседатели не в силах сдержать улыбок.
Ладвеню. Хорошо сказано, Жанна.
Инквизитор. Злой дух не настолько глуп, чтобы явиться молодой девушке в непотребном виде и тем себя выдать. Церковь говорит тебе, Жанна: эти духи были демонами – они хотели погубить твою душу. Признаешь ли ты слово церкви твоей?
Жанна. Я признаю слово посланцев Божьих.
Кошон. Несчастная, я снова спрашиваю: сознаешь ли ты, что говоришь?
Инквизитор. Напрасно вы боретесь за ее душу, ваше преосвященство: она сама отказывается от своего спасения. Перейдем к вопросу о мужской одежде. В последний раз: снимешь ты этот бесстыдный наряд и станешь одеваться, как подобает твоему полу?
Жанна. Не стану.
Д’Эстивэ. Это грех неповиновения, ваше преосвященство.
Жанна. Но голоса говорят мне, чтобы я одевалась как солдат.
Ладвеню. Жанна, Жанна, разве это не доказывает, что голоса твои – голоса злых духов? Да разве ангел Господень может дать такой бесстыдный совет?
Жанна. Ну конечно, это же говорит здравый смысл. Я была солдатом и жила среди солдат. Теперь я в плену, и меня стерегут солдаты. Если бы я одевалась как женщина, они бы и думали обо мне, как о женщине, и тогда что бы со мной стало? А когда я одеваюсь как солдат, они и видят во мне только солдата, и я могу жить с ними бок о бок, как жила дома со своими братьями. Вот почему Святая Екатерина говорит мне, чтобы я не одевалась в женское платье, пока она не разрешит.
Курсель. Когда же она разрешит?
Жанна. Когда вы заберете меня у английских солдат. Я должна быть в руках у церкви, а не сидеть день и ночь под охраной четырех солдат графа Уорика. Хотите, чтобы я в юбках перед ними щеголяла?
Ладвеню. Видит Бог, то, что говорит эта простушка, возмутительно, но в ее словах есть крупица здравого смысла.
Жанна. Если бы мы в деревне были такими же простаками, как вы в ваших дворцах, – скоро у вас не стало бы хлеба.
Кошон. Вот вам благодарность за то, что вы стараетесь спасти ее, брат Мартин.
Ладвеню. Жанна, мы все стараемся спасти тебя. Его преосвященство старается спасти тебя. Инквизитор не мог бы быть справедливее даже к родной дочери. Но ты ослеплена чудовищной гордыней и самомнением.
Жанна. Зачем вы так говорите? Не понимаю: разве я сказала что-нибудь дурное?
Инквизитор. Святой Афанасий сказал, что непонимающие обречены на вечные муки. Простоты мало. И даже доброты мало, такой, как ее понимают простаки. Простота помраченного не лучше простоты животных.
Жанна. В простоте животных, скажу вам, большая мудрость, а в ученой мудрости бывает большая глупость.
Ладвеню. Мы знаем это, мы не так глупы, как ты думаешь. Постарайся воздержаться от дерзких ответов. Видишь того, кто стоит у тебя за спиной? (Указывает на палача.)
Жанна (поворачивается и смотрит на палача). Палач? Но епископ сказал, что меня не станут пытать.
Ладвеню. Тебя не станут пытать – ведь ты призналась во всем, что нужно для твоего осуждения. А палач не только пытает: он исполняет смертный приговор. Палач, готово ли у тебя все для сожжения еретички?
Палач. Да, господин мой.
Ладвеню. Костер сложен?
Палач. Да. На рыночной площади. Англичане возвели его так высоко, что я не смогу приблизиться к ней и облегчить ей конец. Смерть будет мучительной.
Жанна (в ужасе). Вы хотите меня сжечь? Сейчас?
Инквизитор. Наконец-то ты это поняла.
Ладвеню. Восемьсот английских солдат дожидаются, чтобы отвести тебя на рыночную площадь, как только судьи произнесут приговор об отлучении тебя от церкви. Всего несколько мгновений отделяют тебя от твоей судьбы.
Жанна (озирается в отчаянии). О, Господи!
Ладвеню. Не отчаивайся, Жанна. Святая церковь милосердна. Ты еще можешь спастись.
Жанна (с надеждой). Да, мои голоса обещали, что меня не сожгут.
Кошон. Женщина, ты совсем рехнулась! Разве ты не видишь, что твои голоса тебя обманули?
Жанна. Это невозможно.
Кошон. Невозможно? Они привели тебя прямо к отлучению и костру, – он ждет тебя.
Ладвеню (настойчиво). Разве твои голоса сдержали хотя бы одно обещание с тех пор, как ты попала в плен под Компьеном? Дьявол предал тебя. А церковь открывает тебе свои объятия.
Жанна (в отчаяньи). Правда, правда: мои голоса меня обманули. Дьявол надо мной надсмеялся; нет во мне больше веры. Я старалась быть мужественной. Но только глупец сам пойдет в огонь. Господь от меня этого не потребует: ведь он одарил меня здравым смыслом.
Ладвеню. Да будет благословен Господь – он спас тебя в твой одиннадцатый час! (Спешит к свободному месту за столом писцов, хватает лист бумаги и принимается торопливо писать.)
Кошон. Аминь!
Жанна. Чего вы от меня хотите?
Кошон. Ты должна подписать торжественное отреченье от ереси.
Жанна. Подписать? Я не умею писать.
Кошон. Но ты подписывала немало писем.
Капеллан (прислушиваясь к разговору с нарастающим беспокойством) . Ваше преосвященство, что это значит? Вы позволите этой женщине ускользнуть от нас?
Инквизитор . Закон есть закон, капеллан де Стогамбер. А вы знаете закон.
Капеллан (вскакивая от места, красный от ярости). Я знал, что нельзя доверять французам. (Общий шум. Он старается его перекричать.) Я знаю, что сделает граф Уорик, когда услышит, как вы его предали. Восемьсот солдат стоят у ворот – они позаботятся о том, чтобы сжечь эту проклятую ведьму, несмотря на все ваши уловки.
Заседатели (одновременно с ним). Что такое? Что он сказал? Он обвиняет нас в измене? Возмутительно! Нельзя доверять французам?! Слыхали?! Кто он такой? Он спятил! Он пьян!
Инквизитор (поднимаясь). Тише! Господа, прошу вас, потише. Капеллан, вспомните о вашем священном сане, о том, где вы. Приказываю вам сесть.
Капеллан (упрямо скрестив руки, с подергивающимся лицом). Я не желаю садиться.
Кошон (Инквизитору). Этот человек не первый раз обзывает меня предателем.
Капеллан. А ты и есть предатель. Все вы предатели. Вы чуть не на коленях молите эту проклятую ведьму отречься от ереси.
Инквизитор (садясь, невозмутимо). Если вы не желаете сесть, вам придется стоять, вот и все.
Капеллан. Я не желаю стоять. (Бросается на стул.)
Ладвеню (поднимаясь с листом бумаги в руке). Ваше преосвященство, вот отреченье, которое должна подписать Дева.
Кошон. Прочтите ей его.
Жанна. Не утруждайтесь. Я подпишу и так.
Инквизитор. Женщина, ты должна знать, к чему прикладываешь руку. Читайте, брат Мартин. А вы помолчите.
Ладвеню (читает, не торопясь). "Я, презренная грешница, Жанна, по прозвищу Дева, признаю, что тяжко провинилась по следующим статьям. Я уверяла, что получаю откровение от Бога, ангелов и блаженных святых, и нечестиво отвергала советы церкви, которая предупреждала меня, что меня искушает нечистая сила. Я впала в богопротивное кощунство, нося неподобающее платье наперекор церковным канонам. Я остригла волосы наподобие мужчины и, нарушив долг женщины, подняла меч, подстрекая людей убивать друг друга, богохульно приписывая грехи свои Всемогущему Господу. Признаю, что согрешила, призывая к мятежу, поклоняясь идолам, отказывая в повиновении властям, предаваясь гордыне и ереси. От всех этих грехов я ныне отрекаюсь, смиренно воздавая благодарность вам, ученые богословы, наставившие меня на путь истины и благодати Господней. Я никогда более не возвращусь к заблуждениям своим и останусь под сенью святой церкви, в послушании святейшему отцу нашему римскому папе. Во всем этом клянусь именем Бога всемогущего и Священным Писанием, в чем и подписываюсь".
Инквизитор. Ты поняла, Жанна?
Жанна (не слушая). Чего ж тут не понять?
Инквизитор. И все это правда?
Жанна. Кто его знает? Если бы это не было правдой, на рыночной площади не разложили бы костра.
Ладвеню (беря со стола перо и книгу, спешит к ней, чтобы она не успела снова себя оговорить). Позволь, дитя мое, я буду водить твоей рукой. Бери перо. (Она берет перо, и они вместе пишут, пользуясь книгой как столом.) Ж. А. Н. Н. А. Так. Теперь сама поставь свой знак.
Жанна (ставит свой знак и возвращает перо; ее мучает внутренняя борьба: дух ее восстает против рассудка и тела). Вот!
Ладвеню (кладя на стол перо и с поклоном вручая отреченье Кошону). Благослови Господь, заблудшая овца вернулась к своему стаду; Пастырь наш радуется ей больше, чем девяноста девяти праведникам. (Возвращается на свое место.)
Инквизитор (принимая бумагу от Кошона). Объявляем, что тебе больше не грозит отлучение от церкви.
Жанна. Спасибо.
Инквизитор. Но поскольку ты тяжко согрешила против Господа и святой церкви, мы дадим тебе возможность покаяться и оградим тебя от новых искушений. Для блага души твоей приговариваем тебя к пожизненному заключению: до скончания земных дней ты будешь вкушать хлеб горести и пить из чаши скорби.
Жанна (поднимаясь в изумлении и страшном гневе). Пожизненное заключение! Значит, меня не отпустят на свободу?
Ладвеню (удивленно и слегка обиженно). Освободить тебя, дитя мое, после всего, что ты натворила! Как ты могла это подумать?
Жанна (бросается к столу, хватает отречение и рвет его в клочья). Зажигайте костер. Лучше умереть, чем жить, как крыса в норе!
Ладвеню. Жанна! Жанна!
Жанна. Голоса мои были правы, говоря, что вы глупцы (все глубоко оскорблены) , что я не должна верить вашим красивым словам, вашему милосердию. Вы обещали мне жизнь; и вы солгали. (Возмущенные возгласы.) Вы думаете, жить – это значит не быть покойником? Меня не страшит жизнь на хлебе и воде; когда я требовала большего? Вода сладка, если она из чистого источника. Но вы хотите отнять у меня светлое небо, поля и цветы; вы хотите заковать мои ноги в цепи, чтобы я никогда больше не могла скакать на коне и взбираться на горы; вы хотите, чтобы я дышала смрадной тьмой. Я могу расстаться с боевым конем; влачить жизнь, одетая в юбку, и, как другие женщины, глазеть на знамена и трубы, на рыцарей и солдат, которые едут мимо меня на войну, если мне только дано будет слышать шелест ветра в ветвях, песнь жаворонка в сияющем солнечном небе, блеяние ягнят в морозное утро и колокольный звон, несущий на крыльях ветра ангельские голоса. Вот без этого я не в силах жить. А если вы хотите все это отнять у меня, я знаю: дело ваше – дело дьявола! А мое дело – дело божеское.
Заседатели (в великом смятении). Кощунство! Кощунство! В нее вселился дьявол. Она говорит, что мы – орудие дьявола! Чудовищно!
Д’Эстивэ (покрывая общий шум). Она закоренелая еретичка и недостойна нашего милосердия. Я требую ее отлучения.
Капеллан (палачу). Зажигай костер. В огонь ее, в огонь!
Палач и его подручные поспешно уходят во двор.
Ладвеню. Нечестивая, если дело твое – дело божеское, почему Бог не освободит тебя?
Жанна. Я – дитя Его, а вы – недостойны, чтобы я жила среди вас. Вот мое последнее слово.
Ее хватают солдаты.
Кошон (поднимаясь). Погодите.
Все замирают. Мертвое молчание. Кошон поворачивается к Инквизитору и смотрит на него вопросительно.
Инквизитор кивает головой. Стоя, они торжественно один за другим произносят слова отлучения.
Кошон. Объявляем тебя закоренелой еретичкой.
Инквизитор. Отверженной от единой церкви.
Кошон. Отсеченной от ее тела.
Инквизитор. Зараженной проказой ереси.
Кошон. Орудием дьявола.
Инквизитор. Объявляем тебя отлученной.
Кошон. Ныне мы изгоняем тебя, предаем светской власти.
Инквизитор. И призываем светскую власть проявить умеренность и обойтись без отсечения членов. (Садится.)
Кошон. Но если ты подашь знак истинного раскаяния, мы разрешим брату Мартину дать тебе святое причастие.
Капеллан. На костер ведьму! (Бросается к ней и помогает солдатам вывести ее из зала.)
Жанну уводят во двор. Заседатели поднимаются в беспорядке и следуют за солдатами – все, кроме Ладвеню, который сидит, закрыв лицо руками.
Кошон (собиравшийся сесть, снова приподнимается). Нет, это не по правилам. Светские власти должны прийти сюда и принять ее от вас здесь.
Инквизитор (тоже встал). Этот человек неисправимый дурень.
Кошон. Брат Мартин, проследите, чтобы все было сделано по правилам.
Ладвеню. Мое место возле нее. (Поспешно уходит.)
Кошон. Англичане просто невозможны: они сейчас бросят ее в огонь без всяких околичностей. Смотрите! (Он указывает на двор, где теперь можно разглядеть мерцающее зарево, которое румянит майский день. В зале остались только Кошон и Инквизитор.) Надо их остановить.
Инквизитор (спокойно). Да, но не будем торопиться.
Кошон (не двигаясь с места). Нельзя терять ни минуты.
Инквизитор. Мы действовали по правилам. Если англичанам хочется их попирать, не наша вина. Как знать – маленькое нарушение процедуры может нам очень пригодиться в будущем. А сейчас – чем скорее все кончится, тем лучше для нас всех. И для этой несчастной тоже.
Кошон (с облегчением). Вы правы. Увы! – придется взглянуть на это тягостное зрелище.
Инквизитор. Ко всему привыкаешь. Привычка – великое дело. Я привык к кострам: они быстро догорают. Однако горестно видеть невинное существо, раздавленное двумя жерновами: церковью и государством.
Кошон. Невинное?!
Инквизитор. Конечно, она совершенно невинна. Она ни слова не поняла из всего, о чем мы здесь говорили. Страдают всегда невинные. Пойдем, не то мы опоздаем к концу.
Кошон (идет вместе с ним к выходу). Не огорчусь. Я не так привычен к этим зрелищам, как вы.
Навстречу им входит Уорик.
Уорик. Я помешал? Мне казалось, что все уже кончено. (Делает движение к двери.)
Кошон. Не уходите, милорд. Все и в самом деле кончено.
Инквизитор. Казнью распоряжаемся не мы, но желательно, чтобы мы присутствовали при кончине. Так что, с вашего позволения… (Кланяется и уходит через двор.)
Кошон. У нас есть сомнения, граф Уорик, соблюдены ли англичанами все формальности казни.
Уорик. А у нас были сомнения, епископ из Бовэ, имеете ли вы право судить. Ведь этот город не в вашей епархии. Но если вы готовы нести за это ответственность, я согласен ответить за все остальное.
Кошон. Мы оба ответим перед Богом. До свиданья.
Уорик. До свиданья.
С минуту они смотрят друг на друга с нескрываемой враждой. Потом Кошон уходит вслед за Инквизитором. Уорик оглядывается и, заметив, что он один, зовет слуг.
Уорик. Эй, слуги! (Тишина.) Эй, вы там! (Тишина.) Эй! Брайан, маленький мошенник, где ты? (Тишина.) Стража! (Тишина.) Все пошли любоваться, как она горит, даже мальчишка.
Тишина нарушается чьим-то плачем и воплями.
Уорик. Какого черта?..
Со двора, весь в слезах, шатаясь, словно умалишенный, появляется Капеллан; это он издает жалобные звуки, поразившие Уорика.