Проблемы жизни рано начали тревожить Хала; видно, в его натуре была заложена эта потребность доискиваться причин тех или других жизненных явлений. И хотя он еще смотрел снизу вверх на своего великолепного брата, но уже понимал, что есть стороны жизни, которые для Эдуарда недоступны. Например, религиозные сомнения. Как мучительно страдает подросток, когда начинает догадываться, что религия, в которой он воспитан, не что иное, как волшебная сказка - только сортом повыше! Эдуарда, по-видимому, никогда это не беспокоило. Он посещал церковь, во-первых, потому, что так полагалось, но больше еще потому, что молодой особе, на которой он собирался жениться, нравилось, когда он, одетый в элегантный костюм, ехал с ней для встречи с такими же элегантными друзьями в прекрасный храм, наполненный звуками музыки и пропитанный ароматом живых цветов и тонких духов. Эдуарду казалось совершенно нелепым, что молодой человек может отказаться от такого приятного обычая только из-за каких-то сомнений, проглотил ли кит в самом деле пророка Иону!
Однако настоящая схватка, не на жизнь, а на смерть, началась между ними, лишь когда Хал повел атаку не на воскресную, a на каждодневную религию своего брата - религию выколачивания прибылей. Сначала Хал совершенно не разбирался в практических вопросах, и Эдуард считал своей прямой обязанностью просвещать его на этот счет. Своим богатством Америка обязана сильным людям; но этих людей окружают враги - злонамеренные субъекты, побуждаемые завистью и прочими низкими страстями, которые стремятся низвергнуть всю величественную структуру государства. На первых порах эта теория о дьяволах-ниспровергателях удовлетворяла мальчика, но позже, когда он начал читать и наблюдать жизнь, его уже терзали сомнения. Слушая то, что говорит брат, а с другой стороны, читая то, что пишут литераторы, называющие себя "разгребателями грязи", он невольно пришел к выводу, что это - борьба двух направлении: первого, в основе которого лежит забота о прибылях, и второго, в основе которого - забота о человеке.
Эдуарда пугали книги, которые читал Хал, но еще больше пугали его идеи, которые тот приносил из колледжа. Очевидно, там за последние несколько лет произошли какие-то странные перемены, - ведь ничего подобного никому и в голову не приходило, когда он сам учился в этом учебном заведении. Никто тогда не сочинял сатирических песенок на своих профессоров, не высмеивал благодеяний знаменитых филантропов!
Тем временем Эдуарда Уорнера-отца разбил паралич, и Эдуард Уорнер-сын взял в свои руки все дела фирмы. Трех лет этой деятельности было достаточно, чтобы на всю жизнь проникнуться жестокой психологией углепромышленников. Задача углепромышленника заключается в том, чтобы дешево покупать рабочую силу, добывать в кратчайший срок наибольшее количество угля и продавать его по рыночным ценам кредитоспособным покупателям. Компании, которые следуют этим правилам, неуклонно процветают; и если кто-нибудь осмеливается говорить, что такая политика превращает углекопов в калек, то это просто сентиментальность и нахальство!
Эдуард сперва ужаснулся, когда младший брат сообщил ему, что собирается изучать угольную промышленность, поступив на время летних каникул на шахту рабочим. Но, поразмыслив, он решил, что это, пожалуй, не такая уж плохая идея. Может быть. Хал вовсе не обнаружит того, что ищет, а наоборот, физический труд образумит его, выбьет дурь из головы!
Теперь опыт уже произведен, и Эдуард вдруг понял, что результат его убийствен. Ведь Хал не пришел к выводу, что все рабочие подряд - ленивые, невежественные бунтари, которым нужно, чтобы ими управляла сильная рука. Напротив, он сам превратился в такого бунтаря! Сам стал защитником этих невежественных лодырей, агитатором, разжигателем классовой вражды, врагом собственных друзей и деловых знакомых своего брата!
Халу еще не доводилось видеть Эдуарда в таком возбуждении: с ним происходит что-то из ряда вон выходящее! Хал это заметил уже во время своего рассказа, но понял, лишь когда брат признался ему, почему он попал в Северную Долину. Он был на вечере у друзей, и Перси Харриган позвонил ему в этот дом по телефону около двенадцати ночи. Узнав от Картрайта, что Хал возглавляет бунт в Северной Долине, Перси расписал Эдуарду события в таких мрачных тонах, что тот сразу же помчался на вокзал и едва успел на двенадцатичасовой поезд как был - во фраке, не захватив даже зубной щетки!
Хал еле удержался, чтобы не прыснуть, представив себе, как его братец - этот чванный педант - высаживается в семь часов утра из спального вагона во фраке и цилиндре! Так вот почему Эдуард Уорнер-сын, этот изысканный щеголь, никогда не плативший меньше ста пятидесяти долларов за костюм, сидит перед ним в убогой тройке, купленной за двенадцать долларов сорок восемь центов в шахтерском поселке у еврея, торгующего готовым платьем.
11
Но на лице Эдуарда не появилось даже тени улыбки. Все его мысли были поглощены лишь одной задачей: вытащить брата из этого положения, столь опасного и унизительного! Хал явился в город, принадлежащий деловым знакомым Эдуарда, бестактно вмешался в их дела, взбунтовал их рабочих, поставил под угрозу их собственность. То, что вся Северная Долина - не только шахты и дома, но даже и население, - есть собственность "Всеобщей Топливной компании", не вызывало у Эдуарда ни малейшего сомнения. Он лишь досадливо отмахивался, когда Хал пытался оспаривать эту точку зрения.
- Помилуй, здесь было бы пустое место, если бы не капиталы и не энергия "Всеобщей Топливной компании"! Рабочих Северной Долины не удовлетворяют условия, которые им здесь создала "Всеобщая Топливная компания"? Так ведь проще простого, пусть переезжают на работу в другое место! Почему-то они остаются! Они добывают уголь, принадлежащий "Всеобщей Топливной компании". Они получают заработную плату у "Всеобщей Топливной компании"…
- Как раз сейчас они отказались ее получать! - перебил Хал.
- Очень хорошо, это их дело, - ответил Эдуард. - Но пусть бы они отказались по собственному почину, а не по наущению приезжих агитаторов! И уж тем более агитаторов из семьи Уорнер!
Старший брат красочно описал, как старый Питер Харриган возвращаемся домой из своей поездки в Восточные штаты. В каком неистовстве вернется он домой, какую бурю поднимет в деловых кругах Уэстерн-Сити! Невообразимо! Неслыханно!
- И должно же это случиться в тот самый момент, когда мы открываем новую шахту и нуждаемся в каждом долларе кредита!
- Разве мы недостаточно сильны, чтобы выдержать нажим Питера Харригана? - спросил Хал.
- На нас нажимают и без него со всех сторон! - ответил брат. - Нам и так хватает врагов, не надо специально искать новых!
Эдуард говорил не только как старший брат, но и как главный финансист семьи. Когда отец, надорвавшись от деловых забот, в один роковой час превратился из энергичного дельца в жалкого, беспомощного инвалида, Хал был, надо полагать, весьма рад, что нашелся хоть один член семьи с практической жилкой. Он с величайшим удовольствием свалил все заботы на плечи брата и умчался в колледж развлекаться сатирическими песенками. Он свободен от всякой ответственности, с него ничего не спрашивается, - лишь бы он не вставлял палки в колеса машины, которой управляет брат!
- Ты живешь на доходы с угольных шахт. Все, что ты тратишь, - любой доллар приходит из шахт…
- Знаю! Знаю отлично! - вскричал Хал. - Это-то и терзает меня! Самый факт, что я живу за счет наемных рабочих…
- Прекрати! - крикнул Эдуард. - Я вовсе не это хотел сказать!
- Знаю, - настаивал Хал. - Но я-то хочу сказать именно это! Отныне я намерен знать, как живут люди, которые работают на меня, и как с ними обращаются. Я больше не ребенок, мне зубы не заговоришь!
- Но ты ведь знаешь, - возразил старший брат, - что у нас на шахтах есть отделения профсоюза.
- Да, а что это означает? Как мы с ним уживаемся? Как у нас обстоит дело с весом, честно ли все записывается?
- Конечно! У них свои контролеры при весах!
- Как же мы выдерживаем конкуренцию других промышленников этого района, которые добрую треть не доплачивают шахтерам?
- Так и умудряемся. Соблюдаем экономию.
- Знаю я эту экономию! Питер Харриган тоже зря ничего не бросает! - Не получив ответа, Хал заговорил снова: - Скажи, мы подкупаем контролеров? Даем взятки лидерам профсоюза?
Эдуард слегка покраснел.
- Зачем ты говоришь мне гадости? Ты ведь знаешь, что я не занимаюсь грязными делами!
- Я совсем не хотел говорить гадостей; но, как тебе известно, многие промышленники уверяют, что они не занимаются грязными делами; а между тем за них это отлично делают другие… Взять хотя бы политику. Неужели мы тоже устраиваем махинации и проводим во все городские учреждения своих управляющих и других служащих?
Эдуард молчал, но Хал не отступал:
- Я должен все знать! Закрывать на это глаза, как раньше, я не собираюсь!
- Ладно, Хал, узнаешь, только, ради бога, не сейчас! Если ты хочешь, чтобы с тобой считались, как со взрослым, докажи, что у тебя есть хоть капля здравого смысла. Питер Харриган приезжает в Уэстерн-Сити завтра вечером. И уж будь уверен - он набросится на меня, как разъяренный бык! Как мне ему ответить? Что я бессилен, что я ездил сюда, но не мог тебя увезти? Отдаешь ты себе отчет, что тогда произойдет? Ведь он же пристанет к папе…
Эдуард уже испробовал все свои доводы, но впечатление произвел только этот.
_- К папе его допускать нельзя! - воскликнул Хал.
- Спасибо за совет! - усмехнулся Эдуард. - Словно ты не знаешь старика Питера! Ведь он пролезет к отцу, даже если ему придется взломать дверь! Он все свое бешенство обрушит на несчастного старика! А тебя предупреждали, что всякое волнение может стоить отцу жизни. Уж я не знаю, как отец к этому отнесется: ополчится ли против тебя, или станет тебя защищать. Он такой слабенький и старый - разобраться ни в чем уж не способен. Скорее всего, он не позволит Питеру ругать тебя, но этот спор может подействовать на него так, что он тут же на месте умрет. Тебе хочется, чтоб и это преступление было на твоей совести, как и все дела твоих дружков-шахтеров?
12
Хал сидел молча, уставившись в пространство. Неужели каждый, кто борется за социальную справедливость, непременно натыкается на какое-нибудь препятствие, выбивающее оружие из его рук и делающее его бессильным?
Когда он снова заговорил, голос его был еле слышен:
- Эдуард, я думаю об одном ирландском пареньке. Он работает здесь, на шахте. У него тоже есть отец. Отец попал в катастрофу. Он уже стар, а семья большая - жена, семеро детей, кроме этого паренька. Он хороший человек, и сын у него хороший. Выслушай меня: я хочу тебе рассказать, что с ними сделал Питер Харриган.
- Ладно, как там ни есть, - сказал Эдуард, - ты можешь им помочь. Голодать им не придется.
- Это-то я знаю. Но таких здесь очень много. Всем ведь я не могу помочь! А потом - разве ты не понимаешь, Эдуард, я хочу не благотворительности, а справедливости! Я уверен, что этот паренек - Тим Рэфферти - любит своего отца не меньше, чем я - своего. И таких стариков, которых любят сыновья, здесь немало!
- Ради бога, Хал, прекрати! - закричал, теряя выдержку, Эдуард. Он был так раздражен, что не находил слов. - Ты что, решил взвалить весь мир себе на плечи? - Он вскочил, схватив брата за руку. - Мальчик, ты должен уехать отсюда!
Хал тоже встал, но не ответил. Казалось, он был в нерешительности, и брат потащил его к дверям.
- Меня здесь ждет машина. Поезд уходит через час.
Хал понял, что пора проявить твердость.
- Нет, Эдуард. Сейчас я еще не могу уехать.
- Я тебе говорю: ты должен!
- Нет, не могу. Я дал слово рабочим.
- Боже мой! Кто они тебе? Ставишь их на одну доску с родным отцом?
- Я не могу тебе это объяснить, Эдуард. Я полчаса говорил, а ты был как глухой. Достаточно сказать тебе одно: я вижу, что эти люди попали в западню. И всей своей прошлой жизнью я этому способствовал. Я не могу допустить, чтобы так оставалось. Больше того, я думаю, что папа одобрил бы меня, если бы он понял.
Эдуард еще раз попытался совладать с собой.
- Я не стану называть тебя сентиментальным болваном. Позволь только задать тебе один вопрос: что ты надеешься для них сделать?
- Думаю, что помогу им добиться сносных условий.
- О господи! - воскликнул Эдуард, теряя всякое терпение. - Это-то на шахтах Питера Харригана? Разве ты не понимаешь, что он возьмет и в два счета выгонит всех вон отсюда? Всю эту команду, всех до единого, если только понадобится?
- Не спорю, - сказал Хал. - Но если рабочие на других шахтах поддержат их, если профессиональный союз возьмет их сторону…
- Фантазируешь, Хал! Говоришь, как малое дитя! Я толковал с управляющим. Он уже снесся по телеграфу со старым Харриганом и уже получил ответ. Он уже принял меры…"
- Принял меры! - повторил Хал, тревожно уставившись на брата. - Что ты хочешь сказать?
- То, что возьмут да выгонят в шею всех агитаторов!
- Что! А я здесь трачу время! - Хал бросился к двери. - Ты это знал и нарочно задержал меня здесь!
Но он не успел уйти - Эдуард подскочил к нему и схватил за рукав:
- А что ты мог сделать?
- Пусти меня! - раздраженно закричал Хал.
- Не дури, Хал! Я стараюсь спасти тебя от беды. Там, может быть, сейчас кровопролитие.
Эдуард заслонил собой дверь. Завязалась ожесточенная борьба. Но старший брат уже не был атлетом, бронзовым загорелым молодым богом, как когда-то: он сидел в кабинете за письменным столом, пока Хал работал топором и киркой. Хал отбросил его в сторону, перескочил через порог и в следующий миг уже несся вниз по склону.
13
Приближаясь к главной улице поселка, Хал увидел толпу перед конторой и с первого взгляда понял, что случилась какая-то неприятность. Люди метались в разные стороны, крича и жестикулируя. Некоторые шли ему навстречу. Заметив Хала, они стали звать его. Первым подбежал к нему маленький поляк Кловоский. От волнения он задыхался.
- Выгнали нашу комиссию…
- Как "выгнали"?
- Выгнали! Сказали: "Марш!"! - маленький человечек в отчаянии махал руками; глаза его дико вращались по сторонам. - Увезли их! Целый отряд охранников. Весь народ видел… с черного хода вывели. Руки связали. Держат, бандиты. Крикнуть не смей. Ничего нельзя! А уже стоят эти - как они? - на колесах…
- Автомобили?
- Да, да… Целых три. Загнали всех туда, быстро, быстро. Вот так. И помчались вниз, как ветер. Быстро, быстро… Никого нет… больше никого. Сорвали нашу забастовку! - заключил Кловоский со стоном.
- Нет, нашу забастовку не сорвут! Пока еще нет! - воскликнул Хал.
Внезапно ему напомнил о себе старший брат. Он бежал за ним вдогонку. Задыхаясь от быстрого бега, он схватил Хала за рукав:
- Не вмешивайся в это дело! Я запрещаю!
Расспрашивая Кловоского, Хал инстинктивно старался высвободиться из рук брата. Развязка пришла неожиданно: маленький поляк зашипел, как рассерженный кот, и бросился на Эдуарда, вытянув руки, изогнув пальцы, точно когти. Важному Эдуарду пришлось бы лишиться своего важного вида, если бы Хал не удержал Кловоского свободной рукой.
- Не троньте его! - сказал он. - Это мой брат!
Услышав это, маленький поляк сделал шаг назад, удивленно глядя на братьев.
Тем временем Хал заметил бежавшего к нему Андропулоса. Юноша рассказал, что он находился на улице за конторой и видел своими глазами, как вывели членов комитета. Всего забрали девять человек: Уочопа, Тима Рэфферти, Мэри Берк, Марчелли, Заммакиса и еще троих, которые накануне служили переводчиками. Все это произошло так молниеносно, что люди на улице не успели сообразить, в чем дело.
Теперь же, осознав все происшедшее, шахтеры были вне себя от гнева. Они грозили кулаками и без боязни громко ругали служащих и охранников, стоявших кучкой на крыльце конторы. Кое-кто в толпе взывал к мести.
Хал мигом оценил всю опасность создавшегося положения как человек, на глазах которого прогорает бикфордов шнур. Да, сейчас, больше, чем когда-либо, эта многоязычная толпа нуждается в руководстве - в разумном, хладнокровном, инициативном руководстве.
Люди уже заметили появление Хала, и вся толпа поднялась, как прибой, и ринулась ему навстречу. Его окружили с воплями: "Мы лишились своих представителей, но у нас еще остался Джо Смит! Джо Смит! Да здравствует Джо Смит! Пусть охранники только осмелятся подойти к нашему Джо!" Забастовщики махали шапками, они тянулись к нему, чтобы поднять его себе на плечи: пусть, мол, все видят нашего Джо!
Толпа требовала, чтобы он что-нибудь сказал. Хал двинулся к крыльцу ближайшего дома, а за ним следом, уцепившись за его куртку, шел Эдуард. Беднягу совсем затолкали. Ему пришлось пожертвовать своей гордой осанкой, лишь бы не расставаться с младшим братом. Когда Хал уже поднимался по ступенькам, Эдуард сделал последнюю отчаянную попытку образумить его. Он крикнул прямо в ухо Халу:
- Постой! Минуточку, погоди! Ты хочешь говорить с этой толпой?
- Ну да. Ведь иначе вспыхнут беспорядки… Неужели ты не понимаешь?
- Тебя убьют - ты лезешь под пули! Ты сам их втравишь в потасовку. Сколько из-за тебя перестреляют этих несчастных! Хал, опомнись, ведь Компания привезла охранников. Они вооружены, а твои рабочие с голыми руками.
- Именно поэтому я должен с ними говорить.
Напряжение росло. Старший брат судорожно удерживал младшего; младший пытался высвободиться, а вся толпа в один голос кричала:
- Говори, Джо! Говори, Джо! Дайте слово нашему Джо!
Кое-кто из людей, находившихся около Хала, начинал сердиться на этого незнакомца, пытавшегося увести их избранника. Им уже не терпелось вмешаться в это дело. Поэтому Эдуарду пришлось, наконец, отступить, а юный трибун взошел на крыльцо и очутился лицом к лицу с толпой.
14
Хал поднял руки, требуя тишины.
- Ребята, - громко сказал он, - они похитили наших делегатов. Они думают, что таким образом покончат со стачкой. Но они просчитались - и скоро в этом убедятся!
- Да, да… Правильно, Джо! - загудели десятки голосов.
- Они забывают, что у нас есть профсоюз. Да здравствует профсоюз Северной Долины!
- Ура! Ура! - И эхо подхватило этот крик.
- Да здравствует профсоюз, который поддержит нас, - Объединенный союз углекопов Америки! Ура!
Снова и снова раздавались возгласы:
- Ура союзу! Объединенному союзу углекопов - ура!
Высокий шахтер - американец Феррис - стоял в передних рядах толпы, и его бас напоминал Халу фабричную сирену.
- Друзья, - продолжал Хал, когда шум улегся, - подумайте хорошенько: ведь я предупреждал, что они сделают все, чтобы спровоцировать вас на беспорядки. Всеми силами они добиваются, чтобы вы полезли в драку - это им на руку. Они воспользуются этим и разгромят наш профсоюз. Ни на минуту не забывайте: если им только удастся толкнуть вас на беспорядки, они уничтожат профсоюз, в ведь он - наша единственная надежда.
Снова послышались крики: "Да здравствует союз!" Хал позволил шахтерам досыта накричаться на своих двадцати языках.