- Друзья, - наконец сказал он, - они вывезли всю нашу делегатскую группу: точно так могут поступить и со мной…
- Нет, нет! Не дадим… не посмеют! - зашумела толпа.
Феррис просто ревел от ярости:
- Пусть только попробуют. Мы их сожжем, негодяев!
- Но у них есть полная возможность убрать меня, - твердо сказал Хал. - Вы отлично знаете, что сила на их стороне. Они могут вызвать шерифа, привезти сюда, если понадобится, солдат. Силой нам ничего с ними не поделать. Если они захотят, то выбросят из поселка всех до единого - мужчин, женщин, детей! Но мы должны совершенно ясно понять, что даже это не сокрушит нашего профсоюза. Не повредит это и "большому союзу", который будет поддерживать нас. Только нам надо не сдаваться! В конце концов мы заставим их принять нас обратно на работу.
Некоторые из друзей Хала поняли, что именно он старается объяснить рабочим, и поддержали его:
- Не лезть в драку! Не допускать провокаций! Бороться за профсоюз!
А Хал продолжал последовательно внушать все это людям, Компания может выгнать их, но "большой союз", объединяющий четыреста пятьдесят тысяч горняков, накормит их и призовет всех горняков области поддержать стачку. Тогда шахтовладельцы, надеявшиеся запугать их и взять измором, убедятся, что шахты стоят заброшенные. В итоге они будут вынуждены пойти на уступки, и тактика солидарности восторжествует.
Так говорил Хал, припоминая все, чему его учил Олсен, и пуская все это теперь в ход. Он видел, как надежда снова озаряет лица, рассеивая злобу и негодование.
- Теперь, друзья, - сказал он, - я пойду говорить за вас с управляющим. Так как они изгнали остальных, мне одному придется представлять весь комитет.
Опять фабричной сиреной прогудел бас Ферриса:
- Вот это парень! Молодчина Джо Смит!
- Итак, мы договорились. Теперь слушайте внимательно, что я вам скажу. Я поговорю с управляющим, а затем поеду в Педро, куда нынче утром должны были прибыть несколько руководителей Объединенного союза углекопов. Я доложу им про положение в Северной Долине и попрошу их поддержать вас. Хотите вы этого?
- Да, да, именно этого они хотят. "Да здравствует Объединенный союз!"
- Отлично. Я сделаю для вас все, что в моих силах, и постараюсь каким-нибудь способом оповестить вас о моих переговорах. А вы держитесь крепко. Хозяева будут лгать вам, они постараются одурачить вас. К вам будут засылать шпионов и провокаторов. Но вы должны стоять непоколебимо и ждать помощи "большого союза".
Хал смотрел на бушующую толпу. Он успел разглядеть несколько обращенных к нему лиц. Эти измученные, изможденные трудом лица подняты к нему с мольбой, и каждое из них по-своему повествует о своей собственной судьбе, полной лишений и неудач. Но все эти лица преобразились и сияют тем чудесным внутренним светом, который он впервые заметил накануне вечером. Этот свет было угас на мгновение, но снова засиял. Теперь он уже никогда не потухнет в сердцах этих людей, потому, что они познали его могущество. Никогда еще за всю свою жизнь не бывал Хал так растроган, как сейчас, когда энтузиазм на его глазах охватил толпу. Как это прекрасно и в то же время грозно!
Хал взглянул на своего брата, надеясь, что того тоже растрогала эта сцена. Но на лице брата было видно только одно: что он рад такому повороту дел. Значит, теперь Хал покинет этот поселок!
Снова Хал обернулся к шахтерам. После того как он поглядел на Эдуарда, ему стало еще больше жаль этих людей. Эдуард был воплощением враждебной силы, той равнодушной неумолимой силы, которая собиралась раздавить их. И тут Хала внезапно охватило тягостное предчувствие: он понял, что эти люди могут потерпеть поражение. Хал представил себе, каково будет, если они лишатся руководителей. Они застынут в ожидании, потому что снова даст себя знать многолетняя привычка к повиновению. Тысячи страхов будут осаждать их, они станут жертвой тысячи слухов - этих диких зверей, выпущенных на них лукавым врагом. Они будут терзаться мучительной тревогой не только за себя, но и за своих жен и детей, - так терзался Хал при мысли об одном близком человеке в Уэстерн-Сити, которому доктора велели избегать всех волнений.
Если они устоят, если выполнят все, что требует их вождь, им предстоит выселение из домов и холод наступающей зимы, их ожидает голод, черные списки. А он - что будет делать он? Каких благ рискует лишиться он? Поговорит за них с управляющим, затем передаст их под опеку "большого союза" и вернется к своей обычной жизни, беззаботной и веселой. Опять жареные на вертеле бифштексы и горячие булочки в безукоризненно обставленном клубе, где, обслуживая его, бесшумно двигаются лакеи. Танцы в Загородном клубе с одетыми в тюль и шелка восхитительными благоухающими созданиями, которые расточают нежные улыбки. Кажется, очень просто, но нет… Он может назвать это своим долгом по отношению к отцу и брату, но о душе он всегда будет помнить, что это измена людям. Сам дьявол ведет его на высокую гору и показывает ему все царства мира…
Под влиянием нахлынувшего на него чувства, Хал снова поднял руки, призывая толпу к тишине.
- Друзья, - сказал он, - мы теперь понимаем друг друга. Вы откажетесь приступать к работе, пока вам это не предложит "большой союз". А я со своей стороны обещаю остаться с вами. Ваше дело - это мое дело. Я буду бороться за вас, пока вы не обретете все права, пока вам не предоставят возможности по-человечески жить и работать. Согласны?
- Да! Да!
- Прекрасно. Давайте дадим друг другу клятву!
Хал поднял руки. Шахтеры тоже подняли руки. И среди бури возгласов, глядя на взлетавшие в воздух шапки, Хал дал им клятву, которая, знал он, свяжет его. Он сознательно сделал это здесь, в присутствии брата, понимая, что речь идет не об одной случайной атаке на позиции врага - впереди долгая война, в которой он решил добровольно участвовать. Но даже сейчас, несмотря на весь свой искренний пыл, Хал бы испугался, если бы мог предвидеть, как долго будет длиться эта мучительная и отчаянная борьба, которой он клялся посвятить свою жизнь.
15
Хал спустился с трибуны, толпа расступилась перед ним, и он в сопровождении Эдуарда пошел по улице к зданию шахтоуправления, на крыльце которого стояли охранники. Это было триумфальное шествие - мужественные голоса подбадривали его, люди проталкивались вперед, чтобы пожать ему руку и похлопать его по спине; кое-кто даже пытался пожать руку и потрепать по плечу Эдуарда, потому что он шел с Халом. Уже впоследствии, вспомнив об этом. Хал рассмеялся: подумать только, в какое положение попал Эдуард!
Младший брат поднялся на крыльцо и сказал охранникам;
- Я хочу видеть мистера Картрайта.
- Он у себя, - не слишком приветливо ответил один из них. Хала вместе с Эдуардом провели в кабинет управляющего.
Побывав рабочим. Хал приобрел известное классовое чутье, поэтому он заметил, как себя ведет управляющий: вежливо поклонился Эдуарду, но ему даже не кивнул.
- Мистер Картрайт, - сказал Хал, - я представляю собой в одном лице целую депутацию от шахтеров Северной Долины.
На управляющего это сообщение как будто не произвело никакого впечатления.
- Мне поручили передать вам, что рабочие настаивают на удовлетворении четырех требований, прежде чем они приступят к работе. Во-первых…
Но здесь Картрайт со свойственной ему резкостью круто оборвал его:
- Вам не стоит, сэр, углубляться в эти вопросы. Компания будет разговаривать со своими рабочими только поодиночке. Она не признает никаких депутаций.
Хал не замедлил с ответом:
- Отлично, сэр. В таком случае я разговариваю с вами, как один из ваших рабочих.
Управляющий пришел в замешательство. Хал сказал:
- Я требую, чтобы мне были даны следующе четыре права, гарантированные законами штата: во-первых, право состоять членом союза, не подвергаясь за это увольнению…
Но Картрайт успел уже обрести свой обычный спокойный и властный тон:
- Это право у вас есть, сэр. Вам отлично известно, что Компания никогда не уволила ни одного рабочего за принадлежность к профессиональному союзу.
Картрайт глядел на Хала. Взгляды их скрестились. Между ними шло молчаливое сражение. Холодная ярость обуяла Хала - это было уже слишком!
- Мистер Картрайт, - сказал он, - вы слуга одного из величайших актеров мира; и вы подыгрываете ему вполне умело.
Собеседник Хала слегка покраснел и отступил назад, но тут вмешался Эдуард:
- Хал, ты ничего не добьешься своими колкостями.
Но Хал настойчиво продолжал:
- Весь мир смотрит на подмостки сцены. А там разыгрывается грандиозный фарс, и непонятно, почему у этого актера и у всей труппы такие серьезные физиономии!
- Мистер Картрайт, - с достоинством заявил Эдуард, - надеюсь, вы понимаете, что я сделал все, что было в моих силах, чтобы обуздать своего брата.
- Конечно, мистер Уорнер, - отозвался управляющий, - и вы тоже, надеюсь, знаете, что я сделал все, чтобы оказать уважение вашему брату.
- Вот слышишь! - воскликнул Хал. - Это же почти гениальный актер!
- Хал, если у тебя есть дело к мистеру Картрайту…
- Этот господин оказал мне уважение тем, что послал за мной своих головорезов и приказал им схватить меня посреди ночи и потащить в тюрьму; они едва не оторвали мне руку. Подумать только!
Картрайт попытался заговорить, обращаясь не к Халу, а к Эдуарду:
- В то время…
- Хорошенькое уважение, когда тебя запирают в тюремной камере на полтора суток и держат на хлебе и воде! Неподражаемые шутки, а?
- В то время я не знал…
- А это ли не уважение, когда он подделал мою подпись под фальшивкой, которую раздавали всем шахтерам? А клевета на меня репортеру, что я здесь соблазнил девушку, - это уже верх уважения!
Управляющий еще гуще покраснел.
- Неправда! - заявил он.
- Как неправда? - возмутился Хал. - Разве вы не говорили Билли Китингу, сотруднику редакции "Газетт", что я соблазнил в Северной Долине девушку? Вы не описали ему эту девушку, как рыжеволосую красивую ирландку?
- Я только сказал, мистер Уорнер, что до меня дошли слухи…
- До вас дошли слухи? А может, это вы их сами пустили? Мне известно, мистер Картрайт, что вы сообщили это мистеру Китингу как точный и бесспорный факт.
- Неправда! - повторил управляющий.
- Мне это нетрудно доказать! - И Хал подошел к телефону.
- Что ты собираешься делать, Хал?
- Вызвать по телефону Билли Китинга, чтобы вы оба выслушали его показания.
- Глупости, Хал! - вскричал Эдуард. - Меня совершенно не интересует, что скажет твой Китинг. Ты ведь знаешь, что в те дни мистер Картрайт не подозревал, кто ты.
Картрайт немедленно ухватился за эту поддержку:
- Конечно, нет, мистер Уорнер! Ведь ваш брат явился сюда, прикинувшись рабочим!
- Ах вот как! - воскликнул Хал. - По-вашему, значит, про рабочих можно распространять всякую клевету!
- Вы провели здесь достаточно времени, чтобы убедиться, как низок моральный уровень здешних юношей.
- Я провел здесь достаточно времени, мистер Картрайт, чтобы убедиться, что разоблачение низкого морального уровня в Северной Долине надо начинать с начальства и охранников: вы облекли их властью и разрешили им издеваться над женщинами.
- Хал, - вмешался Эдуард, - не стоит продолжать этот спор. Ты так ничего не добьешься. Если у тебя есть какое-нибудь дело, кончай его, ради бога, поскорее.
Хал с трудом овладел собой. Он снова заговорил о требованиях забастовщиков, но терпение управляющего уже иссякло.
- Мой ответ вы слышали, - заявил Картрайт, - я решительно отказываюсь продолжать дискуссию по этому вопросу.
- Хорошо, - сказал Хал. - Раз вы отказываетесь вести деловые переговоры с депутацией, то я должен вам заявить, как один из ваших рабочих, что и все остальные, поодиночке, отказываются работать у вас.
Этот утонченный сарказм мало подействовал на управляющего.
- А я вам отвечаю, сэр; работа в шахте номер два начинается завтра утром, и те, кто не явится в шахту, будут к вечеру выселены отсюда.
- Так быстро, мистер Картрайт? Ведь они арендовали свои дома у Компании, и вы знаете, что согласно арендному договору администрация обязана предупреждать о выселении за три дня.
Картрайт имел неосторожность вступить в спор. Он знал, что Эдуард прислушивается к их разговору, и хотел обелить себя.
- Компания не будет их выселять. Выселением займутся городские власти.
- А во главе городского управления стоит тот же Картрайт?
- Да, мэром города Северной Долины избран я.
- Значит, вы действовали как мэр, когда предупреждали моего брата, что вы меня выселите из города?
- Я просил вашего брата, чтобы он уговорил вас покинуть наш город.
- Но вы ясно дали понять моему брату, что, если ему не удастся сделать это, вы сами займетесь моим выселением, не правда ли?
- Да, это верно.
- Вы сослались по этому поводу на телеграфное распоряжение мистера Питера Харригана. Мне хотелось бы знать, какой выборный пост занимает мистер Харриган в вашем городе?
Картрайт догадался, что это ловушка.
- Ваш брат неправильно понял мои слова, - резко сказал он.
- Ты неправильно понял его, Эдуард?
Раздраженный Эдуард повернулся к окну и стоял, уставившись на груды шлака и консервных жестянок. Сейчас он даже не счел нужным обернуться. Но управляющий знал, что он только притворяется, будто не слушает их разговора, и потому попытался замазать свой промах.
- Молодой человек, - сказал он, - вы нарушили ряд постановлений городских властей.
- Разве есть постановление, запрещающее организацию профессиональных союзов?
- Нет, такого постановления нет. Но в нашем Городе запрещено произносить речи на улицах.
- Кто это запретил?
- Городской совет.
- Состоящий из Джонсона - почтмейстера и служащего лавки Компании; Эллисона - бухгалтера Компании; Страусса - вашего мастера и О'Каллахена - вашего же кабатчика. Правильно?
Картрайт ничего не ответил.
- А пятый член городского совета - вы сами ex officio мистер Энос Картрайт - мэр города и управляющий шахтами.
Картрайт опять воздержался от ответа.
- Итак, вы провели постановление, запрещающее произносить речи на улицах города. Но все помещения в вашем городе - кабаки, пансионы, церковь и школа - принадлежат Компании. Где же, по-вашему, могут граждане проводить собрания и произносить речи?
- Из вас, молодой человек, выйдет хороший адвокат. Но мы, принявшие на свои плечи заботу о населении, прекрасно знаем, что у вас называется "речью на собрании".
- Значит, вы против граждан, выступающих на собраниях?
- Мы не считаем нужным помогать агитаторам, которые возбуждают против нас наших рабочих!
- Разрешите узнать, мистер Картрайт, вы это говорите как мэр американского города или как управляющий шахтами?
Лицо Картрайта постепенно багровело. Наконец, повернувшись к стоящему спиной Эдуарду, он сказал:
- По-моему, не стоит продолжать этот разговор.
Эдуард был того же мнения. Он обратился к брату:
- Право же, Хал…
- Подумай только, Эдуард, он обвиняет меня - твоего брата - в преступлении. Слыхал ли ты когда-нибудь, что в нашей семье есть люди с преступными задатками?
Эдуард снова повернулся к окну - придется опять смотреть на консервные жестянки и груды шлака! Какой вульгарный и глупый спор… Но Эдуард уже разгадал настроение Хала и понимал, что тот все равно не замолчит, если неосторожный собеседник будет подавать ему реплики.
- Вы говорите, мистер Картрайт, что я нарушил постановление городских властей, запрещающее произносить речи на улицах. Разрешите узнать, какое за это полагается наказание?
- Вы это узнаете, когда вас привлекут к ответственности.
Хал рассмеялся.
- Из ваших слов я понял, что за это полагается изгнание из города. Если я правильно осведомлен о порядке судопроизводства, мне придется предстать перед мировым судьей. Кстати, он тоже служащий Компании - продавец в лавке. Но меня почему-то осудил не судья, а мэр города… А может, не мэр, а управляющий шахтами? Не потрудитесь ли вы мне объяснить, как это все получается?
- Только мое уважение…
- Да не надо мне вашего уважения!
- Я говорю о своем уважении к вашему брату…
- Ого! Значит, у вас такой порядок, что управляющий шахтами, то бишь мэр, может из уважения к брату не наказывать преступника, а просто выселить его из города. Не из уважения ли к маленькому Томми Берк вы выслали из города его сестру?
Картрайт сжал кулаки.
- И моему терпению есть предел!
Он произнес эти слова, адресуясь к спине Эдуарда. Эдуард повернулся и ответил:
- Я вас вполне понимаю, сэр, - затем, обращаясь к брату, сказал: - Хватит болтать, все понятно!
- Надеюсь, что теперь уже понятно и ты сам убедился, что вся эта видимость соблюдения американских законов в Северной Долине гроша ломаного не стоит. Она лишь унижает и оскорбляет всякого, кто чтит законы своей страны.
- Мистер Уорнер, - сказал Картрайт, обращаясь к Эдуарду, - у вас есть опыт в управлении шахтами. Вы знаете, как трудно иметь дело с этими невежественными иностранцами, для которых совершенно непонятны американские законы.
Хал расхохотался.
- Оказывается, это вы их учите американским законам! Хорошо же учите, не ставя ни во что законы города и законы штата, лишая людей всех прав, гарантированных им конституцией, пользуясь вместо этого телеграфными приказами Питера Харригана!
Картрайт направился к дверям.
- Молодой человек, - сказал он Халу, бросив на него взгляд через плечо, - вы сегодня утром должны покинуть Северную Долину. Я только надеюсь, что ваш брат уговорит вас сделать это без лишних осложнений.
И он ушел, хлопнув на прощанье дверью.
16
Эдуард повернулся к брату:
- Какого черта ты устроил в моем присутствии такую дурацкую сцену? До чего неприлично и неуместно ссориться с человеком, который неизмеримо ниже тебя по положению!
Хал все еще стоял там, где его оставил Картрайт. Он глядел Эдуарду в лицо:
- Это все, что ты вынес из этой сцены, Эдуард?
- Репутацию, видите ли, ему испортили! - продолжал возмущаться Эдуард. - Не все ли равно, что о тебе думает такой субъект, как этот Картрайт?
- Мне совершенно безразлично, что он думает, но я не могу допустить, чтобы он распускал обо мне клеветнические слухи. Билли Китинг мне говорил, что это их обычный прием.
- Поверь моему опыту, - холодно сказал Эдуард, - отрицая скандальную сплетню, ты лишь содействуешь ее распространению.
- В том-то и дело, - ответил Хал. - Это и расстраивает меня. Подумай только о девушке - как они очернили ее!
- Твое ли дело беспокоиться об этой девушке?
- А если бы Картрайт оклеветал какую-нибудь твою приятельницу? Неужели ты бы остался равнодушным?
- Моих приятельниц он не может оклеветать. Своих друзей я выбираю более осмотрительно.
- Конечно. Ведь ты их выбираешь из семей богачей. Но у меня оказались более демократические вкусы.
- Силы небесные! - закричал Эдуард. - Все вы реформаторы на один покрой: говорите, как заведенная машина, день и ночь только болтаете!