Бедная, бедная Рагна, уж конечно, она надела его покрасоваться. И чтоб не выглядеть так уж убого, украсила ворот платья зелёной брошкой. Блеск и нищета.
Рагна сидит, явно желая что-то сказать, но никак не может решиться.
Эдеварт:
- А Теодор, он что, в церкви?
- Нет. Я вообще не знаю, где он.
Поскольку Эдеварт держит себя очень любезно и приветливо, она собирается с духом и говорит, что миновало уже много дней с тех пор, как у него была своя лавка в Поллене и он сам торговал в ней.
- Я столько раз втайне благословляла тебя, - продолжает она, - к тебе было так легко обратиться и получить помощь. Тебя нетрудно было просить.
На это он ничего не отвечает. Рагна:
- Я прослышала, что ты очень богатый.
Эдеварт, с улыбкой:
- Это всё одни разговоры.
- Господи, ведь у тебя же целых пять тысяч в банке!
- Неправда, - отвечает он, - у меня нет пяти тысяч в банке. Настанет день, когда все узнают об этом.
- Да ну! - удивляется она. - Тогда я вообще ничего не понимаю. Но, как бы то ни было, ты отстроил в Поллене целый город, разве это не здорово?
Он и на это отвечает молчанием.
- Вот и Родерик строил, - гнёт она своё, - Август ему помогал. За это время Родерик стал совсем взрослым парнем, у него есть лодка, и он развозит почту. Чудно, когда подумаешь об этом... Кажется, всё было словно вчера... Ты сам-то видел Родерика?
- Да.
- А как, по твоему, на кого он похож?
- Он красивый парень, как-то заходил ко мне, попросил дать ему взаймы рубанок.
- А назад-то он его отдал?
- Само собой, в тот же вечер.
- Вот видишь! - воскликнула она. - Вот он каков! Он даже на булавочную головку не позарится, если она чужая.
Эдеварт:
- Да у тебя все дети один другого удачнее.
Лицо Рагны светлеет.
- Ты уже слышал об этом? И Родерик, и девочки получились такие, как Богу угодно. Одна осталась с пасторской семьёй, когда они уехали отсюда. Теперь она у них за экономку, а может, и того больше, как родная дочь! У ней ключи от всех замков, и она в курсе всего. То пастор кричит: "Иоганна!", то пасторша кричит: "Иоганна!"
- А вторая твоя дочь, как я слышал, в услужении у доктора?
- Да, она ведёт у него весь дом, хотя сама ещё ребёнок.
- Звать-то её как?
- Эсфирь! Это в честь той, которая стала царицей. Помнишь?
- Интересно, а кем станет твоя Эсфирь?
- Это всё в руце Божьей. Её поддразнивают доктором, но это так, одни разговоры. Он ей не ровня.
- Говорят, она очень красивая?
- Вот это правда. Только враки, что она ест уголь.
Воспоминание о странном и загадочном пороке всплывает у него в памяти. Когда он был ещё мальчишкой, в селении ходили слухи, будто некоторые из девочек едят древесный уголь. Жители их осуждали, потому что занятие это не считалось вполне невинным, скорее уж бесстыдным, своего рода болезнью. Эдеварт улыбнулся при этом воспоминании, может, то была просто хоть и дурная, но полезная привычка, недаром же говорили, что от этого зубы становятся белей. Он сказал:
- Простим ей этот недостаток, красивая девушка имеет на него право.
- Всё равно это неправда, чья-то выдумка. Будто её плохо кормят у доктора. Да Господи помилуй!
Молчание.
Эдеварт погружается в раздумья. По сути, есть что-то подозрительное в том, что Теодорова Рагна сидит у него, но он не знает, как ему быть. Ведь нельзя же просто взять и предложить ей уйти. Хорошо, что в доме никого нет, главное, Поулине ушла со двора. Насчёт самой Рагны он мало тревожился, она уже столько раз попадалась ему на глаза, особенно с тех пор, как уехала Лувисе Магрете, она была горазда на всяческие увертки, просто колдунья, а не женщина.
Рагна спросила:
- Я смотрю, ты не пошёл к Ане Марии. Разве она тебя не зазывала?
- Ты это о чём? - ответил он вопросом на вопрос. - Я спрашивал Каролуса, но того нет дома.
Маленькая Рагна выглядела теперь много старше, она теперь больше стала походить на замужнюю женщину, но около её губ, когда она улыбалась, появлялись те же милые морщинки, что и прежде, когда она была молодой девушкой. Почти никакой разницы. Не согнулась она и под бременем докучного раскаяния в ошибках, которые совершила за всё это время, в ней всего было поровну: нравственность и безнравственность; как и в прежние годы, она не отличалась образцовым поведением, но и не выставляла напоказ ни свою добродетель, ни своё мужество. Голос у неё был нежный. А вот если взять Ане Марию... О ней ведь тоже шла молва, что она куда как охоча до мужчин, но смотрела она уверенно и прямо, не то что Рагна, Рагна была мягкая и нежная, взгляд у неё был стыдливый, словом - никакой испорченности, если судить по внешнему виду. Она прожила здесь всю свою жизнь, она свыклась с убожеством буден, и, если она что-то делала не так, причиной тому была её жизнь. Грязь к ней вроде как и не липла.
Вот она сидит, сидит, хочет что-то сказать, но никак не соберётся с духом. Эдеварт решает помочь ей:
- Что за письмо у тебя в кармане? Часом, не от твоего возлюбленного?
- Ах, ты всё-таки его разглядел!.. Господи, Господи, Эдеварт, смилуйся, не сделай нас всех несчастными!
Эдеварт, с удивлением:
- Да в чём дело-то?
Рагна вынимает из кармана письмо, не переставая при этом умолять:
- Не сделай нас всех несчастными! Плевать, что станет с Теодором... или со мной... но дети... дети!
Он протягивает руку:
- А ну, дай-ка мне взглянуть...
- Оно адресовано тебе, - говорит Рагна, - это письмо из Америки. Я в таком отчаянии...
Далеко не сразу Эдеварту удаётся добиться от неё объяснения: оказывается, Теодор крадёт письма из почтового мешка. Он украл уже много писем и носит их у себя в кармане. Просто ужас! Но хуже всего, что он вскрывает украденные письма и читает их!.. Ты когда-нибудь слышал про такой позор?! А сегодня он уселся перед печкой и начал кидать их в огонь. Рагна как раз ходила на ручей, а когда вернулась, успела выхватить из огня письмо для Эдеварта... вот погляди, оно тут малость обгорело по краям... Просто представить себе трудно... Письмо из Америки!
Эдеварт задумывается. Всё это очень похоже на Теодора, одно из его паскудств. Он выхватывал письма из мешка что твоя обезьяна... из чистого любопытства, сами-то по себе письма ему вовсе не были нужны... просто он вскрывал их, чтобы прочесть, кто кому и о чём пишет из Поллена. Это очень на него похоже, низость чувствуется в каждом его поступке, болван, вечно немного пакостный и почти всегда по-дурацки пакостный. Ну какой ему прок в этом? Да никакого. Как всегда полуоборванный и полуголодный, будет он бродить по селению, выведав потихоньку тайны о его жителях, о парнях, которые пишут своим девушкам, и о девушках, которые пишут своим парням.
- Я понимаю, ты очень сердишься, - говорит Рагна и бросает на него робкий взгляд. И у неё словно камень сваливается с плеч, когда он улыбается и отрицательно мотает головой.
- Нет, не так уж я и сержусь, - отвечает он, - только это очень глупо. А в общем-то мне без разницы.
Снова письмо из Америки, думает он, последний раз я получил несколько недель назад, несколько недель, несколько лет, ну само собой, надо было написать ответ, поблагодарить, почему же он не сделал этого?
- Ну а ты читала письмо? - спрашивает он вдруг у Рагны.
- Читала ли я? Нет и нет! Читать чужие письма?! Уж в чём не грешна, в том не грешна!
Ну конечно же она читала. Что, впрочем, ничего не значит.
- Я просто хотел спросить, знаешь ли ты, где она сейчас. Прочти, пожалуйста, что там стоит на почтовом штемпеле.
Она начинает читать по складам. В школе Рагна очень хорошо училась и посмеивалась над Эдевартом, который читал плохо и с запинками, вызывая всеобщие насмешки. Она читает: "Денвер".
- Так, так, - кивает Эдеварт себе самому. Стало быть, Лувисе Магрете покинула восток, где жила её дочь, миссис Адамс, снова пустилась на поиски, и теперь она у своего сына, в Денвере. Вот и прекрасно. То ли потому, что она сумела найти того, кого искала, то ли потому, что не сумела и теперь снова хочет, чтобы Эдеварт был при ней. В общем, всё ясно. Он откладывает письмо в сторону.
- А ты разве не хочешь его прочесть? - робко спрашивает Рагна.
- Потом прочту. Слушай, а как Теодор добирался до писем? Разве почтовый мешок не кладут в сумку с замком?
- Не могу тебе сказать. Верно, он добирался до них ещё на стоянке, раньше, чем их запрут на казённый замок. Просто стыд и позор!
- Что он сказал, когда ты взяла моё письмо?
- А его тогда не было дома. Я ходила на ручей за водой, ты ведь и сам видел, прихожу и думаю, чем это так странно пахнет, тут-то я и обнаружила всё.
- Значит, он не знает, что ты ушла с моим письмом?
- Нет, но Бог благословит тебя, если ты не доложишь об этом начальству. Это было бы ужасно для нас для всех, а пуще всего - для Родерика. Его бы сразу выгнали.
Эдеварт спрашивает:
- Но ведь Родерик ничего об этом не знает?
- Нет, нет! - восклицает Рагна. - Даже и не думай, мальчик такой порядочный, нет и нет, Родерик весь в тебя.
Эдеварт всё так же сидит неподвижно, сидит и молчит, вдруг он прислушивается: уж не скрипнула ли половица в соседней комнате? И, ничего не услышав, успокаивается. А может, и вовсе ничего не скрипело, может, ему просто послышалось.
Рагна тем временем гнёт своё:
- Я и назвать его хотела в честь тебя, но не посмела. Так что имя ему подыскал Теодор. Он сказал: "Раз ты его родила, так и называй в честь себя самой". - Говоря это, Рагна улыбается, и от губ у неё бегут такие милые морщинки.
- Тогда, по крайней мере, скажи Родерику, что за человек возит почту вместе с ним. Пусть поостережётся.
- Да, он должен знать. Ведь он-то, Родерик, отвечает за них обоих, и всё это, да ещё твоё письмо из Америки, сулит большие неприятности.
- А что до меня, - продолжает Эдеварт, - то я об этом не пророню ни звука. Тут ты можешь быть вполне спокойна.
Ещё улыбка и милые морщинки у губ. Она благодарит его, встаёт и останавливается перед своим пальто.
То ли сама стена её подтолкнула, то ли она оступилась, только они вдруг оказались совсем вплотную друг к другу, начали целоваться и что-то шептать, верно, оба сошли с ума.
Однако в соседней комнате явно кто-то был, кто-то осторожно кашлянул, как бы предостерегая их. "Теодор!" - шепнул он и высвободился из её объятий.
Минута испорчена.
Дурак дураком смотрел он, как она надела пальто и ушла.
Она не попросила проводить её, защитить её, судя по всему, она в этом не нуждалась, она и сама могла за себя постоять. Чёрт, до чего глупо всё вышло!
Вдруг его охватывает лютая злоба, ярость, сохранившаяся с молодых лет, бледный и ожесточённый врывается он в комнату Августа - там никого. Тогда он прыжком слетает вниз по лестнице, выскакивает на улицу и оглядывается, он хочет поймать Теодора, хочет подкрасться к нему на цыпочках - но нет, Теодором здесь и не пахнет. А Рагна спокойно идёт домой в своём пальто.
Эдеварт долго мечется между домами, ищет и наконец находит в дровяном сарае Августа.
- Так это был ты! - бормочет он, задыхаясь.
- Что я? - спрашивает Август. Но отпираться бесполезно; Август понимает, что место здесь опасное, весь сарай набит орудиями убийства, тут и топор, и козлы, и поленья. Но вдруг страх перед взбешенным приятелем покидает его, он готов схватиться с ним, он посылает его ко всем чертям, он не намерен спасаться бегством, он стоит с пустыми руками и говорит: - Ты бы поменьше орал, Эдеварт!
Эдеварт с разлёту останавливается и морщит верхнюю губу, словно хватил царской водки.
- Это ты кашлял! - шипит он.
- Тебе этого не понять, - спокойно отвечает Август, - а раз так, тогда лучше помалкивай. В моём теперешнем состоянии знаешь, сколько нужно силы, чтобы удержаться от кашля.
Эдеварт, совершенно обескураженный:
- Как это понимать - "в моём теперешнем состоянии"?
- И раз это дело нескольких месяцев, я же должен был как-то дать тебе знать. Иначе я бы не кашлял. Может, ты слышал, как я кашляю весь день, без умолку? Но когда кто-то рядом... когда я стою и слушаю...
История кончается забавно и странно. Получается так, что Август сам стал жертвой несправедливости, чем крайне обижен: выходит, эта чёртова Рагна решила его испытать, почуяла, видно, что он сейчас совсем плох, у женщин в этом смысле дьявольский нюх, от них ничего не скроешь. Но дайте только срок, говорю я вам, настанет день, когда я снова буду в форме, уж тут-то я своё наверстаю.
Постепенно лицо Эдеварта приобрело свой обычный смуглый оттенок. Он даже начал улыбаться, а потом и вовсе рассмеялся, громко так. Он, которому, пожалуй, не доводилось смеяться вот уже много лет.
Но это отнюдь не успокоило Августа.
- Ну, конечно, ты смеёшься, потому что со здоровьем у тебя всё в порядке. Но ты для меня всё равно что мой башмак, ведь у него тоже всё в порядке. Нет и нет! Ты вроде грудного младенца против настоящего матроса. Да-да! А окажись ты на моём месте... я занимаюсь всякими делами, и работаю, и создаю банк, и держусь подальше от всяческих утех, а тут, за стеной, прямо сегодня...
- Ха-ха-ха!
- Если сказать по совести, я бы должен проломить тебе голову, обезьяна ты эдакая, - бормочет Август, раздосадованный донельзя, - уж я бы шутить не стал. А теперь поищи себе кого другого, чтобы скалить зубы и ржать...
XI
Август снова отправился в Новый Двор к Ездре и Осии.
- Приехал один хозяин невода, так вот, он хочет здесь построиться и жить, - начал он свою речь. - Это тот самый, который запер больше всех сельди, словом, его неплохо бы залучить в Поллен. А звать его Оттесен.
- Ну, Оттесен так Оттесен, - равнодушно промолвил Ездра.
Оказывается, этот Оттесен не прочь откупить у Ездры кусочек болота, хотя бы и самую топь, и поставить там свой дом.
Ездра лишь криво улыбнулся, услышав о таком нелепом пожелании.
- Ну да, - сказал Август, поняв Ездру, - ничего хуже я тебе и предложить не мог, но...
- Ну да, - сказал и Ездра. - И не будь это ты, я уж знаю, что бы я с тобой сделал.
- Не иначе, ты совсем стал плохой на голову.
- Вы только не подеритесь, - улыбнулась Осия.
Август:
- С такими идиотами и связываться не стоит! Приезжает народ из разных концов страны, хочет здесь осесть и не может даже купить участок под дом. Каролус, по правде говоря, это единственный человек, который понял свою выгоду, вчера он положил в банк семь тысяч под проценты, это к тем пяти, что у него уже там лежали.
- Всего двенадцать тысяч! - вскричала Осия.
- Зато он распродал всю свою землю, - сухо заметил Ездра.
- Зато у него теперь есть двенадцать тысяч! - завопил Август. - Ты что, не понимаешь, о чём я говорю? Может, тебе по слогам повторить?
Ездра, всё так же холодно и неуступчиво:
- Мне бы не хотелось быть на его месте.
Август безнадёжно качает головой:
- С тобой бесполезно разговаривать! У тебя понятия меньше, чем у ребёнка. Не будь это в убыток для всего Поллена, я бы вообще с этим не заводился, потому что толку всё равно нет. Я организовал здесь почту, я открыл банк; я построил много домов, на которые глядеть и то приятно; я превратил Поллен в место, которое знают все, в настоящий маленький город. Скоро у нас здесь будут фабрика рыбной муки, здания для банка и для управы, словом, всё, что только можно. Но некоторым людям хоть кол на голове теши - толку не будет.
- А на кой нам этот банк? - невозмутимо спросил Ездра.
- Нет, вы только послушайте! В банк мы должны вкладывать деньги, а потом брать из него ссуды и таким путём зарабатывать друг на дружке. Так поступают во всём мире, а стало быть, это правильно. Но если судить по-твоему, мы ничего этого делать не должны, мы не должны идти в ногу со временем, не должны увеличивать оборот, развивать промышленность и создавать для Норвегии кредит во всём мире. А вдруг Норвегии придётся делать заём? Дурацкая болтовня, и больше ничего. Тогда, пожалуйста, ответь мне на один вопрос: а что лично ты, Ездра, делаешь со своими деньгами? Спишь с ними, что ли?
- Ха-ха! - презрительно хохотнул Ездра. - У меня нет двенадцати тысяч!
- Вот видишь! Ты сам виноват!
- Словом, у меня их мало! - Ездра поднимает взгляд и продолжает: - Сдаётся мне, мои деньги лежат там на полочке, в серой бумаге.
- Верно. Но не лучше ли было положить их в банк и получать проценты?
- Нет, Август, ты в этом ничего не понимаешь. Спору нет, ты разбираешься во всяких важных делах, в серебряных рудниках и фабриках например. А шиллинги, которые у меня лежат, я скопил, чтобы уплатить налоги. Вот заплачу их и опять останусь без денег.
- Я, между прочим, разбираюсь не только в серебряных рудниках и фабриках, - обиделся Август. - Если мне не изменяет память, я помог тебе осушить болото и вообще помогал со строительством.
Осия:
- Разве он неправду говорит?
- А чего ради они все поналезли в Поллен, эти люди? - вдруг без всякого перехода спросил Ездра. - Чего им дома не сидится?
Август:
- Прикажешь гнать их обратно? Но тогда Поллен не будет расти. Это ж надо такое сказать! Разве у всех людей на свете нет своего дома, своего крова, своей страны? Но они приезжают именно сюда, потому что здесь каждый год можно запирать сельдь, они строятся, оседают здесь, и жителей становится вдвое больше. Тебе, может, на это и наплевать, но это очень важно. Появляется больше людей, которым ты можешь продавать молоко, и всякие молочные продукты, и убоину, люди дерутся из-за твоих продуктов, набивают цену, и ты получаешь за них всё больше и больше...
- Но откуда те, кто дерутся за мои продукты, возьмут столько денег? Тогда они должны их много получать в другом месте, - задумчиво произнёс Ездра, - а стало быть, и мне придётся за всё платить больше. По-другому и быть не может. Ведь и цены тогда поднимутся.
- Да, верно, - сказал Август, слегка обескураженный, - но это уж не твоя забота, коль скоро ты своё всё равно получишь.
Августу и самому не показался убедительным такой ответ, он натужно засмеялся и перевёл взгляд на Осию. Потом вдруг воскликнул:
- Впрочем, что с тобой разговаривать! А ты как поживаешь с детишками? - вдруг спросил он, повернувшись к Осии.
- Спасибо, - ответила она, - живём себе помаленьку.
- Как я вижу, ты хочешь обзавестись ещё одним, сколько их всего будет-то?
- Даже и говорить не хочу, - рассмеялась она, - Ездра у меня прямо как тролль.
И вдруг Ездра очень серьёзно замечает:
- Столько народу наш Поллен не прокормит.
Август, обескураженный его серьёзным тоном:
- Да ну!
- Конечно, не прокормит. На свете нет ни единого человека, которого кормят банки и промышленность. Ни единого.
- Так-так, а чем же они тогда кормятся?
- А кормят их ровно три вещи, ни больше и ни меньше, - отвечает Ездра. - Это зерно в поле, это рыба в море и это звери да птицы в лесу. Три вещи. Я долго об этом думал.
- А некоторых людей всё же кормят деньги...
- Нет, - ответил Ездра, - ни одну-единственную душу.
Молчание. Август:
- А что ж такое ты собираешься ткать, Осия? Я смотрю, у тебя кругом мотки пряжи лежат.