- А мне надо, чтобы было что вспомнить! Будет кассета с нашей историей - чем плохо? Включи опять, мы сейчас напоем туда что-нибудь…
И они спели в пять голосов (Майданов не знал слов, только покачивался в такт). Песня была такая:
Сударь, когда вам бездомно и грустно,
Здесь распрягите коней:
Вас приютит и согреет Искусство
В этой таверне своей…
Девушка, двигайся ближе к камину,
Смело бери ананас!
Пейте, месье, старой выдержки вина, -
Платит Искусство за вас!
Классика! Двери ее переплетов
Чуть заржавели, увы…
Впрочем, сеньор, выше всех звездолетов
С нею окажетесь вы!
И поразит вас бессилье злодея -
Бедненький, веcь он в крови!
Серой опасно запахнет идея,
Если в ней нету любви…
Последние строчки каждой строфы повторялись дважды.
11
Когда вышли на привокзальную площадь, Майданов молча передал спящего Антошку Смородину. И потянул за рукав Юлю:
- Пойду я… ладно?
- Не хочешь меня проводить? Интересно… За весь день осчастливил тремя словами… а теперь "пойду". Иди!
- Адамяну же с тобой по дороге, он так и так увяжется.
- Не ври, ему гораздо ближе.
- И потом, вы же еще туда завернете, на Гагаринскую?
- Обязательно. А тебе некогда?
- Время-то есть… Незачем мне туда, Юль! Не понимаю я, когда из учебы и личной жизни делают винегрет…
- Ах, вот в чем дело!
Майданов послушал, как она смеется (определил, что "на публику" был этот смех) и крупно шагнул вперед, чтобы опередить Марину:
- Марина Максимовна, мне налево, до свиданья…
Она скользнула взглядом по Юлиному лицу, удивленно ответила:
- До свиданья…
12
Марину Максимовну провожали до самой квартиры. Еще на лестнице она прислушалась и сказала:
- Телефон у меня разрывается…
Она могла бы и не бежать - потому что звонки были упорные и не думали прекращаться.
- Да? - сказала она в трубку, задохнувшись. - Да, я… За городом. А кто это? А-а, здравствуйте, добрый вечер. Вас зовут… сейчас вспомню… Клавдия Петровна, да?
Ребята вошли и слушали. Спящего Антона Смородин бережно положил на тахту и стал расстегивать на нем шубку. А Юля вся напряглась, норовя прямо-таки вырвать телефонную трубку, словно оттуда исходила опасность для учительницы.
- Во-первых, я поздравляю вас, Клавдия Петровна… И я, и все наши ребята… Что? Он и не мог ответить: мы только что вошли… Нет, что вы, никто ее не похищал! Она мне этого не сказала… Юля, ты знала, что к тебе должны прийти гости?
- Знала и не хотела! Дайте же мне! - рвалась она к трубке, но мама ее говорила Марине что-то распространенное и тяжелое, и Марина не пыталась вставлять в этот монолог оправдательных слов, и с ее сапожек текло, и она молча оборонялась от Юли, уже готовой нажать на рычаг - разъединить…
- Что, что она там несет?! - изнемогала Юля.
Смородину пришлось держать ее за локти. Наконец Марина Максимовна смогла ответить:
- Клавдия Петровна, ей было хорошо, ей все было на пользу в этот день… Вас это не утешает? А я могу извиниться, что не поставила вас в известность. И обещаю, что минут через двадцать она будет дома. Ее проводят. Только… пожалуйста, не надо ничего обобщать сейчас… вы раздражены… Хорошо, пусть в другом месте. До свидания.
Она положила трубку и устало сказала Адамяну:
- Проводи ее, Женя.
Юля плакала, отрицательно качая головой:
- Нечего мне там делать после этого!
- Кончай истерить, Юлька, - сказала Таня. - Они тебе и магнитофончик, и сапожки югославские…
- Ну спасибо им, спасибо! - крикнула Юля. - Но я бы с тоски сегодня померла, если б с их гостями сидела… А главное - зачем я там? У них же хороший цветной телевизор!
Некоторое время все молчали. Марина ушла в смежную комнату укладывать сына. Юля метнулась за ней туда, стягивая с себя пальто.
- Можно я его уложу?
- Нет. Иди домой, - был ответ, и дверь той комнаты закрылась перед ней. Она стояла в смятении, в сознании вины, грызла ноготь. Потом сбегала в ванную и принесла тряпку - затереть лужицы талого снега на полу. Но Алеша наступил на тряпку ногой и тоже сказал непреклонно:
- Иди, иди. Управимся. - Он нагнулся и стал действовать тряпкой с уверенным домохозяйственным навыком. Юля села в углу, плечи у нее вздрагивали.
- Дано: Жанне Д'Арк хочется спасать Францию, - сказал Адамян меланхолически, - а папаша велит ей пасти коз. Спрашивается: как им договориться?
Алеша присел на корточки, поправил очки и заговорил:
- Нет… все-таки самостоятельность начинается не с того, чтобы доводить предков до инфаркта. Как-то иначе их надо воспитывать.
Вышла к ним Марина:
- Спит без задних ног… Алеша, зачем? Отдай-ка тряпку.
- А я уже все.
- Спасибо, ребята… Длинный был день, правда?
- Особенно мне спасибо, да? - всхлипнула Юля.
- Юля, не разводи мне сырость тут! Уладишь с мамой разумно, по-взрослому, и не будет никаких трагедий… Не инфантильничай, поняла?
- Тем более, - сказал Адамян, - что тебе не нужно осаждать Орлеан и спасать Францию. Спокойной ночи, Марина Максимовна.
Она стояла в дверях, провожая ребят.
Смородин, уходивший последним, сделал два шага вниз, потом три - обратно: огорченное лицо Марины не отпускало его.
- Зря вы так… Нельзя на всех реагировать с одинаковой силой, не хватит вас.
- Уже не хватает. На Майданова, например. На Таню, красавицу нашу… Да на многих…
- И что? Будете переживать?
- Сейчас нет, не буду. Выдохлась. Начну завтра с восьми утра, - улыбнулась она. - Спокойной ночи, Алеша.
13
- Разрешите?
В директорский кабинет входит учитель физики Сумароков - поджарый, высокий человек с палкой. - У меня пустяковый вопрос.- Он прохромал только полрасстояния от двери до стола, остановился почему-то на середине и заговорил, избегая называть Назарова по имени-отчеству (может, не запомнил еще?). - Нельзя ли так устроить, чтобы приказы по школе оглашались не на уроке?
- Простите, не понял.
- Входит ваш секретарь, формально извиняется и отнимает ни много, ни мало, а пять минут… Удобно ли это учителю - такая мысль не волнует ее.
Дверь распахнулась.
- Как вы можете, Олег Григорьевич? - вперед выступила пухленькая блондинка Алина. - Это я что, развлекаюсь? От нечего делать, да?
- Не знаю, милая, но так нельзя. Перед ребятами рождалась планетарная модель атома Резерфорда… и вдруг - пожалуйста! - является совсем другая модель…
- А уж это нехорошо, ей-богу! - Алина просто вне себя от сумароковского тона.
- Почему же? Модель сама по себе недурна, но не взамен резерфордовской, киса! А как по-вашему? - спросил физик Назарова.
- Минутку, Алина, это что - приказ о дежурстве в раздевалке?
- Ну да. И в буфете.
- Вот там и повесить. А если зачитывать - только на линейке с этого дня. Урок - неприкосновенное дело. Поняли?
- Я понятливая. - Алина поиграла многозначительной оскорбленной улыбкой.
- Это все, Олег Григорьич?
- Да, благодарю. - Он удалился, сухой и прямой, как раз в тот момент, когда звонок прекратил перемену.
- Уж для него-то я никак не "киса"! - Алина сузила глаза. - Во внучки ему гожусь…
- Ну-ну-ну… - произнес в рассеянности Назаров, собираясь на урок.
- Так будет каждый приходить и ставить свои условия. Знаете, что это, Кирилл Алексеич? Это ваш характер испытывается!
- Знаю! - бросил он уходя. И уже в дверях: - Если позвонят из милиции насчет того беглеца из 5-го "А", - поднимитесь сказать, ладно?
- Как? Среди урока? Вы ж сами только что…
- А сейчас я говорю: если найдется ребенок, поднимитесь сказать. Среди урока! Истина конкретна, слыхали?
14
Кабинет военного дела и автомобилизма. Стенды, макеты, карты военной топографии. Ящик с песком. Присутствует только мужская часть 10-го "Б".
Назаров трогал указкой нарисованный дорожный знак, глядя на Алешу Смородина. Тот стоял, от него требовалось этот знак истолковать.
- Ну?
- Запрещен разворот? - гадал Алеша.
- Пальцем в небо. Майданов!
- Преимущество в движении встречного транспорта, - спокойно, с ленцой сказал Майданов.
- Так, дальше. - Указка касалась другого знака. - Смородин!
- Не знаю, - сознался Алеша и сел, хотя Адамян подсказывал так, что повторить за ним легче легкого.
- Майданов! А ты постой, Смородин, постой…
- Конец запрещения обгона.
- Так, а здесь?
- Ограничение габаритной высоты… Подряд говорить? Ограничение нагрузки на ось.
- Майдан, ты уже машину, что ли, купил? - спросил кто-то сзади.
- А ты не знал? - огрызнулся он. - "Кадиллак"! Серый в яблоках…
- Тихо, остроумие потом… Смородин. - Директор подошел к нему вплотную. - Стало быть, по запрещающим знакам - ни в зуб ногой. Почему?
- Я уже говорил вам: я никогда не сяду за руль. У меня минус пять.
- Да-да, помню. И ты "неадекватен сам себе"…
- Даже если б разрешили, я бы не сел. Я был бы опасен! - Вдруг он улыбнулся. - Вон тот знак я понимаю…
- Который?
- Крайний слева. Означает "осторожно, дети!".
- Удивил! Тем более, что дети прямо нарисованы… Ну, ладно, автомобилизм - дело факультативное, принуждать не могу. Но военная подготовка - это, брат, другое. На днях ты стоял такой же застенчивый, когда задача была - собрать автомат Калашникова. Теперь бы мог?
Алеша молчал.
- Да он же поступит в университет, Кирилл Алексеич! - не выдержал Адамян. - Ему же медаль обеспечена!
Назаров потемнел:
- Это еще не факт, Адамян! Факт, что есть статья 63-я Конституции СССР… Или выполнять ее - тоже не его мечта?
Алеша, у которого кровь отхлынула от лица, сказал:
- Там про мечту не сказано, в статье 63-й… И я же не нарушил ее пока? Ни ее, ни других статей. Так что не надо повышать на меня голос. Если можно.
Назаров выслушал с усмешкой, взгляд его не смягчился:
- А профилактика? Сейчас я даже не про Смородина. Я - про "вечных белобилетников". Про эту установку их. Независимо ни от очков, ни от болезней… Когда молодой человек решает: солдатчина? казарма? хождение строем? Ну нет, увольте, это для других, для менее ценных!… Симпатичен такой кому-нибудь из вас? Мне - нет.
Раздался звонок. Глядя прямо на Алешу, в глаза ему, Назаров закончил так:
- А про твои заслуги - и научные, и комсомольские - мне известно. И физик тебя нахваливает, и Марина Максимовна… Но в следующий раз я тебя гоняю по тактико-техническим данным, а таже сборке-разборке автомата Калашникова. Основательно гоняю. Это ко всем относится! - предупредил и вышел.
Наблюдалось некоторое оцепенение.
Круглоголовый, с тонким голосом Ельцов высказал:
- Парни, а ведь у нас директор еще не обозванный ходит! Кличка "Унтер" подойдет?
- В смысле - Пришибеев? - уточнил Женя.
Подошел к Алеше Майданов, предложил с неловкостью и поэтому грубовато:
- Взять тебя на буксир, натаскать? Один, два вечера - и будешь иметь у него пять баллов… Он ведь, кроме шуток, может не дать медаль… Даже тебе!
- Спасибо… Это я просто горю на плохой механической памяти, - объяснил Алеша в досаде. - Мозг уже не принимает того, что надо запоминать без доказательств…
- "Шериф"! - крикнул Ельцов. - Парни, нашел, потрясная кличка… Он же вылитый шериф, ей-богу!
- Это пойдет, - расплывшись, одобрил Адамян, - да, Леш?
Дверь распахнула Таня Косицкая:
- Эй, Мариночка зовет, вместо урока мы будем телик смотреть…
Ребята шумно возликовали: "Мариночке - слава! Ура!…"
15
Опять директорский кабинет.
- К вам две мамаши, Кирилл Алексеич. - Алина вошла с этими словами. Томная улыбка на ее губах играла независимо от смысла того, что она говорила или слушала. - И сию минуту из милиции звонили: Додонова из 5-го "А" сняли с поезда на Адлер.
- Сняли?! Фу-ты ну-ты… - Назаров откинулся в кресле. - Номер отделения, телефон записали?
- Да.
- Сейчас соедините меня. В Адлер его понесло… В Сочи, то есть. У нас ему холодно!
Вошла Марина Максимовна в черном свитере с рукавами, вздернутыми до локтей.
- Можно? У меня просьба, Кирилл Алексеич…
Была в ней стремительность, которую он счел нужным притормозить. Наиграл хмурость.
- Минуточку, присядьте… Алина, пока не забыл: макулатуру, которую таскают маленькие, должен сортировать кто-то взрослый. Прямо скажите библиотекарю, - как ее? Верочка? - что я распорядился. Гляньте-ка, что я сегодня выудил оттуда… - Он предъявил две мятых книжки. - "Птицы России", монография, и Евгений Долматовский "Стихотворения и поэмы"…
- Смотрите, карта выпала… Карта сезонных птичьих перелетов, - живо отозвалась Марина. - Какой же дикарь выбросил?
- Вот давайте не будем на него похожи. Чтоб ни одной серьезной книжки не пропало, понятно, Алина? Лучше мне дарите - у меня дома, в основном, политическая литература… С пользой перечитаю… Долматовского того же.
- Хорошо, - с улыбкой сказала Алина.
Кажется, над ним уже иронизирует его секретарша. Да еще в присутствии этой женщины!
- А чему вы улыбаетесь? Вы знаете все его стихотворения? И тем более - поэмы?
- Все - нет…
- А улыбаетесь! Через две минуты соединяйте с милицией. Как вы поняли - в детприемник они его не упекут?
- Ну зачем, вряд ли…
- Родителей известили?
- Кто, я? Нет… Кто поймал, тот пусть извещает, для того там и сидит инспектор детской комнаты…
- Алина! - Назаров побагровел. - Вы мать Додонова видели? Какое у нее лицо было вчера? Мы все оглянуться не успеем, как у вас свой пацан будет! И представьте, что 17 часов вы не знаете, где он!
- Извините… Сейчас позвоню.
В дверь просунулись головы двух девушек.
- А вам что?
Оказывается, в канцелярию набилось человек тридцать десятиклассников. Марина объяснила со старательной непринужденностью:
- Это мой класс, мы хотим напроситься к вам в кабинет на этот час… Из-за телевизора. Там сейчас будут пушкинские "Маленькие трагедии" по второй программе. Оказывается, почти никто из моих не видел… а это нельзя не посмотреть.
- Да? - слегка растерялся Назаров. - Так-таки нельзя?
Алина саркастически покачала головой и напомнила:
- Кирилл Алексеич, вам надо двух мамаш принимать.
- Ну, я-то место найду… - Он посмотрел на Марину озадаченно. - У вас же сейчас совсем не это по плану?
- Нет, - вскинула она голову. - Но знаете, внеплановый Пушкин - он еще гениальней!
- Балуете вы их, вот что, - вздохнул Назаров и повернулся к телевизору. - Пирожными кормите свой 10-й "Б"…
- Русской классикой я их кормлю! А это давно уже - хлеб. - Похоже было, что Марина рассердилась. - Ну что же вы? Время идет, скажите: можно или нельзя?
Он покорно щелкнул рукояткой "Рубина", а она распахнула дверь:
- Заходите, ребята!
Глядя, как этот табун вторгается в директорский кабинет, Алина подняла глаза к потолку и шепнула сама себе:
- Край света!
Но у Назарова глаза стали веселые. Вот он настроил, подкрутил, и на экране появилась заставка, обещающая показ "Моцарта и Сальери"…
Стульев в кабинете хватило только на девочек. Назаров потоптался, глядя на стоящих у стен мальчиков, потом флегматично, не торопясь, стянул зеленую скатерть с длинного стола, за которым проходили педсоветы, и сделал над ним приглашающий жест.
Они не заставили просить себя дважды.
Звучала тема из моцартовского "Реквиема".
Назаров, стоя за Марининым стулом, наклонился к ее уху:
- С вами не соскучишься…
- Благодарю… - И, не отводя глаз от экрана, где уже появился Николай Симонов - Сальери, она поднесла палец к губам: - Тс-с-с…
Телефонный звонок. Вместо того чтобы снять трубку, Назаров отключил розетки обоих аппаратов и вышел из кабинета бесшумно.
Сальери начал свой монолог…
16
- Простите, вы ко мне? - окликнул Назаров двух родительниц в распахнутых пальто. Дожидаясь его в вестибюле, они обсуждали что-то; предмет дискуссии особенно распалял одну из них - Клавдию Петровну Баюшкину. Женщины оглянулись.
- Кирилл Алексеич, это вы? Очень приятно, Баюшкина.
- Назаров.
- Смородина. - Мать Алеши оказалась маленькой, щуплой и стеснительной.
- Попрошу на второй этаж, в учительскую… Только нужно раздеться.
- С удовольствием… Я, наверное, красная сейчас, как этот огнетушитель, - говорила Клавдия Петровна, выскальзывая из шубки. - Сюда шла с классом Юлия, моя дочь… И если бы она меня увидела, мне бы несдобровать!
- Вот даже как? - он приподнял брови.
- Да-да, тут весьма щекотливый вопрос. Так что умоляю: не выдавайте меня…
- Хорошо.
- И меня, если можно… - совсем тихо и подавленно сказала Смородина.
17
…В учительской мы следим за разговором с того момента, когда суть щекотливого вопроса уже наполовину изложена: это заставило Назарова нахохлиться, помрачнеть… И Клавдия Петровна продолжала излагать - то понижая голос с оглядкой на Ольгу Денисовну, которая писала что-то за дальним столом у окна, то забывая об ее присутствии…
- В одиннадцать вечера, Кирилл Алексеич! Гости, конечно, не дождались и ушли. Смертельно обиженные… Причем явилась с мокрыми ногами! А у нее был нефрит,ей нельзя простужаться!…
Но я сейчас не об этом… Я вообще не понимаю, что у них там происходит, я прошу объяснить мне! Там маленький ребенок. Прекрасно. Я сама мать, хотя и не мать-одиночка, я знаю, что три года - это прелестный детский возраст, но… но я не готовила дочь в няньки, Кирилл Алексеич! Для этого не надо так долго учиться… В десятом классе, в решающем году они выкраивают время, чтобы по очереди гулять с этим ребенком в субботу и в воскресенье! Но если у меня или у отца просьба к ней - она не может, потому что "много задали"… А что они там делают по вечерам? Раза два в неделю - это уже традиция. Говорят? О чем говорят? Видимо, они выговариваются там дочиста, потому что для нас у Юли остается совсем мало слов: "да", "нет", "нормально", "не вмешивайся", "сыта", "пошла"… Думаете, не обидно? - В голосе Клавдии Петровны зазвенели слезы, она отвернулась, теребя пальцами желтую кожу мужского портфеля, который имела при себе.
- Так вы считаете, что Марина Максимовна восстанавливает Юлю против вас?
- Не знаю… Может, ее и развивают там, но после посиделок в том доме девчонка приходит чужая! Мы с мужем не хотели бы развивать ее в такую сторону… И не позволим, Кирилл Алексеич. Муж мне так и велел сказать: не позволим!
- Да… - Назаров закурил. - Ольга Денисовна, вы нас слушаете? Подключайтесь. Вы же лучше знаете историю вопроса.
Клавдия Петровна несколько замялась, щелкая земком своего портфеля.
- Но, Кирилл Алексеич, мы только сигнализируем, а дальше - вы уж сами, пожалуйста!
- Да-да… - отозвалась Ольга Денисовна. Лицо ее затуманилось, и высказываться она не спешила. Встала, зачем-то глянула в окно.