- Ну-ну… - он вышел с инструкцией в руках, а мама осталась сидеть в ногах у именинницы.
- Юленька, мы все-таки решили устроить, отец рыбу достал живую… Можешь своих позвать, только немного. А мы пригласим Борзуновых с дочкой.
- Да? - Юля тут же отменила подъем, улеглась снова. - Я рада за вас. И сочувствую рыбе. Только меня не будет.
- Начинается… Чем, чем они не угодили тебе?
- Не они, а вы. Ты!
- Интересно… Чем же это? - изумилась Клавдия Петровна.
- Тем, как ты их облизываешь. И главное: зря - мне Борзунов не нужен, я в его институт не иду, раздумала.
- Коля, ты слышишь? - воскликнула мама. - Это кому надо сказать спасибо - Марине Максимовне?
В смежной комнате зазвонил телефон, трубку взял отец. Зычно объявил:
- Именинницу требуют!
- Пораньше не могли? Наверное, она, Мариночка. Спешит показать, что не забыла… - прокомментировала мама.
Секунда - и Юля, уже в халатике, была у телефона.
…Саша Майданов торчал в автоматной будке без пальто, в свитере и шапке, с лыжами, которые, не умещаясь, мешали ему закрыть дверь. Первым делом он предупредил Юлю:
- Только трубку не бросай: у меня одна "двушка".
- А если брошу?
- Тогда мне придется еще доставать, - сказал он мрачно, выдыхая пар. - В общем, так. Я поздравляю, желаю тебе всего самого-самого… Говорить я не умею, ты знаешь. Может, я тогда и свалял дурака на сочинении…я не спорю…
- Так. Уже прогресс. Еще что скажешь?
Втянув озябшие пальцы в рукава, он замолчал. И она ждала.
Ее мама, накрывающая на стол, и папа, будто бы углубленный в магнитофонную инструкцию, - оба предельно внимательны к этому разговору Юли. И она демонстративно переходит на английский:
- Иф ю уонт ту си ми уис ивнинг, ю мэй кам…
- Секреты, - скорбно улыбнулась мама. - Вот и обучай их после этого…
- Что-что? Повтори! - заволновался в своей будке Майданов.
Юля взбунтовалась, а он это слышал:
- Товарищи, миленькие, ну дайте же словечко сказать! Я не только по-английски, я по-птичьи скоро начну разговаривать!…
- Как тебе это нравится, Николай?
- Ну, не нравится, а что я могу? Выросла девка… Пошли на кухню… Пошли, пошли, - проявил сознательность отец.
Оставшись одна в комнате, Юля сказала:
- Через час я буду на Гагаринской, ты знаешь и дом и подъезд… Но там тебе надо прежде всего просить прощения!
- Юль… а тебе не надоело там?
- Представь себе, нет!
- А то поехали в Блинцово, как в тот раз… тетки там нет сегодня. Печку затопим… там хорошо… Белки по снегу бегают…
- Никуда я с тобой не поеду, - отрезала Юля. - Ты вел себя с Мариночкой, как последний хам, я тебя ненавидела… И не скоро еще отойду, понял? Все, привет белкам!
7
Снег! До этого он был только за окнами и мало замечался, а тут ослепил вдруг, козырнул щедростью, пристыдил чистотой…
Антошка, сын Марины Максимовны, сидел на санках и сердился: его "конь", вместо того, чтобы работать, затеял долгий и непонятный разговор с мамой. " Конем" был Алеша Смородин.
Антон, кряхтя, слез и пошел за скамейку в кусты - добывать себе какой-нибудь кнут. Там он с удивлением увидел Юлю Баюшкину; она присела за скамейкой, шепотом сказала:
- Своих испугался? Тс-с-с… Мы спрячемся!
И в обнимку они стали через щель в скамье наблюдать. Ага, вот пропажа обнаружена, "конь" озирается в поисках седока…
- Анто-он! - позвала мама. - Антон, ты куда это делся? Пора - не пора, я иду со двора!
Юля выпрямилась и с малышом на одной руке, со своим новеньким магнитофоном в другой, пошла наискось через детскую площадку.
- Граждане, - обратилась она учтиво к Марине и Смородину, - вы, случайно, не знаете, чей это ребенок? Если ничей, я беру его себе.
- Знакомое лицо, - подыграла ей Марина. - На днях точно такого продавали в овощной палатке, купите себе…
Антон хохотал, абсолютно счастливый, - он любил юмор.
- А это откуда? - спросил Алеша про магнитофон.
Юля поставила маленький аппарат на санки и включила - на сей раз это была запись с популярной детской пластинки, в которой Антошку зовут копать картошку, - Юля специально с этим шла к одноименному ребенку. Пока он радовался и подпевал, она объяснила:
- Подарок. От родителей: я сегодня родилась.
- Юлька… Алеша, это свинство, что мне никто не сказал…
- Да мы и сами прошляпили. Поздравляю!
А Марина Максимовна поцеловала еe и какие-то секретные вещи зашептала на ухо, отчего Юля порозовела:
- Спасибо… только это непросто, вы же знаете…
- Алеша, - повернулась к нему Марина, - ты очень зол на Майданова? Даже теперь, когда нашлись вторые очки?
Он пожал плечами:
- А я не из-за очков, а из-за вас. Товарищ хамил в лицо… И вы уже простили?
- А что, непедагогично? Теперь надо объявить ему войну?
- Не войну… но, как минимум, вытащить его на бюро! Не я один так думал.
- Ваше право. только зачем? Лучше прийти с ним ко мне - все равно ж мы соберемся, раз такой день! И, может, заодно поймем: почему он всеми иглами наружу, кто и в чем виноват перед ним? Юля, можешь его пригласить?
- Сегодня? Нет… Он за город уехал, в Блинцово. Там у него и тетки нет, и белки скачут, и печку, видите ли, можно разжечь… Как будто я никогда печку не видела… Или белку! - Она повела плечом очень индифферентно.
Антошка заявил, наоборот, с большим подъемом:
- Хочу белку! Где она?
- Вот у Юли спроси, - отозвалась мама. - Ты была там?
- Один раз, в октябре. А что?
Марина пересела на качели и недолго думая спросила оттуда:
- Слушайте, не рвануть ли нам за город? Не потеснить ли Майданова возле его печки?
- Это вы из-за кого предлагаете? - спросил, глядя на Юлю, Алеша.
- Да из-за себя, господи! Из-за этих белок! Из-за Антона: он зимнего леса никогда не видел… А вы видали? Где, когда? Прошлым летом по телевизору? - задиралась она, пока не раздалось единогласное:
- А что, в самом деле? Поехали…
8
В электричке - те же плюс Таня Косицкая и Женя Адамян. Вагон свободный, почти безраздельно принадлежит этой компании. Антошка имеет возможность облазить разные скамейки. Адамян везет свои лыжи, захвачен и рюкзачок с провизией. Разговор неупорядоченный, скачущий.
- Марина Максимовна, а давайте "Маскарад" поставим? Майданов - Арбенин, Юлька - Нина, я - баронесса Штраль… - смеется Таня.
- Издеваешься? Нину мне никогда не дадут, я и не надеюсь, носом не вышла…
- Да, носик у тебя скорей уж для Марии Антоновны из "Ревизора". Но это мы простили бы…
- Майданов уже простил! - вставил Женя.
- Не твое дело. Но пока у тебя тройки - Юля, я тебе говорю! - никаких ролей и маскарадов, понятно?
- Подумаешь, тройки… в день рождения о них можно не напоминать. Правда, Антон? И вообще я их, может быть, нарочно получаю!
- То есть?
- Чтоб меня нельзя было запихнуть в тот институт, куда я не хочу!
Адамян засмеялся:
- А там, куда хочешь, - троечников берут вне конкурса?
- Нельзя, Юлька, невозможно, - говорила Марина Максимовна, - перед таким человеком, как наш физик, стоять и мямлить: "Я учила, но забыла" - провалиться легче! Так, Женя?
- Да, он корифей, - подтвердил Адамян. - Алексис, ты ему не отдавай Макса Борна, ты "прочти и передай товарищу"…
- Угу…
- Мальчики, вы не сорвитесь у меня, - озабоченно сказала Марина.
- Я, конечно, не в курсе, но… Макс Борн - может быть, это уже чересчур?
- Думаете, не наш уровень? - улыбнулся Алеша Смородин.
- Ваш, ваш! Но я перегрузок боюсь. Сейчас финиш, десятый класс, третья четверть - самая утомительная… - говорила она, поправляя ему шарф и обматывая нитку вокруг верхней пуговицы, готовой отлететь.
Он вдруг отвел ее руку и произнес медленно:
- Вот когда вы так делаете… я не только трудных авторов… я букваря не понимаю!
- А я - тебя… - растерянно сказала Марина. - ты о чем, Алеша?
- Неважно. Не обращайте внимания.
И сразу заинтересовался ландшафтом за окном. Ему повезло: ребят отвлек Антошка, они не слышали этого.
9
Когда они выходили на заснеженный участок под предводительством Юли, Майданов, в шапке и свитере, вытягивал полное ведро из колодца.
Он так опешил, увидя всю процессию, что выпустил ручку, и она завертелась как ошпаренная… Тыча пальцем в него, Юля хохотала над его столбняком, и другие гости - тоже, а малыш, которого нес Смородин, спрашивал:
- Это Майданов? А где белка? А что это крутится?
А через полчаса все заминки и психологические трудности были, казалось, далеко позади…
На майдановских лыжах Юля скатилась с горки по искрящейся пушистой целине, а внизу шлепнулась, вспахала ее носом.
- Приказываю! - зазвенел на просторе голос Адамяна. - Торжественный салют семнадцатью артиллерийскими залпами! По новорожденной!
Сверху в нее полетели снежки, веселые и безжалостные.
Солнца в этот день было сколько угодно. И Антон не капризничал. Что касается Майданова, он был насмешлив, слов тратил минимум, общался с Антошкой охотнее, чем со всеми. Похоже, это паломничество к нему настроило его иронически. Но хорошо хотя бы, что злость прошла, думалось Марине… Вот он на склоне горы по свежему насту пишет лыжной палкой огромнейшую римскую цифру ХVII - в Юлину честь. А лица не разглядеть отсюда…
- Юля… С той компанией он уже не имеет дела?
- Вроде нет… "Баба Сима" успела ему мозги прочистить. Ну и я немного повлияла, наверное… Двое оттуда уже в колонии, знаете?
- За что?
- Киоск кожгалантереи взломали.
- Красота! - горько сказала Марина.
- Они бы и Сашку потянули - слава богу, у него тогда был перелом руки…
- Да? А если бы…
- Нет! - почти вскрикнула Юля. - Я не то хотела сказать, он и со здоровой рукой не пошел бы! Верите?
- Я-то ему готова верить. Он мне - нет…
- Мы вас знаем три года, а он - один. И после всего, что было, трудно ему причалить к нам…
- Я о том и говорю. Собираетесь вы у меня, ревнует он тебя ко мне… Ревнует, не спорь! Только напрасно, объясни ему. Я могу написать на своей двери аршинными буквами: "Все, кому интересно, - добро пожаловать!"
- Я понимаю… А как сделать, чтоб ему интересно стало?
- Ну и вопросик… Я ж не волшебник, Юлька, я только учусь…
…А еще они гуляли по лесу. Слушали капустный хруст снега под ногами, высматривали обещанных белок. Дергали ветки, чтобы по-братски уронить снег на голову зазевавшемуся "ближнему". Антошку тащили и развлекали по очереди, и никому он не был в тягость.
И была такая подходящая опушка, где Марина попросила:
- Таня! Почитай-ка нам.
- Стихи? Прозу? Басню? Монолог? - тотчас перебрала она весь ассортимент, с которым собиралась поступать в актрисы.
- Стихи.
- Пожалуйста. Ну, допустим, вот это. Называется - "Из детства".
Я маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: "Как ныне
Сбирается вещий Олег…"
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я маленький, глупый, больной.
(Стихи Д.Самойлова)
- Хорошо, - вздохнула Марина и посмотрела на Майданова. Тот, наморщив нос, спросил:
- Над чем он плачет? "Над бренностью" - это как?
- Над тем, что все проходит на свете, ничто не вечно.
- Ну правильно, - согласился Майданов мрачно. - Человеку это всегда обидно. Хоть маленькому, хоть какому.
- Даже мне понравилось, - заявил Адамян. - Странная вещь: информация ведь минимальная, так? Ничего нового, ошеломительного не сообщается. А - действует!
Марина взяла его шапку за оба уха, надвинула на глаза:
- Женька, ты чудовище! Ну можно ли думать о количестве информации, когда тебе читают стихи?
- По-моему, за этим стихотворением моих данных совсем не видно. Они как бы не нужны, - пожаловалась Таня.
Майданов сплюнул. Когда его что-то коробило, он сплевывал.
- А ты их не навязывай, - резковато сказала Марина. - Кому надо - увидит. Ты же не в манекенщицы идешь - в актрисы!
- Все равно. Я чувствую, что для поступления это не подходит. Надо взять чтонибудь гражданское, патриотическое…
- А что, - спросил Смородин угрюмо, - красивым девчонкам прощаются пошлости?
- Пошлости?! А что я такого сказала?
- Когда же люди поймут, Марина Максимовна? Когда они поймут, что нельзя выставлять свой патриотизм, чтобы тебе за него что-нибудь дали или куда-нибудь пропустили! Другие свои данные выставляй, пожалуйста; может, и правда, в дом моделей возьмут… А это - не надо!
Татьяна, округлив большие красивые глаза, готовилась заплакать.
- Дядя Алеша сердится? - спросил Антон у Майданова, с которым успел подружиться.
- Ага, - сказал Майданов. - Он идейный.
И толкнул плечом Адамяна: отойдем, мол.
Когда их не могли слышать, спросил:
- Кто из вас придумал этот… культпоход? Только мозги не пудрить, я все равно узнаю.
- А тут все открыто, - удивился Женя. - Предложила Мариночка.
- Так я и знал. Педагогические закидоны!
- Слушай, ты ее все время с кем-то путаешь. Она - человек, понимаешь? С ней интересно - раз. Никогда не продаст - два. И говорить можно чем угодно - три. Нам дико повезло с ней, если хочешь знать.
- Наивняк… Ну давай, заговори с ней "о чем угодно". О чем ей педагогика не велит!
- Ну например? О сексуальной революции? - ухмыльнулся Женька.
- О сексуальной? Нет, тут она сразу иронии напустит. Надо такое, от чего нельзя отхохмиться. Начни только - сам увидишь, как завиляет.
- Да что ты против нее имеешь?
- "Душевница" она. А я учителям-"душевникам" не верю! Я нашей Денисовне, завучихе, верю больше, понял? В трех школах перебывал, видал всяких. Одна инспекторша детской комнаты - тоже молоденькая, нежная, с "поплавком" МГУ на груди, - так со мной говорила за жизнь, так говорила…
- И потом что?
- А потом - протокольчик. И в нем черным по белому: "На собеседованиях Майданов Александр показал…" Ну и там все мои сопли доверчивые в дело пошли. Против Витьки Лычко и других… Ты их не знаешь. Артистка она была, понял?!
- Да… невесело, - признал Женька и тут же возразил: - Но это совсем из другой оперы!
- А я рассказал так, для примера… Ну чего это она решила в гости ко мне? Чудно ведь!
- Брось, Майдан. У нее никаких задних мыслей!
- Не знаю. Вот у ее "пузыря" - точно, никаких! - Майданов улыбнулся. - Но мама-то она ему, а не нам. Нам - классная дама, пускай даже самая лучшая. А друг твой, Смородин, - все-таки комсомольский чин… Так?
- Ну и что? Мы его выбрали, он же отбивался!
- Ладно, поговорили, иди к своим…
Женя отстал от него, тяжело озадаченный.
10
А потом в доме, когда гудела в печке отличная тяга, когда накормленный Антон спал под шубкой на оттоманке, а остальные пили чай после сытной пшенной каши, имел место разговор (несколько туманный для непосвященных, но это ничего: если они потерпят, все прояснится).
- Ладно, никто не спорит с тобой, - говорил Смородин. - А чего ты от Марины Максимовны хочешь?
- Мнения! - настаивал Адамян.
- Зачем? Это наша проблема, и мы решим ее сами…
- Как? Вызовем "Голгофу" на бюро?
- Не смеши!
- "Баба Сима" могла бы… - меланхолически сказала Юля.
- Так ее уже нет. - Адамян ходил взад-вперед, глядя себе под ноги. В нем заметна какая-то напряженность. - Есть Марина Максимовна, но она молчит…
- Жень, а я имею, по-твоему, право обсуждать это с вами? - спросила Марина Максимовна.
- Нет? Ну, не надо… что ж. Вообще-то я и сам понимаю…
- Зачем же начал?
- Надеялся, что вы…
- Лопух потому что, - вдруг высказал с оттоманки Майданов, охранявший там сон ребенка. - Марине Максимовне неинтересно иметь неприятности из-за тебя, правда же?
Повисла пауза.
Смородин чиркнул спичкой для Марины: она разминала сигаретку. Но рассердившись (на себя?), она задула эту спичку и принялась эту сигарету крошить:
- Трудный вопрос, да. Тягостный. Такой, что все стараются отвести глаза. А надо бы набраться духу - причем не тете Моте, а мне самой! - и сказать на педсовете: "Вот мнение моих десятиклассников об одном из нас. Давайте думать, как быть".
- Вот! Я только этого и хотел!
- Ну и прекрасно. Если б еще обойтись без этой злости… Ты хотел знать - смогу ли я? Готова ли? Скоро буду! Но даже если я смогу завтра в 9 утра, - вы-то опаздываете с вашей критикой. Результат будет, дай бог, для восьмых и девятых, а вам - I am sorry very much - заканчивать в этих "предлагаемых обстоятельствах".
- Ясно, - подвел итог Женя. - Как один конферансье объявлял: "У рояля - то же, что и раньше".
И Адамян виновато отошел в темный угол, откуда мерцал глазами Майданов. Они там обменялись немногими словами. Тем временем Юля спросила:
- Марина Максимовна, а как вам этот директор? Нравится?
- Граждане! Предупредили бы, что экзамен, - я ж не готовилась!
- Не будет он лучше "бабы Симы", это ясно, - вздохнула Таня.
- О чем говорить!
- Он еще не проявился и не мог успеть, - отвел Алеша этот вопрос от Марины Максимовны, но Юля от нее домогалась истины:
- Нет, не как начальство, - как человек?
- А в нашем деле это все как-то вместе… Вот "баба Сима" считала, что хорошая школа - учреждение лирическое! Сами понимаете: надо быть белой, белоснежной вороной, чтоб так считать! А уж среди отставных военных…
- Он серый вообще? Как слон? - уточнила Таня.
- Не знаю… Нет, ярлыков не лепите, это зря… Такого, от чего уши вянут, я от него не слыхала пока. Взгляд такой… вбирающий. Знает, вроде, что в Уставах - еще не вся философия, не окончательная. Но все же вряд ли он пришел руководить "лирическим учреждением", а? - усмехнулась Марина. - Боюсь, теперь труднее будет раскрутить некоторые наши затеи. Вечер сказок Евгения Шварца - помните, все откладывали?… Или вечер французской поэзии, от Вийона до Жака Превера… Или вам самим уже нет дела до них?
Ее успокоили:
- Да что вы?! Наоборот! Вдвойне охота…
- Но с этим не вылезешь теперь в актовый зал… Разве что - в классе, на ножку стула заперевшись… под сурдинку… Главное- не киснуть, правда? И от намеченного не отказаться. На чердаке, в котельной - какая разница? Я притащу одну книжку о театре, увидите: так называемая "эстетика бедности" - очень даже на почетном месте… Братцы, а ведь уже темно. Родители ни у кого не волнуются?
- Да знают они, рано не ждут.
- Мы не в пятом классе…
Юля не ответила на вопрос о родителях.
- Юль, тебе батареек не жалко? Машинка-то крутится, - заметил Майданов о магнитофоне. - Истратишь за один день…
- Куплю еще.
- Спасибо, что забыли о нем, - сказал Женя, выключая аппарат и сматывая шнур микрофона. - А то каждый старался бы вещать для истории и обязательно нес бы чушь…
Юля отозвалась, по-прежнему сидя на корточках у печки: