- Да уж, - протянул Рэтлиф. - Где вам понять, как славно глотку поразмять на просторе - вы ж не лежали брюхом кверху в четырех стенах, где каждый, кому надоело тебя слушать, может встать и уйти, а ты за ним следом пойти не можешь, - тем не менее он взял тоном ниже, неспешно продолжая высоким, внятным, насмешливым говорком: - В общем, ему не хватило. Не надо забывать, что он северянин. У них все не как у людей. В наших местах если кто-то вдруг надумает устроить козье ранчо, так это по единственной причине - что у него уже и так свою хибару, или свой огород, или свою спальню - словом, откуда ему там козлов никак не выгнать, - провозгласит все это козьим ранчо, и дело с концом. Но северянин - нет! Ежели он что-нибудь затеял, у него на это уже синдикат организован, все в книжечке пропечатано - все правила, честь по чести, и грамота на руках, с золотым тиснением, от нотариуса из Джексона, чтобы все, значит, понимали, дескать, так и так, у подателя сего в наличии двадцать тысяч коз, или сколько их у него - в в общем, что козы - это козы. Никогда он ни с коз не начнет, ни с земли под ферму. Он начнет с листка бумаги и карандаша, сперва подобьет бабки в кабинете - столько-то коз на столько-то акров земли и такой-то длины надо загородку, чтобы не разбегались. Потом напишет в Джексон и получит себе грамоту, что разрешили ему иметь столько-то земли, и изгороди, и коз, и сперва купит землю, чтобы было что огораживать, обнесет землю изгородью, дабы если кто туда попался, то уж не сбежал бы, а потом только идет покупать то, ради чего огород городил. Так что сначала все шло как по-писаному. Выбрал себе землицу, на которой сам Господь Бог вовек не додумался бы козье ранчо устраивать, прикупить ее безо всяких препон, всего и делов-то - найти хозяев земли да втолковать им, что за нее и впрямь хотят отдать настоящие доллары, а уж изгородь и вовсе, можно сказать, сама собой выросла, потому как от него требовалось только сидеть посередке и денежки выкладывать. И тут выясняется, что ему только коз и не хватает. Прочесал всю округу вдоль и поперек и сверху донизу, собирая поголовье коз, которое в патенте обозначено, а иначе бы собственная грамота его во лжи уличила. А вот дудки! Как ни бился, все равно остается лишней изгороди как раз на полсотни коз. Выходит, это у него уже не на козье ранчо смахивает, а на чистое банкротство. Вынь да положь, стало быть, полсотни коз, а не то гони назад грамоту! Вот он и попался - из такой дали припереть, это надо же: Бостон! Штат Мэн! - и оплатить две тысячи акров земли и сорок четыре тысячи футов на ней забора, а теперь это злополучное вперед-приятие все к чертям собачьим из-за какого-то несчастного козьего выводка дядюшки Бена Квика, поскольку больше-то ни одного козла от Джексона и до границы с Теннесси нет как нет.
- А ты будто знаешь! - усомнился тот, первый.
- А кабы не знал, так неужто притащился бы в этакую даль, едва из постели поднявшись? - осадил его Рэтлиф.
- Ну так и полезай тогда без разговоров в бричку, чтоб, не ровен час, промашки не получилось, - сказал Букрайт. Он сидел, прислонясь к одному из столбиков галереи, лицом к окну, которое было за спиной у Рэтлифа Рэтлиф мельком глянул на Букрайта, учтивый и загадочный под постоянной маской легкой насмешки.
- Да уж, - сказал он. - Ведь не первый день у него эти козы живут. Что ж, он, видать, еще месяцев шесть будет мной командовать: то делать не моги, а это делай непременно, не говоря уже о том, что за каждый совет счета приходят, - продолжал он, меняя тему непринужденно, но так основательно, словно - как с запозданием дошло до собравшихся - вдруг поднял над собою табличку с красной надписью "Молчим!", и бросил лениво-вежливый взгляд вверх, на вышедших из лавки Варнера и Сноупса. Сноупс молчал. Он пересек галерею и спустился с крыльца. Варнер запер дверь. - Не рановато закрываетесь, Джоди? - окликнул его Рэтлиф.
- Смотря что по-вашему "поздно", - грубовато отозвался Варнер. Последовал за приказчиком.
- А что, пора ужинать? - встрепенулся Рэтлиф.
- На твоем месте я быстренько пошел поел бы да и отправлялся закупать этих коз, - посоветовал Букрайт.
- Да уж, - сказал Рэтлиф. - А вдруг у дядюшки Бена завтра их еще пяток прибавится? Охохонюшки… - Он встал и застегнул пальто.
- Сперва иди закупи коз, - не унимался Букрайт. Снова Рэтлиф оглядел его, вежливый, непроницаемый. Посмотрел на остальных собравшихся. На Рэтлифа никто не глядел.
- Пожалуй, это подождет, - сказал он. - Из вас, ребята, кто-нибудь идет ужинать к миссис Литтлджон? - потом проговорил изумленно: - Что это? - и все сразу поняли, что его поразило: с виду взрослый человек, но босой и в куцем выцветшем комбинезончике, под стать разве что четырнадцатилетнему мальчишке, шел по дороге мимо, волоча за собой на веревке деревянную чурку с двумя жестянками из-под нюхательного табака, прикрепленными к ней сверху, и в полном самозабвении глядел через плечо на пыль, которую эта чурка вздымала. Пройдя под галереей, он поднял голову; тут и лицо его предстало Рэтлифу: тусклые глаза, казавшиеся вовсе незрячими, слюняво раззявленный рот, окруженный пушком рыжеватой пробивающейся бородки.
- Этот тоже ихний, - сказал Букрайт все тем же резким, отрывистым тоном.
Рэтлиф во все глаза смотрел на это существо (штанины на толстых ляжках готовы лопнуть, лицо, повернутое через плечо назад, то и дело искажается немыслимыми гримасами, взгляд устремлен на волочащуюся чурку).
- А нам еще говорят, будто все мы по образу и подобию божьему созданы, - сказал Рэтлиф.
- Да ведь, судя по тому, что вокруг творится, может, он-то как раз по подобию и создан, - вздохнул Букрайт.
- Не знаю, вряд ли я в это поверил бы, хоть бы и знал, что так оно и есть, - сказал Рэтлиф. - Говоришь, взял да и появился тут откуда ни возьмись?
- А что? - проронил Букрайт. - Не он первый.
- Да уж, - буркнул Рэтлиф. - Где-то ведь надо ему обретаться.
Существо, достигнув дома миссис Литтлджон, свернуло в ворота.
- Спит у нее в хлеву, - сказал кто-то еще. - Она его кормит. К работе приспособила. Кое-как умудряется с ним объясняться.
- Что ж, стало быть, хоть она создана по подобию божьему, - сказал Рэтлиф. Обернулся; в руке по-прежнему зажат обсосанный леденец. Рэтлиф сунул его в рот и вытер пальцы о полу пальто. - Ну, так как насчет ужина?
- Езжай, закупай своих коз, - сказал Букрайт. - Еда подождет.
- Завтра, - отмахнулся Рэтлиф. - Может, у дядюшки Бена к тому времени их еще с полсотни прибавится. - "А может, и послезавтра, - подумал он, шагая на бронзовый зов возвещавшего ужин колокольчика миссис Литтлджон, разносившийся в хмельном холодке мартовского вечера. - Так что времени у него вдосталь. Пожалуй, я все как следует преподнес. Взял в расчет не только то, что он, на мой взгляд, обо мне знает, но и то, что, по его мнению, о нем знаю я, с учетом кое-какой неполноты моих сведений - все-таки целый год проболел, приотстал от науки и практики надувательства. Но Букрайт клюнул. Чуть наизнанку не вывернулся, лишь бы предостеречь меня. Пошел на все, что может и даже чего не может позволить себе один человек в делах другого".
В результате наутро он не только не поехал проведать владельца коз, но отправился за шесть миль в противоположную сторону и потратил целый день, пытаясь продать швейную машинку, которой даже не было у него с собой. Там же и переночевал, а до поселка добрался в самый разгар следующего утра, остановил бричку перед лавкой и привязал лошадок к тому же столбу, к которому был привязан чалый конь Джоди Варнера. "Ага, значит, он теперь и коня заграбастал, - подумал Рэтлиф. - Так-так-так". С брички слезать не стал.
- Ребята, кто-нибудь из вас не вынесет мне конфет, центов на пять? - крикнул он. - Не пришлось бы к дядюшке Бену через внучат подход искать.
Один из сидящих на галерее вошел в лавку и вынес ему конфеты.
- Вернусь к обеду, - пообещал Рэтлиф. - К тому времени с меня будет чего срезать еще одному нищему удальцу со скальпелем.
Путь его был недалек: чуть меньше мили до моста через реку и чуть больше мили после. Подъехал к аккуратному ухоженному домику с большим хлевом и пастбищем позади него; увидел коз. Кряжистый старик, сидевший в одних носках на веранде, заорал:
- Здорово, В. К.! Вы что, там все, у Билла Варнера, спятили, что ли, к дьяволу?
Рэтлиф, не слезая с брички:
- Ага, так, значит, он меня обставил.
- Пятьдесят коз! - орал старец. - Мне доводилось слышать, что иногда приплачивают центов по десять тому, кто сведет со двора двух-трех коз, но в жизни не слыхивал, чтобы их покупали, да еще по пять десятков.
- Он парень ушлый, - отозвался Рэтлиф. - Ежели купил чего-нибудь пять десятков, стало быть, знал, что столько ему и понадобится.
- Уж куда как ушлый. Но полсотни коз! Адово семя! У меня их и еще чуток осталось, хватит набить битком какой-нибудь курятник. Тебе что - тоже надо?
- Нет, - ответил Рэтлиф. - Нужны были только первые пятьдесят.
- А то я даром отдам. И даже приплачу четверть доллара, лишь бы освободил у меня пастбище от тех, что остались.
- Спасибо, - сказал Рэтлиф. - Придется отнести это за счет расходов на развлечения.
- Пятьдесят коз? - не унимался тот. - Оставайся, обедом накормлю.
- Спасибо, - отозвался Рэтлиф. - Похоже, на кормежку у меня ушло и так чересчур много времени. Во всяком случае, на сидение сиднем.
С тем он повернул назад, в поселок - сперва длинная миля, потом короткая, и крепкие, приземистые лошадки топотали совершенно расхлябанной, но резвой побежкой. Чалый верховой конь все еще стоял перед лавкой, люди все еще сидели на галерее, но Рэтлиф не остановился. Добрался до гостиницы, привязал лошадок к забору, вошел и сел на веранде, откуда была видна лавка. Из кухни уже доносились дразнящие запахи стряпни, и вскоре собравшиеся на галерее начали вставать и разбредаться (время к обеду), однако оседланный чалый все еще стоял. "Да, - думал Рэтлиф, - обошел он Джоди. Если чужак отобрал у тебя жену, все, что ты можешь сделать, чтобы унять обиду, это пристрелить его. Но - коня!.."
Позади раздался голос миссис Литтлджон:
- Я и не знала, что вы вернулись. И что же - будете обедать, нет?
- Да, мэм, - отозвался он. - Но сначала хочу наведаться в лавку. Одна нога тут, другая там, - хозяйка вернулась в дом.
Он вынул из бумажника две расписки и, положив отдельно - одну во внутренний карман пальто, другую в нагрудный кармашек рубашки, - двинулся по дороге сквозь мартовский поддень, попирая полегшую пыль, вдыхая бездыханную, словно зависшую на солнечном луче полуденную неподвижность, поднялся по ступеням и пересек заплеванную табаком и исковырянную ножами опустевшую галерею. Лавка, точнее внутренность ее, была похожа на пещеру: тьма и прохлада, запахи сыров и кож; глазам потребовалось добрых полминуты, чтобы приспособиться. Затем проявилась белая рубаха, серая кепка, крошечный галстук бабочкой, жующая челюсть. Флем воззрился на него.
- Твоя взяла, - произнес Рэтлиф. - Сколько?
Тот отвернул голову и сплюнул в ящик с песком под холодной печкой.
- По пятьдесят центов, - сказал он.
- Я заплатил по двадцати пяти за сам подряд, - сказал Рэтлиф. - А причитается мне по семьдесят пять. Лучше уж мне тогда порвать контракт и не тратиться на их доставку в город.
- Ладно, - сказал Сноупс. - Твое слово.
- Могу отдать за них вот это, - сказал Рэтлиф. И вытащил из кармана пальто первую из разобщенных расписок. И вот оно - мгновение, секунда, когда некое новое молчание, переполняющаяся неподвижность затронула это пустое лицо, это кургузое пухлявое тело за конторкой. На миг даже челюсть перестала жевать, хотя и принялась вновь за дело почти тотчас же. Сноупс взял бумагу и поглядел на нее. Потом положил ее на конторку, повернул голову и сплюнул в ящик с песком.
- По-твоему, эта расписка стоит пятидесяти коз, - произнес он. Это был не вопрос, это было утверждение.
- Да, - сказал Рэтлиф. - Потому что к ней прилагается еще кое-что на словах. Хочешь выслушать?
Тот, другой, глядел на него, двигая челюстью. В остальном он был совершенно неподвижен, словно и не дышал даже. Спустя мгновение он сказал: "Нет". Не спеша встал.
- Ну, ладно, - сказал он. Вынул бумажник из заднего кармана, добыл оттуда сложенную бумагу и подал Рэтлифу. Это была купчая от дядюшки Квика на пятьдесят коз.
- Спички не будет? - спросил Сноупс. - А то я некурящий.
Рэтлиф протянул ему спичку и смотрел, как тот поджег расписку и держал ее, пылающую, затем, еще всю в пламени, бросил в ящик с песком, а потом размял завиток пепла носком ботинка. Потом поднял взгляд; Рэтлиф не пошевелился. И тут настал второй момент, когда Рэтлифу показалось, что эта челюсть перестала жевать.
- Ну, - произнес Сноупс. - Что еще?
Рэтлиф вынул из кармашка вторую расписку. Тут он уже наверняка убедился, что жующая челюсть приостановилась. Целую минуту она не двигалась вовсе, пока широкое непроницаемое лицо висело словно воздушный шар над засаленной обтрепавшейся бумажкой: осмотрена; и с оборота тоже, и еще раз. Шарообразное лицо вновь обратилось к Рэтлифу - абсолютно безжизненно, как-то даже бездыханно, словно тело, которое с ним сочленялось, непостижимым образом перешло на замкнутый цикл дыхания, с регенерацией собственного выдоха.
- Хочешь получить и по этой, - сказал Сноупс. Отдал расписку Рэтлифу. - Обожди-ка.
Через комнату он прошел к двери черного хода и вышел вон. "Новости!" - подумал Рэтлиф. Пошел следом. Приземистая, неповоротливая фигура, теперь уже вся залитая солнцем, двигалась к забору гостиницы. В нем были ворота. Рэтлиф смотрел, как Сноупс вошел в них и зашагал через выгон, к конюшне. Тут у Рэтлифа внутри разлилось что-то черное, захлестнуло удушьем, болью и тошнотой. "Как же это мне никто не сказал! - про себя выкрикнул он. - Кто-нибудь должен был предупредить меня!" И сразу вспомнилось: "Этот тоже "ихний". Черт! говорили ведь. Букрайт как раз и говорил! А все из-за болезни - провалялся, размяк, тоже мне…" Рэтлиф опять стоял рядом с конторкой. Он знал, что еще рано, услышать что-либо он еще не может, но в ушах стояло уже это шарканье об дорогу чурки на веревке, а тут он действительно его услышал, когда Сноупс вошел и обернулся, отступив в сторону, и чурка стукнула о деревянную ступеньку, о порог; неуклюжий детина в лопающемся на ляжках комбинезоне заслонил собой дверь, ввалился, поглядывая назад, через плечо, и чурка бухала, скреблась по полу, пока не застряла, ткнувшись в ножку прилавка, причем трехлетнее дитя с легкостью бы высвободило ее, наклонившись, тогда как идиот только остановился и принялся бессмысленно дергать веревку, при этом слезливо постанывая и подвывая разом и озабоченно и возмущенно, напуганно и удивленно, пока Сноупс не вызволил деревяшку, поддев ее носком ботинка. К конторке, где стоял Рэтлиф, они подошли вдвоем - опять эти гримасы, эта дергающаяся голова, этот слюнявый рот в туманном обрамлении мягкого золотистого пушка, эти глаза, в какой-то давний миг открывшиеся навстречу той изначальной несправедливости, для лицезрения которой человек не создан и которая, как лик Горгоны, раз и навсегда уничтожила, погасила в них всякую мысль.
- Скажи, как тебя зовут, - заговорил Сноупс. Существо глядело на Рэтлифа, непрестанно подергиваясь, пуская слюни. - Ну-ка, - повторил Сноупс, впрочем, довольно терпеливо. - Как тебя зовут?
- Айк Х'моуп, - хрипло выплевал идиот.
- Ну, еще раз.
- Айк Х'моуп, - сказал и принялся смеяться, правда почти сразу смех выродился во что-то иное, и Рэтлиф понял, что смехом эти клокочущие всхлипы никогда не были - хлюпающее безудержное квохтанье, самому идиоту неподвластное, несущееся очертя голову, волоча за собой сбитое дыхание, как пущенный наметом конь тащит на аркане до полусмерти затоптанную казачьим гульбищем жертву, да еще эти глаза над круглой дыркой рта, остановившиеся и слепые.
- Тихо! - прикрикнул Сноупс. - Тихо.
В конце концов он взял идиота за плечо, встряхнул его, и звук опал, лопнул, пузырясь и булькая. Сноупс развернул идиота к двери, подтолкнул напоследок, и тот послушно поплелся, оглядываясь через плечо назад, на свою деревяшку с двумя замызганными жестянками из-под табака, волочащуюся на конце грязной веревки, и снова чурка едва не зацепилась за ту же ножку прилавка, но на сей раз Сноупс поддел ее ногой прежде, чем она застряла. Громоздкий и неуклюжий, с вывернутой задом наперед головой (раззявленный рот и заостренные звериные ушки фавна), в лопающемся на немыслимых бабьих ляжках комбинезоне - он еще раз заслонил дверной проем и вышел. Сноупс затворил дверь, вернулся к конторке. Снова сплюнул в ящик с песком.
- Вот это и был Айзек Сноупс, - оказал он. - А я его опекун. Показать бумаги?
Рэтлиф не ответил. Все смотрел на расписку, лежавшую на конторке, куда он сам ее и положил, когда вернулся от двери, смотрел все с тем же неуловимым, спокойно-загадочным выражением, с каким тогда, четыре дня назад, в ресторанчике, глядел в свою чашку кофе. Он поднял расписку, все еще не взглянув на Сноупса.
- Стало быть, если я отдам ему его десять долларов, они попадут к тебе, как к опекуну. А если взыщу эти десять долларов с тебя, вексель опять у тебя на руках для продажи. Это уже третий раз будет. Так-так-так, - он достал из кармана еще одну спичку и протянул ее вместе с распиской Сноупсу. - Говорят, ты тут сказал как-то, что огнем жечь деньги тебе не приходилось. Ну так вот тебе случай разок попробовать.
Вторая расписка тоже загорелась и, вся в пламени, порхнула в ящик, в заплеванном песке которого скрученным завитком пепла исчезла, как и предыдущая, под башмаком Сноупса.