Внезапно мне стало дурно. Я содрогнулся от неожиданной мысли: мое недавнее преступление напрямую связано с этой винтовкой! И зачем только я взял ее с собой, когда решил спуститься со своей горы?! Филиппинка могла бы вопить и стенать сколько угодно, но ей не грозила бы опасность. Родина насильно вложила мне в руки смертоносное оружие. До недавнего времени польза, которую я приносил своему отечеству, была прямо пропорциональна тому ущербу, который я мог причинить врагу с помощью этой винтовки…
Безвинная молодая женщина мертва… И все потому, что я продолжал таскать с собой злосчастную винтовку даже после того, как меня вышвырнули из части и я стал совершенно не нужен своей стране…
Не раздумывая, я бросил винтовку в реку. Она мгновенно исчезла под водой, издав напоследок звонкий всплеск. Это прозвучало как насмешка над бедным одиноким солдатом, который под влиянием минуты недальновидно избавился от единственного средства защиты.
Вода вновь засверкала тусклым серебром, и снова закружились, запенились вихри водоворотов.
Что-то неуловимо изменилось в окружавших меня лесах, полях и горах. Я шел по тихой, умытой лунным сиянием земле, время от времени ощупывая штык, последнее спасение. И мир стал чище и шире, словно раздвинулись какие-то невидимые границы. Пространство больше не ограничивалось радиусом действия винтовки, оно раздвинулось, расплылось во все стороны… По крайней мере, оно превратилось в бесконечное множество небольших окружностей, контуры которых мог обозначить мой остроконечный штык.
Я с сожалением взглянул на реку, но тут же встряхнулся, поняв одну важную вещь. Даже если я полезу сейчас в воду, потрачу массу усилий и подниму винтовку со дна, потом вычищу, вновь превращу в оружие, – мне придется опять выбросить ее.
Тяжело вздохнув, я двинулся в путь. Я шагал по полям, утопавшим в лунной мгле, и вскоре очутился в лесу. В сумраке белела выстланная серебристой кисеей тропинка, на земле между деревьями растекались узорчатые пятна света и тени. Мелодично ворковали дикие голуби, неутомимо повторяя два такта симфонии Бетховена. Накануне ночью я слушал точно такой же концерт.
Мне было одиноко, ужасно одиноко. Почему я должен вернуться в горы, в эту юдоль печали?
Тропа… Вчера ночью я думал, что никогда больше не смогу пройти по ней. И тем не менее вновь оказался в знакомых местах. Я возвращался в горы. И это казалось мне еще более странным, чем мысль о невозможности второй раз ступить на ту же тропу.
Я мысленно рисовал себе свое будущее: бесконечная скука, монотонное однообразие, ограниченное запасами горного картофеля.
Стоит ли вообще жить?! Наверное, нет, размышлял я. Но разве стоило умирать?! Мне не оставалось ничего другого, как двигаться дальше. И я устремился вперед, охваченный невероятным воодушевлением. Я торопился к животворному источнику – запасам картофеля. Я несся по полям, по лесам, пересекал потоки и наконец почувствовал близкое дыхание гор.
Темный густой лес встал последней преградой на моем пути. Небо над чащей посветлело. Как и накануне, я четко видел пятнышки на коре деревьев.
Брезжил рассвет. Я чувствовал себя марионеткой. Неведомый кукловод дергал за ниточки, а я послушно двигался вперед.
Глава 21
Приятели
Когда я вышел из лесу, уже почти рассвело, и я немедленно заметил три фигуры, копошившиеся на моем картофельном поле. Военные фуражки и рубашки цвета хаки! Сомнений не осталось: это были японские солдаты. У меня на глаза навернулись слезы.
– Эй, эй! – заорал я и, размахивая руками, бросился навстречу людям.
Они одновременно, точно заводные куклы, повернулись ко мне, потом переглянулись и снова уставились на меня.
Один из мужчин направился в мою сторону. Его алчный взор, хищное, жесткое лицо поразили меня до глубины души. По нашивкам я определил, что он был сержантом и, видимо, командовал взводом.
– Ты из какой роты? – спросил незнакомец.
Я вдруг вспомнил, что, по крайней мере формально, все еще нахожусь на службе в рядах вооруженных сил, поэтому отдал честь и отрапортовал:
– Рядовой Тамура, корпус Коидзуми, рота Мураямы.
– Мураямы? – подойдя ко мне, переспросил молоденький ефрейтор. – Странно, я думал, всю роту раздолбали в Альбуэре.
Его худое, изможденное лицо заросло щетиной. Но грозно сведенные у переносицы черные брови и фанатичный блеск в глазах указывали на то, что передо мной настоящий вояка. Я понял: парень все еще служит отечеству.
– Я был в госпитале. Началась бомбежка. Едва сумел выбраться оттуда живым. Потом обосновался тут.
– О, так это ты тут хозяйничал, да? – поинтересовался третий участник экспедиционной группы, рядовой. – Я так и знал, что здесь был кто-то из наших: мы нашли каску. А сейчас ты откуда взялся?
Я рассказал им все, что со мной произошло за последние сутки. Правда, умолчал об убийстве филиппинской женщины.
– Гм, – процедил сержант, с сомнением поглядывая на меня. – Ты, видно, облазил тут всю округу, а? Кстати, где твоя винтовка?
– Я потерял ее в долине, ночью, по дороге сюда, – не задумываясь, соврал я.
– Очень, очень профессионально, а? – съязвил сержант. – Вот так дела, – протянул он, бросив взгляд на ефрейтора, – ты ведь тоже бежал и отстал от своих… в Бурауэне, да?
– А в чем, собственно, дело?! – взвился ефрейтор. – Мы все спасались бегством, сломя голову продирались через проклятые дебри. Помнишь? Темень стояла кромешная. Если что уронил, отыскать уже было невозможно. Не волнуйся, сержант, я обязательно раздобуду себе винтовку. Скоро.
– Позаимствуешь у трупа, а? – загоготал сержант.
– А вы из какой роты? – осведомился я у него.
– Мы из роты Осимы. Пытались с боем пробиться к Бурауэну, но всю роту разметало на мелкие кусочки. Мы должны были соединиться с парашютным десантом. Ха, как бы не так! Вот уж помогли нам так помогли! Их всех перестреляли прямо в воздухе, как уток. Только тридцать человек приземлились живыми. И все, что они могли сделать, – это броситься в джунгли, в укрытие. Называется: спасибо большое за поддержку! Америкашки разнесли в пух и прах весь наш взвод. Я и двое моих людей пробрались на берег. У нас не было ни одного патрона, ни крошки еды. Позже мы случайно обнаружили это поле и вздохнули с облегчением.
Я посмотрел по сторонам: мой маленький рай превратился в пустыню. "Картофельные деревья" вырваны с корнем, у хижины сложена большая куча корнеплодов.
– Да, нам жутко повезло, что мы нашли эти корешки, – проронил сержант. – Вообще-то десантники должны были вывести нас к Паломпону.
Паломпон?! Это же самая крайняя точка на северо-западе острова Лейте! Я знал, что порт хорошо укреплен, там много наших войск, а недавно туда поступило значительное пополнение.
– Ваши люди продвигаются в Паломпон?
– А ты что, не в курсе? По армии приказ: всем частям пробиваться в порт Паломпон. В Генштабе, кажется, доперли, что военная операция идет не по плану. Последние семь дней все подразделения отходят к Паломпону. Говорят, оттуда нас эвакуируют на Себу. Смешно, что ты ничего не знаешь! Вот что происходит с теми, кто болтается сам по себе, – они не слышат приказов!
– Так точно, я действительно ничего не слышал.
– Ладно, господа, – помолчав, махнул рукой сержант, – давайте соберем столько картохи, сколько сможем унести, а потом ноги в руки. А ты тоже себе накопай, – посоветовал он мне, – чтобы сил хватило добраться до порта.
– Есть!
Мои новые знакомые обменялись взглядами.
– Можно подумать, мы кучка варваров каких-то, а он весь такой правильный, – буркнул ефрейтор. – Нет, вы только послушайте его: "Есть, так точно!" Я уж и не помню, когда такое слышал. Послушай-ка, братец, – обратился он ко мне, – у нас тут никто не командует. Ты – вольная птица, сам решай, куда и с кем идти. Я, правда, думаю, за нами тебе не угнаться. Ты ведь сильно болен, да?
– Я постараюсь не отставать от вас, – поспешно заверил я.
– Э-э, братец… Хочу тебе кое-что сказать. У нас своя лавочка. Мы крутая троица. Да уж, много чего повидали! В гвинейской кампании участвовали, сражались бок о бок с первого до последнего дня… Хлебнули лиха, скажу я тебе… такое пришлось пережить… даже человечину ели… Надумаешь с нами идти – смотри в оба. Как бы нам тебя не сожрать вместе с картошкой!
Троица дружно загоготала. Тут ефрейтор заприметил мой ранец.
– А это у тебя что такое, а? Чем это ты его так набил? Ишь какой раздутый!
– Это соль, – честно признался я.
– Соль?!
Окрестности огласились радостными воплями.
– Соль! – повторил сержант, на этот раз с уважением. – Да ты прямо настоящий миллионер! Ну… ну, чего же ты ждешь?! Разве не угостишь нас? А то таскаешь один такую тяжесть… Ты же не станешь жадничать, как свинья распоследняя, а? Знаешь, мы возьмем тебя с собой в Паломпон. Ха, не бойся, мы тебя не съедим! Шутка!
– Хорошо, – покорно кивнул я, – угощайтесь!
– Правда? Ты это серьезно?! – делано удивился сержант. – Очень, очень мило с твоей стороны, приятель! Сейчас отнесем все к лачуге и честно поделим, идет? Но сначала надо попробовать!
Все трое подскочили ко мне и тут же запустили руки в мой ранец. Зачерпнув по горсти соли, они набили ею рты. Глаза сержанта увлажнились.
– О, где же ты умудрился раздобыть такое сокровище? – поинтересовался он, когда мы шли к лачуге.
– Внизу, в деревне.
– А ты еще там что-нибудь интересное нашел?
– Нет, только соль.
– Наверняка там была и другая жратва. Ты уверен, что везде хорошо посмотрел?
– Я обшарил только один дом.
– Это плохо. Знаешь, это действительно очень плохо. Могу поспорить, там полно всякой еды. А что, если мы с тобой туда сходим и прочешем всю деревню?
– Я думаю, в деревне опасно показываться. Мало ли кто там может объявиться…
– Гм, пожалуй, ты прав. Нам и здесь не стоит долго задерживаться.
Я посмотрел вдаль. Где-то внизу, за зелеными буграми, лежала деревня. Мое внимание привлек один из холмов. Накануне на его вершине горел костер. И опять в небо поднималась тонкая струйка дыма.
Над лесом по-прежнему тускло блестел крест. Он больше не трогал, не волновал меня. Я избавился от одиночества, обрел приятелей. Во мне возродилась надежда. Я не забыл гору трупов в деревне, помнил, что сам натворил, – все было во мне. Воспоминания роились в дальних уголках моего сознания, точно обрывки ужасного сна. Но известие о Паломпоне мгновенно затмило, вытеснило все остальные мысли и эмоции.
Надежда на спасение окрылила меня, подняла из бездны отчаяния к солнечным высотам радости и ликования. И я понял: все, что со мной творилось с тех пор, как я покинул свою часть, было результатом изоляции. Мрачные видения, расщепление сознания, тяжкие испытания, выпавшие на мою долю, – всему виной было мое одиночество.
Теперь у меня появились приятели. Я поделился с ними солью, и между нами возникли дружеские чувства. Такие люди не могли отвернуться от меня так же легко и просто, как это сделал мой командир взвода!
Я был окружен людьми. Я купался в новых взаимоотношениях. Теперь даже совершенное мною убийство выглядело чем-то пустячным, не важным. Мне казалось, что никакого убийства не было вовсе. Я вновь стал простым японским солдатом – тысячи таких, как я, скитались по острову – и считал, что имею право на спасение, на возвращение домой.
Ах, каким же наивным и доверчивым я был! Поверил в то, что эта жалкая кучка деморализованных отщепенцев за несколько пригоршней соли воспылала ко мне дружескими чувствами! Это глубочайшее заблуждение также стало результатом моей длительной изоляции от человеческого общества.
На земле вокруг хижины чернели перышки.
– Значит, вам все-таки удалось подстрелить кур, – обронил я.
– Да нет, поймали парочку и свернули им шеи, – ухмыляясь, объяснил сержант. – Остальные улетели.
Я разделил соль на четыре кучки и одарил каждого порцией чудесных кристаллов. Я словно священнодействовал, словно совершал таинственный ритуал, который должен был связать нас всех нерасторжимыми узами. Не знаю, что испытывали в тот миг мои приятели, но они напустили на себя торжественный вид, их лица светились признательностью.
– Ладно, братцы, пора собираться в путь, – сказал сержант. – Тамура, а ты поторопись! Набери себе картошки. Знаю, знаю, ты поделился с нами солью и думаешь, что мы могли бы отдать тебе часть наших запасов. Но пойми, мы должны все взять с собой столько, сколько сможем унести. Пригодится каждый кусочек. – Он взглянул на разоренное поле и осклабился: – Гм, не очень-то много мы тебе оставили, а? Надеюсь, ты простишь нас за то, что мы учинили такой погром в твоих владениях!
Сержант пребывал в прекрасном расположении духа.
Глава 22
В пути
Я выдрал из земли несколько "картофельных деревьев", по примеру своих приятелей выбросил противогаз из сумки и набил ее корнеплодами. Потом мы отправились в путь. Сначала шли по тропе, которая когда-то привела меня к плантации, затем спустились к реке и, следуя ее течению, долго-долго брели по берегу. У подошвы холма тропинка резко вильнула в сторону, а мы продолжили двигаться строго на север.
Насколько я понял, американские войска, наступавшие с западного и восточного побережья, соединились, следовательно, наш путь на север острова лежал через вражеские позиции. Однако сержант утверждал, что от главного тракта на Ормок ответвляется дорога, ведущая на запад, и если мы дойдем до нее, то сможем пробраться на полуостров, прямо к Паломпону.
Мы миновали предгорье, по узкой стежке преодолели два перевала и выбрались на равнину. Тропка превратилась в дорогу, по которой могла проехать запряженная волом повозка.
– Следите за небом, остерегайтесь самолетов, – поучал нас сержант. – Американцы часто обстреливают дорогу.
Из лесов, с холмов группами и поодиночке сюда стекались солдаты. Мы влились в колонну, растянувшуюся длинной змеевидной лентой. Сотни, тысячи солдат – набралось бы несколько полков!
Вскоре мы очутились на открытой местности. Люди старались укрыться в тени придорожных деревьев и кустов. Потом вновь началась лесная полоса. Колонна углубилась в девственные дебри. Наводненный шумной толпой, вековой лес походил на оживленный торговый квартал большого города.
С тех пор как я покинул свою часть, в нашей армии, видимо, произошли катастрофические изменения. Солдаты выглядели ужасно: грязные, исхудавшие, обросшие бородами, форма в лохмотьях, ботинки протерты до дыр. Лица у всех бледные, осунувшиеся. Лишь глаза по-прежнему мерцали неистовым блеском.
Нашими умами владела одна мысль: Паломпон, Паломпон. Это географическое название превратилось в надежду, мечту, и ею одной жил теперь каждый из нас. Слово стучало в висках, билось в сердцах. Одержимые Паломпоном японцы заставляли свои истерзанные, сбитые в кровь ноги шагать вперед и вперед. Каждый старался держаться прямо, не отставать от товарищей по оружию.
Горные скаты и отроги были усеяны телами солдат: кто-то прилег отдохнуть, а кто-то не выдержал, свалился замертво на дорогу – и его тут же оттащили в сторону.
Мне стало интересно, знают ли американцы, что разрозненные части японских войск получили приказ пробиваться к Паломпону. Ответ нашелся незамедлительно: над лесом загудел самолет. В воздухе раздалось металлическое стаккато пулеметных выстрелов. Все бросились в укрытие. Американцы улетели, обочина запестрела телами убитых и раненых.
Ночь опустилась на землю. Сержант велел нам сойти с дороги и повел за собой на небольшую лужайку.
Следуя примеру своих приятелей, я высыпал порох из патрона. Немного усилий, сухие ветки, и вскоре передо мной запылал костер. Я вспомнил, как мучился, сутками пережевывая сырой картофель, как напугал филиппинцев, требуя у них спички. Ах, если бы я сам додумался до этого гениального по своей простоте способа получения огня, ничего ужасного не случилось бы!
Впервые за много недель я ел горячую пищу. Глотал обжигающие куски и поражался собственной глупости.
Из всей огромной толпы изнуренных, ободранных солдат, видимо, только мы имели с собой запасы провианта. Поэтому нам приходилось прятаться и совершать свои трапезы вдали от всех. Перекусив, мы возвращались в "строй". Люди молча брели сквозь лунную дымку. В ночной мгле лишь изредка раздавался лязг штыков и касок.
На рассвете мы уходили с дороги и спали под деревьями, а вечером снова отправлялись в путь – ночью было прохладнее и имелось меньше шансов получить пулю в лоб или в спину.
Количество тел на обочинах постоянно росло. Я надеялся найти бесхозную винтовку, но у мертвецов не было оружия. Либо солдаты уже давно все растеряли по пути, либо соседи по колонне подбирали винтовки сразу, как только их владельцы падали замертво.
Однажды сержант подбежал ко мне с винтовкой в руках.
– Вот, Тамура, держи, это я нашел для тебя, – сказал он и вручил мне оружие.
– Это винтовка мертвого солдата? – спросил я.
Сержант в недоумении уставился на меня.
– Да, позаимствовал у трупа, – буркнул он. – А где же еще, по-твоему, я мог раздобыть эту штуковину, а? Не хочешь – не бери.
– Дурак несчастный! – прошипел мне прямо в ухо ефрейтор. – Если командир дает тебе что-то, бери без лишних дурацких вопросов!
Я заметил, что сам он уже успел обзавестись винтовкой.
– Благодарю, командир, – сказал я сержанту. – Большое спасибо.
Каждый раз, проходя мимо очередного мертвеца, лежавшего на обочине, я вздрагивал. Внутри у меня все сжималось. Я вспоминал, как хохотал над солдатами, которые в панике метались по долине во время бомбежки госпиталя. Тогда я со смехом повернулся к ним спиной! Правда, в тот момент я сам был при смерти… А теперь шел к заветной цели, к Паломпону, символу надежды, и не мог избавиться от чувства вины перед собратьями, которые никогда не достигнут этого рая.
Но через пару дней я привык к бесконечной веренице тел на обочинах. Многие солдаты еще дышали, шевелились. Некоторые отползали в сторону и устраивались в тени деревьев, аккуратно разложив рядом армейскую амуницию. Другие понуро сидели, скрестив ноги, провожали нас потухшими, безжизненными взорами. Какой-то ефрейтор лежал, распростершись в зеленой траве, и монотонно бубнил:
– Есть кто из роты Яманаки? Рота Яманаки? Есть кто живой?
Однажды я заметил двух солдат на обочине. Их лица показались мне знакомыми. Это были Ясуда с язвами на ногах и его юный товарищ, Нагамацу.
С тех пор как я их видел в последний раз, оба изменились. Ясуда совсем сдал, почти не мог ходить, зато Нагамацу держался бодрячком.
– Табак! Кому нужен табачок? Налетай! Продаю со скидкой! Обычная цена: три картошки за один лист! – кричал солдатик. – Но сегодня могу уступить и за две картошки!
Покупательская способность военнослужащих была сведена к нулю. Желающих приобрести табак даже на таких выгодных условиях не находилось.
– Как же, табак! – рявкнул сержант, когда мы поравнялись с торгашом. – И кто, по-твоему, купит у тебя твой вонючий табак, идиот несчастный?! Хотя ты мог бы, – добавил он, осклабившись, – продать часть своих запасов воякам из Генштаба. Они появятся тут с минуты на минуту!
– Вы так думаете? – оживился Нагамацу. И тут он узнал меня. – О, невероятно, это же Тамура! Неужели вы все еще живы?