– Ну-у, – протянул я, – кажется, да. А у вас как дела? – Я жестом дал знать своим приятелям, что скоро догоню их, и подошел к Нагамацу.
– О, об этом и говорить не стоит, – мрачно произнес тот. – Похоже, я пропал.
– Да ну?
– И все из-за этого чудовища! – воскликнул Нагамацу, метнув взгляд на Ясуду, сидевшего примерно в десяти метрах от дороги под деревьями.
– Чудовища? – удивленно переспросил я.
– Что ж, я вам все расскажу, – тяжело вздохнул солдатик. – Когда госпиталь разбомбили, я решил, что мне лучше прицепиться к этому странному старикашке. Все было бы ничего, если бы вскоре я не обнаружил, что зловредный типчик полностью подмял меня под себя. Я должен был слушаться каждого его слова. Он превратил меня в слугу, в раба, отнял все! Все, кроме имени! А сейчас вот заставляет меня продавать табак. Самостоятельно старикашка уже не может ходить.
Я посмотрел на Ясуду. Он сидел на земле, вытянув больную ногу вперед. Я подошел к нему.
– Ну и ну, – изумился Ясуда, увидев меня. – Тамура, не так ли? Знаете, вы выглядите намного лучше, чем прежде. Похоже, со жратвой проблем в последнее время не было.
– Удивительно, но я сумел продержаться.
– Я тоже пока держусь. Благодаря поддержке юного Нагамацу. А вот что ждет меня в будущем, не знаю.
– Никто этого не знает, – заметил я. – С больной ногой вам, наверное, совсем тяжело двигаться.
– Нагамацу помогает мне, подставляет свое плечо, я хватаюсь за него и кое-как ковыляю потихонечку.
– Подставляет плечо?! – переспросил я. Поразительно, над толпой изгоев, бродяг и опустившихся оборванцев все еще витал дух альтруизма, человеколюбия!
– А у меня нет выбора, – с жалкой улыбкой промямлил Нагамацу. – Если я не подставлю ему плечо, то не получу еду. Свои запасы у меня давно кончились. С тех пор живу за счет Ясуды и его табака.
– Точно, – подхватил Ясуда. – Мы должны успеть добраться до Паломпона, пока у нас есть табак. Без табака нам крышка.
– Беда в том, – вставил Нагамацу, – что с каждым днем все труднее и труднее его сбывать.
– Чушь! – воскликнул Ясуда. – Как бы плохо ни шли дела у людей, от табака они никогда не откажутся. Забавно, Тамура, единственное, без чего они не могут обойтись, – это табак! Порой мы действительно продаем совсем мало, тем не менее спрос на табак есть всегда.
– А сейчас нету, отец, – сказал Нагамацу.
– Как это нету?! – рассердился Ясуда. – Просто ты никудышный продавец. Я тебе тысячу раз говорил: солдаты за горсть табака все отдадут, даже последний кусок картошки.
Мы болтали о том о сем, а мимо нас двигался людской поток. Среди солдат появилась группа офицеров. Нагамацу оживился, бросился к ним и, отдав честь, протянул на ладони табачный лист. Один из офицеров, кивнув, взял табак. Внезапно неизвестно откуда появился какой-то бравый сержант. Он подлетел к Нагамацу и влепил ему оплеуху.
– Болван! Как ты смеешь торговать табаком в такое время? Немедленно становись в строй и топай в Паломпон, пока не поздно! Ты слышишь меня?!
Тем временем группа офицеров скрылась из виду. Нагамацу, потирая щеку, отошел в тень.
Наступил черед Ясуды метать громы и молнии.
– Кретин! – завопил он. – Разве можно отдавать товар, ничего не получив взамен? Перестань вести себя как придурок!
– Но, отец, со мной такое в первый раз приключилось, – удрученно заныл Нагамацу.
– Ну смотри… Еще раз повторится… Дурень!
Ясуда никак не мог успокоиться, и я решил, что пришла пора прощаться. Отвесил поклон и зашагал к дороге. Ясуда бросил на меня полный злобы и отчаяния взгляд. Нагамацу поплелся следом – похоже, ему не хотелось со мной расставаться.
– Не могу! Я больше не выдержу, – твердил он. – Это чудовище замучило меня.
– Ну, – отозвался я, – в таком случае советую тебе бросить его и бороться за жизнь в одиночку. Не понимаю, зачем цепляться за человека, который так плохо к тебе относится.
– Вы правы, – вздохнул он. – Дело в том, что я слаб и безволен. Мне кажется, сам я ни на что не способен. Без его подачек помру с голоду, вот и весь разговор!
– Если тебе так нужен этот несчастный табак, так своруй немного и сматывайся поскорее отсюда.
– Нет, это не подходит, – покачал головой Нагамацу. – Ясуда как паук стережет свое добро. Следит за мной постоянно. Видит – дельце выгорает, тогда и выдает мне один лист.
Я расхохотался: ловко Ясуда заманил в ловушку слабака Нагамацу.
– Я все-таки думаю, тебе лучше самостоятельно пробираться в Паломпон, – продолжил я, – а не тратить понапрасну время, пытаясь сбыть пару листов табака.
– Между прочим, – сказал Нагамацу, понизив голос, – Ясуда не собирается тащиться в Паломпон – это все пустое. Он вот что решил: как только увидит первого американца, так сразу руки вверх вздернет. Жаль, что к американцам нельзя пока близко подобраться. Они нас с самолетов обстреливают да минометным огнем поливают. Даже Ясуда ничего с этим поделать не может!
Я всмотрелся в бледное юношеское лицо и спросил:
– А ты тоже намерен сдаться в плен?
– Пока не знаю, заранее ничего сказать не могу, – ответил Нагамацу, опустив голову. – Но мне кажется, я поступлю так же, как Ясуда.
Мы подошли к дороге. Я попрощался с солдатиком и поспешил за своими приятелями. Шел я быстро, но так и не смог их нагнать.
Глава 23
Дождь
Весь день дул сильный, теплый, насыщенный влагой ветер, насквозь пронизывал лесную чащобу, пышущую жаром, словно огромное животное. А потом зашумел ливень. Сквозь ветви деревьев серебристые струи падали и падали на головы понуро бредущих солдат. На острове Лейте начался сезон дождей.
Дорога, усыпанная мелким гравием, вскоре раскисла, разбухла от воды, каждый наш шаг отзывался чавкающим звуком. Пробираться по скользким тропинкам и террасам горных скатов становилось все труднее. Люди едва держались на ногах от усталости, голода и болезней.
Дождь шуршал с унылой монотонностью душа. Иногда он вдруг резко прекращался, а через пару минут начинался снова – как будто открывали и закрывали кран. И так продолжалось изо дня в день…
Очень скоро на нас сухой нитки не осталось. Промокшие насквозь ранцы стали тяжелее, лямки больно врезались в плечи. Тонкие ремешки касок, болтавшихся у нас за спиной, быстро перетирались, каски приходилось выбрасывать.
Я ускорил шаг, стараясь отыскать сержанта и его людей. Вряд ли я сильно отстал от приятелей, но догнать их почему-то никак не мог. Два дня прошло в напрасной суете, а потом я сдался. Надо было смириться с тем, что мои приятели начисто лишены совести, чувства долга и порядочности – тех человеческих достоинств, в которые я с такой надеждой "инвестировал" свою соль.
Потоки воды падали с небес, ручьями струились по траве, пузырились на дороге. Некоторые солдаты, совсем обессилев, заползали в болотца затопленной травы. Многие лежали ничком, погрузив лицо в воду. Казалось, они даже не дышали. Однажды мы проходили мимо очередного безжизненного тела, и кто-то рядом со мной сказал:
– Отмучился бедняга… Нас всех ждет такой конец.
К моему удивлению, "труп" поднял голову, с лица потекли струйки воды. Моргнув пару раз, "труп" спросил:
– Чего-чего?
Мы поспешно ретировались.
Многие тела на обочинах постепенно разбухали, превращаясь в бесформенные кучи слизи, вроде тех, что я видел в рыбацкой деревне. Эти люди, конечно, были мертвы. На поверхности воды копошились личинки, кружились вокруг пучков зелени, потом, извиваясь, устремлялись к трупам.
Мертвецы уже давно были освобождены от всего лишнего, у них осталась только форма, плотно обтягивавшая гниющую плоть. Ботинки отсутствовали. Выбеленные водой, распухшие ступни выглядели в точности как ножки богов-младенцев на древних буддийских фресках.
От воды поднимался кислый запах гниющих трав, к нему примешивался зловонный трупный смрад, так хорошо мне знакомый.
Порой дождь прекращался, из-за туч появлялось солнце и сквозь кроны деревьев метало в нас ослепительные стрелы. В такие минуты мы быстро раздевались и повсюду раскладывали, развешивали свою одежду для просушки. Худые, грязные, обнаженные тела, груды тряпья – сам не знаю почему, но эти картины и образы казались мне удивительно выразительными. Блестящая зелень, синеватая смуглость обнаженной кожи, бурая форма, серая белизна нижнего белья – все сливалось в один цветной узор.
Из-за дождей американские самолеты нас почти не беспокоили. Зато нашу колонну постоянно атаковали вооруженные до зубов филиппинские партизаны.
Тропа, по которой мы шли, бежала по предгорьям центрального горного массива на запад. Но под натиском партизанских отрядов нам приходилось отступать в глубь острова и двигаться по перевалам на север, параллельно береговой линии.
Мы пересекали горные реки, превратившиеся в широкие мутные стремнины. Довольно часто бурлящий поток сбивал с ног изможденных, обессилевших солдат и уносил прочь.
Как-то ночью мы увидели слева, далеко внизу, в заливе, город Ормок. Во мгле дрожали огни.
Бугры центральной гряды становились более пологими, за ними лежала цепь холмов, растянувшись вдоль побережья; наша тропа скакала по их макушкам, которые походили на гребни волн, отхлынувших после удара о берег.
Низины между холмами и предгорьями центральной гряды покрывал слой грязи и тины, словно после наводнения. Все вокруг: холмы, поля, леса – плыли, тонули в тропическом ливне, источая гнилостную вонь. Порой тяжелые облака медленно опускались к земле и оседали на древесных кронах. Потом налетал резвый ветер и срывал с ветвей и сучьев пухлые клочья. Нескончаемые потоки воды с шуршанием текли на землю, казалось, окрестности расчерчены дрожащими вертикальными полосами.
Насквозь промокшие, бесконечно уставшие, мы двигались все медленнее и медленнее, расстояние между нами увеличивалось. Пропитанные водой башмаки и гетры расползлись на куски и теперь украшали обочины тропы.
Критерии пригодности и непригодности отдельных вещей определялись каждым солдатом самостоятельно. Некоторые доведенные до крайности индивиды подбирали чужую, брошенную за ненадобностью обувь и пытались использовать ее по назначению до тех пор, пока не попадалась более подходящая пара. Так они и шли, без конца меняя башмаки.
Мои ботинки растрескались уже давно, во время жития у картофельного поля. И вот на днях они лопнули, развалившись ровно на две продольные половинки. Дальше я пошел босиком.
Глава 24
Развилка
Вожделенный полуостров, на который мы все стремились попасть, лежит на северо-западе Лейте. На географической карте эта часть суши похожа на гигантское оттопыренное ухо. Волнистая горная цепь тянется с севера полуострова на юг, где обрамляет залив. В самом узком месте залива – у основания "уха" – стоит город Ормок. Когда-то там располагалась наша база.
Горы полуострова и центральная гряда Лейте тянутся параллельно друг другу, хотя и принадлежат к разным геологическим формациям. Обширное пространство между горами заполнено бесконечными заболоченными низинами и топями. По ним пролегает главный тракт. Он начинается на юге, в Ормоке, выходит на северное побережье острова к городу Каригара, огибает с севера предгорья центральной гряды и бежит по бескрайним равнинам на восточное побережье к Таклобану.
Американские войска, наступавшие с запада и востока, успешно объединились, заняли Лимон, Валенсию и другие важные стратегические пункты на ормокском тракте. Танки и грузовики бесперебойно сновали по широкой дороге, которую круглосуточно охраняли партизанские отряды. Их посты располагались равномерно вдоль всего тракта.
Мы должны были пробраться на полуостров и выйти к его юго-восточной оконечности, к Паломпону. Нам предстояло пересечь ормокский тракт. Скорбный путь отступления проходил через один крайне важный для нас пункт, известный как Большая тройная развилка. Она находилась к северу от Лимона. На перекрестке одна из дорог ответвлялась налево – на нее-то мы и мечтали попасть, полагая, что перед нами откроется свободный путь на Паломпон.
На подходах к ормокскому тракту мы наткнулись на наши отборные части. На ранних этапах военной операции бойцы этих подразделений какое-то время сдерживали продвижение американских войск с восточного побережья в глубь острова. Солдаты до сих пор отличались дисциплинированностью и боеспособностью.
Ночью мы слышали знакомое потрескивание японских пулеметов и щелчки стрелкового оружия: наши пытались перейти через тракт.
– Пропади все пропадом! – буркнул кто-то в темноте. – Вот приспичило им устроить такой концерт именно тогда, когда мы собрались тихо-тихо прошмыгнуть через дорогу! Они нам все испортили! Мы никогда не сможем перебраться на другую сторону. Америкашки теперь будут начеку.
Мы расположились на поле, с трех сторон окруженном волнистыми кряжами. Холм, возвышавшийся прямо перед нами, напоминал перевернутый вверх тормашками старый кошелек. Наступил новый день, я решил провести рекогносцировку. Вскарабкался на вершину и заметил в стороне несколько солдат. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, я спрятался за кустами и занялся наблюдениями.
Внизу, примерно в сотне метров от холма, посередине затопленной низины виднелись насыпь и небольшой отрезок дороги с ограждением. Ормокский тракт! Местами над темным зеркалом топей тянулись к небу, словно таинственные утесы, огромные акации. Справа громоздился лесистый бугор. Низкорослые кустарники зеленым бархатом обрамляли подножие холма и стекали в низину складками пышного шлейфа. Слева, за лесом, возносилась ввысь гора. Остроконечная вершина пряталась в облаках. Канквипот – самый высокий пик горной системы полуострова. Японские солдаты переименовали его в Канки-Хо, или пик Радости. Но похоже, правильнее было бы назвать вершину пиком Ужаса.
Вдали, справа от тракта, лепились несколько домиков. Это и была Большая развилка, налево ответвлялась дорога на Паломпон. Она ныряла в лес, рисовала дугу вдоль подошвы кряжа и бежала вперед, взяв направление на Канквипот.
– Нам бы только до леса добраться, тогда все будет хорошо, – раздался чей-то голос из-за кустов.
По дороге время от времени проезжали американские грузовики и зеленые джипы. Впервые я так близко видел врагов. В грузовиках ехали стоя солдаты в тяжелых стальных касках и периодически палили из автоматов по нашему холму. Для устрашения. Иногда они что-то кричали, но я не мог разобрать ни слова.
– Будь они прокляты! – сказал кто-то. – Какие жирные, ядреные, точно боровы, да? Могу поспорить, эти мерзавцы ни в чем себе не отказывают.
За кустами и деревьями я не видел говорящего, но мгновенно узнал его грубый, низкий голос. Сержант! А я-то думал, что никогда его больше не встречу.
– Сержант! Ну и дела! Вы еще помните меня?! – воскликнул я непроизвольно и бросился на голос.
– Проклятье! Зачем же так орать?! – злобно прошипел сержант где-то совсем близко.
Я шагнул в заросли и обнаружил всю троицу: рядового, ефрейтора и сержанта. Последний, скинув гетры, развалился на земле. Мое появление его явно не обрадовало.
– А-а, это опять ты. Нашелся все-таки, – небрежно обронил он.
– Я остановился поболтать с друзьями и немного отстал. Прошу простить меня. Мне очень жаль.
– Да ладно, подумаешь, нечего тут извиняться, – осклабился сержант. – Между прочим, ты подоспел вовремя. Мы отправляемся на восхитительную прогулку через тракт. Можешь присоединиться.
– Мы пойдем к дороге ночью, командир?
– Точно. Ждем, когда стемнеет. Однако нелегко нам будет шлепать по трясине!
Я окинул тоскливым взглядом стометровую заболоченную полосу, отделявшую нас от дороги. Ничего подобного мне не приходилось видеть прежде: на поверхности воды плавали зеленые комья водорослей и тины.
Ефрейтор тоже взглянул на топь. – Интересно, глубоко там? – рассеянно проговорил он.
– На глаз не определишь, – заявил сержант, – но кажется, довольно глубоко. Я все думал, нет ли где более удобного перехода. Уж больно не хотелось лезть в эту вонючую жижу. Но все наши собираются именно здесь. Полагаю, лучше места не сыщешь!
– Если двигаться отсюда прямо к дороге, то грязи будет всего лишь по колено, – проинформировал его солдат, лежавший неподалеку от нашей компании. – А на той стороне – вообще все нормально.
– Да что ты? – злобно усмехнулся сержант. – Ты у нас кладезь знаний, а? Ты, видно, сотни раз туда и обратно по болоту шастал, а?
На фронте все неизбежно становятся скептиками. Однако неоправданная грубость сержанта глубоко меня поразила.
Солдат долго молчал. Я даже решил, что он обиделся. Но тут вновь раздался его голос.
– Я слышал это от одного парня, снабженца. Он на временном полевом складе пахал, как раз в районе Большой развилки. Хотите верьте, хотите нет – мне плевать! Катитесь все куда подальше!
Парень поднялся и побрел прочь. Высокий, худой, он шел пошатываясь.
– Странный какой-то, правда? Видно, тот еще тип! – сказал сержант с обычной своей улыбочкой. – И с чего он так раскипятился, а?
– Да брось ты! Какая разница?! – раздраженно буркнул ефрейтор. Сейчас самое главное – добраться до Паломпона. – Потом он злобно добавил: – Да, нам следует поторопиться! Опаздывать нам нельзя. Мы просто обязаны помахать на прощание ручкой начальникам из Генерального штаба. Они уплывут на Себу, а мы останемся и будем удерживать позиции!
Рядовой, казавшийся мне не таким грубым и жестоким, как его товарищи, подошел ближе.
– Эй, Тамура, а у тебя соль еще есть?
От дождей даже моя соль промокла в ранце. Картофель у меня давно кончился, последние дни я питался капельками соли, проступавшими сквозь ткань ранца.
– Да, только вот…
– А у меня ни щепотки не осталось. Представляешь, сержант конфисковал мою долю. Давай, будь другом, отсыпь мне немного, а?
Я нехотя открыл замок. Темная, крупная, пропитанная дождем филиппинская соль перемешалась с грязью со дна моего ранца и превратилась в плотный слоеный корж. Я уже хотел достать ломоть "коржа", но рядовой остановил меня.
– Погоди, погоди, – торопливо проговорил он. – Давай отойдем в сторонку.
Мы как ни в чем не бывало направились к кустам, чтобы укрыться от внимательного взгляда сержанта.
Я отковырял большой кусок грязной серой соли и вручил его рядовому. Тот слезно поблагодарил меня и тут же проглотил угощение.
– Слушай, Тамура, – задумчиво сказал он, – я тебе дам хороший совет.
Я насторожился.
– Отбрось-ка ты все эти ненужные церемонии. "Так точно", "Слушаюсь!", "Благодарю!" и тому подобное. Не заслуживаем мы этого. Я с сержантом уже давно, мы вместе в Новой Гвинее воевали. Он обращается с нами ужасно. Я бы даже над собакой не стал так издеваться. На своих людей ему начхать, ради них он и пальцем не пошевелит. Пока мы в лагере торчали, он еще держался, не был таким гадом. Но как только на передовую попал – пошло-поехало. Он превратился в отъявленного негодяя. Считает, что умеет воевать, держать в руках оружие и проливать чужую кровь, а раз так, то имеет право куражиться над людьми. Он и над тобой измываться станет. Будешь с ним любезничать – обчистит тебя до нитки, всю соль заберет, а может, и еще чего… А потом от тебя просто избавится.
– А скажи, пожалуйста, – не выдержал я, – ты и твои дружки, вы ведь шутили, когда трепались о Новой Гвинее, о человечине?