- Но, конечно, главный злодей - Вагнер. Ни один человек в девятнадцатом веке так не постарался, чтобы перепутать все искусства. Я чувствую, что состояние музыки сейчас очень серьезное, хотя и необычайно интересное. Время от времени в истории появляются такие ужасные гении, как Вагнер, и баламутят все источники мысли сразу. На какое-то мгновение это выглядит великолепно. Небывалый всплеск. Однако после него остается столько грязи, а что до источников, то они теперь стали слишком легко сообщаться друг с другом и ни один уже не будет совершенно чистым. Вот что сделал Вагнер.
Речи Маргарет отлетали от молодого человека словно птички. Если бы он мог говорить, как она, мир лежал бы у его ног. О, так впитать культуру! О, так верно произносить иностранные фамилии! О, обладать такими познаниями и так свободно беседовать на любую тему! Но на это уйдет не один год. А у него есть только час в обед и несколько часов вечером, да и то урывками - как ему тягаться с праздными женщинами, с детства успевшими перечитать горы книг! Возможно, и у него в голове тоже застряли разные имена, возможно, он даже слышал о Моне и Дебюсси, но проблема в том, что он не может вплести их в предложение, не может заставить эти имена "заговорить", не может вполне забыть о похищенном зонтике. Да, зонтик его по-настоящему беспокоил. За спинами Моне и Дебюсси постоянно маячил зонтик, словно настойчивые удары барабана. "Надеюсь, с зонтиком все будет в порядке, - думал он. - Вообще-то я не волнуюсь. Лучше буду думать о музыке. Надеюсь, с зонтиком все будет в порядке". До этого он беспокоился о билете. Правильно ли он сделал, что отдал за него целых два шиллинга? А еще раньше спрашивал себя: "Может, попробую обойтись без программки?" Сколько он себя помнил, ему все время приходилось о чем-нибудь беспокоиться, что-то все время отвлекало его от наслаждения прекрасным. А он действительно хотел наслаждаться прекрасным, поэтому речи Маргарет и отлетали от него словно птички.
А Маргарет все говорила, лишь изредка вставляя: "Не так ли? Вы тоже так думаете?" - пока наконец не остановилась со словами: "Ну хоть разок прервите меня!" - отчего молодой человек перепугался не на шутку. Маргарет не казалась ему привлекательной, однако внушала благоговейный трепет. Она была худая, с большими глазами и зубами, о сестре и брате говорила с неодобрением. Несмотря на свой ум и образованность, она, наверное, была одной из тех бездушных женщин-атеисток, которых так хорошо изображает мисс Корелли. Ему было бы странно (и тревожно) вдруг услышать от нее: "Надеюсь, вы зайдете и выпьете чашечку чаю".
- Надеюсь, вы зайдете и выпьете чашечку чаю. Мы будем очень рады. Я так далеко вас утащила.
Они пришли на Уикем-плейс. Солнце закатилось, и их "заводь", покрытая густой тенью, наполнялась легким туманом. С правой стороны фантастические очертания доходных домов поднимались, словно черные башни, на фоне вечерних отсветов города. С левой возвышались более старые здания, образуя неровный парапет из прямоугольников на сером фоне. Маргарет искала ключ. Конечно, он был оставлен дома. Поэтому, схватив зонтик за наконечник, она наклонилась вперед и постучала в окно столовой.
- Хелен, открой нам!
- Хорошо, - отозвался голос.
- Ты унесла зонтик этого джентльмена.
- Что унесла? - переспросила Хелен, открывая дверь. - О чем это ты? Ах, заходите, пожалуйста! Здравствуйте.
- Нельзя быть такой рассеянной, Хелен. Ты унесла зонтик этого джентльмена из Куинс-Холла. И ему пришлось за ним прийти.
- Ах, простите! - воскликнула Хелен. Ее волосы были рассыпаны по плечам. Вернувшись, она сразу же сняла шляпку и уселась в большое кресло в столовой. - Я только и делаю, что краду зонтики. Простите, простите меня! Заходите и выбирайте. У вас простенький или шикарный? У меня - шикарный. Во всяком случае, я так думаю.
Зажегся свет, и все начали искать зонтик в холле. Хелен, которая столь неожиданно рассталась с Пятой симфонией, то и дело сопровождала поиски громкими восклицаниями:
- Не тебе говорить, Мег! Ты украла у старого джентльмена шелковый цилиндр. Да, украла, тетя Джули. Это всем известно. Она решила, что это муфта. Боже правый! Я смешала визитные карточки. Где Фрида? Тибби, почему ты никогда… Ну вот, я забыла, что хотела сказать. Впрочем, не важно. Скажи прислуге, чтобы скорее подали чай. А как вам этот зонтик? - Хелен открыла зонт. - Нет, этот весь протерся по швам. Ужасный зонтик. Должно быть, мой.
Но она ошибалась.
Молодой человек взял зонтик, пробормотал слова благодарности и поспешил прочь семенящей походкой клерка.
- Может быть, останетесь… - позвала Маргарет. - Хелен, до чего же ты глупая!
- А что я такого сделала?
- Разве не видишь, что ты его испугала? Я хотела предложить ему чаю. Зачем тебе понадобилось говорить о кражах и дырах в зонтике: я видела, какими печальными сделались его славные глаза. Нет, теперь уж ничего не поделаешь.
В этот момент Хелен выскочила на улицу с криками: "Постойте! Постойте!"
- Должна сказать, что это даже и к лучшему, - высказалась миссис Мант. - О молодом человеке нам ничего не известно, Маргарет, а в твоей гостиной полно очень соблазнительных безделушек.
- Тетушка Джули! - воскликнула Хелен. - Как вы можете! Мне так стыдно, так стыдно! Уж лучше бы он действительно был вором и украл все серебряные ложки с апостолами, чем я… Ну ладно, пора закрыть входную дверь. Очередной ляпсус Хелен.
- Да, я думаю, апостольские ложки могли бы стать "рентой", - сказала Маргарет и, увидев, что тетушка не понимает, добавила: - Помните, что такое "рента"? Одно из папиных словечек - рента идеалу, его собственной вере в человеческую природу. Помните, как он доверял незнакомым людям, а если те его обманывали, говорил, что "лучше быть обманутым, чем недоверчивым", что злоупотребление доверием - дело рук человека, а недостаток доверия - дело рук дьявола?
- Да, сейчас я вспомнила что-то в этом роде, - довольно язвительным тоном ответила миссис Мант, ибо ей очень хотелось добавить: "Большая удача, что ваш отец женился на состоятельной женщине". Но такие слова были бы слишком жестоки и она довольствовалась тем, что сказала: - Но ведь молодой человек мог украсть и маленького Рикеттса!
- Ну и пусть, - упрямо проговорила Хелен.
- Нет, тут я согласна с тетушкой Джули, - сказала Маргарет. - Лучше я не буду доверять людям, чем потеряю своего маленького Рикеттса. Всему есть предел.
Их братец, сочтя произошедшее событием тривиальным, потихоньку поднялся наверх посмотреть, есть ли булочки к чаю. Подогрел заварочный чайник - даже слишком проворно, - отверг индийский чай, который достала горничная, засыпал пять чайных ложек чая лучшей марки, залил его крутым кипятком и позвал дам, прося поторопиться, потому что иначе пропадет весь аромат.
- Хорошо, тетушка Тибби, - ответила Хелен, а Маргарет, задумавшись, сказала:
- В каком-то смысле мне бы хотелось иметь в доме настоящего мальчика - мальчика, которому нравилось бы общаться с мужчинами. Тогда и гостей принимать было бы гораздо легче.
- И мне тоже, - подхватила сестра. - Тибби интересуют только образованные дамы, поющие Брамса.
Когда они поднялись к брату, Хелен довольно резко спросила:
- Почему ты не поздоровался с тем молодым человеком, Тибби? Иногда, знаешь ли, следует проявлять гостеприимство. Нужно было взять у него шляпу и уговорить остаться, вместо того чтобы позволить ему совсем растеряться среди кричащих женщин.
Вздохнув, Тибби стал теребить упавшую на лоб прядь волос.
- Нет ничего хорошего в том, чтобы так важничать. Я не шучу.
- Оставь Тибби в покое! - сказала Маргарет, которая не выносила, когда брата ругали.
- Не дом, а настоящий курятник! - проворчала Хелен.
- Ах, дорогая! - воскликнула миссис Мант. - Как ты можешь говорить такие ужасные вещи! Меня всегда поражало количество бывающих здесь мужчин. Если и существует опасность, то прямо противоположного свойства.
- Да, но Хелен хочет сказать, что это не те мужчины.
- Вовсе нет, - поправила ее Хелен. - Мы принимаем тех мужчин, каких надо, просто у Тибби не тот характер, какой надо, и в этом его вина. В доме должно быть что-то… не знаю что.
- Быть может, что-то от тех людей, чья фамилия начинается на букву "У"?
Хелен показала язык.
- Кто это на букву "У"? - спросил Тибби.
- Про этих "У" знаем я, Мег и тетушка Джули, а ты не знаешь, так-то!
- Пожалуй, наш дом женский, - сказала Маргарет, - приходится это признать. Нет, тетушка Джули, я не хочу сказать, что наш дом полон женщин. Моя мысль сложнее. По-моему, он был безнадежно женским еще при папиной жизни. Теперь, я уверена, вы меня понимаете! Вот вам еще один пример. Будете шокированы, но ничего не поделаешь. Предположим, королева Виктория устраивает званый обед. Среди ее гостей Лейтон, Милле, Суинберн, Россетти, Мередит, Фицджеральд и прочие. Думаете, на этом обеде царит художественная атмосфера? Упаси Бог! Даже стулья, на которых они сидят, стали бы этому противиться. Так и с нашим домом - он неизбежно женский, и все, что мы можем сделать, это постараться, чтобы он не слишком феминизировался. Точно так же другой дом, который я могла бы назвать, но не назову, казался мне безоговорочно мужским, и все, что могли сделать его обитатели, это постараться, чтобы он не стал слишком брутальным.
- Полагаю, речь идет о доме тех, кто на букву "У", - сказал Тибби.
- Ничего я тебе про "У" не скажу, дитя мое, - воскликнула Хелен. - Так что не думай об этом. Но с другой стороны, ничего страшного, если ты и догадаешься, так что в любом случае не стоит считать себя самым умным. Дай мне сигарету.
- Ты-то для дома изо всех сил стараешься, - сказала Маргарет. - Гостиная насквозь прокурена.
- Если бы ты тоже курила, дом мог бы в один прекрасный момент превратиться в мужской. Не исключено, что атмосфера в нем зависит от пустяка, который вдруг окажется решающим. Даже на том обеде у королевы Виктории, если бы что-нибудь было немного необычным - например, если на ней было бы облегающее платье для полуофициальных чаепитий вместо пурпурного атласа…
- И индийская шаль на плечах…
- Застегнутая на груди булавкой с карингормским камнем…
За этими предположениями последовал взрыв дерзкого смеха - вы ведь помните, что Шлегели наполовину немцы, - и Маргарет меланхолично произнесла:
- Было бы совершенно непостижимо, если бы королевская семья интересовалась искусством.
Разговор постепенно перешел на другие темы, и сигарета Хелен превратилась в горящую точку в темноте. Огромные доходные дома, напротив, были испещрены освещенными окнами, то исчезавшими, то загоравшимися вновь, то опять исчезавшими, и так до бесконечности. За ними негромко шумела широкая улица - поток, который никогда не затихнет, а на востоке, невидимая за дымами Уоппинга, вставала луна.
- Кстати, Маргарет, мы в любом случае могли бы пригласить молодого человека в столовую. Там одна-единственная майолика - да и то тарелка прочно прикреплена к стене. Я, право, расстроена, что он так и не выпил чаю.
Это незначительное происшествие произвело на трех женщин большее впечатление, чем можно было бы предположить. Оно осталось в памяти, словно шаги гоблина, словно намек на то, что не все к лучшему в этом лучшем из миров и что под надстройками богатства и искусства бродит недоедающий юноша, который нашел свой зонтик, но не оставил после себя ни имени, ни адреса.
6
Нас не интересуют очень бедные люди. О них нечего и думать, ими занимаются только статистики и поэты. Наш рассказ о благородном сословии или о тех, кто вынужден делать вид, что принадлежит к таковому.
Молодой человек, Леонард Баст, находился на самом краю этого социального слоя. Сам он еще не рухнул в пропасть, но уже мог отчетливо ее разглядеть, а его знакомые частенько падали вниз и переставали представлять собою что бы то ни было. Он понимал, что беден, и готов был это признать, но скорее умер бы, чем согласился с превосходством богатых. Наверное, такая позиция молодого человека весьма похвальна. Однако в том, что он все-таки уступал большинству богатых, нет ни малейшего сомнения. Он не был таким же учтивым, как среднестатистический богач, таким же образованным, таким же здоровым и таким же привлекательным. И разум его, и тело недоедали, ибо он был беден, а будучи человеком современным, он постоянно желал иметь лучшую пищу. Живи он несколько столетий назад, в ярко расцвеченных цивилизациях прошлого, он обладал бы определенным статусом и его доходы соответствовали бы положению. Но в теперешнем мире, где воспарил ангел демократии, покрыв различные классы тенью своих кожистых крыл и провозгласив: "Все люди равны - то есть равны все, у кого есть зонтики", - молодой человек был вынужден утверждать свое благородство, чтобы не свалиться в пропасть, где ничто уже не имеет значения и где не слышны лозунги демократии.
По дороге с Уикем-плейс молодой человек попытался первым делом доказать себе, что он ничуть не хуже девиц Шлегель. Испытывая смутное ощущение уязвленной гордости, он старался уязвить их в ответ. Скорее всего они не леди. Разве настоящие леди пригласили бы его на чай? Несомненно, это холодные и брюзгливые девицы. С каждым шагом в нем усиливалось чувство превосходства. Разве настоящая леди станет говорить об украденном зонтике? Быть может, они все-таки воровки, и, если бы он вошел в дом, сунули бы ему в лицо платок с хлороформом. Довольный собой, он дошел до здания парламента. Там его голодный желудок дал о себе знать, назвав дураком.
- Добрый вечер, мистер Баст.
- Добрый вечер, мистер Долтри.
- Приятного вечера.
- И вам того же.
Мистер Долтри, знакомый клерк, прошествовал далее, а Леонард остановился в раздумье, сесть ли ему на поезд и хоть немного проехать, заплатив один пенс, или идти пешком. Он решил идти пешком - не следует потакать своей слабости, к тому же он изрядно потратился на Куинс-Холл. И он перешел Вестминстерский мост, миновал больницу Святого Фомы, а потом двинулся по огромному тоннелю, проложенному под главной юго-западной линией в Воксхолле. В тоннеле он остановился и прислушался к грохоту поездов. Острая боль пронзила голову, и он ощутил точную форму своих глазниц. Не сбавляя скорости, он с трудом осилил еще одну милю и вышел в начало Камелия-роуд, где проживал в настоящее время.
Здесь он снова остановился и с осторожностью посмотрел по сторонам, точно кролик, готовый нырнуть в нору. С обеих сторон поднимались очень дешевые многоквартирные дома. Вниз по дороге возводились еще два здания, а за ними сносили старый дом, чтобы на его место втиснуть следующие два. Подобную картину можно было наблюдать по всему Лондону независимо от района - кирпичная кладка поднимается и рушится с неугомонностью воды в фонтане, по мере того как в город прибывают все новые и новые жители. Скоро Камелия-роуд, словно крепость, будет доминировать над окружающим пейзажем, хотя продлится это недолго. Совсем недолго. Уже есть планы возведения многоквартирных домов и на Магнолия-роуд. Но пройдет еще несколько лет и все дома на обеих улицах могут снова пойти под снос и новые здания невообразимого пока еще размера могут подняться на месте снесенных.
- Добрый вечер, мистер Баст.
- Добрый вечер, мистер Канингем.
- Это падение рождаемости в Манчестере - дело серьезное.
- Простите?
- Это падение рождаемости в Манчестере - дело серьезное, - повторил мистер Канингем, стуча пальцем по воскресной газете, в которой ему только что сообщили о столь бедственном положении.
- Ах да, - проговорил Леонард, который не собирался признаваться, что не купил воскресную газету.
- Если ничего не изменится, к 1960 году население Англии перестанет расти.
- И не говорите!
- Дело, по-моему, весьма серьезное.
- Всего доброго, мистер Канингем.
- Всего доброго, мистер Баст.
Леонард вошел в блок "Б" своего дома и повернул не к лестнице, а вниз, в помещение, которое агенты по сдаче недвижимости называют цокольным этажом, а все остальные люди - подвалом. Открыв дверь, он с псевдодобродушием кокни крикнул: "Приве-е-ет!" Ответа не было. "Приве-е-ет!" - повторил он. Гостиная была пуста, хотя кто-то оставил включенным электричество. С выражением облегчения на лице Леонард уселся в кресло.
В гостиной, кроме кресла, было еще два стула, пианино, трехногий столик и угловой диванчик на двоих. Что касается стен, то одну занимало окно, а другую каминная полка, уставленная амурами. Напротив окна располагалась дверь, рядом с ней книжный шкаф, а над пианино висел, занимая немало места, один из шедевров Мод Гудмен. Это было не самое отталкивающее любовное гнездышко, особенно если задвинуть занавески, включить свет и не пользоваться газовой плитой, но при взгляде на него начинала негромко звучать нота, которую так часто распознаешь в современных жилищах, - нота временного пристанища. Обрести такой дом было так же легко, как и покинуть.
Скидывая ботинки, Леонард задел трехногий столик, и стоявшая на видном месте фотография в рамке соскользнула вбок, упала в камин и разбилась. Как-то невыразительно чертыхнувшись, он поднял фотографию. На ней была изображена молодая дама по имени Джеки. Снимок был сделан, когда молодые дамы по имени Джеки часто позировали с полуоткрытым ртом. Обе челюсти Джеки украшали длинные ряды ослепительно белых зубов, которые явно перетягивали ее голову на сторону, - столь огромными и многочисленными они были. Поверьте мне на слово: ее улыбка была просто ошеломляющая, - но проявлять чрезмерную разборчивость будем лишь вы да я, утверждая, что истинная радость таится у человека в глазах, а глаза Джеки никак не сочетались с ее улыбкой. Напротив, они были беспокойными и голодными.