- Это весьма трудный вопрос, - улыбнувшись, сказала миссис Уилкокс, и выражение недовольства начало исчезать с ее лица. - Пожалуй, вы в своем письме хорошо сформулировали на него ответ. Это непроизвольное побуждение, которое может быть ложным.
- Но дело не в том, что ваш сын все еще?..
- О нет. Он часто… Мой Пол, видите ли, еще очень молод.
- Тогда что же это было?
- Непроизвольное побуждение, которое может быть ложным, - повторила она.
- Иными словами, они принадлежат к тому типу людей, которые могут влюбиться, но не смогли бы жить вместе. Это в высшей степени вероятно. Боюсь, что в девяти случаях из десяти Природа тянет в одну сторону, а человеческая природа - в другую.
- Вот уж действительно сказано "иными словами", - проговорила миссис Уилкокс. - У меня не получилось бы так удачно это описать. Просто я встревожилась, когда узнала, что мой мальчик увлекся вашей сестрой.
- Ах да, я все время хотела спросить вас. Как вы все-таки узнали? Хелен была поражена, когда после приезда тетушки вы вмешались в разговор и все уладили. Пол сам вам признался?
- Это обсуждение ни к чему не приведет, - немного помедлив, ответила миссис Уилкокс.
- Миссис Уилкокс, вы очень рассердились на нас в июне? Я написала вам письмо, а вы не ответили.
- Я была определенно против того, чтобы переезжать в апартаменты миссис Матесон. Мне было известно, что они напротив вашего дома.
- Но теперь все хорошо?
- Думаю, да.
- Только думаете, но не уверены? Мне бы хотелось покончить с этой неразберихой!
- О да, уверена, - сказала миссис Уилкокс, неловко поежившись. - Когда я что-то говорю, всем вечно кажется, что я сомневаюсь. Такая уж у меня манера.
- Ну и прекрасно. Я тоже уверена.
В спальню вошла горничная убрать поднос с завтраком. Беседа прервалась, а когда возобновилась, то уже протекала спокойнее.
- Ну, мне пора прощаться - вы будете вставать.
- Нет, пожалуйста, побудьте еще. Я сегодня проведу день в постели. Время от времени я так делаю.
- А мне казалось, что вы любите рано вставать.
- В Говардс-Энде - да, но в Лондоне нет ничего, ради чего стоило бы это делать.
- Нет ничего? - воскликнула потрясенная Маргарет. - А как же осенние выставки? А концерты Изаи? Не говоря о людях.
- Дело в том, что я немного устала. Сначала свадьба, потом отъезд Пола, а вчера, вместо того чтобы отдохнуть, я ходила с визитами.
- Свадьба?
- Да. Чарльз, мой старший сын, женился.
- Вот как!
- Мы переехали в квартиру миссис Матесон главным образом по этой причине, и еще чтобы Пол мог купить себе африканское снаряжение. Апартаменты принадлежат кузине мужа, и она любезно предложила нам здесь пожить. Так что до свадьбы мы смогли познакомиться с родными Долли, чего раньше не сделали.
Маргарет спросила, кто у Долли родные.
- Фасселлы. Отец служил в индийской армии, теперь в отставке. Брат тоже военный. Мать умерла.
Наверное, это были те "загорелые люди без подбородков", которых Хелен однажды увидела через окно. Маргарет мельком подумала о состоянии Уилкоксов. Она приобрела эту привычку, имея в виду будущее Хелен, и подобные мысли возникали в ее голове сами собой. Она стала расспрашивать о мисс Долли Фасселл, и выслушала ответы, произнесенные ровным, бесцветным тоном. Голос миссис Уилкокс, хотя приятный и привлекательный, имел совсем небольшой диапазон. Судя по отсутствию в нем экспрессии, картины, концерты и люди в равной мере не представляли для миссис Уилкокс особенной ценности. Лишь раз она заговорила чуть быстрее - когда речь зашла о Говардс-Энде.
- Чарльз и Альберт Фасселл давно знакомы. Они члены одного клуба, оба любят играть в гольф. Долли тоже играет, но, по-моему, не так хорошо, как они. Впервые Чарльз и Долли встретились, когда играли двое на двое. Нам всем она нравится, и мы очень довольны. Свадьба состоялась одиннадцатого, за несколько дней до отъезда Пола. Чарльз очень хотел, чтобы брат был шафером, поэтому настаивал на одиннадцатом. Фасселлы предпочли бы сыграть свадьбу после Рождества, но любезно пошли навстречу желанию жениха. Вон там, в двойной рамке фотография Долли.
- Вы уверены, миссис Уилкокс, что я вас не отвлекаю?
- Да, вполне уверена.
- Тогда я останусь. Мне очень у вас нравится.
Маргарет стала рассматривать фотографию Долли, подписанную: "Дорогой Мимс". Речь идет о ней, пояснила миссис Уилкокс, ибо "Долли и Чарльз решили, что Долли будет меня так называть".
Долли казалась глупой, у нее было треугольное лицо, одно из тех, что так часто нравятся крепким, здоровым мужчинам. Она была очень хорошенькая. После Долли Маргарет посмотрела на портрет Чарльза, черты которого, в общем, говорили о совершенно другом характере. Она принялась размышлять о тех силах, что свели этих двоих вместе, пока их не разлучит Господь. У нее даже нашлось время мысленно пожелать им счастья.
- В свой медовый месяц они отправились в Неаполь.
- Как им повезло!
- Я с трудом могу себе представить Чарльза в Италии.
- Ему не нравится путешествовать?
- Нравится, но он такой мастер выводить иностранцев на чистую воду. Больше всего он любит путешествовать по Англии на автомобиле. И, по-моему, именно так они провели бы медовый месяц, если бы не отвратительная погода. Отец подарил ему на свадьбу автомобиль, который сейчас стоит в Говардс-Энде.
- Значит, там есть гараж?
- Да. В прошлом месяце муж соорудил небольшой гараж к западу от дома, рядом с шершавым вязом, там, где был загон для пони.
Последние слова миссис Уилкокс произнесла с особенным выражением.
- А куда девался пони?
- Пони? Он уже давно умер.
- Шершавый вяз. Помню. Хелен писала, что это восхитительное дерево.
- Это самый роскошный вяз в Хартфордшире. Сестра не рассказывала вам про зубы?
- Нет.
- О, это может вас заинтересовать. В ствол, примерно в четырех футах от земли, воткнуты кабаньи зубы. Давным-давно их туда воткнули местные жители. Считалось, что, если пожевать кусок древесной коры, зубную боль как рукой снимет. Но теперь зубы почти заросли, да и к вязу никто не приходит.
- Я бы пришла. Я люблю народные приметы и неистребимые суеверия.
- Вы полагаете, дерево действительно излечивало от боли, если люди в это верили?
- Конечно. Оно излечило бы от чего угодно - в те далекие времена.
- Мне действительно вспоминаются такие случаи - видите ли, я жила в Говардс-Энде задолго до того, как там появился мистер Уилкокс. Я там родилась.
Разговор снова сменил направление. В тот момент казалось, что это ни к чему не обязывающая светская болтовня. Маргарет стало интересно, только когда хозяйка объяснила, что Говардс-Энд ее собственность. Она заскучала, когда миссис Уилкокс стала очень подробно описывать семейство Фасселлов, волнение Чарльза по поводу Неаполя и передвижения мистера Уилкокса и Иви, путешествующих на автомобиле по Йоркширу. Скуку Маргарет не терпела. Она слушала все менее внимательно, вертела в руках фотографию, уронила ее, разбила стекло, порезала палец, получила свою долю сочувствия и, наконец, сказала, что ей пора идти - нужно заниматься хозяйством и побеседовать с инструктором Тибби по верховой езде.
И тут опять прозвучала любопытная нотка.
- До свидания, мисс Шлегель, до свидания. Спасибо, что пришли. Вы подняли мне настроение.
- Я так рада!
- Я… Интересно, вы когда-нибудь думаете о себе?
- Да я больше ни о чем и не думаю, - сказала Маргарет, покраснев, но не выпуская руки больной.
- Мне вдруг пришел в голову этот вопрос. И тогда в Гейдельберге тоже.
- Я абсолютно в этом уверена.
- Мне почти показалось…
- Да? - сказала Маргарет, потому что пауза затянулась - пауза, которая в некотором смысле была сродни мерцанию огня, дрожащему свету от настольной лампы, падавшему им на руки, белой мути за окном; пауза шевелящихся вечных теней.
- Мне почти показалось, что вы забыли, что сами-то еще девушка.
Маргарет почувствовала крайнее удивление и легкую досаду.
- Мне двадцать девять, - заметила она. - Не такой уж это страшно юный возраст.
Миссис Уилкокс улыбнулась.
- Почему вы так говорите? Хотите сказать, что я проявила бестактность и грубость? - Маргарет покачала головой. - Я только напомню, что мне пятьдесят один год и что для меня вы обе… Прочитайте об этом в какой-нибудь книге, я не знаю, как ясно объяснить.
- О, я поняла вас. Неопытность. По-вашему, я ничуть не лучше, чем Хелен, но позволяю себе давать ей советы.
- Да, вы меня поняли. "Неопытность" - как раз верное слово.
- Неопытность, - повторила Маргарет серьезным и в то же время жизнерадостным тоном. - Конечно, мне еще всему надо учиться - абсолютно всему, - как и Хелен. Жизнь трудна и полна неожиданностей. В любом случае я это осознаю. Быть смиренной и доброй, идти вперед, любить, а не жалеть других людей, помнить о нищих - но невозможно следовать всем этим правилам одновременно, ведь они так противоречивы. И здесь мы приходим к идее соразмерности, то есть жизни по законам соразмерности. Однако не следует начинать с соразмерности. Так поступают только педанты. Пусть соразмерность придет как спасительное средство, когда не помогают другие, лучшие, и возникает тупик… Боже правый! Я начала проповедовать!
- Вы и в самом деле прекрасно описали трудности жизни, - сказала миссис Уилкокс, убирая руку глубоко в тень. - Мне самой хотелось бы уметь так говорить.
9
Нельзя обвинить миссис Уилкокс в том, что она слишком много поведала Маргарет о жизни. И Маргарет, со своей стороны, проявила положенную скромность и притворилась, что осознает свою неопытность, хотя на самом деле это было не так. Уже десять лет она являлась главой семьи, почти идеально научилась устраивать приемы, воспитала очаровательную сестру и теперь воспитывала брата. Если опыт в принципе можно приобрести, то она, без сомнения, его приобрела.
Однако небольшой обед, устроенный Маргарет в честь миссис Уилкокс, успеха не имел. Новая гостья никак не вписывалась в компанию "одного-двух очаровательных людей", приглашенных с ней познакомиться, и обед проходил в атмосфере вежливого недоумения. Вкусы миссис Уилкокс были просты, знания культуры поверхностны, ее не интересовал ни Новый английский художественный клуб, ни разграничительная линия между Журналистикой и Литературой, которая была выбрана в качестве зайца для разговорной охоты. "Очаровательные люди" бросились за этим зайцем с радостным улюлюканьем, Маргарет предводительствовала, но только когда прошла половина обеда, охотники заметили, что главный гость не принимает никакого участия в погоне. У них не было общих интересов. Миссис Уилкокс, чья жизнь прошла в заботах о муже и сыновьях, мало что могла сказать незнакомым людям, которые жили иначе и чей возраст был в два раза меньше ее собственного. Умные разговоры вселяли в нее тревогу и иссушали слабое воображение. Такое светское общение было сродни езде на автомобиле с неизбежными рывками и толчками, а миссис Уилкокс была словно пучок скошенной травы или цветок. Дважды она выразила сожаление по поводу плохой погоды, дважды пожаловалась на работу Большой северной железной дороги. С ней все дружно согласились, беседа помчалась дальше, а в тот момент, когда она спросила, есть ли новости о Хелен, хозяйка с горячностью призывала к ответу Ротенштейна. Миссис Уилкокс повторила вопрос:
- Надеюсь, ваша сестра благополучно прибыла в Германию?
- Да, спасибо, - спохватившись, ответила Маргарет. - Во вторник я получила от нее письмо.
Но поскольку в Маргарет уже сидел демон шумного застолья, через мгновение она продолжала в той же манере:
- Только во вторник, потому что живут они в Штеттине. Вы когда-нибудь знали хоть одного человека, живущего в Штеттине?
- Не знала, - печально ответила миссис Уилкокс, а ее сосед, молодой человек из комитета по образованию, начал рассуждать, как могут выглядеть жители Штеттина и есть ли вообще такое понятие как "штеттинность".
Маргарет подхватила:
- Жители Штеттина кидают грузы на баржи из пакгаузов, которые нависают прямо над водой, - по крайней мере так делают наши кузены, - но штеттинцы не слишком богаты. Город ничего особенного собой не представляет, кроме разве что вращающих глазами часов и вида на Одер, который действительно впечатляет. О, миссис Уилкокс, вам бы очень понравился Одер! Река, или, скорее, реки - такое впечатление, что их там десятки, - насыщенного голубого цвета, а равнина, по которой они протекают, ярко-зеленая.
- В самом деле? Это, должно быть, очень красивый вид, мисс Шлегель.
- Вот я и говорю. Но Хелен, которая обязательно все запутает, скажет: нет, это похоже на музыку. Течение Одера для нее подобно музыке. Оно непременно должно напоминать ей симфоническую поэму. Та часть, что у пристани, исполняется в си миноре, если я правильно помню, а ниже по течению уже полная путаница. Есть протяжная тема, звучащая одновременно в нескольких тональностях, которая означает илистые берега, и есть другая, для судоходного канала, а выход в Балтийское море исполняется в до-диез мажоре, pianissimo.
- А какое к этому имеют отношение нависающие над водой пакгаузы? - со смехом спросил молодой человек.
- Огромное, - ответила Маргарет, неожиданно ухватившись за новую тему. - Я, как и вы, считаю, что уподоблять Одер музыке претенциозно, а нависающие штеттинские пакгаузы дают понять, что тут красота воспринимается всерьез. Мы же этого не делаем, как не делает и среднестатистический англичанин, который еще и презирает всех, кто думает иначе. Только не говорите: "У немцев нет вкуса", - иначе я закричу. Вкуса у них, конечно, нет. Но… но - такое существеннейшее "но"! - немцы принимают поэзию всерьез. Да-да, они принимают поэзию всерьез.
- И с этого есть какой-то прок?
- Да. Немец вечно ищет красоту. Он может из-за своей глупости ее прозевать, может неправильно истолковать, но он всегда ждет, чтобы красота вошла в его жизнь, и, думаю, в конце концов так и случится. В Гейдельберге я видела толстого ветеринара, чей голос дрожал от еле сдерживаемых рыданий, когда он твердил чьи-то сентиментальные стишки. Мне легко смеяться, мне, которая никогда не декламирует стихи, хорошие или плохие, и не может вспомнить ни одного поэтического отрывка, который потряс бы меня до глубины души. Но у меня вскипает кровь - конечно, я наполовину немка, так что можете списать это на немецкий патриотизм, - когда слышу, как типичный житель нашего острова, обладающий тонким вкусом, выражает презрение ко всему германскому, будь то Бёклин или мой ветеринар. "Ах, Бёклин, - говорит он, - он стремится к красоте и слишком осознанно населяет Природу богами". Конечно, Бёклин стремится, потому что у него есть желание - желание красоты и других неуловимых даров, существующих в мире. Поэтому, в отличие от пейзажей Лидера, его пейзажи столь неудачны.
- Не уверен, что соглашусь. А что скажете вы? - спросил молодой человек, повернувшись к миссис Уилкокс.
- Я думаю, что мисс Шлегель замечательно все изложила.
По компании пробежал холодок.
- О, миссис Уилкокс, скажите что-нибудь более приятное. Когда говорят, что ты изложил все замечательно, создается впечатление, что тебя ни во что не ставят.
- Я совсем не это имела в виду. Ваша речь меня очень заинтересовала. Вообще англичане, как мне кажется, не очень любят Германию. Мне давно хотелось услышать, что говорят те, кто на другой стороне.
- На другой стороне? Так, значит, вы все-таки не согласны. Прекрасно! Тогда расскажите, как вам это видится с вашей стороны.
- Я не принимаю ничью сторону. Но мой муж, - голос миссис Уилкокс зазвучал нежнее, а холодок за столом усилился, - не особенно доверяет континентальной Европе, и все наши дети того же мнения.
- На каком основании? Им кажется, что состояние Европы плачевно?
Миссис Уилкокс не имела об этом ни малейшего представления. Ее совершенно не интересовали основания. Она не относилась к числу интеллектуалов и не обладала особенно живым умом, и было странно, что, несмотря на это, она все равно производит впечатление крупной личности. Маргарет, которая в беседах с друзьями двигалась зигзагами от Мысли к Искусству и обратно, ощущала, что эта женщина выше их всех и любые их действия рядом с ней становятся незначительными. В поведении миссис Уилкокс не чувствовалось ни горечи, ни даже критики, она была мила, и с ее губ не сорвалось ни одного невежливого или нелюбезного слова. Но все же эта женщина и обыденная жизнь воспринимались присутствующими как бы не в фокусе: их очертания расплывались. За обедом миссис Уилкокс была особенно не в фокусе, ближе к той линии, которая отделяет обыденную жизнь от той, что имеет, в представлении остальных гостей, гораздо большее значение.
- Но вы согласитесь с тем, что континентальная Европа - глупо говорить о континентальной Европе, - но она и в самом деле самодостаточна и ни одна ее часть не похожа на Англию. Англия уникальна. Возьмите еще желе. Я хотела сказать, что континентальная Европа, хорошо это или нет, интересуется идеями. Ее Литература и Искусство обладают тем, что можно назвать причудой незримого, которая сохраняется, даже несмотря на декаданс и претенциозность. В Англии больше свободы действия, но за свободой мысли отправляйтесь в бюрократическую Пруссию. Там люди со смирением обсуждают жизненно важные вопросы, которые нам кажутся недостойными внимания.
- Я не хочу ехать в Пруссию, - сказала миссис Уилкокс, - даже чтобы посмотреть на такую интересную картину, которую вы описали. А для смиренных обсуждений я уже слишком стара. Мы в Говардс-Энде ничего не обсуждаем.
- Значит, вы должны это делать, - настаивала Маргарет. - Обсуждение поддерживает жизнь в доме. Дом не может стоять только благодаря кирпичной кладке.
- Но он не может стоять и без нее, - проговорила миссис Уилкокс, неожиданно подхватив мысль Маргарет и вселив в первый и последний раз слабую надежду в душах "очаровательных людей". - Он не может стоять без нее, и иногда мне кажется… Но я не могу рассчитывать, что ваше поколение согласится со мной, потому что даже моя дочь со мной не согласна.
- Не обращайте внимания ни на нас, ни на нее. Пожалуйста, скажите, что вы думаете!
- Иногда я думаю, что разумнее оставить действия и обсуждения мужчинам.
Наступила тишина.
- Не стану спорить, что доводы против женского избирательного права действительно очень сильны, - сказала девушка напротив, наклонившись вперед и кроша хлеб.
- Сильны? Я никогда не интересовалась доводами. Только благодарю судьбу, что мне не надо голосовать.