Ледбиттеру не с кем было поговорить откровенно и рассказать о той жестокой борьбе, что шла в его душе. Он и сам не всегда понимал, что происходит в потаенных уголках его внутреннего "я". В хорошем настроении он не отличался молчаливостью: напротив, в такие минуты он на радость своей аудитории не закрывал рта. Но все это было игрой, забавой. Шутка, колкость, тонкий намек - тут он всегда был большим мастером, прекрасно владевшим искусством иронического подтекста. Он говорил одно, а имел в виду совсем другое - нередко полностью противоположное сказанному. В деловых переговорах он обращал внимание не на слова, которые сплошь и рядом сбивали с толку, а на смысл, проявлявшийся, как правило, именно в том, о чем собеседник умалчивал. Ледбиттер пытался уловить этот потаенный смысл - и в соответствии с результатами наблюдений строил свои ответы. Он редко выражал вслух свои мысли и почти никогда - разве что в приступе бешенства - не выказывал своих чувств. Поступить иначе было для него все равно, что появиться на людях голым или - хуже того - дать содрать с себя кожу.
Мир своих чувств Ледбиттер берег как зеницу ока: если другие догадаются, что у тебя на душе, они могут использовать это в своих корыстных целях, и чем сильнее он что-то переживал, тем тщательней это скрывал. Его скрытность доходила до того, что если б его вдруг обвинили в убийстве, он из одной лишь гордости утаил бы факт, который его тотчас бы оправдал.
Итак, лояльность вступила в схватку с кодексом - гремели орудийные залпы, атаки сменялись контратаками, но поединок велся без слов и почти без аргументов - рациональности в нем было не больше, чем ее бывает в настоящих сражениях. У лояльности, однако, было лучше с боевой техникой: Ледбиттер твердо знал, что дисциплинированность (приверженность кодексу) - не цель, но всего лишь средство для поддержания лояльности. И если в интересах дела требовалось проявить гибкость (а на войне такое бывало, и не раз), надо уметь забывать и про дисциплину, и про кодексы, запрещавшие анонимные письма. Все было очень просто: выйдя замуж за Хьюи, леди Франклин совершит чудовищную ошибку. Ее счастье оказалось под угрозой, и он должен был помочь ей распознать истинное лицо Хьюи: надо дать ему от ворот поворот. Все прочее - пустяки, эмоции побоку! Главное - факты, и с ними надо считаться. Леди Франклин снова обретет свободу, как страна, на которую посягнул агрессор, - свободу думать и выбирать.
О нем она, правда, думать не станет... У лояльности оказался мощный союзник, о существовании которого Ледбиттер и не подозревал - это была ревность.
Но кодекс не торопился признавать себя побежденным: к удивлению Ледбиттера, начались затяжные арьергардные бои - в разгар одной из таких перестрелок, когда кодекс, сдавая одну позицию за другой, в качестве последней меры напомнил Ледбиттеру о неприятной перспективе прослыть в собственных глазах гнусным доносчиком, позвонил Хьюи. Не мог бы Ледбиттер заехать за ним в его мастерскую в четверг к семи вечера? "Я хочу пообедать с одной своей знакомой, - небрежно проговорил он, - так что скажите, можете ли вы быть свободны часов до одиннадцати? Да, кстати, - добавил он, прежде чем Ледбиттер успел что-то ответить, - как там ваша жена?"
- Спасибо, сэр, - сказал Ледбиттер. - Сейчас она вроде бы уже поправилась.
- Ну а как вы себя чувствуете? - непринужденно-снисходительно осведомился Хьюи.
- Я в полном порядке, сэр. Правда, насчет четверга я пока еще не уверен. Дело в том, что на это самое время у меня есть один предварительный заказ. С вашего разрешения, я уточню, остается ли он в силе, и тогда вам перезвоню, хорошо?
- Давайте, действуйте, - разрешил Хьюи, и в его голосе прозвучало такое довольство жизнью и собой, что Ледбиттеру стало не по себе.
- Если я не смогу, то кого-нибудь подыщу взамен, - пообещал он Хьюи.
- Поступайте, как вам удобнее, но мне все-таки хотелось бы поехать с вами, так что постарайтесь освободиться...
- Хорошо, сэр, - Ледбиттер повесил трубку.
Предварительный заказ был выдумкой, хитростью, чтобы выиграть время. Как ни странно, но мысль о том, что Хьюи еще когда-нибудь захочет воспользоваться его услугами, почему-то не приходила Ледбиттеру в голову. Он настолько не любил Хьюи, что был уверен во взаимности. Хотя почему Хьюи должен знать, как он к нему относится? Стало быть, и бояться нечего. Для "них" Ледбиттер оставался таким же неодушевленным предметом, что и автомобиль, - пожалуй, даже еще более неодушевленным: у автомобиля бывают свои капризы. Ледбиттеру же капризничать не полагалось, да и сломаться он не мог. Не имел права. Как живой человек, как личность для подавляющего большинства своих клиентов Ледбиттер просто-напросто не существовал.
Но, похоже, Хьюи выпадал из общего числа. Почему вдруг он спросил, как себя чувствует его жена? Спросил, правда, свысока и с пренебрежением - "как там ваша жена?". Жены у Ледбиттера не было, но если б была? Тогда ему было бы приятно, что клиент поинтересовался ее здоровьем. Кроме того, Хьюи справился и о самочувствии его, Ледбиттера. Очень мило с его стороны. И, наконец, сказал, что хочет ехать именно с Ледбиттером. Такие дела! Может быть, он не так уж плох?
Предположим, он откажется и пошлет вместо себя кого-то другого. Это несложно. Но как бы тут не потерять клиента! Такое бывало, и не раз: "Если я когда-нибудь смогу быть вам полезен, сэр, то вот моя визитная карточка. У Ледбиттера всегда много работы, и если он опять не сможет, то дайте мне знать".
Что и говорить, Ледбиттеру совсем не хотелось снова встречаться ни с Хьюи, ни с его девицей. Но можно ли позволять эмоциям вторгаться в деловую сферу? Не означает ли это свалять дурака и упустить выгодный заказ в несколько фунтов? Отказавшись от поездки, он ничем не сможет помочь леди Франклин, более того, покидая пост, с которого отлично видны все действия противника, он тем самым предает ее.
"Как там ваша жена?"
Большинство его клиентов не знали и знать не хотели, есть у него жена или нет. Жены, положим, не было, но зато имелась Франсес, которая стала ему все равно что жена. Все это, конечно, ерунда и чушь собачья, но Хьюи, между прочим, справился о ее здоровье! Мало кому из его клиентов было дело до его самочувствия, а Хьюи опять-таки поинтересовался, как он себя чувствует. И вообще, если разобраться, Хьюи не сделал ему ничего плохого - наоборот, не раз давал ему заработать. Платил он, правда, не из своего кармана, но платил хорошо.
Доброе слово или поступок со стороны тех, к кому мы испытываем неприязнь, порой ценятся нами гораздо больше, чем помощь друга. Так случилось и на сей раз. Ледбиттеру по-прежнему не нравился Хьюи, - есть люди и получше! - но тем не менее былой неприязни он уже не испытывал. Нет, письмо все равно он пошлет, только не сейчас, а попозже... А пока - здесь он испытал большое облегчение, в чем, однако, ни за что бы не признался, - можно не думать о себе как о доносчике.
Вот так, находясь на грани капитуляции, кодекс одержал вдруг временную победу.
Ледбиттер позвонил Хьюи и сказал, что в четверг он свободен.
ГЛАВА 20
- Ну а теперь нам на Саут-Холкин-стрит, дом тридцать девять, - распорядился Хьюи. - Там мы возьмем одного человека.
В груди у Ледбиттера что-то оборвалось.
- На Саут-Холкин-стрит? - тупо переспросил он.
- Да, да, это недалеко от Белгрейв-сквер.
Машина поползла как черепаха. Ледбиттер был настолько уверен, что леди Франклин никогда больше не сядет в его машину, что и теперь отказывался в это поверить. Он, столько раз смотревший в лицо опасности и рисковавший жизнью, чувствовал, что силы его на исходе. Но что делать? Как выбраться из этой западни? Он нарочно свернул не туда и двинулся к месту назначения окольным путем.
- Куда вас понесло! - воскликнул Хьюи. - Надо было ехать на Уолтон-стрит и Понт-стрит.
- Я знаю, - недовольно пробурчал Ледбиттер, который и в его теперешнем состоянии не мог позволить, чтобы клиент учил его, какой дорогой ехать, - просто Уолтон-стрит сейчас перекрыта. По ней нельзя проехать.
Это было, конечно, нахальным враньем, но прозвучало весьма убедительно.
Они тащились по Глостер-стрит в сторону почтамта, и вдруг Ледбиттера осенило.
- Если вы не возражаете, сэр, - сказал он, стараясь придать голосу правдоподобие, - мы на минутку остановимся у почтамта. Мне надо позвонить домой. Жена неважно себя чувствует, и я хотел бы узнать, как она сейчас.
- Послушайте, - проворчал Хьюи, - у вас жена все время себя неважно чувствует.
- Она беременна, - поясни Ледбиттер.
- Вот как? Даже не знаю, поздравлять вас или нет! Но, ради Бога, не задерживайтесь, мы и так опаздываем.
Медленно и понурив голову (чего за ним никогда не водилось), Ледбиттер побрел на почтамт. Миновав телефонную кабину и даже не взглянув на нее, он потребовал городской телефонный справочник и, чтобы как-то выиграть время, подойдя к окну, стал его перелистывать.
Неужели он боится увидеть леди Франклин? Неужели он такой жалкий трус?
Обвинение в трусости, пусть даже исходившее от него самого, сильно задело его самолюбие. Нет, надо окончательно спятить, чтобы швыряться такими заказами. Да, человек Хьюи никудышный, но клиент очень даже неплохой. В конце концов, какое ему, Ледбиттеру, дело до его личной жизни? Да и где, спрашивается, он найдет в это время другого шофера? Бизнесмен в нем вдруг расхрабрился и одержал победу. Вернув справочник телефонистке, Ледбиттер бодро зашагал к выходу. С чего он вдруг размагнитился - подумаешь, трагедия...
Но нет, напрасно он так хорохорится. Он-то, пожалуй, и выдержит. Но леди Франклин - о ней он подумал? Она-то обрадуется такому сюрпризу? Ох, вряд ли, вряд ли! Она ведь ужасно нервная - разволнуется, а то, чего доброго, и в обморок упадет - вот будет номер. Если верить Хьюи, она отзывалась о нем с теплотой, но, кто знает, - вдруг в глубине души считала его предателем? На мгновение представив себе, что она теперь о нем думает, Ледбиттер испытал острый приступ ненависти к самому себе. Нет, он просто не имеет права подвергать ее второму потрясению: пускай Хьюи находит машину где хочет.
Исполнившись решимости, он распахнул дверь на улицу. Но не успел он переступить порог, как новая мысль овладела им с такой яростной внезапностью, что все прочие соображения улетучились, как сор на ветру.
Он ведь очень хотел ее увидеть, так? Он ведь мечтал об этой встрече? Он хотел ей что-то сказать? А сейчас ему представлялась прекрасная возможность все это сделать. Он возблагодарил небеса, что не успел отправить письмо. Если ей будет больно его видеть, это не беда - он должен встретиться с ней и во что бы то ни стало это сделает!
- С женой все в порядке, - доложил он Хьюи, испытав при этом странное ощущение, что упомянул леди Франклин.
- Рад это слышать, - небрежно обронил тот. - Ну а теперь в путь!
На сей раз Ледбиттер поехал кратчайшим маршрутом и на обычной скорости. Болван, тащившийся впереди, отчаянно затормозил... В зеркальце Ледбиттер увидел, как на заднем сиденье дернулся Хьюи. "Трусит! - мелькнуло в голове у Ледбиттера. - Трусит посильней, чем я! Дрожит как осиновый лист!" И, словно перед боем, он попытался выкинуть из головы все страхи и сомнения, все мысли о том, что может с ним случиться; пусть ничто не мешает ему действовать в зависимости от изменчивых обстоятельств. Почему он, черт возьми, так разволновался - можно ли отыскать противника более безобидного, чем кроткая, как ягненок, леди Франклин? Но все же, как ни пытался он взять себя в руки, у него ничего не получалось: мысль о том, что сейчас они снова увидятся, одновременно пугала и радовала его.
Машина вынырнула на восьмиугольник Белгрейв-сквер. Еще минута-другая, и начнется! Ледбиттер окаменел лицом и прижался к спинке кресла, на заднем сиденье, как на пружинах, подпрыгивал Хьюи.
Как ни странно и вместе с тем как привычно подъезжать к дому, мимо которого он проезжал, не надеясь когда-нибудь вновь остановиться. Когда же он в последний раз приезжал сюда за ней? Давно: месяц назад, но еще больше времени прошло с тех пор, когда он в последний раз привозил ее домой. Интересно, что она делала, расставшись с ним тогда на шоссе? Долго ли шла пешком, пока не остановилась попутная машина? А может быть, она поймала грузовик? Иногда он пытался представить, как бредет она по шоссе - милю за милей, с тяжелой сумкой в руке, - сначала эта картина вызывала у него бурный восторг; потом смешанные чувства, и наконец он стал думать об этом со стыдом. Так или иначе, домой она добралась, но как - вряд ли он когда-либо узнает, разве что...
"Все, Ледбиттер". Но нет: оказалось, что еще не все. Сегодня она снова сядет в его машину, если, конечно...
Если, конечно, увидев его, она не откажется от поездки.
Он нажал кнопку звонка, и дверь хоть и не сразу, но отворилась.
- Сколько лет, сколько зим! - приветствовал его дворецкий. - Со дня аварии не виделись...
- Аварии? - удивился Ледбиттер. - У меня в жизни не было никаких аварий!
- Какая у вас короткая память! - отозвался дворецкий. - Когда вы в прошлый раз повезли ее милость, то попали в аварию, и ее милость вернулась домой на такси. На ней лица не было, она вся дрожала - несколько дней не могла прийти в себя. А вы спрашиваете - какая авария?
- Ах, вы вон про что! - спохватился Ледбиттер. - Действительно, произошла маленькая накладка - совсем забыл.
- Зато ее милость не забыла, - сказал дворецкий, - она решила больше не пользоваться вашими услугами.
- Разрешите-ка пройти, - раздался голос откуда-то сзади и снизу, и по ступенькам стал подниматься Хьюи. Он заметно волновался.
- Добрый вечер, сэр, - почтительно приветствовал его дворецкий. - Ее милость сейчас спустится.
Он провел Хьюи в дом, а Ледбиттер вернулся к машине. Приговоренный к расстрелу имеет право попросить, чтобы ему завязали глаза. Ледбиттер не мог воспользоваться этой милостью, но все-таки, чтобы оттянуть момент, узнавания, нахлобучил фуражку на самые брови. Он попробовал изгнать из головы все тревожные мысли, но когда из этого ничего не вышло, решил отвлечь себя картинами солнечного дня на морском побережье - уловка, к которой он прибегал в минуты крайнего напряжения.
Он нежился у моря в Рамсгейте, когда в дверях послышались шаги.
По ступенькам спускались леди Франклин и Хьюи. Словно боясь пропустить хоть слово из того, что говорил ее спутник, она заглядывала ему в глаза, а стоило ему чуть повернуть голову, она тотчас настигала его взглядом. Увидев их, Ледбиттер вылез из машины, обогнул ее спереди и, открыв дверцу перед леди Франклин, застыл, как часовой, глядя прямо перед собой. Хоть он и был на голову выше леди Франклин, он увидел ее лицо: уже собираясь сесть в машину, леди Франклин взглянула на шофера. Она чуть нахмурилась. Ледбиттеру вдруг стало обидно до слез: и это, значит, все? Впрочем, тут же задал он себе вопрос: чего он, собственно, ожидал? Бурной радости или взрыва негодования? Господи, для нее он просто мелкая сошка, о которой она давным-давно забыла.
- Куда теперь? - осведомился он.
- Я думаю, в Ричмонд, есть там одно неплохое местечко - называется "У лодочника", что вы на это скажете, Эрнестина? - спросил Хьюи голосом, в котором смешались робость и самоуверенность.
- Я там никогда не была, но уверена, что мне понравится, - ответила леди Франклин.
"Той, первой, там очень даже понравилось, - подумал Ледбиттер, - только неужели у него такая бедная фантазия - зачем возить их обеих в одно и то же место? Впрочем, какая разница - платит-то за все вторая".
- Надеюсь, вам будет удобно в этой машине, - продолжал Хьюи, - можно было, конечно, заказать и побольше, но для двоих эта, по-моему, в самый раз. Да и водитель прекрасный - я доверяю ему, как самому себе.
Ледбиттер почувствовал, что краснеет затылком.
- Во всяком случае, он внимательный, - сказала леди Франклин и опять замолчала.
- Дорогая, вы что-то сегодня неразговорчивы, - приставал к ней Хьюи. - Надеюсь, у вас ничего не случилось? Вы ведь хотели куда-нибудь прокатиться. Но давайте я скажу шоферу, что мы передумали, - можно поехать к вам. Милейшая миссис Даррел что-нибудь состряпает нам на ужин. Если хотите, я с ней сам вступлю в переговоры. Ко мне она, по-моему, испытывает слабость.
- Все в порядке, - сказала леди Франклин. - Я просто... просто очень счастлива. Ведь сегодня мы впервые выезжаем вместе.
- Да, да, - поспешно согласился Хьюи, - хотя мы могли сделать это давно. Я не раз сбирался предложить такую поездку, но не удавалось найти машину.
"Не удавалось найти машину! - усмехнулся про себя Ледбиттер. - Да ты же, подлец, и не пробовал!"
- Я обожаю поездки, - сказала леди Франклин. - В Ричмонде, наверное, все так романтично. Сама не знаю, почему я там никогда не бывала. А вы? Наверное, вы туда ездили работать?
- Да, да, - отозвался Хьюи. - В основном работать. Садился на автобус и ехал. Так еще интереснее. Столько занятных типов попадается по дороге, но поскольку сегодня особый случай... А вы когда-нибудь ездили в автобусе?
- Ну конечно.
- Мне трудно вас там представить, Эрнестина. Где угодно, только не в автобусе...
- Но я обожаю ездить в автобусах. Там такие очаровательные кондукторы и кондукторши. Я обожаю, когда меня называют "милочка" и "солнышко", - правда, прелесть?
- А что, если я попробую вас так называть?
- Ради Бога.
- Тогда, солнышко... нет, звучит фальшиво, к вам это не подходит. Наверное, я всегда буду с вами почтителен.
- Но, дорогой, я этого не вынесу. Со мной не надо церемониться. Я люблю, когда меня держат в строгости. Пойди туда, сделай то. Люди вообще ценят строгое обращение. Почему же я должна отличаться? Когда я была не такая, как все, я очень страдала. Но теперь ведь по мне не скажешь, что я сильно отличаюсь, не правда ли?
- Нет, милочка, конечно, не скажешь!
- Как я рада! Но мне хотелось бы, чтобы вы отличались от всех остальных.
- Почему же?
- Потому что мужчинам так больше идет - в особенности художникам. А мне хочется, чтобы вы стали великим художником!
- Полно вам, Эрнестина!
- Я не отстану от вас, пока это не произойдет.
- А вдруг это уже произошло?
- Я не сомневаюсь, что вы великий художник. Но надо, чтобы так считали все остальные.
- Радость моя, у вас грандиозные планы.
- А что в этом такого? С вашим талантом и моими... В общем, вы могли бы стать моим памятником.
- Зачем вам памятник?
- Чтобы существовать вне себя самой - в вас. Ведь это вполне естественное желание для женщины...
- Пожалуй.
- Это было бы невозможно, если б я не верила в вас. А я верю всей душой.
- Как в художника, - осведомился Хьюи, - или как в человека?
- И как в художника, и как в человека. Я не смогла бы верить в какую-то одну часть вашей личности. Это очень скучно.
- Зато реалистично.
- Но, дорогой, вы говорите ужасные вещи!
- Я просто не хочу, чтобы вы ожидали от меня слишком многого.
- Но как же иначе, вы ведь моя путеводная звезда, мой кумир.
- А вы кто? В чем смысл вашего существования?
- Курить вам фимиам. Хьюи рассмеялся: