Армия была его единственной и большой любовью, но в конце концов он и в ней разочаровался, решив (и не без оснований), что она его обманула. Как это нередко бывает у влюбленных, ссора оказалась нешуточной. "Патриотизм не окупается", - изрек он тогда, не подозревая, впрочем, до чего тяжело будет переживать этот разрыв: день демобилизации стал днем горечи и пустоты. Оказавшись без работы и без связей, он перепробовал множество разных занятий, но ни одно из них его не удовлетворило. Ему казалось, все дело в том, что он стал меньше зарабатывать, но он заблуждался: с армейским жалованьем (надо сказать, весьма скромным - те же деньги он теперь зарабатывал играючи) из его жизни ушло нечто труднообъяснимое, но очень важное, позволяющее переносить холод и равнодушие окружающего мира.
Потом он поступил в пожарники. Но и там ему не понравилось. В отличие от армии пожарная служба не стала для него родным домом. Он понимал, что, демобилизовавшись, ему придется начинать все сначала. Он был готов приступить к восхождению по ступеням пожарной лестницы, но, как оказалось, только в буквальном смысле. Он так и не смог привыкнуть к тамошним порядкам. Пожарная дисциплина - "а ну-ка, мальчики, давайте встряхнемся и почистим наши медяшки!" - казалась ему пародией, дурным фарсом, а обычай по сигналу тревоги съезжать по шесту из дежурной комнаты к машине - самым настоящим ребячеством. Он был готов сражаться, но с людьми, а не с огнем, огонь казался ему чересчур абстрактным противником, другие же обязанности пожарников - например, снимать с деревьев до смерти перепуганных кошек или разнимать подравшихся лебедей в парке, - воспринимались им как пустая трата времени.
Чтобы чем-то заполнить часы досуга, а заодно и пополнить свой бюджет, он стал иногда подрабатывать в фирме по найму автомобилей. В поездках он завел ряд полезных знакомств. Клиенты сразу же запоминали его и, заказывая машину в следующий раз, просили прислать именно его - он быстро приобретал популярность, что совершенно не радовало штатных водителей фирмы. Как-то раз один из его пассажиров спросил: "А почему бы вам не основать собственную фирму? Я мог бы вас порекомендовать своим знакомым". Обещания своего, как потом оказалось, он не сдержал, но его слова стали той последней каплей, что склонила чашу весов, побудив водителя решиться на шаг, о котором он уже давно подумывал.
Он купил автомобиль в рассрочку и ухаживал за ним с той же тщательностью, что и за собственной наружностью. Он не щадил себя и, по собственному выражению, "вкалывал двадцать пять часов в сутки". Из-за бессонных ночей страшно хотелось спать днем, и порой ему стоило больших усилий не заснуть за рулем. Он осунулся и пожелтел; два костюма, верой и правдой служившие ему десятый год, обвисли, словно были с чужого плеча. Несмотря на свое крепкое телосложение, он выглядел законченным язвенником. Как он ни старался, он еле-еле сводил концы с концами: за пять месяцев он так ничего и не заработал, а пособие, что получил как фронтовик, истратил на машину. Еще целых три года предстояло ему ежемесячно выплачивать бешеные деньги, чтобы полностью выкупить автомобиль, который, наездив к тому времени сто тысяч миль, уже не будет стоить ровным счетом ничего.
С коллегами он так и не подружился, да особенно и не пытался - он думал о них с холодком отчуждения, ему хотелось не общаться, а делать дело. Никто и никогда, размышлял он, и пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь, особенно женщины. Не то чтобы он враждовал со всеми подряд: такого он просто не мог себе позволить, но он постоянно был готов к отпору - или к атаке. Вечный скиталец, одинокий волк, он был Улиссом, но без верной Пенелопы.
Прожив на белом свете тридцать пять лет, он сохранил одно-единственное желание - работать, работать и еще раз работать. К себе он относился не как к живому человеку, а как в фирме "Ледбиттер и К°. Прокат и найм автомобилей на все случаи жизни". Он уже не помнил, когда к нему в последний раз обращались по имени, да и сам, пожалуй, не сразу мог бы его назвать.
ГЛАВА 2
После автомобиля второе по важности место в жизни водителя занимал телефон - это был самый близкий друг водителя. Из всего многообразия шумов и звуков, издаваемых одушевленными и неодушевленными предметами, ничто не радовало его так, как трель телефонного звонка. Коротая время в своей спальне-гостиной (жил он в меблированных комнатах), он ждал, не зазвонит ли телефон, бывало, что он просыпался ночью и прислушивался - не раздастся ли звонок. Как бы он ни уставал (а, случалось, приходя домой, он не чуял под собой ног), его лицо светлело, а в голосе появлялись теплые нотки, когда, снимая трубку, он называл свой номер. Даже если звонок будил его ночью или днем (иногда между заказами ему удавалось немного прикорнуть), он не только не злился, но приветствовал голос в трубке улыбкой, которую далеко не каждому абоненту доводилось видеть при непосредственном общении с водителем. Если голос был знакомый, он радовался, если нет - ликовал: это означало, что появился новый клиент.
Однажды утром, когда он брился (ритуал, которому он следовал неукоснительно, порой два раза на дню, ибо поставил себе за правило быть выбритым лучше всех: это было частью его защитной тактики, и к тому же неизменно производило благоприятное впечатление на клиентов), раздался звонок. Пожалуй, только во время бритья он не радовался телефону: в такие минуты он полностью расслаблялся, наслаждаясь общением с той частью себя, которую ценил превыше всего: со своей наружностью. Подобно Нарциссу, он любовно вглядывался в свое отражение, ему нравилось смотреть, как напрягаются мышцы на руке, когда он с легким нажимом проводил бритвой по щеке, и с удовольствием отмечал, что, несмотря на годы сидячей жизни, он по-прежнему в неплохой форме. Если его прерывали, приходилось начинать все сначала, удовольствие пропадало, да и жаль было впустую потраченного времени. Поэтому в его голосе зазвучала непривычная сдержанность, когда, сняв трубку, он назвал свой номер: Хоупвелл - 4126.
- Говорит дворецкий леди Франклин, - услышал он. - Ее милость хотела бы знать, не могли бы вы отвезти ее милость в Кентербери в четверг десятого февраля. Ее милость собирается выехать в половине одиннадцатого утра, с тем чтобы вернуться к чаю.
"Господи, сколько ее милостей!" - фыркнул про себя Ледбиттер. Он взглянул на расписание поездок в большой с затейливым орнаментом серебряной рамке рядом с телефоном. Когда-то там помещалась фотография женщины, с которой у него был роман, и эта рамка оставалась единственным напоминанием о былых увлечениях.
- Да, в четверг я свободен. Где мне ее подобрать?
- Подобрать ее милость?! - Дворецкий, похоже, был близок к обмороку. - Вам придется заехать за ней по адресу Саут-Холкин-стрит, дом тридцать девять.
- Ладно, - сказал водитель, записывая адрес в блокнот. Это было излишней предосторожностью, поскольку он обладал отменной памятью на имена, адреса, даты и пункты назначения и редко переспрашивал.
- Надеюсь, вы приедете вовремя? Вы, шоферы, вообще-то вечно опаздываете, - продолжал дворецкий. - И немудрено: слишком много заказов набираете, где уж всюду поспеть... Очень вас прошу: не опаздывайте.
- Боже упаси! - буркнул Ледбиттер и положил трубку. Ну погоди, я еще до тебя доберусь, мысленно пообещал он дворецкому. Ему понадобилось несколько минут вглядываться в свое отражение в зеркале, чтобы прийти в себя от такого чудовищного оскорбления.
В назначенный день, ровно в половине одиннадцатого (но ни минутой раньше - с какой стати, все равно за это не заплатят), Ледбиттер подкатил к подъезду дома леди Франклин. Дом был шикарный, он сразу это понял по сверкающей парадной двери, по цвету стен, качеству кладки и по той неуловимой атмосфере общего благополучия, что излучали предметы домашней обстановки, смутно видневшиеся за тюлевыми шторами. У Ледбиттера был наметанный глаз, и он редко ошибался. Но он провел за рулем чуть не всю ночь, а с утра пораньше сделал еще один выезд, и потому, не успев набраться новых впечатлений, уснул крепким сном. Когда десять минут спустя дворецкий распахнул парадную дверь перед леди Франклин, первое, что бросилось им в глаза, был водитель, уронивший голову на руль и в сползшей фуражке.
- Господи! Что с ним? - воскликнула леди Франклин. - Он живой?
- Живой, но, похоже, пьяный, - отозвался дворецкий, сверля Ледбиттера неодобрительным взглядом.
- В такую рань? - изумилась леди Франклин. - Не может быть. Кроме того, кто-то сейчас не помню, кто именно, - мне его очень хвалил.
- Сейчас я с ним разберусь, - пообещал дворецкий и, крадучись, словно собираясь поймать с поличным преступника, стал приближаться к автомобилю. Обогнув его спереди, он заглянул в окно.
- Он, кажется, спит, миледи.
К этому времени леди Франклин тоже спустилась к машине и заглянула в другое окно.
- Спит? - удивилась она. - Пожалуй, вы правы. И в самом деле спит, бедняга. Что же нам делать, Симмондс?
- Надо его разбудить, миледи.
- Ой, нет, зачем же? Это слишком жестоко. Пусть выспится. Я могу и подождать.
- Боюсь, что ждать некогда, - отрезал дворецкий, - если вы действительно хотите пообедать в Кентербери. И так вы уже опаздываете, - добавил он с легкой укоризной. - По-моему, надо ехать. Хотя, конечно, начало весьма неудачное. Не дай Бог он уснет за рулем - что тогда вы будете делать? Сейчас я его растолкаю.
И прежде чем леди Франклин успела что-либо возразить, он просунул руку в открытое окно и весьма невежливо потряс Ледбиттера за плечо.
Ледбиттер медленно поднял голову. Сначала на его лице написалось неимоверное отвращение, словно пробуждение было слишком мучительным и болезненным делом. Потом его черты исказила бешеная злоба, будто все пороки, присущие племени дворецких, собрались воедино в этом конкретном представителе. Но не успел Симмондс ретироваться перед мелькнувшей во взгляде водителя угрозой, как произошла новая перемена. Свирепость уступила место обычной учтивости. Ледбиттер поправил фуражку, выскочил из машины и сказал:
- Прошу прощения, миледи. Я на мгновение потерял над собой контроль.
Он распахнул дверцу, чтобы она могла сесть.
Она взглянула ему в глаза - маленькая женщина лет двадцати семи - двадцати восьми. Под шубкой, которую она впопыхах забыла застегнуть, она была одета весьма просто - во что-то синее с белым в тон ее невинным, наивным, огромным синим глазам. В ее манерах было какое-то трепетно-порывистое обаяние, которое она время от времени слегка разбавляла повелительностью, как это делал бы простой смертный, неожиданно оказавшийся на королевском троне.
- Потеряли над собой контроль? - переспросила она. - Я вам, признаться, очень завидую. Вы не сердитесь, что мы вас разбудили?
Она, судя по всему, ожидала ответа, но Ледбиттер по-прежнему стоял, держась за ручку дверцы, и смотрел на нее сверху вниз, словно желая сказать: "Говорите, говорите, я могу и подождать!" Но она, повинуясь каким-то ей одной ведомым соображениям, вдруг сказала:
- Если вы ничего не имеете против, я сяду впереди.
Ледбиттер и бровью не повел, но, когда леди Франклин усаживалась на переднее сиденье, по лицу дворецкого пробежала тень.
- Я надеюсь вернуться к чаю, Симмондс, - сказала она. - Сегодня я ужинаю одна.
- Какие распоряжения на завтра, миледи?
На мгновение леди Франклин задумалась.
- Все как обычно - я никого не принимаю.
Дворецкий застыл на тротуаре, почтительно глядя вслед удалявшейся машине.
- Черт знает что! - вдруг вырвалось у него.
ГЛАВА 3
Желание леди Франклин ехать на переднем сиденье весьма озадачило Ледбиттера. Кое-кто из пассажиров-мужчин, когда не было спутников, порой садился рядом с ним, но за женщинами такого не водилось. Нахальство, и больше ничего! Этим поступком леди Франклин сильно уронила себя в глазах водителя, оказавшись много ниже и без того невысокого уровня, который отводился в его иерархии ценностей женщинам. Как он ни бодрился, усталость брала свое, да и то, что его застали спящим, не давало ему покоя, - это был сильный удар по его самолюбию. Стыд и срам - первый раз приехать к клиенту - к аристократке! - и так опозориться. Кроме того, он ненавидел дворецких как класс, а этот мерзавец его дважды оскорбил - первый раз по телефону, а потом, когда тряс за плечо, чтобы разбудить. Пусть скажет спасибо, что не получил по роже, бушевал про себя Ледбиттер. Попало и леди Франклин, - раскудахталась: ах, мы вас разбудили! - а сама небось по полдня валяется в постели. А теперь развлекай ее приятной беседой! Он всегда был готов поддерживать разговор, и это у него неплохо получалось - чему не научишься на такой работе! Одним пассажирам нравилось, когда водитель разговорчив, другие предпочитали, чтобы он помалкивал. Ледбиттер же, со своей стороны, умел угодить и тем и другим. Но в это утро язык начисто отказывался ворочаться, а потому Ледбиттер решил избрать выжидательную тактику: в конце концов она тут главная, ей и карты в руки.
Через некоторое время он услышал:
- Какая у вас удобная машина. Мне ее очень хвалили. Что это за марка?
"Тоже мне специалистка, - фыркнул про себя Ледбиттер, - сказать, что у нее каждый год рождается по автомобильчику, так ведь поверит!" Но вслух он этого не произнес, а, напротив, дал необходимые разъяснения.
- Одно время мы тоже ездили на такой - прекрасная машина. Теперь я ей не пользуюсь - она стоит в гараже, в нашем загородном доме, а я там совсем не бываю - врачи не советуют мне покидать Лондон. Мой муж очень любил водить...
"Любил! Интересно, кто он - лорд или пэр, - ни с того ни с сего подумал Ледбиттер. - Наверное, он ее бросил, а может, и она от него сбежала. Короче, вместе они не живут - уж это точно".
- Машину иметь хорошо, - сказал он вслух. - Если, конечно, это по карману. Можно поездить, посмотреть места...
- О да. А кроме того, езда очень успокаивает... Вам нравится водить машину?
- Признаться, я как-то об этом не задумывался, миледи. Это моя работа.
- Мне говорили, что вы превосходный водитель, и я вижу, что это и в самом деле так. Прямо как в хороших стихах - поразительная плавность в начале и в конце. Поэзия движения.
К собственному удивлению, Ледбиттер вдруг почувствовал себя польщенным, но ответил равнодушным тоном, словно отмахиваясь от незаслуженной похвалы:
- Просто я стараюсь ехать, будто я за рулем "скорой помощи" и везу больного. Или словно в багажнике у меня стакан с водой - Боже упаси расплескать. Все это дело привычки. Правда, когда за рулем женщина, тогда уж...
- Я вас слушаю, - сказала леди Франклин.
- Они... в общем, женщины почему-то не могут привыкнуть...
- А я так и не научилась водить, - сказала леди Франклин. - Муж долго со мной занимался, но все без толку. Сам он водил неплохо, почти как вы. Когда мы куда-нибудь выезжали, мы брали нашего шофера, но только в качестве пассажира, на всякий случай, - вел машину муж. Представляю, как скучал бедняга шофер!
- Наверное, он быстро привык, миледи. Леди Франклин грустно улыбнулась.
- Вы, кажется, считаете, что привыкнуть можно ко всему на свете. Но так ли это на самом деле? Два года назад у меня умер муж, но я с этим не свыклась. Мне все время кажется, что это случилось только вчера... Я... меня не было с ним рядом в тот момент.
"Он-то, наверное, уже с этим свыкся", - позлорадствовал про себя Ледбиттер, но, вовремя попридержав язык, сочувственно произнес:
- От судьбы не убежишь, миледи.
- Вы правы! Сколько раз я говорила себе то же самое, но безуспешно. В тот вечер я была в гостях. Я могла бы туда и не ходить. Я вас не очень утомляю своими разговорами?
- Нет, нет, - отозвался Ледбиттер. Впрочем, что еще мог он ответить?
- Доктор сказал, что я вполне могу оставить его одного, - продолжала леди Франклин. - Муж был на пятнадцать лет меня старше, мы прожили вместе всего несколько лет, у него было больное сердце: до этого с ним случилось два или три сильных приступа.
- Плохое сердце - это не приведи Господь! - покачал головой Ледбиттер.
- Да уж! Но между приступами он чувствовал себя неплохо, а в тот день вообще выглядел совершенно здоровым.
Леди Франклин прикусила губу и замолчала.
- Может быть, хотите послушать радио? - предложил Ледбиттер.
- Благодарю вас, но пока не надо. Может быть, чуть-чуть попозже, но не сейчас. Я так много слушала радио... Дело в том, что после смерти мужа у меня был нервный срыв...
- Это плохо, - сказал Ледбиттер. - Жуткое дело - нервный срыв.
- Я все время думала о том самом дне - мне казалось, что если бы в тот момент я осталась дома, не пошла бы на этот глупый коктейль, ничего бы не случилось. Я не могу простить себе, что он умирал, а меня не было рядом. Он не любил быть один. Я проклинала себя, что не осталась с ним, не могла взять его за руку и что-то сказать... не важно, что именно. Если б он до этого болел, пусть недолго, я бы как-то подготовилась... если б только мы могли сказать что-то друг другу на прощанье или хотя бы посмотреть в глаза...
Тут она посмотрела в глаза Ледбиттеру с таким отчаянием, что водителю на какое-то мгновение стало не по себе. Впрочем, раздражение из-за того, что она пристает к нему с неуместными признаниями, по-прежнему не покидало его. Ну почему он обязан все это выслушивать?! Тем не менее он сделал над собой усилие и участливо произнес:
- Вам обоим не повезло, миледи.
- Мне тоже так кажется. Правда, все уверяют меня, что ему в каком-то смысле даже повезло - о такой смерти можно только мечтать, подумать только - умереть не страдая! Наверное, они правы: я бы просто не вынесла, если б он умирал в страданиях. Но все равно эта внезапность... Так ужасно, когда люди умирают внезапно... У вас такое бывало?
На войне Ледбиттер столько раз видел, как умирают внезапно, что давно сбился со счета. Ни самая идея внезапной смерти, ни ее вид не вызывали у него никаких эмоций. Но он честно напряг память, пытаясь представить себе, что испытал, когда впервые увидел смерть. Кажется, тогда его страшно тошнило - в самом прямом смысле. Но, окинув мысленным взором ту внушительную дистанцию, что отделяла зеленого юнца Ледбиттера от Ледбиттера нынешнего, он сказал:
- Это оглушает. Точно обухом по голове. Кошмарное, надо сказать, ощущение.
Не успел он произнести эти слова, как леди Франклин заметно оживилась.
- Вы правы, - подхватила она, - вот именно: обухом по голове. Правда, себе я бы очень хотела пожелать такое - я имею в виду внезапную смерть. А вы?
- Скоропостижно скончаться? А что? Почему бы и нет? В любую минуту. Пожалуй, только не сейчас.
Леди Франклин улыбнулась.
- Согласна: только не сейчас. Впрочем, люди так устроены, что всегда находят повод произнести: "только не сейчас". Кроме того, скоропостижная смерть - удар для близких. Наверное, приключись с вами такое, многие бы очень опечалились.
Ледбиттер промолчал.