- Продолжай, - сказал Сью. - Мне нравится этот гимн. Я выучила его еще в Мелчестере, в педагогической школе. Его там всегда играли.
- Чтоб я стал барабанить при тебе? Сыграй лучше ты мне.
- Что ж, пожалуй.
Сью села за фортепьяно, и ее довольно заурядное исполнение показалось ему просто божественным после его игры. К своему удивлению, она тоже растрогалась воскресшей в памяти мелодией, и когда она кончила играть, Джуд протянул ей руку, и она вложила в нее свою. Джуд горячо пожал ее - так же, как сделал это в тот день, перед венчанием.
- Странно, - произнесла Сью вдруг изменившимся голосом, - странно, что меня так трогает эта мелодия, потому что…
- Что?
- Я не такая, совсем не такая.
- Тебя не легко растрогать?
- Нет, я не о том.
- Ты именно такая, ведь сердцем ты та же, что и я!
- Сердцем, но не разумом!
Она опять заиграла, но вдруг обернулась, и руки их невольно встретились еще раз.
Она быстро отдернула свою руку и с деланным смешком воскликнула:
- Как забавно! Почему это мы оба так сделали?
- Наверное, потому, что мы такие одинаковые, ведь я уже сказал.
- Только не мыслями, нет! Вот разве что чувствами.
- Чувства управляют мыслями… И поневоле готов проклясть целый свет, когда узнаешь, что создатель такого гимна - самый заурядный человек!
- Как? Ты знаешь его?
- Я ездил знакомиться с ним.
- Вот чудак! Еще я могла бы это сделать, но ты-то почему?
- Потому, что мы не похожи друг на другу, - сухо отозвался он.
- Сейчас будем пить чай, - сказала Сью. - Может, здесь будем пить, а не дома? Посуду и чайник принести не трудно. Мы ведь живем не при школе, а вон в том старинном доме напротив, его здесь называют Олд-Гроув-Плейс. Он страшно угнетает меня своей древностью и мрачностью. Такие дома интересно осматривать, но не жить в них, - кажется, будто тебя вдавливает в землю тяжесть всех прожитых там жизней. Вот в новых зданиях, вроде этой школы, ощущаешь только собственную жизнь. Садись, я скажу Аде, чтобы подали чай сюда.
Он ждал ее при свете печки, дверцу которой Сью перед уходом распахнула настежь, и когда она вернулась в сопровождении служанки с чайным прибором, они сели за стол при свете той же печки и голубого пламени спиртовки под медным чайником.
- Это один из твоих свадебных подарков. - Она указала на чайник.
- Да, - отозвался Джуд.
Ему казалось, что в песенке подаренного им чайника звучат насмешливые, нотки, и он решил переменить тему разговора.
- Ты не знаешь какого-нибудь хорошего неканонического издания Нового завета? В школе вы, конечно, таких книг не читаете.
- Еще бы! Это возмутило бы всю округу!.. Есть одна книга… Сейчас я уже плохо ее помню, но в свое время очень интересовалась ею, когда жив был мой прежний друг. Это "Апокрифическое евангелие" Каупера.
- Пожалуй, это как раз то, что мне нужно.
Где-то в его мыслях больно отозвались слова: "Мой прежний друг"; Джуд знал, что Сью называет так своего бывшего товарища из университета. Хотелось бы знать, говорила ли она о нем Филотсону?
- Очень интересно Евангелие от Никодима, - продолжала Сью, стараясь отвлечь его от ревнивых мыслей, которые всегда легко угадывала. Больше того, они настолько хорошо понимали друг друга, что всякий раз, когда они говорили как сейчас, о чем-нибудь безразличном, между ними шел другой, немой разговор - разговор, чувств. - Оно совсем как каноническое. И даже разделено на стихи, так что кажется, словно читаешь одного из подлинных евангелистов, но только во сне, знаешь, когда все как будто то же и вместе с тем не то. А что, ты по-прежнему увлекаешься такими вопросами? Одолеваешь "Апологетику"?
- Да, занимаюсь богословием, и притом еще усерднее, чем раньше.
Она взглянула на него с любопытством.
- Что ты так на меня смотришь? - спросил Джуд.
- А зачем тебе знать?
- Я уверен, ты можешь рассказать мне обо всем, чего я не знаю в этом предмете. Ты, наверно, узнала кучу всяких вещей от своего дорогого умершего друга!
- Не надо сейчас говорить об этом! - ласково попросила Сью. - Ты будешь да этой неделе работать в той церкви, где выучил этот красивый гимн?
- Наверное, буду.
- Чудесно! Можно мне навестить тебя там? Я могла бы приехать в любой день на полчасика.
- Нет, лучше не приезжай.
- Как? Разве мы с тобой больше не друзья?
- Нет.
- Я не знала… Мне казалось, ты всегда будешь добр ко мне.
- Нет. Не буду.
- Но в чем же дело? Я была так уверена, что мы оба…
Голос ее дрогнул и прервался.
- Сью, иногда мне кажется, что ты просто кокетка, - резко ответил Джуд.
Наступило минутное молчание, потом Сью вскочила с места, и при свете спиртовки Джуд с удивлением заметил, что ее лицо залилось краской.
- Я должна прекратить этот разговор, Джуд, - произнесла она своим прежним, трагическим контральто, - становится слишком темно, чтобы сидеть так вдвоем, да еще после меланхолического гимна страстной пятницы, который вызывает в нас недозволенные чувства… Ни сидеть, ни болтать так нам больше не следует… Да, тебе лучше уехать, потому что ты ошибся во мне! Я совсем не такая, какой ты имел жестокость меня назвать. Ах, Джуд! Право, нехорошо было так говорить! Но я не могу сказать тебе правду. Ты был бы поражен, узнав, как я несдержанна и как страдаю от мысли, что напрасно создана привлекательной, раз мне не предназначено этим пользоваться! У некоторых женщин жажда быть любимой также ненасытна, как и потребность любить, и в последнем случае они часто обнаруживают, что не могут постоянно дарить свою любовь человеку, которому брачное свидетельство, подписанное епископом, дает на нее право. Впрочем, ты слишком прямодушен, чтобы понять меня… Тебе пора идти. Как жаль, что мужа нет дома.
- Жаль?
- Кажется, я сказала это только для приличия! Честно говоря, нисколько не жаль. Как ни грустно в этом признаваться - мне просто безразлично!
Вместо прежних горячих рукопожатий Сью, прощаясь, лишь слегка коснулась его пальцев. Но едва Джуд вышел, как она, явно досадуя на себя, вскочила на парту и распахнула железную раму окна, под которым он проходил по дорожке.
- Джуд, когда тебе нужно выехать отсюда, чтобы не опоздать к поезду? - крикнула она.
Он с удивлением поднял голову.
- Дилижанс уходит на станцию минут через сорок пять.
- Куда же ты денешься на это время?
- Поброжу немного. Или, может быть, посижу в старой церкви.
- Ну и хороша же я - так тебя выпроводила! Ты и так, видит бог, слишком много думаешь о церквах, нечего тебе там делать, да еще в темноте. Стой тут!
- Где?
- Там, где стоишь. Так мне легче с тобой разговаривать, чем в комнате. Ты такой молодец - потерять половину рабочего дня, чтобы приехать ко мне! Ты - Иосиф-сновидец, дорогой мой Джуд. И трагический Дон-Кихот. А иногда ты точно святой Себастьян, который видел разверстые небеса в то время, как его побивали камнями. Ах, друг мой, несчастный мой товарищ, много еще придется тебе страдать!
Теперь, когда их разделял высокий подоконник и Джуд не мог к ней приблизиться, Сью, казалось, готова была на откровенность, которой страшилась, сидя с ним рядом.
- Я все думаю о том, - так же возбужденно продолжала она, - что общественные формы, навязанные людям цивилизацией, соответствуют нашей подлинной сути не более, чем условное изображение созвездий подлинному расположению звезд. Вот я называюсь миссис Ричард Филотсон и живу мирной супружеской жизнью с моей законной половиной. На самом же деле я вовсе не миссис Ричард Филотсон, а одинокая, мятущаяся женщина со странными увлечениями и необъяснимыми антипатиями… Но тебе надо идти, а то опоздаешь на дилижанс. Приезжай еще. Только в следующий раз заходи ко мне домой.
- Хорошо! - согласился Джуд. - Когда?
- Через неделю. А теперь до свиданья!.. До свиданья!
Она протянула руку и с жалостью погладила его по голове - всего раз. Джуд попрощался и исчез в темноте.
Когда он шел по Бимпорт-стрит, ему послышался шум колес отъезжающего дилижанса, и когда Джуд достиг Рыночной площади у ворот Дьюкс-Армз, обнаружилось, что дилижанс действительно ушел. Поспеть на ближайший поезд пешком невозможно, приходилось рассчитывать лишь на следующий - последний в этот вечер поезд до Манчестера.
Джуд побродил по улицам, закусил, но времени оставалось еще около получаса, и, повинуясь безотчетному влечению, пошел по липовой аллее через старинное кладбище церкви Святой Троицы по направлению к школе. Здания ее были погружены во тьму. Сью говорила, что живет напротив в Олд-Гроув-Плейс - доме, который он легко отыскал по ее описанию благодаря его старинному облику.
В одном из окон на улицу, еще не закрытом ставнями, мерцал огонек свечи. Джуд ясно видел комнату, - пол в ней был ступеньки на две ниже мостовой, которая постепенно нарастала в течение столетий, прошедших со времени постройки дома. Сью, видимо, только что вошла и, еще в шляпе, стояла посреди этой не той гостиной, не то приемной, стены которой были обшиты дубовой панелью от пола до потолка, пересеченного огромными резными балками почти над самой ее головой. Массивный камин был отделан лепными украшениями и пилястрами в стиле Жакоб. Столетия действительно всей своей тяжестью давили на молодую женщину, проводившую здесь свои дни. Перед ней была открытая шкатулка розового дерева, из которой она вынула фотографическую карточку. Некоторое время она разглядывала ее, потом прижала к груди и снова положила на место.
Заметив, что ставни не закрыты, Сью со свечой в руке подошла к окну. В темноте она не могла разглядеть стоявшего на улице Джуда, зато ему хорошо было видно ее лицо с явными следами слез на темных, с длинными ресницами, глазах.
Она закрыла ставни, и одинокий Джуд отправился в обратный путь домой. "На чью фотографию она смотрела?" - думал он. Когда-то он дал ей свою, но знал; что у нее есть и другие. А что, если это его?
Он уже знал, что воспользуется ее приглашением и опять поедет в Шестой. Конечно, те суровые, святые люди, о которых он читал, его "полубоги", как не совсем почтительно называла их Сью, отказались бы от таких встреч, если бы усомнились в своей твердости. Но Джуду это было не по силам. Его не спасли бы ни пост, ни молитва в течение всей недели: человеческое в нем было сильнее божественного.
II
Однако если бог не располагал, то рассудила женщина. Через день от нее пришло такое письмо:
"Не приезжай на будущей неделе. Так лучше для тебя. Мы слишком много позволили себе под влиянием сумерек и этого грустного гимна. Постарайся поменьше думать о
Сюзанне Флоренс Мэри",
Это было горькое разочарование. Джуд ясно представлял себе настроение и выражение лица Сью в то время, как она подписалась своим полным именем. Но каково бы ни было ее настроение, он понимал, что, по существу, она права. Он ответил:
"Я повинуюсь. Ты права. Пусть это послужит мне уроком самоотречения.
Джуд".
Он отправил письмо в страстную субботу, и тем самым их решение как будто определилось. Однако помимо него в действие вступили иные законы и силы. В понедельник на пасху пришла весть от вдовы Эдлин, которую он просил телеграфировать, если случится что-нибудь серьезное.
"Бабушка при смерти. Выезжай немедленно".
Он бросил инструменты и отправился в путь. Спустя три с половиной часа он уже шагал по холмам в окрестностях Мэригрин, потом спустился в котловину, где через поле шла прямая тропинка к деревне. Снова поднявшись по склону, он увидел какого-то человека, который наблюдал за ним из-за калитки с другой стороны дороги и нерешительно двинулся ему навстречу, как бы собираясь что-то сказать.
"Должно быть, умерла, - подумал Джуд. - Бедная бабушка Друзилла!"
Так оно и было, и миссис Эдлин выслала навстречу работника, чтобы предупредить о печальном событии.
- Она все равно не узнала бы вас, - сказал он. - Лежала с остекленевшими глазами, как кукла. Не беда, что вас не было при этом.
Джуд направился к дому бабки, но только после полудня, когда все хлопоты были окончены и гробовщики, выпив пива, удалились, он остался в затихшем доме один. Хотя всего два дня назад он и Сью договорились больше не видеться, нужно было все же сообщить ей о случившемся. Он отправил ей коротенькую записку:
"Бабушка Друзилла скончалась почти внезапно. Похороны в пятницу днем".
Оставшиеся до похорон дни Джуд провел в Мэригрин и ее окрестностях. В пятницу утром он ходил узнать, готова ли могила, и все время думал, приедет Сью или нет. Отсутствие письма могло означать, что скорей всего она приедет. Рассчитав, когда приходит единственный удобный для нее поезд, Джуд около полудня запер дом, прошел через пустынную низину к нагорью у Бурого Дома и стал там, устремив взгляд вдаль, на обширные равнины на севере и на лежащий ближе Элфредстон. Милях в двух за городом слева направо бежала струйка белого пара. Чтобы узнать, приехала ли Сью, нужно было ждать, и довольно долго. Он решил ждать, и наконец у подножья холма остановился легкий наемный экипаж. Высадив пассажира, экипаж уехал, и пассажир стал подниматься на холм. И тут Джуд узнал ее; она выглядела до того хрупкой, что, казалось, могла сломаться в пылком объятии - которое не ему суждено было раскрыть для нее. Пройдя почти две трети пути до вершины, она смущенно опустила голову, и Джуд понял, что в этот момент она узнала его. Задумчивая улыбка скользнула по ее губам и исчезла, как только он подошел, спустившись немного ей навстречу.
- Я подумала, что тебе уж очень грустно будет одному на похоронах! - с нервной торопливостью заговорила она. - И вот… в последнюю минуту решила поехать.
- Дорогая моя, верная Сью! - прошептал Джуд.
Но с обычной для ее странной, двойственной натуры уклончивостью она даже не остановилась для дальнейшего обмена приветствиями, хотя времени до похорон оставалось достаточно. Джуд знал, что сложное волнующее чувство, охватившее их в этот час, может не повториться годы, а то и никогда, и ему хртелось задержаться, поговорить, поразмыслить. Но Сью или не видела этого, или же, видя это даже яснее Джуда, не желала подаваться чувству.
Печальный и скромный обряд закончился очень быстро, процессия двигалась к церкви чуть ли не бегом, - так как похоронных дел мастер должен был через час присутствовать на более пышных похоронах в трех милях от Мэригрин. Друзиллу похоронили в новой части кладбища, вдали от ее предков. Сью и Джуд шли бок о бок до самой могилы, а потом пили чай в давно знакомом доме, - последний долг перед умершей объединил их.
- Ты говоришь, она всегда была противницей брака? - спросила Сью.
- Да, в особенности для членов нашего рода.
Взгляды их встретились, и с минуту она смотрела ему прямо в глаза.
- Несчастный наш род, правда?
- Бабушка считала, что из нас выходят плохие мужья и жены. Несчастные - это несомненно. Я сам тому пример.
Сью помолчала.
- Джуд, - начала она дрогнувшим голосом, - разве это дурно, когда муж или жена рассказывают кому-нибудь, что они несчастливы в браке? По-моему, если бракосочетание религиозный союз, это, может быть, и нехорошо, но иногда брак только мерзкая сделка ради материальных выгод: удобств семейной жизни, избавления от налогов или установления законного отцовства при наследовании детьми земли или денег, - и в этих случаях человек не обязан молчать, а может даже во всеуслышание провозгласить, что брак для него горе и позор.
- Но ведь я так тебе и говорил.
- А как ты думаешь, - продолжала она после недолгого молчания, - много ли таких супружеств, где один чувствует неприязнь к другому без всякой видимой причины?
- Думаю, что много. Например, если один из супругов любит кого-нибудь другого.
- Ну а помимо этого? Можно ли, например, считать женщину очень дурной, если ей не хочется жить с мужем только потому… - Голос ее дрогнул, и Джуд угадал почему. - … Только потому, что у нее есть на это личные причины: физическое отвращение, брезгливость, - называй как хочешь, - хотя, она может чувствовать к нему и уважение и благодарность? Я, конечно, только к примеру так говорю. Не следует ли ей постараться преодолеть свою антипатию?
Джуд с тревогой взглянул на Сью и отвернулся:
- Это как раз тот случай, когда мой опыт идет вразрез с моими убеждениями. Как порядочный человек, каким, я надеюсь меня считают, хотя боюсь, что напрасно, я должен сказать: да. Но на основании своего опыта и естественных склонностей я говорю: нет!.. Сью, мне кажется, ты несчастна!
- Что ты! Вполне счастлива! - возразила она. - Как может быть несчастной женщина, которая всего два месяца назад вышла замуж по свободному выбору?
- По свободному выбору?
- Ну да, зачем повторять? Однако мне надо уехать шестичасовым поездом. Ты, наверно, останешься здесь?
- Да, на несколько дней, чтобы уладить бабушкины дела. Дом уже сдан. Проводить тебя до станции?
Сью принужденно усмехнулась.
- Лучше не надо. Но пройти вместе часть пути можно.
- Постой-ка! Да ведь тебе не уехать сегодня. Сегодня уже не будет поездов до Шестона. Тебе придется остаться до завтра.
- Пожалуй, - нерешительно произнесла Сью. - Я и не обещала ему, что вернусь сегодня.
Джуд пошел предупредить вдову Эдлин, жившую в соседнем доме, и через несколько минут вернулся.
- Ужасное положение у нас с тобой, Сью, просто ужасное! - неловко сказал он, потупясь.
- Почему? Нисколько.
- Я не могу рассказать тебе все о своем несчастье. Твое же состоит в том, что тебе не следовало выходить за него. Я это видел с самого начала, но считал, что не должен вмешиваться. Я ошибся. Мне следовало вмешаться!
- С чего ты это взял, милый?
- Я же вижу тебя насквозь, бедная моя птичка!
Рука Сью лежала на столе, Джуд прикрыл ее своей. Сью отдернула руку.
- Это смешно, Сью, после всего того, что было сказано между нами! - вскричал он. - Уж если на то пошло, так я строже и церемоннее, чем ты; противясь такому невинному жесту, ты, только доказываешь свою нелепую непоследовательность!
- Да, возможно, я чересчур щепетильна, - с раскаянием проговорила Сью. - Только мне показалось, что мы с тобой хитрим и слишком злоупотребляем этой уловкой… Ну, бери мою руку и держи сколько хочешь. Так хорошо?
- Да, очень.
- Но я должна сказать ему.
- Кому?
- Ричарду.
- А… Разумеется, если считаешь это необходимым. Но ведь это пустяк, который может только напрасно расстроить его.
- Ну, а ты уверен, что делаешь это только как мой кузен?
- Совершенно уверен. Любовных чувств во мне больше нет.
- Это новость! Как же это случилось?
- Я виделся с Арабеллой.
Она вздрогнула, как от удара, потом спросила с любопытством:
- Когда?
- Когда ездил в Кристминстер.
- Значит, она вернулась? И ты ничего мне сказал! Наверно, будешь жить с нею теперь?
- Конечно, так же, как и ты со своим мужем.