- Нет. Уж скорее как у Шелли. Они напоминают мне этих… как же их имена… Лаона и Цитну или, пожалуй, Поля и Виргинию. Чем больше я думаю, тем больше склоняюсь на их сторону.
- Но если бы все так поступали, это привело бы к полному распаду семейных устоев. Семья перестала бы существовать как общественная ячейка.
- Да, я совсем запутался, - грустно сказал Филотсон. - Я ведь, если помнишь, никогда не был силен в спорах. И все-таки непонятно, почему женщина с детьми, но без мужа не может быть этой самой ячейкой.
- Вот тебе на! Матриархат!.. И она тоже так рассуждает?
- О нет. Она и не подозревает, что за последние полсуток я кое в чем перещеголял ее!
- Но это же вызов общественному мнению! Боже милостивый, вот будет разговоров в Щестоне!
- Возможно. Не знаю, просто не знаю!.. Как я уже сказал, я человек сердца, а не рассудка.
- Ладно! - сказал Джиллингем. - Давай запьем это дело и не будем принимать его близко к сердцу.
Он принес из кладовой бутылку сидра, и оба основательно к ней приложились.
- Ты, по-моему, расстроен и немного не в себе, - продолжал Джиллингем. - Возвращайся-ка домой и постарайся примириться с причудами жены. Только не отпускай ее. Я со всех сторон слышу, что она у тебя просто очаровательна.
- О да! В том-то все и горе! Однако я не могу больше задерживаться, ведь мне еще столько идти до дому.
Провожая Филотсона, Джиллингем прошел с ним около мили и, прощаясь, выразил надежду, что, несмотря на необычность их сегодняшней беседы, она послужит к возобновлению их старой дружбы.
- Смотри же, не отпускай ее! - крикнул он из темноты вслед Филотсону.
- Да, да! - донеслось в ответ.
Но когда Фидотсон остался один под покровом ночи, в полной тишине, нарушаемой лишь журчаньем ручейков, сбегавших в Стаур, он прошептал:
- Итак, дружище Джиллингем, у тебя не нашлось более убедительных доводов!
А Джиллингем, возвращаясь домой, бормотал:
- Выпороть ее хорошенько, чтобы опомнилась, - вот и все!
Наутро за завтраком Филотсон сказал Сью:
- Можешь уходить с кем хочешь. Даю тебе полное и безоговорочное согласие.
Придя к такому заключению, он все больше и больше убеждался в его правильности. Спокойное сознание, что он исполняет долг перед женщиной, которая находится всецело в его власти, заглушало в нем тоску расставания с ней.
Прошло несколько дней, и настал вечер, когда они в последний раз сели ужинать вместе. Небо было облачное, дул ветер, редко затихающий в этой возвышенной местности. В памяти Филотсона надолго запечатлелась тонкая гибкая фигурка Сью, когда она вышла в тот вечер к чаю, ее бледное, осунувшееся лицо с выражением трагической обреченности, сменившей ее былую жизнерадостность, и то, как она, сидя за столом, бралась то за один, то за другой кусок, но ничего не могла есть. Ее нервность объяснялась боязнью как-нибудь задеть Филотсона, хотя на посторонний взгляд могло показаться, что она недовольна необходимостью терпеть общество Филотсона и в эти последние минуты.
- Ты бы съела ветчины или яйцо, взяла бы что-нибудь к чаю. Нельзя же отправляться в дорогу, не съев ничего, кроме хлеба с маслом!
Она взяла ломтик ветчины; разговор шел лишь об обычных хозяйственных делах: где лежат ключи от шкафов, какие счета оплачены и все такое прочее.
- Я ведь холостяк по натуре, Сью, - сказал Филотсон, мужественно стараясь рассеять ее смущение. - Мне не так уж скучно будет без жены, не то что другим мужчинам, которые быстро привыкают к семейной жизни. К тому же меня сейчас увлекает мысль написать книгу "Римские древности в Уэссексе", это заполнит мой досуг.
- Если ты пришлешь мне часть, рукописи для переписки, я охотно сделаю это, как прежде, и в любое время, - с кроткой готовностью сказала она. - Мне очень хотелось бы чем-нибудь помочь тебе… как другу.
- Нет, - после некоторого раздумья сказал Филотсон, - если уж расставаться, так совсем. Вот почему я не спрашиваю тебя ни о твоих намерениях, ни даже об адресе. Кстати, тебе в дорогу нужны деньги. Сколько тебе дать?
- Что ты, Ричард! У меня и в мыслях не было уезжать от тебя на твои деньги! Да мне деньги и не нужны, на первых порах мне хватит своих, а там поможет Джуд…
- О нем я ничего не хотел бы слышать. Ты абсолютно свободна и можешь действовать по своему усмотрению.
- Я хочу только сказать, что я взяла с собой две смены белья и кое-что из моих личных вещей. Прошу тебя, загляни в мой чемодан, пока он не заперт. Кроме того, есть еще небольшой сверток, который пойдет в чемодан Джуда.
- С какой стати я буду осматривать твой багаж! Я готов отдать тебе три четверти всех вещей, чтобы они не обременяли меня. Мне дороги только вещи, принадлежавшие моим родителям. Все остальное можешь забрать, когда тебе вздумается.
- Этого я никогда не сделаю.
- Твой поезд отходит в половине седьмого? Сейчас без четверти шесть.
- Ты… Ты, кажется, не очень огорчен, что я уезжаю, Ричард?
- Пожалуй, что нет.
- Я очень, очень признательна тебе за то, что ты так поступил. Как ни странно, но с тех пор, как ты опять стал для меня не мужем, а только моим старым учителем, я почувствовала, как сильно привязана к тебе. Не буду уверять, что это любовь, ты знаешь, что нет, но ты дорог мне как друг. Во всяком случае, я действительно считаю тебе своим другом.
Сью прослезилась при этих словах, но тут как раз подошел омнибус, идущий на станцию. Филотсон уложил наверх ее багаж, помог ей сесть и сделал вид, будто целует ее на прощанье: она поняла его и ответила тем же. Видя, как спокойно они прощаются, кондуктор омнибуса решил, что Сью уезжает куда-нибудь погостить.
Вернувшись домой, Филотсон поднялся наверх и открыл окно, выходящее в ту сторону, куда ушел омнибус. Стук колес скоро замер вдали. С искаженным, как от боли, лицом Филотсон спустился вниз, надел шляпу, и выйдя из дома, прошел около мили в том же направлении. Потом внезапно повернул и пошел обратно.
Не успел он войти в дом, как из комнаты окнами на улицу раздался голос Джиллингема:
- Я никак не мог достучаться, увидел, что дверь открыта, вошел и устроился здесь. Я ведь обещал зайти, помнишь?
- Да, Джиллингем, и я очень рад, что ты пришел именно сегодня.
- Как поживает миссис…
- Очень хорошо. Она уехала - только что уехала. Вот чашка, из которой она пила всего час назад, а вот тарелка, с которой… - Он почувствовал комок в горле и, отвернувшись, молча стал сдвигать посуду в сторону. - Кстати, ты пил чай? - через некоторое время спросил он более твердым тоном.
- Нет… то есть да… Но это неважно, - в замешательстве проговорил Джиллингем. - Так ты говоришь, Она уехала?
- Да… Я жизнь за нее готов отдать и не могу поступить с нею жестоко даже именем закона. Как я понял, она уехала к своему возлюбленному. Не знаю, каковы их намерения. Знаю только, что дал ей полное согласие на все.
Филотсон произнес это так твердо и убежденно, что Джиллингем счел за лучшее воздержаться от возражений.
- Может, мне уйти? - спросил он.
- Нет, нет. Очень хорошо, что ты пришел. Сейчас мне надо убрать кое-какие вещи. Ты поможешь мне?
Джиллингем согласился; учитель прошел с ним наверх и принялся вынимать из комода оставленные женой вещи и укладывать их в большой баул.
- Она не захотела взять с собой все, что я предлагал. Но раз уж я решился дать ей свободу, пусть так и будет.
- Немногие мужчины пошли бы на такое.
- Я все обдумал и больше не намерен обсуждать этот вопрос. Я держался и держусь самых старозаветных понятий о браке и, в сущности, никогда не задумывался над его нравственной стороной. Но, столкнувшись лицом к лицу с некоторыми фактами, я был не в силах им противостоять.
Они продолжали молча укладывать вещи. Потом Филотсон закрыл баул и запер его на ключ.
- Так, - сказал он. - Теперь она будет наряжаться для другого! Для меня - уже никогда!
V
За сутки до этого Сью написала Джуду следующее письмо:
"Все произошло, как я говорила; уезжаю завтра вечером. Мы с Ричардом решили, что в сумерках это все будет не так заметно посторонним. Мне что-то страшно, а потому прошу тебя выйти к поезду, который приходит в Мелчестер, встретить меня. Я приеду около семи часов. Уверена, что ты сделаешь это, дорогой Джуд, но все-таки мне тревожно, так что, пожалуйста, не опаздывай. Он был так добр ко мне.
До скорого свидания!
С."
Когда омнибус увозил ее - единственную в этот вечер пассажирку - все дальше и дальше от города на холме, она печально смотрела на убегающую назад дорогу, но в лице ее не было и тени нерешительности.
Поезд, с которым она уезжала, останавливался на станции только по требованию, и странно было видеть, что вся эта организованная мощь - целый железнодорожный состав - должен был замереть на месте ради нее одной - жены, сбежавшей от своего законного мужа.
Двадцатиминутное путешествие подходило к концу, и она стала собирать вещи, готовясь к выходу. Когда поезд остановился у платформы в Мелчестере, чья-то рука толкнула дверь вагона, и Сью увидела Джуда. Он быстро вошел в купе. На нем был темный праздничный костюм, в руках черный саквояж. Он выглядел совсем красавцем, и глаза его светились горячей любовью к ней.
- О Джуд! - воскликнула она, сжимая обеими руками его руку и всхлипывая от долго сдерживаемого волнения. - Как я рада! Мне выходить?
- Нет, дорогая, я уложил свои вещи и еду с тобой. Кроме этого саквояжа, у меня есть еще большой баул, он в багаже.
- Не выходить? Разве мы не останемся тут?
- Видишь ли, это невозможно. Нас - меня, по крайней мере, - здесь хорошо знают, так что я взял билеты до Олдбрикхема и для себя и для тебя, потому что твой годен только до этой станции.
- А я-то думала, мы останемся здесь, - повторила Сью.
- Об этом не может быть и речи.
- Да, пожалуй…
- Я не успел предупредить тебя о том, куда я решил перебраться. Олдбрикхем гораздо крупнее Мелчестера, в нем шестьдесят или семьдесят тысяч жителей, и о нас там никто ничего не знает.
- Значит, ты бросил работу в здешнем соборе?
- Да. Это вышло как-то вдруг, ведь твое письмо пришло неожиданно. Строго говоря, меня могли заставить доделать недельное задание, а отпустили только потому, что я отговорился крайней необходимостью. По твоему зову, дорогая, я бросил бы работу в любой день. Да и чего бы я не бросил ради тебя!
- Боюсь, что я причиняю тебе много зла. Испортила твою церковную карьеру, теперь мешаю успеху в твоем ремесле - всему мешаю!
- Церковь для меня, больше не существует! Не стоит говорить о ней. Мне не бывать
В рядах воителей святых, что ввысь
Стремятся в пламенном горенье веры
И мнят блаженство обрести, -
если только такое существует. Мое блаженство не на небесах, а здесь.
- И все-таки я, наверно, очень дурная, что так коверкаю людские жизни! - воскликнула Сью, заражаясь его волнением.
Но когда они проехали миль десять, душевное равновесие вернулось к ней.
- Он был так добр, что разрешил мне уехать, - заговорила она вновь. - А вот записка для тебя, я нашла ее у себя на туалете.
- Да, он неплохой человек, - согласился Джуд, мельком пробегая записку. - Мне стыдно, что я ненавижу его за эту женитьбу.
- По всем правилам женского непостоянства я, наверное, должна сразу влюбиться в него за то, что он так неожиданно и великодушно отпустил меня, - улыбнулась Сью. - Но, видимо, мне не хватает тепла, чувства благодарности или чего-то еще, так что даже такое благородство не вызывает во мне ни любви, ни раскаяния, ни желания оставаться его женой, хоть я и одобряю такую широту взглядов и уважаю его больше, чем прежде.
- Будь он не так добр, тебе пришлось бы бежать из дому вопреки его воле, и все сложилось бы для нас куда хуже, - пробормотал Джуд.
- Ну, этого бы я никогда не сделала!
Джуд задумчиво посмотрел ей в лицо. Потом вдруг поцеловал ее и хотел поцеловать еще.
- Нет. Только один раз… ну, прошу тебя, Джуд.
- По-моему, это жестоко! - возразил он, но покорился. - Представь, какая странная вещь, - помолчав, продолжал он. - Арабелла просит дать ей развод из добрых к ней чувств, как она пишет. Она хочет стать законной супругой того человека, с которым жила все это время, и просит помочь ей в этом.
- Ну и что ты ей ответил?
- Согласился. Сперва я боялся, как бы не повредить ей, если вдруг откроется дело о ее вторичном браке, - ведь я вовсе не желаю ей зла. В конце концов, она, наверное, ничем не хуже меня! Но здесь об этом деле ничего не известно, так что, вероятно, процедура развода будет несложной, и если она хочет начать новую жизнь, то у меня есть все основания не препятствовать ей.
- И тогда ты будешь свободен?
- Да, свободен.
- Куда же мы едем? - вдруг спросила она с отличавшей ее в этот вечер рассеянностью.
- В Олдбрикхем, я уже говорил.
- Но ведь мы приедем туда очень поздно?
- Да, я об этом подумал и заказал по телефону номер в гостинице Общества трезвости.
- Один?
- Да, один.
Сью взглянула на него.
- Ах, Джуд, - она беспомощно припала головой к вагонной стенке, - я так боялась, что ты сделаешь это и что я ввожу тебя в заблуждение! Но, право, я не это имела в виду!
Наступила пауза. Джуд: обескураженно уставился на противоположную скамейку.
- Н-да… - сказал он. - Н-да…
И снова умолк. Видя, как он расстроен, Сью прижалась лицом к его щеке и прошептала:
- Ну не сердись же на меня, милый.
- Нет, нет, ничего, - ответил он. - Я просто считал… Ты что же, вдруг передумала?
- Ты не имеешь права задавать мне такой вопрос, и я не стану на него отвечать, - с улыбкой сказала она.
- Дорогая моя, твое счастье мне дороже всего, и твоя воля для меня закон, хотя часто мне кажется, что мы вот-вот поссоримся. Не такой уж я эгоист, надеюсь. Пусть будет по-твоему! Только, быть может, дело тут не в условностях, а в том, что ты меня просто не любишь! Хоть ты и научила меня ненавидеть условности, но уж лучше условности, чем то, другое!
Даже в эту располагающую к откровенности минуту Сью не могла до конца раскрыть перед ним, что, собственно, происходит в ее сердце, и поспешила найти уклончивый ответ.
- Отнеси это за счет моей застенчивости, естественного для женщины смущения в такой критический момент. Я, как и ты, могу считать себя вправе с сегодняшнего дня жить с тобой так, как ты предполагал. Я даже, могу думать, что в разумно устроенном обществе вопрос об отце ребенка будет таким же личным делом женщины, как покрой ее белья, и она ни перед кем не будет обязана в этом отчитываться. Но сейчас я хочу лишь одного - быть чуточку посдержанней, отчасти, наверное, потому, что своей Свободой я обязана великодушию Филотсона. Если б я сбежала из дому по веревочной лестнице, а он гнался бы за нами с пистолетом - тогда другое дело, и я вела бы себя иначе. Не торопи и не осуждай меня, Джуд! Допустим, что у меня не хватает смелости поступать согласно моим убеждениям. Я знаю, я жалкая и ничтожная, у меня нет твоей страстности.
- Я думал… Ну, в общем, понятно, что я думал, - только и ответил он. - Но пусть будет по-твоему. Филотсон, конечно, тоже думал, как я. Вот послушай, что он пишет.
Джуд развернул привезенную ею записку и прочел вслух:
- "Ставлю Вам единственное условие - будьте ласковы и снисходительны к ней. Я знаю, что Вы ее любите. Но порой и любовь бывает жестокой. Вы созданы друг, для друга, это очевидно - для всякого беспристрастного человека. В моей короткой семейной жизни Вы с самого начала были "незримым, третьим". Еще раз прошу Вас: берегите Сью!"
- Какой он хороший, правда? - сказала она со слезами в голосе. - Он так покорно отпустил меня… Пожалуй, даже слишком покорно, - добавила она, Подумав. - Я никогда не была так близка к тому, чтобы полюбить его, как в те минуты, когда он заботливо собирал меня в дорогу и предлагал мне денег. И все же я его не полюбила. Если б я могла хоть чуть-чуть любить его как жена, я вернулась бы к нему даже теперь.
- Но ведь ты его не любишь?
- Да, это правда… Ужасная правда! Я его не люблю.
- Боюсь, что и меня тоже! - раздраженно вырвалось у Джуда. - Да и вообще никого, наверно! Когда я сержусь на тебя, Сью, порою мне кажется, что ты неспособна на настоящую любовь.
- Ну, это несправедливо, не ожидала услышать от тебя такое! - воскликнула она и, отодвинувшись от него подальше, сурово уставилась в темноту за окном. Потом, не оборачиваясь, добавила обиженным тоном: - А если мое чувство к тебе совсем не такое, как у некоторых? Быть с тобой для меня утонченнейшее наслаждение, и я не хочу его усиливать, не хочу идти дальше, рискуя потерять все. Я хорошо понимаю риск, с каким связано всякое сближение женщины с мужчиной. Но ведь мы-то с тобой не просто женщина и мужчина, вот я и решила довериться тебе, зная, что мое желание для тебя дороже своего. Джуд, милый, давай не будем больше говорить об этом.
- Ну конечно, раз тебя начинают терзать угрызения совести… Но ты все-таки любишь меня, Сью? Ну скажи, что любишь! Скажи, что чувствуешь ко мне хоть четверть, хоть одну десятую того, что я чувствую к тебе, мне и этого будет довольно!
- Я же позволила тебе поцеловать меня, этим все сказано.
- Всего-то один разочек!
- Не жадничай!
Он откинулся назад и долго сидел так, не глядя на нее. Ему вспомнился эпизод из ее прошлого, который она ему рассказала, - история несчастного кристминстерского студента, - и он думал о том, что, видимо, теперь настал его черед пройти через те же муки.
- Странно как-то выглядит твое бегство от мужа! - прошептал он. - А может, я только слепое орудие в твоей игре с Филотсоном? Честное слово, невольно подумаешь так, глядя на твой чопорный вид.
- Я запрещаю тебе сердиться! - нежно прошептала Сью, поворачиваясь и придвигаясь к нему. - Ты ведь все-таки поцеловал меня, и, не скрою, мне было приятно. Только больше я пока не хочу, не в таком я сейчас настроении, как ты этого не понимаешь!
Он просто не мог противиться её просьбам, и она отлично это знала. Некоторое время они сидели рядом, взявшись за руки, пока новая мысль не заставила ее - встрепенуться.
- Я не могу ехать в эту гостиницу после твоей телеграммы!
- Почему?
- Неужели ты не понимаешь!
- Ну хорошо, в городе, конечно, найдутся и другие гостиницы. С тех пор как из-за какого-то глупого скандала ты вышла замуж за Филотсона, мне иной раз кажется, что под личиной независимых взглядов ты остаешься такой же рабой ходячей морали, как любая другая женщина.
- Во всяком случае, не духовно. Впрочем, я уже сказала: на практике я куда трусливее, чем в теории. А замуж я вышла не только из-за скандала. В женщине желание быть любимой часто заглушает голос совести, и хотя ей претит мысль о том, что она жестоко поступает с мужчиной, она поощряет его любовь даже тогда, когда она нисколько его не любит. Позже, видя его страдания, она начинает раскаиваться и готова на все, чтобы искупить свою вину.
- Другими словами, ты безжалостно флиртовала с беднягой Филотсоном, потом в тебе заговорила совесть, и ты попыталась загладить свою вину, выйдя за него замуж и чуть не замучив себя до смерти?