Возможно, излишне подчеркивать очевидное для многих, что в слова "забыть" и "не помнить" можно вкладывать разный смысл. И все же я скажу об этом. Разве люди когда-нибудь забывают о роли солнца, неба, ветров, дождей в событиях своей жизни? Разве забывают летние ожоги на пляже, побитое снежной крупой лицо в зимнюю вьюгу, промокшую обувь в осеннюю слякоть? Нет, конечно, они все помнят. Но помнят как о чем-то объективном, внешнем, не лично с ними происходящем. Так и я, говоря о Таниных словах, не имела в виду, что впала в амнезию. Сам факт этого разговора я помнила как общий фон той давней-давней городской жизни, что однажды началась для меня, и лично к себе его не относила. Это было нечто, происходившее вне меня. Как в начале он не вызвал во мне какой-то определенной реакции, так и в дальнейшем оставался чем-то касающимся самой Тани. Ей хотелось так поступить, чтобы избавиться от внутренних метаний, беспокойства, тревоги, вот она и решилась выплеснуть их вовне в приличествующей форме. А я, как ее товарищ и просто нормальная девчонка, должна была способствовать этому, коль уж карта так легла.
И должны были пройти годы, чтобы я поняла то, чему была свидетелем, но чего не связывала в один узел: именно по Юре Овсянникову Таня страдала еще со школы, вслед за ним поступила в университет, от него ждала и добивалась взаимности в колхозе на первом курсе, по нему убивалась, потеряв навсегда. Это из-за него она отчаялась и испортила себе жизнь ранним, демонстративным замужеством. И я тогда подумала: слава Богу, что в том трудном для нее разговоре я повела себя столь невозмутимо! Это лучшее из всего, чего был достоин ее шаг - шаг девушки, решившейся вписать мужественную страницу в жизнь возлюбленного, не ответившего ей взаимностью.
Позже мне Юра рассказывал, что Таня пришла к ним в класс уже в выпускной год, и весь учебный период не переставала поражать своими способностями, инициативой и энергией. Перво-наперво она покорила одноклассников игрой на столь редком музыкальном инструменте, как скрипка. Возможно, не будучи выдающимся исполнителем, Таня, тем не менее, во время игры становилась редкостно прекрасной, недосягаемой в своей отрешенности от мира смертных, источала такую убежденную одухотворенность, что это пленяло слушателей и зрителей. Затем она из всех выделила Юру - скромного, но очень талантливого мальчика из интеллигентной семьи с трудной судьбой, - и отныне служила музам только в его честь. Все что она делала, было гимном ее любви к нему. В этой привязанности она была так же всевластна, неистова, как и во всем, за что бралась, и так же искренна и убедительна. Кто знает, как бы отреагировал Юра, но безудержный натиск и высшая экспрессия его выявления многих ввергает в смятение, многим он кажется игрой натуры, богатой на воображение и прощающейся с детством. Тем более это смущало неизбалованного достатком домашнего мальчишку, сдержанного и немного сторонящегося более раскрепощенных ровесников.
Таня ни в чем не была ординарной, она имела разносторонние интересы. Я сама, привыкшая в школе петь в хоре, сразу же нашла университетскую самодеятельность и регулярно посещала ее. Но и Таня оказалась тут, она и тут играла на скрипке и всегда была главным украшением наших праздничных концертов. Помню ее высокую, трогательно тоненькую фигурку, чуть вытягивающуюся вверх при движении смычка, словно и она становилась струной, покоряющейся ему, и словно сама превращалась в звук от его прикосновений. Прекрасное ее лицо с удивительно красивой матовой кожей во время игры покрывалось румянцем на щеках, губы пунцовели, синие бездонные глаза туманились и наполнялись блестящей чувственной влажностью.
Но вот мне, при попутном решении новых проблем: резкого против школы увеличения учебной нагрузки, вживания в культурно чуждую общность людей и перехода на другой язык общения, - стало не хватать свободного времени для основных обязанностей. Надо было уплотняться в быту или отказываться от отдыха, и я пожертвовала самодеятельностью. Почти в то же самое время это сделала и Таня, хотя, я думаю, по другим причинам - она не хотела лишний раз встречаться со мной, тем более в неофициальной обстановке. Она вообще оставила занятия музыкой, забросила скрипку, как досадное напоминание о неудавшейся школьной любви, и подалась клин клином вышибать. На этот раз она ступила на стезю большого спорта, став членом парашютной команды авиаклуба ДОСААФ, приписанного к Подгороднянскому аэропорту. Ей как раз исполнилось столько лет, сколько и надо было для приема в секцию.
Но и опять же, для нее это не было экстраординарным развлечением: прыгая с парашютом, она стремилась достичь солидных результатов, которые позволили бы стать профессионалом своего дела, пригодным для использования в экстремальных ситуациях, если к тому призовет Родина. Это ее поставило в один ряд с другими студентами, пришедшими в университет что называется из большого спорта. Естественно, что она тут же с ними сошлась. За Таней начал ухаживать некий борец Фима, который учился у нас на потоке - здоровяк устрашающего вида, имеющий какие-то успехи, регалии и счесанные в блин уши. Их роман был нескрываемо бурный, как молнии под разверстыми небесами, и столь же непосредственный, широко обсуждаемый с подружками. Длился он весь второй семестр. А потом настала летняя сессия, и у девчонок не осталось времени на болтовню.
***
Летние каникулы я проводила дома. Это было незабываемо хорошее время, о котором тоже стоит написать отдельно. Но длилось оно у меня совсем недолго, ибо на этот раз следовало загодя побеспокоиться о жилье на второй год обучения. Тот же сложный вопрос вставал все с той же беспощадностью. Неизвестно, как бы он решился, если бы я оставалась одна. К счастью, теперь со мной был Юра, мой тихий друг, надежная опора.
- Надо добиваться предоставления жилья, - сказал он. - Сходи в деканат, напиши заявление, поговори с деканом.
Конечно, я так и сделала. Летнюю сессию, как и зимнюю, я сдала преимущественно на четверки (об одной тройке умолчим), оплакивая после каждого экзамена эти горькие неудачи - не могла отвыкнуть от чудного, упоительного состояния быть первой, лучшей из всех. И все же это был хороший результат. За него, по уставу университета, полагалось поощрить студента предоставлением жилья, если он в нем нуждался. А я нуждалась, к тому же нуждалась одна из группы. Только у меня одной не было возможности добираться на занятия прямо из дому, хотя бы пригородной электричкой.
- Ты имеешь право на место в общежитии, - подбадривал меня Юра. - В крайне неблагоприятном случае, если вдруг тебя забудут поощрить, то с твоими результатами по успеваемости не стыдно напомнить о себе - обратиться с просьбой о помощи. Тогда уж точно не откажут.
Но мое заявление в деканате оставили без внимания - вероломно и нагло. На новый учебный год место в общежитии предоставили всем нуждающимся, даже тем, кто учился на тройки и поэтому заявление не подавал. Тогда я обратилась лично к декану, напомнив ему не только о своей хорошей учебе, но и о том, что не получаю стипендии.
- Помогите хоть чем-то одним, - просила я. - Родителям трудно меня учить, оплачивая и квартиру, и проживание в городе.
Петр Антонович Загубиженко, наш декан, выслушал меня с кислой миной на вечно красном лице и сделал вид, что изучает мои документы. В итоге он брезгливо вывернул нижнюю губу, отвернулся к окну и барственно произнес:
- Вы, деточка, одна в семье и оба ваши родителя работают. Вам стыдно жаловаться. У нас полно сирот и детей из неполных семей, вот им мы помогаем.
- Но я не купаюсь в роскоши. К тому же учусь хорошо, что и требует от меня государство.
- А зато они страдальцы.
Конечно, я на всю жизнь "полюбила" сирот и детей из неполных семей, вообще подобных "страдальцев". А также тех, кто "печется" о них на свой лад. Платить этому справедливцу в какой-либо форме за положительное решение своей проблемы я не собиралась.
- Тогда зайдем с другой стороны, - сказал Юра, выслушав мой рассказ о посещении деканата.
На правах старосты группы он обратился за помощью к коменданту общежития, пожилой, очень добродушной женщине. У нее был свой резерв свободных мест, уж не знаю для каких нужд.
- Если вы мне поможете, - сказала она, - то я вам гарантирую одно женское место по вашей персональной заявке.
- Чем мы можем вам помочь?
- В августе к нам поселяются абитуриенты - публика неорганизованная, недисциплинированная и случайная. Сами понимаете, ведут они себя тут крайне неаккуратно, а убирать за ними некому - наши уборщицы уходят в летние отпуска.
- Что от нас требуется?
- Пусть твоя девушка поработает уборщицей на период вступительных экзаменов.
- Что ей придется делать?
- Мыть бытовки, комнаты для умывания, коридоры, лестницы.
- И все? - уточнил Юра.
- И все.
Вот поэтому я отдыхала дома только в июле, а в августе вернулась в город, поселилась в общежитии и весь месяц добросовестно вымывала после абитуриентов кухонные мойки в бытовках, раковины в комнатах для умывания, панели стен, полы. Самое же трогательное состояло в том, что я получала наряд на одного человека, но каждый день, в будни и выходные дни, в дождь и вёдро, бок о бок со мной работал Юра, разделяя мою участь, помогая мне, облегчая мой удел. Это совсем покорило коменданта общежития.
- Юра, зайди ко мне, - как-то сказала она, увидев его работающим со мной.
Мы испугались, подумали, что она станет ругать Юру за несанкционированное присутствие здесь, за его самодеятельность. Но нет, оказалось другое.
- Я не знаю и не спрашиваю, кто тебе эта девушка, и независимо от твоего отношения к ней, - начала она, - отныне и всегда будет так: сколько потребуется, она будет получать место в общежитии. Только пусть подходит прямо ко мне. Ты понял?
- Понял, - сказал Юра. - Я ей передам. Спасибо вам!
- Тебе, сынок, спасибо. Это ради тебя я такое решение приняла. А она молодец, что такого парня завоевала, - и тут она разрешила нам поработать только до 20 августа.
В этот день заканчивались вступительные экзамены и общежитие пустело. Так что мы могли еще десять дней отдыхать.
Юра вернулся ко мне с сияющими глазами. Это была победа - на все года обучения у меня уже было место в общежитии и к тому же неожиданно появилось десять дней каникул!
Мне очень жаль, что через три года, когда Юра на украшенных цветами машинах забирал меня из общежития в ЗАГС, а потом к себе домой, наша покровительница болела и не смогла этого видеть. А это зрелище стоило того, ибо оно было первым за всю историю общежития - оттуда невест в городские семьи ни разу не забирали.
***
За событиями, которые нам с Юрой пришлось пережить летом, мы забыли все остальное, да и вообще забыли маету, существовавшую до нашей встречи. Мы сблизились духовно и уже не представляли завтрашнего дня друг без друга. Отчасти я стала для Юры человеком, о котором он мог заботиться, реализуя себя как сильную личность. И заботиться не только по желанию души, а по жизненному предназначению, потому что мне нужно было его присутствие рядом. Он взял на себя ответственность за меня по праву сильного и по его прерогативе делать свой выбор. А я приняла его помощь, разделила его взгляды и вкусы, пошла за ним, почувствовав в нем надежного человека, верного, без которого мир утратил бы свою ценность и привлекательность, даже более того - нужность для меня.
Но разговор не о нас, разговор о Тане Масликовой.
А она опять удивила всех - явилась на второй курс мало что замужней женщиной, так уже и беременной. Неимоверно похудевшая, она откровенно спала на занятиях, красноречиво намекая, что ночами спать не приходится. И мужем ее стал совсем не Фима с накачанными бицепсами, а Анатолий Колодяжный - миловидный светловолосый парень, с виду мягкий, спокойный и очень интеллигентный, недавний выпускник университета, ставший в это лето аспирантом. Вместе они составляли прекрасную пару, очень хорошо смотрелись, словно созданы были друг для друга. Нельзя было не порадоваться за них: за Таню - необыкновенно энергичную, беспокойную, решительную, немного прямолинейную и напористую девчонку; и за Анатолия - блестящего умницу, целеустремленного человека, увлеченного своей работой, вполне сложившегося уравновешенного мужчину. Не одна я так думала, все так считали.
Их дочь Юля стала исторической личностью - первым ребенком в нашей группе.
Благие намерения
Благодаря энтузиазму Александра Григорьевича Хмельникова, нашего бывшего соученика, ставшего впоследствии секретарем парткома университета и в связи с этим сменившего специальность механика на историка, наш поток имел возможность встречаться регулярно. Мы окончили университет в 1970 году и, начиная с 1975 года, виделись организованным порядком каждые пять лет. Как это проводилось и чего это стоило организаторам, я оставлю рассказать Саше. Он больше знает.
От себя скажу, что на первую встречу Юрий Семенович пошел один, а я не смогла быть вместе с ним, можно сказать, по непростительной глупости. За это теперь ругаю себя. Пропустили мы с мужем и последнюю встречу, состоявшуюся в 2010 году. Причины для этого были, возможно, и не веские, но их нашлось слишком много, чтобы с ними не считаться.
На то время мы уже имели летнюю квартиру в Крыму, где могли отдыхать хоть и круглый год. Однако зиму мы проводили в Днепропетровске, а на юге жили с 10 мая (уезжали после дня Победы) до 13 октября, маминого дня рождения. Значит, для участия в мероприятии, проводимом в июне, нам надо было возвращаться в Днепропетровск - среди лета, в разгар сезона купаний. А потом опять ехать в Крым. Это физически тяжело - раз. По нашему пенсионерскому безденежью это почти непозволительная роскошь - два. К тому же мы не решались путешествовать в жару, ведь в том году лето было рекордно знойным - три. Короче, не поехали. Вот так.
Во все остальные годы мы аккуратно являлись на смотры и отчитывались о себе и о делах. Виделись и с Таней. Поэтому мы знали, что жизнь у нее с Толиком не сложилась. Родив еще одного ребенка, сына Андрея, они какое-то время мучились попытками ужиться вместе и наконец развелись и разъехались. Не состоялась у Тани и профессиональная судьба. По скрытым от других причинам она оставила работу по специальности и пустилась просто зарабатывать деньги там, где больше платили. Думаю, отчасти это было связано с необходимостью дать обоим детям высшее образование, что даже и при поддержке государства требовало немалых средств. Конечно, Тане об этом распространяться не хотелось. Главное, что своего она добилась: Юля стала врачом, а Андрей программистом.
На этом можно было бы поставить точку в рассказе о Тане Масликовой.
Но это не в моей власти - точки расставляет провидение, а мы, люди, лишь его игрушки.
Настали трудные времена, разрушилась наша Родина, развалилась устроенная жизнь, люди превратились в щепки, вращающиеся вокруг тонущего корабля. Я в то время работала на Днепропетровской Областной книжной типографии (ДКТ), и меня тоже не миновала эта участь. Об этом я напишу в другом месте, а тут скажу только, что тем врагам советского народа, кто называл себя демократами, удалось что называется расправиться с самым красным из "красных директоров" нашего района Стасюком Николаем Игнатьевичем. Причем сделано это было настолько грязно и вероломно, что не оставило меня равнодушной к его судьбе, и я не смогла предать его, отступиться от него. Я ушла с работы вместе с ним. Тем самым я потеряла связь с коллективом, фактическую основу, на которой держалась моя уверенность в себе. Мужественный шаг я совершила легко и решительно, не думая о себе и о своей выгоде, но после этого, без преувеличения сказать, сломалась. Выдохлась моя сила воли и энергия, я отошла от бизнеса, переложив его на плечи Юрия Семеновича. Я вела жизнь затворницы, беспощадно этим изводясь. Я элементарно болела и злилась от этой немощи. К тому же мучилась нравственно тем, что закабалила мужа. Да и психологически чувствовала себя некомфортно - страдала от одиночества и невостребованности после бурной деятельности и плотного общения с людьми. Однако же натура у меня такая, что я хоть и не прочь пожаловаться, но первая звонить или наносить визиты людям не умею. Вот если кто-то сам ко мне достучится, то тут я и поплакаться могу. А стучались многие.
Тоскуя по прошлой жизни, по утраченному благополучию, выбившись из колеи, оставшись за бортом основных событий, которые творил уже не народ, а отдельные заправилы, люди в первое время пытались восстановить внутреннее равновесие и потерянную уверенность в своих силах за счет общения с давними друзьями, прошлыми знакомыми. Искали в них опору, прибавку к своим силам. Так исстари на Руси повелось: как человеку плохо становилось, так он шел к людям. Но теперь плохо было всем. Люди встречались, общались, а помочь друг другу не могли - глобальное лихолетье не позволяло.
Вот и Таня ко мне позвонила. Долго мы с ней беседовали, она о себе рассказывала и обо мне спрашивала. Мы хорошо так поговорили, откровенно, без лукавства, старого не вспоминали - обе хранили тот давний разговор о Юре в тайне от всех и друг от друга даже, словно не было его. Зато о новых тяготах и наговорились и наслушались, излили горечь, обменялись надеждами. Видимо, наше общение, и правда, приносило пользу, ибо мы стали чаще перезваниваться. А потом Таня пришла ко мне в гости. Дома я была одна, мешать нам было некому.
Меня поразило не только то, что Таня начала курить - причем курила много и жадно, запивая дым крепким кофе и почти не прикасаясь к еде, - а многое другое, чего я не предполагала в ней найти.
Во-первых, я обнаружила, что замечающаяся в ней раньше демократичность общения переросла в неразборчивость связей. Таня завела себе подругу из каких-то потомственных кастелянш или кладовщиц - абсолютно неграмотную и необразованную. Дело было не в том, что эта подруга была плохим человеком, нет. Я видела эту женщину, общалась с нею, и не имею к ней претензий - она обыкновенная, нормальная и хорошая. Но это был человек совсем другого круга, от которого Таня вряд ли хоть чем-то обогатилась и который с абсолютным равнодушием относился к Таниным достоинствам. Что общего с нею находила Таня, какую нужду утоляла?
Во-вторых, Таня выглядела очень уставшей и физически, и душевно от неустроенности своей жизни, и была крепко озабочена тем, что вынуждена делить "хрущевку" с двумя проходными комнатами со взрослым сыном. Она всерьез обсуждала возможность выйти замуж за сельского человека и уехать жить к нему, чтобы освободить квартиру Андрею. Был у нее на примете такой мужчина. Она спрашивала моего совета, но это было так - для отвода глаз. На самом деле Таня просто стремилась найти понимание и избежать осуждения. Что я могла сказать, если, с одной стороны, я сама из села, а с другой, - Таня, превратившаяся в дебелую тетку с крутыми боками, оставалась для меня девочкой со скрипкой, неспособной прижиться к трудному быту без удобств?
- Но это еще полбеды, - ответила Таня на мои сомнения. - Я ведь не хочу оставить Андрею квартиру с голыми стенами. Да мне и брать оттуда нечего! Так с чем я явлюсь к новому мужу? Ты мне не скажешь? - спросила она в обычной своей манере.
- А что ему от тебя нужно? - удивилась я. - Он получит моложавую красивую жену, крепкую здоровьем, работоспособную и, главное, образованную. Разве этого мало?
- Мало, Люба, - решительно заявила Таня. - У меня должны быть хотя бы деньги. Да и гардероб себе надо новый справить.
- К чему ты клонишь? - спросила я.