Что мне было делать, если наши вещи ехали в контейнерах до Ровно? Не спать же том, в чем я ходила на работу. Ничего не оставалось, как потратить накопленные впрок деньги и купить шерстяной свитер и гамаши. В этом-то наряде я и ложилась спать. Но мерзла все равно, после сна поясница долго оставалась ледяной и болела. Зато тот свитер и гамаши очень пригодились в дальнейшем. Они у меня до сих пор есть. Простудилась я тогда крепко, в чем виню свекровь - взрослую женщину.
Обида на нее с годами не прошла, потому что болезнь, возникшая вследствие тех перемерзаний на раскладушке, оказалась серьезной и мучительной. Всю молодую пору она изводила меня болями и дискомфортом, а в итоге привела к пиелонефриту и невозможности выносить ребенка, и только к пятидесяти годам ослабила хватку, проявляясь реже.
Между тем в штабе 13-й Армии продолжали знакомство с новым пополнением части, где оказался Юра. И как-то случилось так, что его личное дело попало на глаза начальнику разведки. Тот покрутил его во все стороны, изучил и вдруг вызвал подчиненного, возглавлявшего подразделение радиотехнической разведки.
- Ты искал офицеров со знанием английского языка, да?
- Да, нужен командир взвода в батальон "Осназ".
- Вот он, смотри, - и начальник разведотдела подвинул Юрины документы начальнику радиотехнической разведки. - Хороший парень, особенно глаза - спокойные и чистые. Знает английский язык.
Так Юру перевели в Костопольский гарнизон. И вновь нам пришлось паковаться и переезжать. Успокаивало только то, что радиотехническая разведка принадлежала к элитным частям и служба в ней ни в какое сравнение не шла с танковыми войсками. Для Юры эта служба была легче.
Зима продолжалась.
В партизанском краю
Солдатики, присланные нам в помощь с переездом, по приезде в Костополь выгрузили мебель, занесли в квартиру, не расставляя по местам, вкривь и вкось поставили посредине комнат, затем свалили в кучу ящики с книгами, узлы с одеждой, различную домашнюю утварь и отбыли. А мы, уставшие за целый день - Юра от службы, я от складывания, упаковывания и увязывания пожитков, что потом мы довершали вместе, - присели на табуретки и с сосущей под ложечкой тоской изучали стены, в которые попали, и свое добро, так нищенски выглядевшее в этих заброшенных сырых углах.
Военный городок, состоящий из пары десятков одноэтажных домиков на четыре семьи каждый, да нескольких частных изб, располагался на южной околице населенного пункта, под самым лесом. Между жилищами, повторяя их количество, без определенного порядка стояли сарайчики с навесами над примыкающими поленницами. Кое-где виднелись небольшие срубы колодцев, следовательно, удобств здесь не было - вода добывалась из-под земли, а туалет и сливные ямы находились во дворе. И все это покрывали глубокие снега, лежащие где заносами и сугробами, а где ровным слоем. Только дорожки, протоптанные от подъездов к сарайчикам, указывали, где из них чей и что кому принадлежит. А в пяти минутах ходьбы от городка находилась территория военной части.
Нам выделили квартиру в одном из домов, что располагался ближе к части. Квартира всеми окнами выходила на север и состояла из коридора, кладовки с погребом, идущих направо от входа, а дальше - кухни и двух комнат, идущих анфиладой налево. Обогревали жилье две печки: одна, с вертикальной загрузкой и плитой для готовки, в кухне, а другая, с горизонтальной загрузкой, в первой из комнат. Печки топились дровами или углем. Как видел опытный глаз, сложены они были без внутренних ходов и топились навылет, обогревая хатенку только во время горения топлива, и промерзая к утру.
Так мы оказались на новом месте - в давно заброшенном помещении, где с потолка свисали черные паучьи тенета, внутренние простенки покрывала застаревшая пыль, а стены, выходящие на улицу, - корка наледи с расплывающейся вокруг нее сыростью.
- Чудеса, - прошептала я и передернула от холода плечами. Невольно скользнув взглядом по окнам, кивнула в ту сторону: - Кажется, за окнами уютнее?
- Ага, - Юра улыбнулся в ответ. - Но у нас есть уголь, причем хороший. И печки исправные, я проверял. Вот, - он показал на ведро с топливом, стоящее у плиты.
Только теперь я обратила внимание, что тут пол подметен и убран мусор - Юра как мог подготовил квартиру к переезду.
- Надо расставить мебель, хотя бы кровать, чтобы выспаться, - я поднялась и отряхнула голубое зимнее пальто с мутоновым воротничком, не новое, но другого у меня не было. Кажется, придется трудиться в нем, снять его сегодня вряд ли удастся, во всяком случае нескоро.
Под спальню мы выбрали меньшую из комнат, дальнюю. Установили диван.
Пододвинув табурет, я встала на него и принялась обметать веником потолок над кроватью, снимая паутину со свисающими вниз устрашающе грязными нитями, прилипшими к ним трупами насекомых и другим мусором. Все это падало на голову, на плечи, повисало на одежде, устилало диван, пол, загрязняло воздух. После нескольких часов упорного труда спальня, наконец, была мало-мальски очищена, выметена. Да и я отряхнулась. Юра тем временем рассовал другую мебель, развязал узлы, вынул чистую постель. Оставалось только, вымыть пол и затопить печь. Но… у нас не было емкости под воду, следовательно, не в чем было помыться, и не было дров, чтобы разжечь уголь.
Что делать?
Мы вышли на улицу - с неба светили звезды, а вокруг нас стоял непроглядный мрак, густой, хоть ножом режь, ни единого огонька. И незнакомая тишина. Только снег, снег, снег да скрипучий мороз с ветром. И ощущение чего-то живого рядом - большого, неповоротливого, притаившегося.
- Здесь что-то есть. Чувствуешь? - спросила я, когда Юра, очищая веник снегом, окончательно сметал с меня грязь, нападавшую с потолка.
- Да, - Юра еще раз отряхнул мое пальто, уже начисто, и вымыл руки и лицо снегом.
- Оно вроде дышит, - заметила я, следуя его примеру.
Умываться снегом мне было привычно, только ведь в детстве это делалось с озорства, а тут пришлось по необходимости, всерьез.
- Конечно, ведь рядом большой лес. Прославленные партизанские края.
Это был Костополь.
Колодец находился метрах в десяти-двенадцати от нашего порога, ближе к проезжей части улицы. Ведро оказалось на месте, хотя и было прикреплено к цепи простой защелкой.
- Его можно снять, - заметила я, разматывая цепь и опуская ведро вниз, к воде. - Будет из чего умыться и помыть пол.
- Да ты что?! Люди из него воду пьют.
- А мы его присвоим и не вернем на место, - колодец оказался совсем неглубоким, скоро послышится звук булькнувшего ведра, и я с усилием налегла на деревянный ворот с металлической ручкой.
- Нет, так нельзя, - упрямился Юра, мешая мне отщелкивать вынутое ведро с набранной водой.
- Отойди! - в моем окрике прорезались властные и, наверное, угрожающие нотки. Это подействовало, и муж уступил. - На, неси в дом. И не волнуйся, завтра купим новое и повесим.
Через минуту Юра вернулся, остановился рядом в нерешительности. Да, нам нужны были дрова, без них никак не разжечь уголь, не обогреть квартиру. Лес-то рядом, да, но ночь, зима, снега…
- Это на сегодня еще не все прегрешения, - решилась я и предупредила Юру о своем следующем предприятии, а именно: о замышляемой краже. - Настала пора испытаний. Так что крепись. Надо набрать дров у людей, да с запасом, пока своими обзаведемся, - со скрипом Юра согласился на воровство, но сам лишь ходил следом. А я выдергивала по два-три полена из каждой поленницы, чтобы не обижать кого-то одного, и нагружала ими его.
Топить печь на кухне не имело смысла, надо было экономить уголь. Но вот разгорелись дрова в другой печке, комнатной, которая была с фронтальной загрузкой, то есть выстроенная по каминному типу, только с закрытым зевом, и тут оказалось, что нам нечем засыпать в нее уголь.
- Эх, совочек бы… - вздохнула я, видя, что выпита еще не вся чаша этого бездонного неустройства, бесприютности, горя, которая нам выпала, - …да кочерёжечку. Но делать нечего, - я запустила руки в ведро с углем, набрала его полную горсть и резким движением забросила в печной зев.
Глядя на меня - голодную, зачумленную, перемазанную, с растрепавшимися волосами, которые нельзя было поправить из-за грязных рук, Юра чуть не плакал. На какую судьбу он обрек свою любимую девочку… Он не знал, в чем состояла беда, и видел ее лишь в своей непредусмотрительности, в том, что не смог купить все, нужное для примитивного хозяйства.
- Я не представлял, что это так сложно, и в магазинах ничего подобного не видел, что ты называешь кочергой и совком.
Городское дитя, что с него было взять.
- Найди мыло, я уголь снегом не ототру, - меняя тему, попросила я. - Скоро у нас потеплеет. Видел, какая тут тяга? Хоть не дымит, и то хорошо, огонь аж стонет.
- Глупо тут печки сделаны, огонь-то в них горит, да тепло уходит в атмосферу. Обогреваемых площадей в стенах почти нет. Я это сразу увидел, - сокрушался Юра.
- Ничего, нам хватит, чтобы согреться и хорошо выспаться. Умывайся, завтра тебе идти на службу, а мне - на поиски работы.
Юра служил в батальоне "Осназ" уже почти неделю и не только сумел завезти угля на всю зиму, но и разузнать для меня, что тут есть два предприятия - стекольный завод и домостроительный комбинат, сокращенно - ДСК, выпускающий для мебельной и строительной промышленности древесностружечную плитку по новой немецкой технологии. На этом комбинате был свой вечерний техникум. Он-то меня и интересовал.
Через сорок лет мы узнаем, что до присоединения ровенщины к СССР это предприятие принадлежало деду Владимира Жириновского. Вот такие совпадения.
Настало утро. Мы с горем пополам собрались, умылись снегом по вчерашней технологии, оделись, осмотрели друг друга, отерли незамеченную вечером грязь с пальто и обуви и двинулись в путь, устраивать свою дальнейшую жизнь.
- Проходная ДСК находится почти напротив КПП войсковой части, - рассказывал по дороге Юра. - Это на этой же улице, недалеко и удобно. Ты потом зайдешь ко мне, расскажешь, как тебя встретили.
- Хорошо, - пообещала я, погрузившись в свои мысли и прокручивая в воображении, к кому я пойду и что буду говорить. - Не может быть, чтобы нам не повезло, - рассуждала дальше, приободряя любимого мужа, своего дорогого Юрочку, а сама отнюдь не чувствовала добрых веяний.
Почему так получилось? Почему я оказалась в таком бедственном положении, почти на дне? Ведь я всегда была послушной и смекалистой, любила трудиться... Это вызывало недоумение.
Мы поравнялись с проходной ДСК.
- Тебе туда, - кивнул Юра в ее сторону, - а мне чуть дальше.
Наверное, только его территориальная близость поддерживала мой дух и вселяла какую-то долю боевитости.
На территорию комбината меня впустили без проблем и рассказали, как пройти в управление. В приемной, находящейся на втором этаже двухэтажного административного здания, сидела женщина средних лет, довольно приветливая, явно не из стерв, и стучала на пишущей машинке. На мой вопрос, к кому лучше обратиться по вопросу трудоустройства, сказала:
- Директор сейчас все равно отсутствует и его обязанности исполняет главный инженер Конаш Григорий Иванович{14}, так что вам к нему и надо.
- Можно пройти?
- Можно, заходите, - с этими словами секретарь-машинистка открыла нужную дверь и жестом позвала меня за собой. За дверью никого не оказалось, что меня удивило. У нас вряд ли пригласили бы в кабинет, из которого ушел хозяин. - Посидите здесь, - она показала на стулья, стоящие вдоль стены, напротив письменного стола, из чего явствовало, что оперативные совещания инженерного состава проходят именно здесь, - он сейчас подойдет.
- Удобно ли? Я могла бы подождать в приемной.
- Не смущайтесь, отдыхайте, - сказала милая женщина и вышла. - Он сейчас придет.
Кабинет оказался очень просторным и светлым благодаря ряду окон, выходящих на восток. Сейчас за ними поднималось солнце, пробираясь сквозь прохудившиеся облака. Оно прояснялось то резко, то менее ярко, окрашивая полнеба в багровый цвет. И хотя напротив окон стояли стеллажи с книгами, которые стоило посмотреть, но сейчас книги меня не привлекли, ибо никуда деться не могли, а вот зрелище за окном было неповторимым, его пропустить не хотелось. Откуда бы еще я могла рассмотреть городок, в который меня занесло?
Я подошла к окнам и увидела лес, только заснеженный лес до самого горизонта, если не считать огороженной высоким забором территории гарнизона, остающейся немного сбоку. Сколько деревьев, растущих вместе, я никогда не видела. И вдруг снова почудилось, что я чувствую его дыхание, различаю клубящееся над ним морозное марево, словно лес был живым. В то же время в мои ощущения передалась его огромность, сила, по-зимнему сонное спокойствие, девственная безмятежность, часто принимаемая людьми за безучастность, и я поняла, что лес - тоже стихия. Дай ему волю - везде прорастет, все истребит и покроет собой. Медленное зеленое пламя, успела подумать я и услышала, что в кабинет вошли.
- Скучаете? - спросил меня мужской голос.
- Я впервые увидела лес, - сказала я, обернувшись на его звук.
От двери к столу подходил до странности симпатичный мужчина, говорю "до странности" ибо, его внешность мало о чем говорила. Возрастом он был лет под пятьдесят, среднего роста, с волосами пепельного или русого цвета, в меру строен и худ, и не то чтобы слегка кривоног, но явно с косолапой походкой. Одет был под стать - в невыразительный темно-серый костюм средней измятости. Все в нем казалось буднично-невзрачным, неопределенным, невыразительным, незапоминающимся. Зато глаза излучали такое тепло и ясность, что сдавалось, будто он все время улыбается. И от этого становилось хорошо на душе, появлялось ощущение чистоты и надежности. Короче, Григорий Иванович Конаш, главный инженер Костопольского Ордена Ленина ДСК, а это был именно он, принадлежал к тем столпам, на каких земля держится, только зачем-то маскировался под мягкого и незаметного добряка.
Он пригласил меня сесть.
Я немного помолчала, а потом медленно и спокойно рассказала о себе, кем являюсь и как сюда попала, подчеркнула, что я молодой специалист, только что с университетских аудиторий, и мне нужна работа всего на два года. Поведала все наши с мужем беды и скитания, попросила помочь.
- Я все ваши грехи отмолю, клянусь. Только помогите, и вам все простится, - сказала я под конец, не подозревая, что этот аргумент оказался наиболее сильным из всех прежних.
Грехи у Григория Ивановича были, и он, как человек высокой нравственности и большого сердца, мучился ими и о них не забывал. Не хочу повторять то, что знаю не из первых рук. Скажу лишь, что эти тайны теперь, с дистанции времени, кажутся смешными и нелепыми, но тогда, когда участники событий были молоды и еще только росли и утверждались в жизни, любая мелочь имела значение. А тем более не мелочь, такая, например, как внебрачный ребенок.
- Вы давно в Костополе? - насторожился Григорий Иванович, видимо, полагая, что я что-то слышала о нем, что-то знаю и на что-то намекаю, коль говорю о грехах.
- Со вчерашнего вечера.
- Отлично, - он с облегчением вздохнул. - Что вы умеете делать?
- Если честно, то практически ничего, хотя по идее должна уметь писать формулы, объяснять другим сложные научные теории и немного чертить.
- Вы могли бы работать в конструкторском бюро?
- Думаю, да. Как раз этому я успела научиться в очень солидном учреждении.
- А преподавать в техникуме?
- Это точно смогу.
- К сожалению, техникум у нас маленький и полных ставок в нем нет. Все преподаватели работают исключительно по совместительству.
- А кто требуется?
- Преподаватель сопротивления материалов и теоретической механики, - сказал Григорий Иванович, - ну еще немного мы бы доплачивали за заведование. Нам нужен заведующий по учебной работе, - пояснил он. - Никто не хочет заниматься писаниной и составлением отчетов. Взялись бы?
- Да, и с большим воодушевлением.
- Тогда… - Григорий Иванович что-то прикинул про себя, взял трубку, кому-то позвонил… Продолжил: - Вы можете подойти к концу дня? Часика в три, например? Мне надо посоветоваться.
Несмотря на то что я вышла с предприятия еще без определенного ответа, у меня появилась надежда на положительное решение моего вопроса, и мне было что рассказать мужу. Я направилась к нему на КПП.
В три часа я попала то ли на небольшое совещание, то ли на смотрины. В кабинете Григория Ивановича собрались, как я позже узнала, начальник конструкторского отдела, директор техникума, заместитель директора по производству и начальник отдела кадров.
Все произошло очень быстро: меня попросили еще раз представиться, а потом Григорий Иванович спросил присутствующих, согласны ли они с его решением взять меня на работу в конструкторское бюро и по совместительству в техникум на должность завуча и преподавателя сопромата и теормеха. Все были согласны.
- Так вот, - сказал Григорий Иванович, обращаясь ко мне, - мы зачислим вас в конструкторский отдел, он у нас располагается в корпусе механического цеха, на втором этаже. Завтра выходите на работу, на проходной вас встретят и проводят. Завтра же и заявление напишете. А сейчас не теряйте времени, бегите домой обустраиваться.
Я поблагодарила все и вышла.
Полтора года, проведенные в этом коллективе, были прекрасной песней. Всех своих тамошних сотрудников я помню с большой симпатией, вижу их милые лица, улыбки, помню их шутки. Они не просто приняли меня хорошо, но были искренне внимательны, дружелюбны, пытались помочь, разделить трудности временного пребывания в чужом краю.
Ну вот только один пример их радушия: на следующий день меня встретили на проходной и провели в КБ, а там уже все собрались и ждали встречи со мной. Начались расспросы: кто я, откуда, как мне тут показалось, и так далее. Выслушав мой рассказ о первом вечере в их городе, о том, как я в пальто обметала стены квартиры веником, как воровала ведро и дрова, как голыми руками засыпала уголь в печку, а потом умылась снегом посреди ночи, старший инженер отдела, его имя Александр Михайлович, нахмурился и задумался. А к концу дня принес совок и кочергу - только что изготовленные в механическом цехе, еще теплые.
- Это вам, - смущенно сказал он, - чтобы вы не засыпали уголь в печку руками. Я знаю, что такое приехать из городской квартиры в дом без удобств. Всего сразу ведь не купишь, - от растроганности у меня на глазах чуть не выступили слезы, не знаю, как я превозмогла себя.
В костопольский период жизни у нас с мужем многое было впервые. Впервые мы жили отдельно, в своей квартире, однажды впервые вызвали такси и поехали в Ровно, чтобы пойти в ресторан и поесть цыплят табака, впервые купили холодильник - "Саратов", самый маленький. Но как мы ему радовались!