- Ну уж тут ты ошибаешься, - оскорбленно возразила Мариаграция. - Лео совсем не толстый… Я бы пожелала тебе такого мужа.
- Ну, ты согласна, Карла? - с улыбкой продолжал Лео. - Мы совершили бы свадебное путешествие в Париж и…
- Нет… Лучше в Индию, - прервала его Карла капризным голосом.
- Париж куда интереснее! - сказала Мариаграция, которая никогда там не бывала.
- Пусть будет Индия, - уступил Лео. - Я бы подарил тебе автомобиль, дом, платья… Так ты пойдешь за меня замуж?
Карла посмотрела на него, от выпитого вина мысли у нее путались. "Зачем Лео говорит все это! Может быть, для того, чтобы подшутить над матерью! Но в таком случае надо смеяться".
- Я, пожалуй, не возражала бы, - неуверенно ответила она наконец. - Но нужно сначала спросить согласия у мамы.
- А вы, синьора, - спросил Лео с привычной довольной, невозмутимой улыбкой, - приняли бы меня в зятья?
- Посмотрим, - тут же отозвалась Мариаграция, которой от возбуждения все казалось веселым и забавным. - Посмотрим… У вас хорошая должность?
- Я служащий министерства юстиции, - со скромным видом ответил Лео. - Получаю в месяц восемьсот лир… Но начальство любит меня… Мне обещано повышение.
- А как насчет семьи? - продолжала задавать вопросы Мариаграция, едва удерживаясь от смеха.
- У меня нет семьи, я один на всем белом свете.
- Верующий?
- О да, верующий!
- Словом, вы надеетесь, - заключила Мариаграция, - что сделаете мою дочь счастливой?
- Я в этом уверен, - ответил Лео, пристально глядя на Карлу.
- Тогда женитесь, и благословит вас господь! - воскликнула Мариаграция и расхохоталась.
- Поженимся, Лео, - хлопнув в ладоши, грустно согласилась Карла. Лео засмеялся.
- Похоже, генеральная репетиция прошла удачно. Теперь тебе, Карла, остается только дождаться настоящего мужа.
Он взял вторую бутылку и наполнил бокал Карлы. "Надо ее напоить, - все время повторял он себе. - Напоить допьяна". Он посмотрел на девушку.
- А теперь еще один тост за здоровье синьоры, - сказал он.
Карла дрожащей рукой поднесла бокал ко рту и выпила. И тут она вдруг со страхом поняла, что пьяна. Голова у нее кружилась, в горле пересохло, и хотя она широко раскрывала глаза, но почти ничего не видела. Она плохо соображала, что делала, и точно утратила зрение и слух. Стеклянная и серебряная посуда казалась ей до того сверкающе-яркой, что было больно глазам, выражение лиц сидящих за столом было таким же застывшим, невыразительным, как у масок. Все вокруг колыхалось, очертания предметов расплывались, глаза и рты собеседников расползались, словно масляное пятно на песке. Казалось, столовую затянуло белым туманом, и хотя Карла слышала каждое слово, уловить его значение никак не могла. "Как же я теперь, совершенно пьяная, буду разговаривать с Лео в саду?" Эта мысль неотступно преследовала Карлу, и она горько жалела, что согласилась столько пить. Ей хотелось плакать.
А Лео хотелось ее напоить допьяна. Он беседовал с Мариаграцией, делал вид, будто вообще не обращает внимания на Карлу, но посреди очередного анекдота оборачивался и, держа в руке бутылку, снова и снова наполнял ее бокал, повторяя с веселым видом:
- Ну… смелее же, Карла! - И поднимал свой бокал. Карла смотрела на него. "Зачем все это?" - хотелось ей спросить. Но неподвижное лицо Лео, рука, держащая бутылку, каждый его жест, каждое слово, все казалось ей знаком роковой, жестокой, неизбежной судьбы, а сам Лео - автоматом, который каждые пять минут подливал ей вина. Но она не сопротивлялась и, подавив отвращение, пила. Затем ставила пустой бокал и точно сквозь пелену смотрела на него испуганным взглядом. "Сейчас, - думала она, - снова возникнет узкое горлышко бутылки, и из него неумолимо хлынет в бокал струя вина".
Наконец была выпита и вторая бутылка.
- Мы и ее прикончили, - радостно сказал Лео, - Молодчина, Карла.
Но Карла ничего не ответила. Она сидела, уронив голову на стол, на глаза падал клок волос.
- Что с тобой? - забеспокоился Лео. - Тебе нехорошо?… На… покури, - сказал он, протянув свой портсигар. Увидев, как Карла с трудом взяла сигарету и закурила, он подумал: "Для посетительницы ночных клубов ей сейчас недостает лишь розы на груди". И верно, Карла сидела точно в такой же позе, как женщины в ночных клубах на рассвете, - облокотившись о стол и подперев голову руками, дымя сигаретой и глядя прямо перед собой.
Рукав слишком широкого, еще недавно принадлежавшего матери, платья сполз с плеча, обнажив полоску белой груди. Карле еще никогда не было так плохо. Она всем телом навалилась на стол, чувствуя, что вот-вот задохнется.
Мариаграция беззлобно посмотрела на нее.
- Спустись в сад, - посоветовала она дочери. - Подыши свежим воздухом… тебе станет легче.
Слова матери, несмотря на опьянение, Карла поняла и восприняла их с горькой иронией. "Отчего мне станет легче? - хотела она ответить. - Оттого, что я встречусь там с Лео? Конечно, мне будет легче". Но лишь сказала:
- Ты в этом уверена? - И встала из-за стола.
И сразу ощутила, как трудно ей удержаться на ногах. Все в комнате дрожало и плыло перед глазами: пол вздымался и опускался, словно палуба корабля в бурю, стены покачивались, картина вдруг перевернулась, а вот тот шкаф почему-то валится на нее. Ей казалось, что стол вместе с тремя сидящими людьми сейчас взлетит к самому потолку. Кто-то, уронив голову на руки, смотрел на нее по-детски изумленными глазами с противоположного края. Был ли то Микеле? Она так и не успела этого понять - неуверенно ступая, вышла из комнаты и исчезла во тьме коридора.
- Она не умеет пить, не привыкла, - сказала Мариаграция, провожая дочь взглядом.
- Да, только тот, кто, как я, был на войне и пил в горах граппу, знает, что такое опьянение, сказал Лео. Он взял бутылку и налил себе шампанское в бокал Карлы.
- За нашу дружбу, Микеле! - крикнул он, обернувшись к нему.
Но Микеле промолчал, не ответил на тост и не стал пить вместе с Лео. Он сидел, низко опустив голову, и ему было стыдно, противно и горестно. Он вспоминал, как обнимался с Лео, прижимаясь носом к его плечу. В ту минуту он был растроган, да, его сентиментальная душа почти растрогалась. Он до сих пор ощущал соленый вкус поцелуя, полученного и, увы, возвращенного… Какая умилительная сцена! Ему казалось, что его барабанные перепонки лопнут от оглушительного смеха Лео. Растроганный и одураченный! Ведь Лео одержал полную победу, получил и деньги и мать. А он, Микеле, остался с пустыми руками, удовольствовавшись тостом и дружеским объятием - вещами ничего не стоящими. Обе бутылки были пусты, от горящих сигарет плыли клубы дыма.
Мирный белый свет пробивался сквозь занавеси на окнах. Обуреваемая ревностью Мариаграция вновь упорно вызывала Лео на ссору.
- Почему вы не пьете за здоровье далекой подруги? - допытывалась она. И злым голосом добавляла: - Loin de toi, loin de ton coeur.
Лео, откинувшись на спинку стула, сидел молча и тупо смотрел на Мариаграцию своими невыразительными глазами, целиком поглощенный процессом переваривания пищи. Когда же Мариаграция умолкала, в мрачной тишине слышно было, как он сыто зевает. А из труб парового отопления доносилось бульканье воды - внизу, в котельной, кто-то разжигал огонь.
VII
Из коридора Карла прошла в холл. Вот за этой портьерой они вчера вечером прятались с Лео. Перед глазами у нее все плыло; чтобы не упасть, она ухватилась за портьеру. Наконец она одолела холл и стала спускаться по мраморным ступеням лестницы. В саду было тихо-тихо. За деревьями с голыми ветвями виднелась каменная ограда, желтоватая, в больших пятнах плесени. Ни света, ни тени, ни ветерка, воздух холоден и неподвижен, небо серое, в вышине летит стая ворон, то распадаясь, то соединяясь, но все дальше уплывая в безбрежность. Лишь одна птичка прячась где-то, тихонько и жалобно посвистывала; казалось, и самой природе было тяжко.
Шаг за шагом, держась за ограду, Карла обошла вокруг виллы. Посмотрела вверх на закрытое окно столовой. "Что делают те трое? До сих пор сидят за столом и пьют? А может, спорят?"
Она подняла камешек и бросила его прямо перед собой, сорвала цветок, всячески стараясь доказать себе, что не пьяна. Но на чуть большем расстоянии все путалось и плыло, словно в тумане, деревья извивались, точно змеи. И главное, бесполезно было притворяться - ноги у нее подгибались. Впечатление было такое, будто при каждом шаге земля вздрагивала и куда-то проваливалась.
Позади виллы сад сужался, но был более густым и зеленым. Здесь росли огромные деревья, кустарник был почти в рост человека. В глубь сада вела лишь одна запущенная аллея у ограды, но и она до того заросла травой, что порой трудно было отыскать дорогу. В конце сада находилось и маленькое прямоугольное строение, бывший сарай, но с того места, где стояла Карла, его сквозь деревья не было видно.
У стены виллы стояла зеленая скамья. Карла села на нее и обхватила голову руками. Еще никогда ей не было так плохо. Опьянение не проходило, а, наоборот, усиливалось, на смену недавней легкости, воздушности пришло чувство тошноты и какого-то оцепенения. Бесконечное мерцание перед глазами всех предметов становилось невыносимым. "Неужели нет возможности прекратить эту пытку", - в отчаянье думала она, глядя на белесый гравий под ногами. Никакого ответа. Покоренная этой мутной круговертью и немотой природы вокруг, испытывая смутное желание забыться, раствориться в этой тишине, Карла закрыла глаза. Она не спала и ни о чем не думала. Так, смежив веки, она в неподвижности просидела на скамье минут десять. Внезапно на плечо ей легла чья-то рука. Она открыла глаза и увидела Лео. На согнутой руке он держал плащ, во рту дымилась сигарета.
- Что с тобой? Почему ты здесь сидишь? - спросил он.
Карла подняла голову.
- Мне плохо, - ответила она.
- Плохо, что плохо? - повторил Лео и, нетерпеливо улыбнулся. - Но все-таки вставай и пойдем… тебе совсем не так уж плохо… Просто ты выпила лишнего.
Карла с трудом поднялась, но тут же уцепилась за Лео.
- Поддержи меня, - умоляюще попросила она, - У меня все кружится перед глазами. - Посмотрела на Лео, снова опустила голову и глубоко вздохнула. Они сделали несколько шагов и вошли под свод ветвей узкой, сырой аллеи, тянувшейся вдоль ограды. Лео то и дело спрашивал у Карлы:
- Тебе лучше?
И она отвечала:
- Нет.
- Тебе лучше?
- Нет.
Сплетавшиеся над их головами ветви деревьев были такими же неподвижными, как серое небо над ними. Густой слой опавших, прелых, черных листьев скрадывал звук шагов, тишина была полной и не нарушалась ни единым звуком.
- А теперь тебе лучше, дорогая? - снова спросил Лео. Возбужденный, сгоравший от желания, он выбирал удобный момент, чтобы обнять Карлу. Ее тело мягко покоилось на его руке, ее округлое бедро прижималось к его бедру, и от этих прикосновений желание становилось еще неудержимее. "Спокойнее, спокойнее, - убеждал он себя. - Сейчас отведу ее в сарай и там овладею ею… немного терпения".
Взгляд Карлы блуждал по мрачной тенистой аллее.
- Зачем ты заставлял меня пить? - спросила она наконец плаксивым голосом.
- А зачем ты пила? - парировал Лео. Вопросы, сплошные вопросы. Они остановились.
- Я пила, - безвольно отвечала Карла. - Чтобы не видеть больше маму, тебя… и даже Микеле… Чтобы никого не видеть. - Она опустила глаза и покачала головой. - Но, знай я, что мне будет так плохо, я бы никогда не стала.
- Не говори глупостей! - воскликнул Лео до того громко, что сам удивился. - Ты пила, потому что тебе это было приятно.
Она загадочно улыбнулась.
- Думаешь, я тебя люблю? - спросила она кокетливо.
Они взглянули друг на друга: Карла внимательно, с тем легким безумием в блестящих глазах, которое порождает опьянение, Лео насмешливо и возбуждению. Оба были немного смущены. Внезапно Лео отпустил руку Карлы и грубо обхватил ее за талию. Она пьяно захохотала и забилась в его объятиях, бесстыдно дергаясь всем телом.
- Лео, Лео! - кричала она, захлебываясь от хриплого смеха. - Лео, не смотри на меня так… нет… пусти меня!
Свод ветвей заглушал ее тонкий голос, вырываясь, она видела, как к ней тянется багровое лицо Лео, полное жадной и какой-то старческой похоти. Она сама не знала, зачем сопротивлялась. Наконец Лео одолел ее и крепко сжал в объятиях. На миг взглянул на нее - испуганные глаза, побледневшее лицо, полуоткрытый рот. Он наклонился и поцеловал ее.
Он разжал руки, и они, чуть покачиваясь, вновь вошли под густое переплетение ветвей деревьев и кустарника. Внезапно Карла остановилась в нерешительности и нервно сжала плечо Лео.
- Не надо, Лео… не надо… - пробормотала она, грозя ему пальцем, точно капризная девочка. И сразу умолкла - ее отвлекли катившиеся по лицу слезы и звук собственного голоса. Она вглядывалась во что-то скрытое в тени аллеи, и ее залитые слезами глаза странным образом меняли выражение.
- Продолжай, - сказал Лео. Но Карла, казалось, не могла отвести завороженного взгляда от почти погребенного под ворохом черных листьев камня, круглого и белого, как яйцо. Да она и не знала, что сказать. Эти слова "не надо" вырвались у нее непроизвольно. Она тут же забыла, чем они были вызваны, и снова погрузилась в полузабытье.
- Ну, - подбадривал ее Лео. - Чего не надо делать? Не надо пить? Э, я понимаю… Но теперь… тебе нужно идти дальше, - сказал он, слегка подтолкнув ее.
Они забрались в самую глубину сада. Здесь аллея огибала сарай, прилепившийся к ограде. Стену сарая густо обвил плющ, видна была лишь потрескавшаяся дверь с ржавыми петлями.
- А… это что такое? - недоуменно спросил Лео, словно он и в самом деле очень удивился.
- Дом садовника.
- Дом садовника?! О, какой красивый! А сам садовник дома?
- Нет.
- Дом садовника… - радостно повторил Лео, так, словно в этих словах был другой, скрытый смысл. - Пойдем, посмотрим.
Карла засмеялась. Все это казалось ей нелепым, но она ничего не возразила. Дверь была не заперта. И когда Лео ее распахнул, то увидел, что в доме одна-единственная комната с низким потолком и пыльным деревянным полом. Стены были голыми, в одном углу на железной кровати лежал серый, дырявый матрац, из которого торчали клочья ваты. В другом углу на треножнике стоял ржавый тазик. Больше ничего. Карла неотрывно глядела на эти жалкие вещи, тошнота стала просто невыносимой; ей хотелось вернуться на виллу и там поудобней улечься на диване. Но, сломленная усталостью и опьянением, она села на кровать и подогнула ноги.
- Зачем, - печально спросила она, - зачем ты заставил меня пить? - Она смотрела на деревянные половицы; на глаза ей падала прядь волос, во рту, полном слюны, она ощущала горечь. Лео сел рядом. "Самый удачный момент", - лихорадочно думал он. И обнял Карлу за талию.
- Будь умницей, вспомни, - ласково уговаривал он, - ты пила по собственному желанию, правда?
Карла покачала головой, но ничего не ответила.
- К тому же, - добавил Лео, - какое это имеет значение?
Он слегка оттянул рукав платья и осторожно поцеловал оголившееся плечо.
- Все пройдет. Скоро тебе станет лучше.
Его взгляд был прикован к полоске обнаженной груди, видневшейся сквозь глубокий вырез платья. Вдруг он схватил Карлу, опрокинул навзничь, смял. Борьба, скрип пружин, бесполезные попытки освободиться.
- Пусти, - пробормотала она и перестала сопротивляться, ослабевшая от борьбы и от незнакомого ей тягостного чувства. Она уставилась в потолок широко раскрытыми, полными страдания глазами. Внезапно на нее камнем обрушился Лео, лицо его было неестественно красным. Он целовал, ее в шею, в щеку, потом в губы. Карла закрыла глаза и уронила голову на плечо. Прикосновение влажных, мягких губ Лео оставляло ее равнодушной, ей хотелось спать. Но тут ее заставил вздрогнуть треск отлетевших пуговиц, покатившихся по полу, от толчка в спину она чуть приподнялась. Она открыла глаза и увидела возбужденное, горячечное лицо Лео, склонившееся над ней, и заметила, что плечи ее обнажены. Она забилась, отчаянно ухватилась за край платья, точно цепляясь за куст у края пропасти. Все было напрасно. Лео с такой силой дважды рванул платье, что у нее чуть не сломались ногти. Со странным хладнокровием и тщательностью, которые никак не вязались с его возбуждением, Лео приподнял Карлу и не без труда опустил платье на живот. Принялся лихорадочно отстегивать бретельки лифчика. Карла смотрела на него испуганно. Пыталась сопротивляться, но он действовал с методичностью хирурга во время операции: хмурил брови, сердито качал головой и кривил рот, словно говоря: "Нет, не надо, дорогая, не надо… Не волнуйся… Все будет хорошо… Доверься мне". Эти повелительные жесты Лео, и чувство горечи во рту, тошнота сделали больше, чем все прежние усилия Лео. Карла сдалась. Поднимала руки, когда их надо было поднять, прогибала спину, когда нужно было ее прогнуть, не схватилась за рубашку, которую Лео ловко опустил. Голая по пояс, она покорно лежала на матраце, закрыв глаза. Тошнота становилась все сильнее, она больше ничего не соображала, ей казалось, что она умирает.
- Какая красивая девочка! - восхищался Лео. Обнаженная Карла ослепляла его, он не знал, что ему ласкать раньше, - нежные, хрупкие, матовые плечи, либо юную, молочной белизны грудь, которую он пожирал жадным взглядом и никак не мог насытиться. - О, какая красивая девочка! - Он уже наклонился, чтобы обнять ее, как вдруг увидел, что Карла приподняла голову, испуганная, белая как полотно, и что-то промычала, дергая подбородком. Он отпустил ее, отодвинулся. Карла как безумная вскочила с кровати и показала глазами на треножник в углу. Лео все понял; он схватил тазик и поднес его Карле. И в тот же миг в проржавевший таз с бульканьем хлынула рвотная масса. На секунду рвота прервалась, затем началась с еще большей силой. Все тело Карлы содрогалось в конвульсиях. Придерживая ей голову, Лео смотрел на нее в полном бешенстве.
"Моя вина, хоть покаянную молитву читай. Я не должен был так ее спаивать". Теперь было бесполезно обманывать самого себя: его затея провалилась. Он смотрел на Карлу, задыхаясь от злости. Вот она, девушка его мечты, голая, готовая отдаться, и она держит на коленях не его голову, а таз, от которого не может оторвать отчаянного взгляда. "А ведь не напои я ее, сейчас она уже была бы моей", - подумал он.