Микеле идея послушать музыку тоже очень понравилась. Он испытывал усталость, раздражение, и обычное представление о мелодии как о сладостной реке, в которую стоит только погрузиться и сразу все забываешь, показалось ему удивительно верным. "Послушать музыку, - подумал он, закрыв глаза, - и к черту все пошлые заботы… Лишь бы это была настоящая музыка".
- Я уже давно не играла, - предупредила Карла. - Так что не будьте ко мне слишком строги. - Она подошла к роялю, перелистала ноты.
- Фуга Баха, - объявила она наконец.
Зазвучали первые аккорды. Микеле закрыл глаза и приготовился слушать: одиночество, разговор с Лизой пробудили в нем огромное желание найти друга и любовь, возродили надежду, - среди всех людей на земле отыскать женщину, которую он мог бы полюбить искренне, без снисхождения, без глухого отчаяния. Настоящую женщину, чистую душой, не фальшивую, не глупую и не порочную - подумал он. Найти ее… и все сразу образуется. Пока он ее не нашел, и даже не знал, где искать, но уже носил в душе ее образ. Она была и идеалом, и женщиной во плоти и сливалась в его воображении с образами других женщин из того фантастического мира, где царят искренние чувства и в котором он хотел бы жить. Музыка поможет ему воссоздать образ возлюбленной… И вот после первых же звуков, скорее из-за экзальтации и страстного желания, а не благодаря музыке, этот образ в самом деле возник… То была чистая, невинная девушка, - это угадывалось и по гибкости ее тела, и по глазам, по каждому ее движению. Необычайно грациозная, она повернулась к нему и смотрела на него пристально, без обещания любви, без тени сладострастия, о, в этом он мог бы поклясться, но с любопытством девочки, с тем откровенным и острым любопытством, с каким дети смотрят на своих сверстников. "Моя подруга", - подумал он. И в облаках его неудержимой фантазии уже проплывали видения: вот она махнула ему рукой, улыбнулась, они обнялись, слились в поцелуе, а потом, когда неизбежное свершилось, - прогулки вдвоем, долгие беседы в ночи… как вдруг густой шепот вернул его из мира иллюзий к действительности.
Это был голос Мариаграции, которой наконец-то удалось под звуки музыки возобновить спор с Лео.
- Если хотите, Мерумечи, - ядовито глядя на Лео, сидевшего с задумчивым видом, сказала она, - можете сразу же идти на этот ваш прием… Вы вовсе не обязаны со скучающим видом слушать музыку… Никто вас не держит… Идите… идите же… Ведь вас ждут.
Лео внимательно смотрел на свою бывшую любовницу. Он не испытывал ни малейшей охоты ссориться с ней. Показал рукой на Карлу, точно желая сказать: "Не сейчас… сейчас мы слушаем Баха".
- Да нет! - не сдавалась Мариаграция. - Вам скучно… И не вздумайте возражать. Я сама, своими глазами, видела, как вы зевнули… Мы нагоняем на вас скуку, но ведь не можем же мы пуститься в пляс, лишь бы вас повеселить… Так отправляйтесь же туда, где вас встретят с распростертыми объятиями… И где никто не будет играть на рояле, мешать вам… идите, Мерумечи…
В течение всей этой тирады она неестественно улыбалась, - при одном воспоминании о Лизе у нее от ревности снова начала кружиться голова.
- К тому же было бы верхом неприличия не пойти на вечер к Смитсон… Там, верно, будет тьма интересных людей… Должно быть, она заказала специальный поезд, чтобы все приглашенные успели попасть в Милан.
Лео готов был все отдать, лишь бы она оставила его в покое. Он стряхнул пепел с сигары и спокойно повернулся к Мариаграции.
- Если я и солгал, - сказал он, - то лишь из уважения к вам, чтобы вам не показалось, будто мне у вас скучно. На самом деле сегодня вечером я не иду ни на какой прием, а просто лягу спать… Последнее время я работал до поздней ночи и сильно устал… Сегодня я хочу лечь спать пораньше.
- Ах, вот как! - воскликнула Мариаграция с видом человека, которого не проведешь. - Итак, вы собираетесь лечь спать!.. Вы засиживались до поздней ночи, и потому вам хочется спать. Сразу видно, что вы от усталости валитесь с ног, бедняга… Как мне вас жаль!
- Я не нуждаюсь ни в чьей жалости, - резко ответил Лео, невольно разозлившись.
- Но разве вы сами не замечаете, что плетете одну небылицу за другой?! - гневно вопросила Мариаграция. - Вначале была Смитсон… Теперь - работа до поздней ночи… Стыдитесь…
- Стыдиться, чего я должен стыдиться?
- Молчите, сделайте одолжение.
Лео пожал плечами и умолк.
Из своего кресла Микеле с отвращением наблюдал за ними. "Черт бы их побрал. Нельзя даже музыку послушать… Вечно затевают свои идиотские споры". Юная возлюбленная улетучилась. "Бессмысленный набор звуков - вот что такое музыка", - мрачно подумал он. Мать и Лео торжествовали над ней полную победу.
- Ляжете спать! - не унималась Мариаграция. - Ляжете спать, не так ли? - прошептала она Лео на ухо. - Но знаете, что я вам скажу? Мне все известно. Надеюсь, вы меня поняли? И о вчерашнем вечере и о сегодняшнем, все.
- Между тем вам ничего не известно, - не оборачиваясь, проронил Лео. Он затянулся и выпустил струю дыма. Карла была рядом. Он видел ее узкие, крепкие плечи. "Какая будет ночь! - думал он. - Осталось ждать всего несколько часов, но мне они кажутся вечностью". Его неподвижные, застывшие глаза не замечали ни Мариаграции, ни Микеле, ни саму гостиную… страсть подсказывала одно видение за другим: вот Карла сидит на табуретке у рояля совершенно нагая. Ему казалось, будто он видит и ее белую спину, и широкие, округлые бедра, а теперь, когда она повернулась к нему из своего темного угла лицом, - и упругую грудь. Но музыка кончилась, и Лео сразу возвратился в мир реальности. Микеле зааплодировал с необычным для него воодушевлением, и тогда Карла нерешительно спросила:
- Вам понравилось?
- Да, очень, - сказал Лео. - Очень понравилось. Сыграй еще что-нибудь.
- Нет, Карла, не играй, - приказала Мариаграция. - Не играй! Мерумечи не только томится скукой, но и мечтает поскорее уйти… Он хочет спать… буквально валится с ног от усталости… зачем же его удерживать?! - И, обратившись к Лео, потянула его за рукав и настойчиво повторила: - Ну, идите же спать.
Лео высвободил руку и кисло улыбнулся. Он испытывал большое желание отвесить безнадежно глупой любовнице пару звонких пощечин. Карла какое-то время смотрела на них. "Неужели я обещала ему прийти сегодня ночью?" - повторила она про себя. Ей казалось странным, что вот она сидит за роялем, а спустя всего два часа окажется в спальне Лео. Она догадывалась, что Лео сгорает от нетерпения. Именно поэтому, из желания отсрочить, насколько возможно, решающую минуту, да еще, быть может, из робкого кокетства, она решила поиграть еще немного.
- Что ж, - твердым голосом сказала она. - Лео останется и проскучает еще десять минут… Не так ли, Лео?
Она открыла ноты и с мрачным, сосредоточенным видом стала играть Баха.
"Ах, маленькая ведьма! - подумал Лео… - Хочешь полюбоваться, как я буду умирать от страсти… Насладиться моей агонией".
Теперь музыка, беседа, тишина - все бесило его, - он был в полном плену у похоти. У него было лишь одно желание - увезти Карлу к себе и там овладеть ею. "Кто знает, сколько это еще продлится, - подумал он, в бешенстве прислушиваясь к первым аккордам. - Десять минут, четверть часа? Надо же мне было, черт возьми, попросить ее сыграть!.."
Однако Мариаграция и не думала сдаваться, она тронула Лео за плечо.
- А завтра утром, - с обольстительной улыбкой, словно продолжая прерванную беседу, сказала она, - я схожу к своему адвокату и распоряжусь, чтобы он продал виллу с аукциона.
Если бы на голову Лео упал кирпич, он не испытал бы столь неприятного чувства и столь сильного испуга, как сейчас, от этих слов Мариаграции. Лицо его вначале стало красным, а затем багровым. Он сжал зубы, в мозгу проносились обрывки фраз. "Только этого не хватало… Именно сегодня вечером… Будь она проклята… Лишь со мной может случиться такое".
Он всем телом повернулся к Мариаграции.
- Ты этого не сделаешь, - властно, со злостью сказал он, сжав кулаки.
"Сейчас они вцепятся друг другу в волосы", - с отвращением подумал наблюдавший за ними Микеле.
- Непременно сделаю, - с преувеличенным хладнокровием ответила Мариаграция. - Завтра же утром.
- Сумасшедшая! - воскликнул Лео. Он схватил руку Мариаграции и прижал ее к дивану. - Ты хочешь… Вы хотите продать виллу на аукционе, чтобы потерять пятьдесят процентов?!. И сообщили мне об этом именно сегодня вечером! ("Именно сегодня вечером", - повторил он про себя, бросив исступленный взгляд на Карлу.) Теперь, когда контракт уже подготовлен и остается лишь подписать его… Это же самое настоящее безумие!
- Называйте это как хотите, - ответила Мариаграция, которая сама не поверила бы, что может держаться с таким олимпийским спокойствием. - Но завтра утром я первым делом отправлюсь к своему адвокату.
Лео посмотрел на нее. К раздражению, которое вызывала у него неудовлетворенная похоть, добавился теперь и бессильный гнев от этой новой пакости. Первым его побуждением было вскочить, надавать Мариаграции пощечин и даже задушить ее. Но он сумел сдержать себя.
- Но вы, конечно, шутите, - настойчиво сказал он. - Подумайте как следует и вы поймете…
- Я уже подумала…
- Послушай, Мариаграция (на этот раз он намеренно обратился к ней на "ты"), нельзя поступать так опрометчиво. В делах вредно действовать импульсивно… Хочешь… давай завтра после полудня увидимся и поговорим обо всем?
- Бесполезно, - куда менее уверенно ответила Мариаграция. - Я думаю, лучше мне сходить к моему адвокату.
"Проклятая дура", - так и подмывало Лео крикнуть ей в лицо. Но он лишь просяще сложил руки.
- Мариаграция, аукцион - всегда риск, - умоляющим голосом сказал он. - Твой адвокат может оказаться проходимцем, в мире их полным-полно. Ты женщина, и тебя легко обвести вокруг пальца. Ведь в этих вещах ты совершенно не разбираешься!..
- Ты так думаешь? - сказала Мариаграция, нерешительно улыбаясь.
- Уверен… Значит, договорились? Жду тебя завтра в четыре.
Она кокетливо огляделась вокруг, ее душа стареющей женщины ликовала. "Любишь меня?" - хотелось ей спросить, но она лишь повторила:
- Завтра… Нет, не смогу…
- Тогда послезавтра.
- Подожди, - прошептала Мариаграция и посмотрела вверх, словно припоминая что-то. - Да, у меня деловая встреча, но я перенесу… Хорошо, приду… Только не думай, - добавила она с ослепительной улыбкой неотразимой соблазнительницы, - что сможешь меня уговорить.
Она умолкла, поколебавшись, взяла руку Лео в свои и уже хотела спросить шепотом: "Ты меня любишь хоть немножко?" - как вдруг музыка оборвалась, и Карла негромко сказала, повернувшись к ним лицом:
- Бессмысленно играть дальше… Все разговаривают, спорят. Лучше и в самом деле отправиться спать.
Мариаграция и Лео были застигнуты врасплох. Мариаграция тут же выпустила руку Лео и растерянно посмотрела на дочь.
- Мы говорили о твоей игре, - ответил наконец Лео. - Ты хорошо играешь, Карла. Прошу тебя, продолжай.
Эта новая ложь послужила как бы сигналом к бунту.
Точно все сразу пробудились от долгой спячки. И первым взбунтовался Микеле, который до сих пор молча терпел перешептывания матери и Лео.
Гнев и возмущение заставили его схватить лежавшую на коленях газету и с силой швырнуть ее об пол.
- Неправда! - крикнул он, глядя Лео прямо в глаза. - Наглая ложь! О музыке вы думали не больше… не больше, чем я о том, чтобы сделаться священником… Вы говорили о делах, об адвокате… - Тут он зло усмехнулся. - И еще кое о чем…
В комнате стало тихо-тихо.
- Наконец-то! - крикнула Карла, хлопнув в ладоши. - Вот она правда!.. Наконец-то можно дышать.
Казалось, будто кто-то настежь распахнул окна, и в гостиную внезапно проник холодный ночной воздух.
Некоторое время все четверо в растерянности глядели друг на друга.
Первым пришел в себя Лео.
- Ты ошибся, - сухо сказал он. - Надо было слушать музыку, а не глядеть по сторонам!
Подобная ложь вызвала у Микеле приступ громкого презрительного смеха.
- Ха-ха-ха! Совсем неплохо придумано! - воскликнул он, откинувшись в кресле. Вдруг приступ смеха прервался. - Лжец! - выпалил Микеле, мрачно глядя Лео в лицо.
Карла затаила дыхание. Мариаграция побледнела.
- Ну, это уж слишком! - внезапно крикнул Лео и стукнул кулаком по столу. Но не поднялся, а остался сидеть, испытующе посматривая на Микеле. - Я не знал, что ты такой вспыльчивый, - добавил он. Секунду помолчал и заключил: - Если ты не уймешься, придется надрать тебе уши.
Эту последнюю, довольно-таки глупую, фразу он произнес весьма внушительно. Но Микеле показалось, что грозное предостережение, звучавшее вначале так зловеще, постепенно утратило силу. Лео закончил свою тираду смехотворным обещанием надрать ему уши. Понятно, что и его, Микеле, гнев поубавился. "Нет, тут ничего не поделаешь, - нелепо бросать Лео перчатку либо говорить о поруганной чести. Значит, остается лишь закрыть ладонями уши. Но разве это достойный ответ на оскорбление?!"
"Надрать уши, надрать уши мне? Мне? Мне?" Каждое новое "мне" должно было сильнее распалить его, но, увы, в глубине души он испытывал лишь равнодушие и холод. Фальшивыми были вырвавшиеся у него гневные слова обвинения, фальшивым был и сам голос. Куда девались ярость, страсть? Исчезли! А может, их и не было вовсе?!
На столе среди цветов, чашек и кофейника стояла пепельница из белого мрамора с серыми прожилками. Микеле точно лунатик протянул руку, схватил пепельницу и несильно швырнул ею в Лео. Вдруг Мариаграция вскинула руки, вскрикнула. Лео завопил:
- Да ты с ума сошел!!
Карла вскочила. Микеле понял, что пепельница угодила не в Лео, а в мать. В голову? Нет, в плечо.
Он встал, неловко подошел к дивану. Мать лежала на спине. Лицо ее лишь слегка побледнело, но она почему-то закрыла глаза и время от времени горестно вздыхала. Однако было видно, что ей не очень-то больно и вообще ее обморок - сплошное притворство.
Вместе с Лео и Карлой, Микеле наклонился над матерью. Жалкий вид раненой должен был бы отозваться болью в его сердце, но он не испытывал никаких угрызений совести. Ему никак не удавалось отделаться от мысли, что вся эта сцена смешна и нелепа. Напрасно он убеждал себя: "Это моя мать… Я ранил ее… И даже мог убить". Напрасно пытался пробудить в себе чувство жалости к лежавшей неподвижно матери, так ничего и не понявшей. В душе была пустота. Он наклонился еще ниже, надеясь получше разглядеть рану. Не меняя положения тела и не открывая глаз, Мариаграция подняла рыхлую руку, оттянула пальцами платье у ключицы, куда попала пепельница. Оголилось полное плечо без всяких следов удара: ни синяков, ни красных подтеков, ровным счетом - ничего. Однако она продолжала оттягивать платье, опускать его все ниже до самых подмышек. Зрелище было нелепое - бесстыдные пальцы лихорадочно шевелились все сильнее, обнажая белую грудь, - казалось, они преследовали совсем иную цель, чем просто показать рану.
И верно, все представление с обмороком разыгрывалось только для Лео. Оно должно было вызвать у него романтическую жалость к несчастной жертве. "Он увидит меня раненой, потерявшей сознание, с обнаженной грудью и вспомнит, что я прикрыла его своим телом, - втайне надеялась Мариаграция. - И тогда его душа преисполнится признательности и нежности…" В своем воображении она уже видела, как он заключает ее в объятия, тихонько трогает рукой, зовет по имени и, видя, что она не приходит в себя, начинает страшно волноваться. Тогда она вздохнет, медленно откроет глаза, ее первый взгляд будет для него, Лео, для него - ее первая улыбка. Но все вышло иначе. Лео не заключил ее в свои объятия и не позвал нежно и страстно.
- Мне, пожалуй, лучше уйти, - сказал он Карле с едкой иронией.
На Мариаграцию точно вылили ушат холодной воды, и как раз на обнаженное плечо. Она открыла глаза, привстала, огляделась вокруг. Микеле смотрел на нее насмешливо-грустно, словно вместе с угрызениями совести он испытывал и совсем другое чувство. Карла старалась прикрыть ей грудь. Но Лео? Где же Лео? Он вовсе не стоял рядом. Он поднял пепельницу и, точно желая определить ее вес, слегка подбросил. Вдруг он резко повернулся к Микеле.
- Хорошо, - насмешливо сказал он, как бы поощряя Микеле на новые подвиги. - Очень хорошо!
Микеле пожал плечами и посмотрел на него.
- Конечно… хорошо… Даже превосходно, - отчеканивая каждый слог, невозмутимо парировал он.
И тут за спиной Лео раздался знакомый пронзительный голос Мариаграции.
- Ради бога, Мерумечи! - умоляла она. - Ради бога, не начинайте все сначала… Не трогайте его… Не разговаривайте с ним… Даже не смотрите в его сторону…
Все это говорилось таким тоном, словно ее долготерпение и выдержка вот-вот иссякнут, и тогда наступит миг безумия.
Микеле отошел к окну. Дождь не унимался. Слышно было, как он стучит по ставням и шелестит в листве деревьев сада. Он мерно и уныло кропил виллы и пустынные улицы.
"Должно быть, множество людей, как и я, стоя за закрытыми окнами, прислушиваются к шуму дождя, и их сердца полны той же тоской, и им тоже опостылел манящий уют их квартир. Все напрасно, - повторял он про себя, рассеянно касаясь пальцами подоконника, - все напрасно… Эта жизнь не для меня". Он вспомнил сцену с пепельницей, мнимый, до смешного нелепый обморок матери, свое равнодушие. "Все здесь - сплошная ложь и фарс… ни в чем ни грана искренности… А я не создан для такой жизни". Лео, человек, которого он должен был бы ненавидеть, не вызывал у него настоящей ненависти. Лиза, женщина, которую он хотел бы полюбить, была лжива, за ее отталкивающей сентиментальностью скрывалась примитивная жажда наслаждения, и ее невозможно было полюбить. Ему казалось, что он отвернулся не от гостиной, а от черной бездонной пропасти.
"Это не моя жизнь, - твердо решил он. - Что же мне делать?"
Сзади хлопнула дверь. Он обернулся. В гостиной, кроме него, никого не осталось - Карла и мать пошли проводить гостя. Лампа освещала неподвижный круг пустых кресел.
- Микеле еще мальчишка, - сказала в холле Мариаграция гостю. - Не надо принимать его всерьез… Он не ведает, что творит.
Она с сокрушенным видом сняла с вешалки котелок и протянула его Лео.
- Лично мне, - шутливо сказал Лео, старательно кутая шею шерстяным шарфом, - он ничего плохого не сделал. Мне больно за вас, своим телом прикрывшей меня от своего рода снаряда.
Он засмеялся холодно, с фальшивым добродушием… Взглянул на Карлу, точно ожидая от нее одобрительного кивка, затем повернулся и стал надевать пальто.
- Он еще мальчишка, - повторила Мариаграция, сама не замечая, что помогает Лео надеть пальто. Мысль о том, что Лео может, воспользовавшись необдуманным поступком Микеле, порвать с ней, приводила ее в ужас. - Можете не сомневаться, - покорным, но твердым тоном добавила она, - что подобное никогда не повторится… Я сама поговорю с Микеле… И если понадобится, - неуверенно закончила она, - приму меры.
Наступила тишина.
- Ну зачем… так огорчаться, - сказала Карла, которая стояла, прислонившись к двери, и внимательно смотрела на мать. - Я уверена, - тут она опустила глаза и улыбнулась, - что Лео уже забыл об этом.
- Совершенно верно, - подтвердил Лео. - На свете есть куда более важные вещи. - Он поцеловал руку Мариаграции, которая еще не вполне пришла в себя от страха.