- Со мной?! - притворно изумился Микеле. - Со мной? О чем же?
Мариаграция покачала головой.
- Сам знаешь, и лучше меня… Вчера вечером ты бросил пепельницу в Лео… К счастью, попал в меня… Посмотри, у меня до сих пор остался знак…
Она подняла руку и хотела обнажить плечо, но Микеле остановил ее.
- Нет, - с отвращением сказал он. - Нет уж, благодарю… Не надо попусту устраивать спектакли… Я не Лео.
Воцарилось молчание. Лицо Мариаграции исказилось, глаза потемнели. Она так и не отняла руку от груди, и сидела с выражением Мадонны, которая показывает на свое разбитое горем сердце. Казавшаяся вначале, смешной, поза эта выглядела теперь почти трагической. Мариаграция словно хотела показать другую рану, совсем не ту, что нанес ей сын пепельницей. Но какую? Этого Микеле узнать не успел, потому что она резко переменила положение и заговорила.
- Я хочу тебе добра, - прерывающимся голосом сказала она, - что с тобой, Микеле? Что с тобой творится?!
- Со мной ничего.
Его раздражение усилилось. "Она должна была бы знать, что со мной", - подумал он с отчаянием и невольной нежностью. Плачущий голос матери заставил его вздрогнуть. "Если она будет продолжать в том же тоне, это станет зрелищем трогательным, но нелепым, нелепым и трогательным… - думал он. - Нужно любой ценой прекратить ее романтические излияния… Не хочу видеть, как она кричит или умоляет… прекратить любой ценой!"
- Микеле, - продолжала она. - Сделай матери одолжение…
- Хоть тысячу, - прервал ее Микеле, изобразив на лице ласковую улыбку.
- Тогда дай мне доказательства своей любви… - сказала она, немного успокоенная, не уловив иронии в его мягком ответе. - Выкажи хоть немного дружеских чувств к Лео, ну хотя бы притворись, что испытываешь их… поверь, я удовлетворюсь и этим.
Они посмотрели друг на друга.
- А он, - внезапно спросил Микеле, сразу посуровев, - он испытывает ко мне дружеские чувства?
- Он? - повторила Мариаграция и молодо улыбнулась. Наивная улыбка женщины, многократно обманутой, но так ничему и не научившейся! - Он любит тебя, как родной отец.
- Ах, вот как! - удивленно воскликнул Микеле. Такое простодушие и такая доверчивость обескуражили его. "Ничего не поделаешь, - думал он, - пока положение не изменится, жизнь будет принадлежать матери, а не мне". Матери принадлежал и этот мир, карикатурный и омерзительно лживый. А для него, Микеле, для его надежд и прозрений в этом мире нет места.
- Он, - продолжала Мариаграция с торжествующей, ясной улыбкой, - самый добрый человек на свете.
"Отлично, превосходно. Ничего не скажешь!" Казалось, сама поруганная земля вдруг перестала вращаться. Микеле подавленно молчал.
- Он часто говорит о тебе, - продолжала Мариаграция. - Его волнует твое будущее, он надеется, что…
- Весьма ему благодарен, - прервал ее Микеле.
- Не веришь?! - воскликнула Мариаграция. - Так знай же… всего лишь позавчера он делился со мной своими планами насчет тебя и Карлы… Если бы ты слышал наш разговор, то сам убедился бы, как велика доброта этого человека. И вот что он сказал. Слушай же! - Тут лицо Мариаграции стало печальным, точно она читала молитву. - Я хорошо знаю, что Микеле не слишком меня любит. Но это не имеет значения… Я все равно желаю ему добра. Когда Карла выйдет замуж, ему надо будет подыскать работу. И тогда, поверь, я не откажу ему ни в помощи, ни в советах, ни в протекции.
- Он так и сказал? - с живейшим интересом спросил Микеле. Его недоверие уступило место соблазнительным надеждам так же быстро, как женщина легкого поведения, едва ее ущипнут за грудь, уступает, довольно улыбаясь. "А вдруг это правда, - подумал Микеле. - Вдруг Лео в самом деле готов помочь мне сделать карьеру, стать… богатым?" Вспыхнувшая надежда подстегнула его воображение, пробудила завистливое желание: обладать роскошными женщинами с ослепительной улыбкой, путешествовать, останавливаясь в первоклассных гостиницах, делить свое время между делами и бурными развлечениями. Нечто подобное случается в кино, когда под ликующую, душещипательную музыку оркестра изумленным взорам многочисленных зрителей с экрана предстают далекие города с их несметными богатствами, экзотические пейзажи, невероятные приключения, самые красивые женщины и самые удачливые мужчины. Жаждавшее иллюзии сердце Микеле забилось учащенно, и на экране его честолюбивых фантазий кадры замелькали все быстрее, преследуя, настигая друг друга и сливаясь в одно целое. От этого стремительного бега надежды захватывало дыхание, душа взволнованно вздрагивала и замирала от сладких предчувствий. Но вот видения исчезли, и осталась неприглядная действительность. Точно так же, как в кино, когда зажигается свет и Зрители разочарованно, с горечью, смотрят на своих соседей. "Если б это было правдой, - повторил он. - Если б было правдой!"
- Он сказал это и еще многое другое, - продолжала свой рассказ Мариаграция. Она на миг умолкла. - Он добрый, - добавила Мариаграция и посмотрела так, точно увидела посреди комнаты Лео и рядом с ним его доброту. - По-настоящему добрый… Конечно, и у него есть недостатки, но пусть первым бросит в него камень тот, у кого их нет… Нельзя судить по внешним признакам. Обычно он немногословен, резок, не говорит всего того, что думает, умеет скрывать свои чувства. Но надо знать его и видеть в интимной обстановке…
"Да, уж ты его знаешь интимно", - подумал Микеле; все это и злило и забавляло его.
- Лишь тогда можно понять, какой он бывает порой экспансивный, веселый, ласковый… Помню, - с нежной улыбкой добавила Мариаграция, - как он сажал на колени тебя и Карлу. Вы были еще совсем маленькими, и он угощал вас шоколадками, совал их вам в обе руки… Часто я заставала его, Микеле, когда он, словно ребенок, играл с вами.
Микеле невольно усмехнулся.
- Скажи, - спросил он, чтобы избежать новой волны сентиментальных воспоминаний, - он в самом деле обещал мне помочь?
- Разумеется, - не совсем уверенно ответила Мариаграция. - Он наверняка вам поможет, тебе и Карле, как только ты закончишь институт… В высших кругах у него такие связи!
Мариаграция подняла руку, точно желая показать, на каких местах там, наверху, спесивые и гордые, восседают друзья ее бывшего любовника… - Разумеется, он тебе поможет.
- Значит, он мне поможет?
На губах Микеле невольно промелькнула радостная улыбка. Этот превосходный, блистательный Лео! Мать права - человек он, конечно, практичный, грубоватый, но сердце у него золотое. В один прекрасный день он придет к нему и скажет: "Послушай, Лео… напиши такому-то письмо. Порекомендуй меня этому всемогущему человеку". Либо: "Извини, Лео, ты не сможешь одолжить мне сто тысяч лир?" И Лео в ответ: "Сейчас, Микеле… Садись, садись… вот тебе письмо… А вот и деньги… Предпочитаешь чек или наличными?" И добавит со всей сердечностью, провожая его до дверей и ласково хлопая по плечу: "Если надо будет, приходи снова, Микеле… Ведь я обещал твоей матери помочь тебе утвердиться в жизни… Поддерживать тебя всегда и всюду". Ах, Лео, Лео - крепкий, надежный, добрый! Сердце Микеле переполняла нежность к нему. Всплывали в памяти случаи, когда Лео выглядел благородным другом, скромным, деловым, твердым и щедро наделенным благоразумием и добротой. Порою веселый, порой серьезный, ворчливый, честный добряк, который, однако, никогда не выглядел смешным.
- Да, - продолжала Мариаграция, постепенно преодолевая недоверие сына. - Да, он тебе поможет. Но при условии, что ты будешь с ним помягче… Иначе он в конце концов рассердится. Возьми, к примеру, Карлу… Ни одного лишнего слова, ни одного необдуманного поступка с ее стороны… И вот Лео… привязался к ней всей душой.
- Правда, он к ней привязался?… - переспросил Микеле с робкой улыбкой.
- Конечно! И до того сильно, что относится к ней как к дочери. К примеру, он отлично понимает, что ей надо выйти замуж… в ближайший же год… И он этим озабочен… Посмотрел бы ты, как он старается!.. Вчера на вечере он как раз говорил со мной об этом… Сказал, что Пиппо Берарди - хорошая партия для Карлы.
- Но он дико некрасивый, этот Пиппо! - воскликнул Микеле.
- Некрасивый, но приятный… Как видишь, - добавила Мариаграция, - мы должны беречь нашего Лео.
"Нашего Лео", - с восторгом повторил про себя Микеле.
- Поэтому не груби ему и уж, понятно, не бросайся пепельницей.
Совсем успокоившись, Мариаграция взяла сына за руку.
- Ну, обещаешь мне быть ласковым с Лео? - спросила она. Ее голос дрожал от неподдельного волнения, а в сердце была такая нежность, что она готова была обрушить волны любви не только на Лео, но и на всех - Карлу, Микеле, Пиппо Берарди, - Так обещаешь мне, не правда ли, Микелино? - повторила она. Нет, она не случайно назвала его Микелино; это он сидит с ней рядом - светловолосый мальчуган, напомнивший ей о молодости, о пролетевших годах, он, Микелино, был и остался любящим сыном, а не этот Микеле.
- Хорошо, - ответил Микеле, которого влажные глаза матери привели в замешательство, - хорошо, обещаю.
Только теперь он ясно понял, что при всей своей проницательности заблудился в темном лесу материнской страсти к Лео, и ему уже не выбраться… Вошла Карла.
- Что вы тут делаете? - удивилась она. - Я думала, вы давно обедаете!
- Знаешь, я ему говорила, что надо быть полюбезнее с Лео… - возбужденно объяснила Мариаграция. - Разве я не права, Карла?… Лео не раз помогал нам, он старый друг дома и, можно сказать, был вашим крестным отцом. Он заслужил иное обращение, чем остальные наши друзья.
Неподвижно стоя посреди комнаты, Карла посмотрела на мать и впервые поняла, как велика ее душевная слепота и беззащитность. И впервые осознала, что совершила предательство. "Что бы ты сказала, если б я открыла тебе правду?" - подумала она.
- По-моему, любезным нужно быть со всеми, - щурясь, наконец ответила она низким голосом.
- Вот видишь! - радостно воскликнула Мариаграция. - Карла согласна со мной. Подойди поближе, Карла, - с неожиданной нежностью добавила она. - Дай, я полюбуюсь на тебя.
Она привлекла ее к себе, посадила на ручку кресла и погладила по щеке.
- Доченька, - сказала она, - ты немного бледная. Ты хорошо спала?
- Отлично.
- А я - плохо, - с обезоруживающей наивностью призналась Мариаграция. - Мне приснился страшный сон. Мне казалось, что в углу сидит какой-то толстый мужчина. А я задумчиво прохаживаюсь по комнате, потом подхожу к нему и спрашиваю, который час… А он не отвечает… Я решаю, что он глухой, хочу отойти и вдруг замечаю, что глаза у нега совсем заплыли, и едва можно различить зрачки. Надбровья вздулись, лоб в буграх жира, словом, сплошной ужас… Я, понятно, разжалобилась и спросила, что с ним, а толстяк ответил, что скоро жир совсем зальет ему глаза, и он ослепнет. "Вам надо меньше есть", - сказала я. Но он промолчал. Тут я решила, что нужно любой ценой открыть ему оба глаза. Тогда он сможет меня увидеть. И уже протянула руку, чтобы раздвинуть складки жира, мешающие ему смотреть, как вдруг начался снегопад. Да такой густой, сильный, что вскоре я сама перестала что-либо различать. Хлопья снега залетали мне в глаза, в уши, ложились на непокрытую голову. Я спотыкалась, падала, вскакивала и вдруг почувствовала, что лязгаю зубами от холода… Тут я проснулась и увидела, что ветром распахнуло окно… Ну разве все это не странно? Говорят, сны имеют свой скрытый смысл… Хотела бы я знать, в чем смысл этого сна?
- Обычные зимние сны, - сказал Микеле. - А не пора ли нам обедать?
Они встали.
- Все-таки, Карла, ты очень бледная… Может, ты слишком долго играла в теннис и устала? - вновь стала допытываться Мариаграция.
- Да нет же, мама!
Они молча прошли в холодную столовую. Сели за слишком большой для троих стол, застеленный белой скатертью. Ели, не глядя друг на друга, и в каждом жесте сквозило ледяное спокойствие священнослужителя, совершающего привычный обряд.
За все время они не перекинулись ни единым словом. И это мрачное, равнодушное молчание, которое лишь изредка нарушалось позвякиванием вилок о тарелки, чем-то напоминавшим пугающий скрежет хирургических инструментов, извлекаемых при операциях из стерилизаторa, огорчало Мариаграцию, такую общительную и разговорчивую.
- Какая тишина! - внезапно воскликнула она с мягкой улыбкой… - Словно ангел пролетел… Признайтесь, нам всем недостает Лео?!
- Да, именно Лео, - задумчиво проговорил Микеле.
Карла подняла голову и посмотрела на мать.
"Тебе уже сейчас его недостает. Ну а что будет потом, когда вы расстанетесь навсегда? Что тогда будет с тобой, мама?" - хотелось ей спросить. Она ощущала легкость, но и смятение, - так бывает, когда человек должен вот-вот уехать и в последний раз сидит за семейным столом, и торопливо ест, а его мысли уже заняты предстоящим путешествием… А Мариаграция казалась ей вечно сидящей на одном и том же месте с неизменным выражением лица и неизменными словами: "Нам недостает Лео". И десять и двадцать лет спустя она каждый раз будет садиться на свое место во главе стола, с тоской вспоминая о потерянном возлюбленном.
- Не станете же вы отрицать, - продолжала Мариаграция, словно кто-то ей возражал, - что, когда приходит Лео, сразу становится веселее… Вот, например, вчера… Сколько он любопытного порассказал?! И как всех нас развлек. Право же, он неистощим на выдумки!
- Если тебе так его недостает, - с насмешливой улыбкой сказал Микеле, - если ты не в силах без него обойтись, то приглашай его каждый день… Можно даже полностью взять его на содержание…
- Какая ерунда! - раздраженно ответила Мариаграция, уловив в словах сына насмешку.
"Но ведь я сказал чистую правду", - хотел возразить ей Микеле.
- Просто мне приятно его общество, - продолжала Мариаграция. - Он веселый, сердечный, остроумный.
Она умолкла и снова принялась за еду.
- Поговорим о другом, - сказала она наконец. - Карла, кто из Берарди тебя пригласил? Пиппо?
- Да, Пиппо.
- А! Он тоже был на кортах! И вы провели вместе все утро?
- Нет - полчаса…
- Всего полчаса?! - разочарованно протянула Мариаграция… - И о чем же вы говорили?
- Обо всем понемногу, - ответила Карла, положив вилку. - Мы следили за игрой.
Снова стало тихо. Служанка унесла грязные тарелки и принесла суп.
- Ну и как, понравился он тебе?
- Так… ничего, - неопределенно ответила Карла.
- А тебе, Микеле, каким он показался? - спросила Мариаграция.
- Некрасивым, но довольно приятным, - подтвердил ее собственное суждение Микеле.
Мариаграция недовольно огляделась, точно хотела услышать еще чье-то мнение.
- Он юноша воспитанный, умный, много путешествовал, знает массу интересных людей. И похоже, - добавила она с наивным лукавством, - он неравнодушен к тебе, Карла.
- Неужели?! - отозвалась Карла.
- Должно быть, они богаты! - продолжала Мариаграция, следуя логике своих надежд. - Очень богаты…
"И поэтому это будет удачный брак", - чуть было не докончил за нее Микеле. Но промолчал и с легкой усмешкой невозмутимо посмотрел на мать, точно все ее заблуждения странным образом его не касались, и он оставался лишь равнодушным, далеким зрителем.
- У них целых пять автомобилей! - явно преувеличивая, воскликнула Мариаграция.
- Десять, - поправил ее Микеле, не подымая головы. - У них десять автомобилей.
- Нет, - спокойно уточнила Карла, - всего три машины, одна - отца, одна - Пиппо, и одна, маленькая, для двух его сестер.
Вошла служанка и принесла второе, что вызволило Мариаграцию из весьма затруднительного положения.
- Синьора Берарди сказала мне, - продолжала она, кладя себе на тарелку мясо, - что на одни только платья для Мэри и Фанни они тратят в год восемьдесят тысяч лир.
Она и на этот раз слегка преувеличила, но Микеле не стал ее поправлять. Что толку? Бывают такие ситуации, когда любая помощь уже бесполезна.
- Да, у них уйма красивых платьев! - без всякой зависти, но с затаенной грустью подтвердила Карла, словно заранее признавая, что ее гардероб, увы, куда как скуден.
Ей вдруг стало не по себе. Что это там за стеклом? Туман, а может, белая кисея? Белый призрак, проникший сквозь окна в комнату, огромной, распухшей ватной рукой сжал ее трепещущее сердце. И чем сильнее ватная рука сжимала сердце, тем больше заволакивало туманом глаза, и все вокруг становилось белым, ослепительно-белым. И в этом сплошном, белом облаке одинокие голоса матери и Микеле звучали глухо и протяжно, точно в испорченном граммофоне. И тут Карла невольно вспомнила события минувшей ночи: из густого, поглотившего его лицо и тело тумана протягивалась рука Лео и принималась ласкать ее большую, упругую грудь и маленький живот. И хотя она сидела неподвижно, ей казалось, что она вся дрожит от возбуждения. Потом туман рассеялся, и после этих секунд томления, еще более жестокой и непонятной показалась ей действительность, и еще более далекими - лица матери, Микеле, служанки, которая протягивала ей второе блюдо. Карла слабо махнула рукой.
- Как?! Ты не хочешь есть, Карла?! - удивилась Мариаграция. - Почему?
- Так…
У нее и в самом деле пропал аппетит среди всех этих вещей, словно глядевших на нее голодными, хищными глазами. Ведь столовая, в которой она обедала день за днем, сама съедала ее, Карлу, живьем.
Да, окружавшие ее неодушевленные предметы беспрерывно высасывали из нее жизненные соки, решительно пресекая ее робкие попытки высвободиться. В темном дереве пузатого буфета текла ее юная кровь, в неизменном беловатом воздухе точно растворилась белизна ее кожи, а в старом зеркале напротив вечной пленницей застыла ее молодость.
- Что значит "так"? - не сдавалась Мариаграция. Сама она ела с жадностью и, прежде чем отправить в рот кусок мяса, внимательно его осматривала. - Отец Пиппо, - продолжала она перечень достоинств семейства Берарди, - зарабатывает кучу денег.
- Промышленник, - в тон ей добавил Микеле, - производство необработанной пряжи, а также набивных тканей.
- Ах, так он промышленник! Значит, человек он умный, энергичный. Начинал, можно сказать, с нуля и всего добился собственным трудом.
Мариаграция выпила вина, вытерла губы, и наконец посмотрела на Микеле с ленивым любопытством сытой женщины.
- Он почетный кавалер, - будто невзначай бросила она.
- Неужели? - удивился Микеле. - Берарди почетный кавалер? За что же ему дали столь высокое звание?!
- Откуда я знаю, - ответила Мариаграция, не уловившая в его словах иронии. - Возможно, он оказал какие-то услуги государству.
- Когда? Где? Каким образом? - с самым серьезным видом продолжал допытываться Микеле.
- Ах, откуда мне знать! - наклонив голову, ответила Мариаграция. Затем снова вскинула на него свои глуповатые глаза. - Да, - повторила она мечтательно и благоговейно. - Он почетный кавалер, Карла, - вдруг сказала она. - Я следила за тобой позавчера, когда ты танцевала с Пиппо. Ты показалась мне холодной, равнодушной. Танцевала, как бездушный манекен. Стоит ли удивляться, что он не пригласил тебя на следующий танец.
- Это не я была холодной, - взволнованно ответила Карла, - а он слишком горячим. Говорил всякие непристойности. Тогда я попросила его помолчать. И потом мы до конца танца не обменялись больше ни словом.
Мариаграция недоверчиво покачала головой.