- Не выдумывай, - сказала она с многозначительной улыбкой. - Что он тебе мог сказать такого непристойного? Обычные глупости, которые юноши шепчут девушкам… Признайся лучше, - добавила она, - что ты, Карла, была настроена против него заранее.
Вошла служанка и поставила на стол фрукты. Карла подождала, пока та выйдет, взяла яблоко и задумчиво посмотрела на него.
- Вначале, - спокойно сказала она, не подымая глаз, - он стал распространяться о твоей красоте.
- О моей красоте? - весьма польщенная, переспросила Мариаграция.
- Да… Потом спросил, не приду ли я в его мастерскую. Я поинтересовалась, чем он занимается, а он ответил, что изучает женское тело.
- Ну и что тут плохого? - прервала ее Мариаграция. - Ведь он художник.
- Подожди… Тогда я по наивности спросила, рисует ли он, или пишет масляными красками. Он засмеялся и своим манерным голосом: "Синьорина, да я в жизни не брал в руки кисти!" - "Но тогда… Зачем же вы?…" Он снова засмеялся и, прервав меня, сказал: "Приходите, все равно приходите… ручаюсь, что и обнаженной вам холодно не будет…" И тут он подмигнул мне… - Карла прервала свой рассказ, с усмешкой посмотрела на пораженную Мариаграцию и вдруг нагло подмигнула ей. - Вот так… и потом спрашивает: "Ну как, придете?" Я ему сухо ответила: "Нет", - а он сильно удивился и воскликнул: "Не станете же вы утверждать, что это будет вам впервой?!" Поняла, мама?! Он был уверен, что я привыкла… посещать мастерские мнимых художников. Я, естественно, даже не ответила, на этом наш разговор и закончился.
В гостиной воцарилось тягостное молчание. Мариаграция была олицетворением оскорбленного достоинства. Точно Пиппо проявил неуважение не только к дочери, но и к ней лично, жестоко оскорбив ее, либо, что еще хуже, толкнув так сильно, что ее лицо сразу утратило всю свою величавость. Микеле удивленно посмотрел на Карлу. Эта история застала его врасплох, и сколько он ни пытался сбросить с себя броню равнодушия, убедить себя в том, что Пиппо - гнусный негодяй, что Карле нанесено оскорбление, у него ничего не получалось. Он никак не мог все обдумать хорошенько, живо, осязаемо представить себе разговор сестры с Пиппо. Казалось, речь шла не о Карле, а о молодой, красивой, но такой далекой Лукреции, которую обесчестил распутный Тарквиний. "Какая неслыханная наглость", - подумал он, но никак не мог точно определить, в чем эта особая наглость.
Наконец Мариаграция вновь обрела дар речи. Она брезгливо поморщилась и гневно воскликнула:
- Негодяй!
- Увы, мама, многие плохо говорят обо мне, - сказала Карла, не подымая глаз.
Она была совершенно спокойна. "Скоро злые языки восторжествуют. Либо я убегу с Лео, либо нас застанут в момент свидания. Подобные истории всегда так кончаются". Она обреченно подумала о неизбежном скандале, и это убило в ней последнюю надежду на новую жизнь.
- Иначе, мама, почему бы Пиппо осмелился так заговорить со мной?! - грустно добавила она.
Микеле не сводил глаз с сестры. Она выглядела печальной, беззащитной. Но, кроме мягкого сострадания, он ничего больше не испытывал. "Значит, я должен возмутиться?" - подумал он и тут же понял, как нелеп сам этот вопрос. Он чувствовал себя холодным, слишком рассудочным. Внимательно посмотрел на сестру. "А ведь она очень недурна собой". Теперь он лучше понял похотливость Пиппо и негодование Карлы. "У этого Пиппо губа не дура, - с некоторым стыдом подумал он. - И потом, может, Пиппо прав, и ей это и в самом деле не впервой". С холодным любопытством дилетанта он представил себе сестру в объятиях чужого мужчины. Полуголая, с растрепанными волосами, она сидит, скрестив ноги, и прижимается головой к его груди. А может, она небрежно уселась ему на колени. Ничего удивительного - она тоже женщина… И у нее есть свои желания… Свои романы. Она уже вполне созрела физически и, верно, очень темпераментна… Он вспомнил, что однажды увидел ее выходящей из ванны: склоненная длинная белая спина, большая мокрая голова, белая крупная грудь и темный пушок под мышкой. "Купающаяся Сусанна", - подумал он тогда и неслышно удалился. "А теперь этот Пиппо положил на нее глаз. Однако у него хороший вкус".
Он саркастически усмехался и молчал. Внезапно он понял, что должен, просто обязан что-то сказать, бурно вознегодовать, наконец! Иначе его снова одолеет обычное равнодушие, которое парализует его волю и не дает ему жить, как все нормальные люди. Он уже достаточно поиронизировал с игривой легкостью над собственной невозмутимостью. Пора хоть однажды в трагических обстоятельствах проявить искренность и силу воли. "Сейчас или никогда", - подумал он.
Бросил быстрый взгляд на Мариаграцию.
- Да, самый настоящий негодяй, - повторил он и похолодел от ужаса - так равнодушно, пошло прозвучал его голос. Точно он сказал "добрый день" или спросил, "который час". Он стукнул кулаком по столу. - Нет, я пойду к нему и надаю этому мерзавцу пощечин! - пронзительно, с деланной яростью воскликнул он. Поднял глаза и увидел свое лицо в висевшем напротив старом венецианском зеркале. "Это я или же кто-то другой отражается в зеркале и, лицемерно поглядывая на меня снизу вверх, словно шепчет еле слышно: "Нет, Микеле… не хватит у тебя духу. Признайся?""
Мариаграция, казалось, вообще не обратила внимания на этот взрыв гнева.
- Все знают, кто они такие. Нувориши, нувориши и есть! - повторила она.
Карла услышала гневную тираду брата и повернулась к нему лицом.
- Очень тебе благодарна, - сказала она. - Но я уже поставила его на место… Предоставь все это мне.
Ее спокойствие подстегнуло Микеле.
- Предоставить тебе! - воскликнул он и с облегчением отметил, что теперь его голос звучал куда более искренне. - А ты не думаешь, что хватит двух моих слов?! И он сразу поймет, что не на ту напал.
- Прошу тебя, предоставь все это мне, - повторила Карла, пристально посмотрев на брата. Впервые ей довелось увидеть Микеле в необычной роли брата-мстителя. И он показался ей смешным и напыщенным, ни дать ни взять - провинциальный актер.
"А если бы он узнал, что я отдалась Лео? - в смятении подумала она. - Как бы он себя повел?!"
Она поглядела на него. Микеле умолк и склонился над тарелкой. Опустив свою гладко причесанную голову, он молчал и, казалось, о чем-то задумался, а пальцы его машинально катали хлебные шарики. Ничто не говорило о его воинственных намерениях. "Как бы он тогда себя повел?" - снова подумала Карла. Она ощущала какую-то неловкость и смутно догадывалась, что и поведение, и слова брата, как и удар кулаком по столу, были неискренними. И когда Микеле поднял на нее глаза, ей показалось, что взгляд их полон грусти и тайного стыда. Она поежилась. Белый призрак крепко сжал своими ручищами ее трепещущее сердце. Все вокруг подернулось белесой пеленой. Где-то в тумане звучал голос матери.
Обед кончился.
- Какие у тебя планы на сегодня, мама? - спроси. Карла, закуривая сигарету. Она ждала ответа с некоторым беспокойством. "Лишь бы не попросила пойти с ней вместе куда-нибудь", - подумала она. После полудня ей хотелось встретиться с Лео - она уже не могла без него обойтись и прекрасно это понимала. На смену радостной мечте о новой жизни пришла привычка, и она испытывала жадное, нетерпеливое желание вновь очутиться в его спальне.
- У меня? - задумчиво, бесцветным тоном сказала Мариаграция. - Не знаю… скорее всего отправлюсь за покупками! - Она умолкла и посмотрела на горящий кончик сигареты. - А ты? - спросила она. Ее дряблое, доверчивое сердце билось учащенно. Этот день станет ее днем. Лео после мимолетных заблуждений вернется к ней, к своей старой, надежной любви. Так было уже не раз; воспоминание об этом очень ее утешало и воскрешало надежду.
- Я? Кларетта пригласила меня на чай, - столь же невозмутимо ответила Карла.
Обе умолкли и опустили глаза, каждая желая скрыть торжество и сдержанную радость. На увядшем лице Мариаграции и детском лице Карлы отразилось одно и то же чувство облегчения и удовлетворенности. Обе они всем сердцем рвались к одному и тому же возлюбленному, и обе втайне были счастливы, что скоро смогут ему ласково сказать: "Вот видишь… Я все устроила как нельзя лучше… Никто нам не помешает".
Они встали и вышли из комнаты. В гостиную первой вошла Мариаграция, поеживаясь и потирая посиневшие от холода руки.
- О! Кого я вижу, Мерумечи! - удивленно воскликнула она. Подошла к нему и протянула руку. - Давно нас ждете?
Вошла Карла и с тем же удивлением, радостно улыбаясь, воскликнула:
- О, да тут Лео!
Последним появился Микеле. Он кивнул Лео, закурил сигарету и сразу ушел.
- Ну, так каким же ветром вас сюда занесло? - спросила Мариаграция, садясь и с явным удовольствием потирая руки.
- Правда, летел я сюда, как ветер, но принесла меня машина! - плоско пошутил Лео.
И мать и дочь засмеялись нервным, веселым смехом сытно пообедавших людей, которые в интимной обстановке холодной, но уютной гостиной охотно и благосклонно принимают даже заплесневелые остроты.
- Я получил ваше деловое письмо, - уже более серьезным тоном продолжал Лео, глядя на Мариаграцию, - и хотел позвонить вам… Но вспомнил, что у вас не работает телефон…
- И приехали сами, - докончила за него Мариаграция. Она повернулась к Карле. - Скажи, чтобы подали четыре кофе, а не три.
Карла поднялась и вышла, опустив глаза.
- А теперь ответь, - доверительно сказала Мариаграция с обольстительной улыбкой, - ты все обдумал?
- Да, - сказал Лео, внимательно изучая кончик горящей сигары.
- Что случилось? - настойчиво, с волнением спросила Мариаграция и тут же встала. - Что случилось, Лулу? - Лицо ее выражало беспокойство и нежность. Ей хотелось и вырвать у него признание, и приласкаться. Она подошла к нему сзади, обняла за шею, наклонилась и прижалась щекой к его щеке. - Что случилось? - повторила она.
Лео досадливо отстранился.
- Ровным счетом ничего, - ответил он, не сводя взгляда с сигары.
Мариаграция взяла его руку и, точно преданная собака, стала тереться о нее мясистыми губами и холодным носом.
- Ты любишь меня? - чуть слышно спросила она и, не дав ему ответить, внезапно изменила тон, точно почувствовала, какая опасность таится в этой навязчивой интимности. - Я приду сегодня, - небрежно сказала она. - Но будь благоразумным, предельно благоразумным.
Она непроизвольно повторила те же слова, которые сказала Лео, когда тот под. благовидным предлогом впервые пригласил ее к себе домой.
"Будь предельно благоразумным", - сказала она тогда с ослепительной улыбкой, войдя в его дом. С тех пор минуло пятнадцать лет. И благоразумие, о котором она лицемерно просила возлюбленного, наконец пришло к нему. Предельно благоразумный Лео пытался освободиться от ее страстных объятий.
- Станем ласковыми, - добавила она, крепко целуя вялую руку Лео, - станем ласковыми детьми.
Она небольно укусила Лео за указательный палец и облизала губы.
"Ласковыми детьми", - с плотоядным выражением повторила она, предвкушая тот ритуал, который последует за этой условной фразой.
Когда-то она говорила это, дрожа от счастья, и игриво грозила Лео пальчиком, стараясь придать лицу выражение детской наивности. А потом, вознеся свое белое полное тело на желтое одеяло, звала возлюбленного. И он отвечал с той же радостью и страстью, тоже шутливо грозя ей пальцем: "Станем ласковыми детьми", - после чего начиналась утонченная и сложная любовная игра.
Но сейчас Лео покачал головой.
- Должен сказать тебе, Мариаграция, - без всякого смущения пробормотал он, - что сегодня нам встретиться не удастся. У меня деловое свидание, очень срочное… Поэтому встречу придется отложить.
Он склонил голову и снова уставился на горящую сигару. Лицо Мариаграции исказилось гримасой, на нем отразились разочарование, удивление и боль… Но она с прежней нежностью неуверенно спросила:
- Выходит, сегодня я тебя увидеть не смогу?
- Увы.
Она сразу выпустила Лео из объятий, отошла, поднесла руки к груди. Лицо ее стало жестким.
- Я - нет, - негромко прошипела она со злобой. - А вот такие подлые женщины, как Лиза, - да… Для них, - добавила она, - все возможно… Ради них переносятся самые срочные деловые встречи… Для них прихорашиваются у зеркала, вздыхают… Сгорают от страсти. Ну что ж, Лулу, сгорай дотла…
Она подошла к нему и, сжав зубы, кончиками пальцев ущипнула его за руку.
Лео сердито пожал плечами, потер больное место, однако так ничего и не ответил. Он внимательно изучал носки ботинок, сначала одним глазом, затем - другим, и, казалось, был совершенно поглощен этим занятием.
- Знаешь, что я тебе скажу, - проговорила Мариаграция, пристально глядя на него. - Ты прав… тысячу раз прав… Я наивная дурочка, не умеющая жить… Но ты, - гордо добавила она, выпрямившись во весь рост и грозно хмурясь, - еще раскаешься. Все тайное становится рано или поздно явным… Завтра увидишь.
Она отступила на два шага, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела ее угроза: ни малейшего. Вошла Карла, неся поднос с кофе.
- Микеле куда-то запропастился, - объявила она. - Так что Лео выпьет кофе Микеле.
Она налила всем по чашке, села. Все трое в молчании выпили кофе.
- У меня есть для вас приятная новость, Лео, - сказала Мариаграция, поставив на столик пустую чашку. - Сегодня утром я встретила вашу Лизу. И она…
- Мою? - с улыбкой прервал ее Лео. - Почему мою, синьора? С каких это пор она стала "моей"?!
- Умный поймет меня с полуслова, - многозначительно изрекла Мариаграция, глупо усмехаясь. - И она просила передать вам, Лео, - добавила она, сама не замечая, что лжет, - нежнейший и сердечный привет.
- Весьма вам благодарен, - сразу перестав улыбаться, ответил Лео. - Но не понимаю, уважаемая синьора, что все это значит?
- Будет вам… Вы прекрасно меня понимаете, - еще более многозначительно сказала Мариаграция, явно давая понять, что Карлы этот разговор не касаемся. - Слишком хорошо… И очень вам советую, не пропускайте ни одного свидания… Мне было бы вас просто жаль.
Ее лицо и губы дрожали. Лео в ответ молча пожал плечами.
- О чем речь? - спросила Карла, всем телом резко наклонившись вперед. Сердце ее колотилось, у нее перехватило дыхание. Ей хотелось встать и оставить этих людей, навсегда избавиться от этой гостиной, от всей гнетущей обстановки дома.
- Речь идет о делах, - нервно перебирая пальцами бусы из искусственного жемчуга, как можно непринужденнее объяснила Мариаграция. - Наш Лео, - более громким голосом добавила она, глядя в потолок и еще быстрее перебирая бусины, - человек деловой и крайне занятой… Столь деловых людей, пожалуй, больше и не сыскать… Об этом все знают!.. Ха! Ха! - Она захохотала, дрожа всем телом, и внезапно порвала нить. Первые бусины с сухим треском упали на пол. Мариаграция неподвижно сидела в кресле, положив руки на подлокотники, и даже не пыталась поймать бусины, которые падали в вырез платья. Она держалась с театральным достоинством; и вид у нее был не только смешной, но и жалкий. И вдруг, так же внезапно, как она порвала бусы, она расплакалась. Из подкрашенных глаз по обильно напудренному лицу скатились две черные слезы, оставив узенькие бороздки. Потом - еще две… А бусины все скатывались на вздрагивающую грудь. Но Мариаграция по-прежнему сидела прямая и гордая, как статуя. Бусины, падая, смешивались со слезами, которые струились по ее дрожащему, искаженному болью лицу и бурно вздымавшейся груди.
"Черт бы побрал этих неврастеничек!" - подумал Лео, когда Мариаграция порвала ожерелье. Слезы бывшей возлюбленной привели его в замешательство. "Черт бы побрал этих плаксивых дур", - с ненавистью думал он, тупо уставившись на носки ботинок.
Карла поднялась.
- Что случилось? Почему ты плачешь? - спросила она. Но голос звучал холодно, на лице была написана тоска.
Лео показалось, что Карле тоже надоели все эти сцены ревности.
- Черт бы побрал этих плаксивых дур, - повторил он шепотом.
А Мариаграция повелительным жестом руки отстранила от себя дочь, словно боялась, что та нарушит ее картинную позу.
В этот момент вошел Микеле. Он собрался куда-то и был в пальто и шляпе.
- Мама, тебя какая-то женщина спрашивает, - сказал он, не снимая перчаток. - Она принесла картонку. Должно быть, это модистка… - Тут он умолк, увидев, что мать плачет. - Что случилось? - спросил он.
- Ничего, - ответила Мариаграция. Она поспешно встала, уронив последние бусинки на пол. Шумно высморкалась.
- Я сейчас вернусь, - сказала она и, наклонив покрасневшее лицо, поспешно вышла, словно желая что-то спрятать.
- Что все-таки случилось? - повторил Микеле, с любопытством глядя на Лео.
Тот пожал плечами.
- Ничего, - ответил он. - У нее порвались бусы… Ну а потом она ударилась в слезы.
Стало очень тихо. Карла молча стояла у опустевшего кресла матери. Лео смотрел в пол, Микеле, неподвижно стоя посреди комнаты, не сводил с Лео растерянного взгляда. Ни ненависти к нему, ни жалости к матери он не испытывал. Он чувствовал себя лишним, ненужным. На миг у него вспыхнуло желание что-то сделать, учинить Лео допрос, оскорбить его, возмутиться. А потом, испытывая острое чувство унижения и скуки, он подумал, что в конце концов все это его не касается.
- Делайте, что хотите! - резко сказал он, - Я ухожу. - И вышел.
- Иди сюда, Карла, - возбужденно, с напускной небрежностью прошептал Лео, едва за Микеле закрылась дверь… - Нет, еще поближе.
- Тебе хорошо спалось? - подойдя к нему, спросила Карла.
- Отлично.
Он протянул руки, обнял ее за талию, привлек к себе.
- Потом поедем ко мне, - глухим голосом добавил он. - Что-нибудь придумаешь - тебе, мол, надо к подруге. Или по делам.
Он еще крепче прижал ее к себе, положив руки на ее упругие бедра.
- Все обошлось хорошо сегодня утром? - спросил он, чтобы только не молчать.
- Да, - ответила она со смешанным чувством отвращения и страха, глядя сверху вниз на сидящего в кресле возлюбленного. Он говорил, не подымая головы и не сводя глаз с ее живота, точно весь разговор происходил между ним, Лео, и ее животом и точно его интересовала лишь эта не самая благородная часть ее тела. - Никто ничего не заметил.
- Было очень рано, - сказал он, не меняя позы и словно говоря с самим собой.
Наконец он разогнулся, поднял глаза и посадил Карлу к себе на колени.
- Не боишься, - спросил он, глупо и самодовольно глядя на Карлу, - что кто-нибудь войдет?
Карла пожала плечами.
- Что мне теперь бояться? - ясным голосом сказала она и сглотнула слюну.
- Но представь себе, что сейчас… в этот миг, входит мама, - с веселым любопытством настаивал Лео. - Как бы ты тогда поступила?
- Сказала бы всю правду.
- А потом?
- А потом, - поигрывая галстуком возлюбленного, неуверенно ответила она, сознавая, что лжет в страхе перед куда более глубокой правдой, - уйду к тебе… Буду жить с тобой.
Польщенный этим признанием, смысл которого он истолковал превратно, Лео довольно улыбнулся.
- Ты очень милая девочка, - сказал он и обнял ее. Они поцеловались.
- Мы можем побыть вместе с трех до семи, - сказал Лео.