Сам он от подобной перспективы был совсем не в восторге. Несмотря на свое возбуждение, он смутно догадывался, что для этого крепкого юного тела, для горящей страстью молодой женщины его сил с каждым разом будет все больше недоставать. Ощущение было очень неприятным: он словно заранее чувствовал, что окажется несостоятельным. Перед ним, чтобы удовлетворить его голод и жажду наслаждений, поставили огромные бочки вина, столы, ломящиеся от изысканных яств, и распахнули двери комнат, переполненных самыми красивыми женщинами, которых уложили на полу в ряд. "С трех до семи, - усмехаясь подумал он. - Зачем мне целых четыре часа?" Он посмотрел на себя в зеркало; лоб с залысинами, лицо слегка обрюзгшее, красное, пухлые щеки, на которых мелкая щетина отсвечивает голубым металлическим блеском. Мужчина в годах. "Наплевать, - спокойно подумал он, не пытаясь себя обманывать. - Когда сил иссякнут, я ей так честно и скажу". Все это время машинально гладил Карлу по шее.
- Какая ты горячая! - воскликнул он.
Она молчала, глядя на красное, грубое лицо любовника.
- Почему мама расплакалась? - наконец спросила она.
- Я сказал, что сегодня не смогу с ней встретиться.
- Когда-нибудь, Лео, ты и мне скажешь то же самое? - мягко спросила она.
- При чем здесь ты? - воскликнул Лео.
Его поражало несоответствие между той покорной благодарностью, с какой Карла принимала его ласки, вздрагивая всем телом, и равнодушным, вернее, даже печальным выражением ее лица. "Словно тело ее живет своей, независимой жизнью", - удовлетворенно думал он.
С минуту они молчали. Наконец Лео поднял глаза, и их взгляды встретились.
- О чем ты думаешь? - спросил он.
- О том дне, когда ты и мне скажешь, что не можешь меня принять, - ответила она, сознавая, что притворяется.
- Ерунда, - ответил Лео, опустив голову и снова принимаясь ласкать Карлу. - Разве ты Мариаграция?
- Это ты сейчас так говоришь, - не сдавалась Карла. - А потом?… - Она и сама не знала, зачем завела этот разговор. В глубине души ее не очень волновало, бросит ли ее однажды Лео. Но она хотела точно знать, что ее судьба будет иной, чем у матери. Ее вопрос можно было понять так: "Могу я надеяться, что моя жизнь не будет повторением жизни мамы?"
Лео ничего не ответил. Он старательно гладил ей колено.
- А что это такое? - спросил он, ткнув пальцем в бедро.
- Подвязка.
Она так сильно наклонилась, что стукнулась лбом о крепкий лоб возлюбленного.
- Ты… любишь меня? - спросила она.
Лео изумленно посмотрел на нее.
- Я хочу сказать, - поспешно добавила она, - маму ты никогда не любил, но меня ты любишь, да?
И тут Лео осенило: "Она ревнует к Мариаграции. Теперь я понял… Она ревнует меня… к своей матери". Гордый своей проницательностью, весьма польщенный, что может вызывать такую ревность, он улыбнулся.
- Не бойся и больше об этом не думай. С твоей матерью все кончено. Ясно тебе? Все кон-че-но!
- Да нет же… - Карла хотела было объяснить, какие противоречивые чувства ее обуревают, как вдруг дверь гостиной отворилась.
- Пусти, - прошептала она, - это мама. - Мгновенно высвободилась и соскользнула на пол.
Вошла Мариаграция со свертком в руках. Она немного успокоилась, успела привести себя в порядок и даже напудриться.
- Что ты делаешь, Карла? - спросила она.
- Собираю бусы, - ответила Карла. Стоя на коленях на ковре, она старательно собирала упавшие бусины. Лео с любопытством смотрел на ее склоненную голову с разметавшимися волосами, на слегка оголившиеся полноватые ляжки и длинную гибкую спину.
- Это была не модистка, - сказала Мариаграция, - а синьора, которая продает ткани и подушечки… Одну я купила!
- Что? - спросила Карла, пытаясь достать бусину, закатившуюся под оттоманку.
- Наволочку, - пояснила Мариаграция. - Посмотри, вон еще одна закатилась в угол…
Она упорно делала вид, будто не замечает Лео.
- Вижу, - сказала Карла, продолжая собирать бусины. "Но почему мне так хочется нагнуться, спрятаться, ползать по полу, сжимая в кулаке бусины, и печально вглядываться в полутьму?" Она и сама этого не знала. Раскрасневшаяся, она поднялась наконец и ссыпала бусы в пепельницу.
- Покажи наволочку, - сказала она.
Мариаграция развернула сверток и продемонстрировала покупку - квадратный кусок голубого шелка, на котором красными, зелеными и золотистыми нитками был вышит обычный китайский дракон с извергающей пламя пастью и игольчатым хвостом.
- Красиво, - сказал Лео.
- Нравится тебе? - спросила Мариаграция у дочери, притворившись, будто суждение Лео ее вообще не интересует.
- По-моему, совершенно бесполезная покупка, - резко ответила Карла. - В доме и без того полно всяких подушечек, вышивок… Не знаю даже, куда ты ее положишь!
- В передней на диван, - несмело сказала Мариаграция.
- А вообще-то, наволочка будет довольно приятная, - поспешила сгладить свою резкость Карла.
- Ты находишь? - с робкой, довольной улыбкой сказала Мариаграция.
Карла направилась к двери.
- Пойду переоденусь, - сказала она. - Лео, подожди меня… Выйдем вместе…
- Еще рано! - посмотрев на часы, крикнула Мариаграция и бросилась вслед за дочерью.
- Мне уже пора, - ответила Карла с порога.
- Да нет же! - воскликнула Мариаграция. - Нет же! - И обе, споря, волнуясь, взмахивая руками, словно две большие испуганные птицы, ушли, и за ними с грохотом захлопнулись двери.
Оставшись один, Лео бросил потухшую сигару, потер затекшие руки и ноги, зевнул. Затем вынул из кармана пилочку и стал чистить ногти. За этим занятием спустя десять минут и застала его Карла.
- Ну, Лео, - сказала она, надевая перчатки, - Идем?
- Олл райт, - ответил он. Встал и вышел вслед за Карлой.
В холле он по привычке принялся грубо паясничать.
- Удостоите ли вы меня, синьорина, чести, - проговорил он, поклонившись, - составить вам компанию?
- Удостаиваю, - ответила Карла, краснея и невольно улыбаясь. Весело посмеиваясь, легонько толкая друг друга, по-кошачьи упруго перепрыгивая через пожелтевшие от недавних дождей мраморные ступеньки, они спустились в сад. У ворот виллы стоял низкий, приземистый автомобиль Лео с большими колесами. Он ярко блестел на солнце.
С громким смехом они подошли к сверкающей никелем машине. Быстро сели в нее, вначале - Лео, за ним - Карла.
- Ничего не забыла? - спросил Лео, нажав на стартер.
- Ничего, - ответила Карла. В ясном, холодном воздухе ее страхи и печали сразу улетучились. Сидя рядом с Лео, она наслаждалась голубым небом, омытой дождем пожухлой травой, сверкающей машиной.
Машина тронулась и быстро промчалась мимо голых деревьев парка. Ярко светило солнце. Свисающие ветки и ветер несильно хлестали их по голове, на их лицах отражалась одна и та же радость и юношеское изумление, а перед глазами проплывала одна и та же цветовая гамма.
Непричастные стремительному бегу машины, они словно любовались собой в ветровом стекле, за которым одни сады и небеса сменялись другими и на миг отражались то глаза и рот Лео, то детские щеки Карлы. И оба они, Лео и Карла, словно плыли по воздуху, в минутном, призрачном слиянии душ.
XII
Микеле отправился к Лизе. Все утро он только и думал что об этой встрече, испытывая такое же смущение и неловкость, какие возникают в большой компании, где все знают о скандальном происшествии, но никто не решается заговорить об этом первым.
Целое утро воспоминание о том, как он вчера поцеловал ей в темноте руку, жило в нем, вызывая чувство подавленности и смятения. Он смутно догадывался, что главное не подыскать себе какое-то занятие и тем самым убить время, а решить, должен ли он вернуться к Лизе. Важно сейчас не читать, писать, есть, иными словами - любым способом отвлечься, а понять - любит ли он ее. Наконец после обеда, сказав, что идет погулять, он отправился к ней.
О том, что он собрался не на прогулку, а к Лизе, он понял, едва вышел на улицу и взглянул на небо, которое теперь было затянуто белесыми, тонкими облаками.
"Само собой разумеется, - спокойно подумал он, закрывая за собой калитку сада, - что я иду не гулять и не выпить чашку кофе… Нет… нечего себя обманывать, - я собрался к Лизе". Ему казалось, что он проявляет колоссальную силу воли и даже мужество, решившись на неотвратимую подлость и заранее приняв условия, которые потом уже никак не изменить. Не помогли ни мнимое упрямство, ни наивная и детская гордость, заставившие его избрать ложный путь, когда он на миг поверил, что Лиза и в самом деле снова сошлась с Лео. Очень скоро следовать по этому пути стало для него нестерпимо тяжко. Теперь ему было ясно, что иронический поклон, который он отвесил, стоя у двери, задыхающейся, растрепанной Лизе, был всего лишь красивым жестом. Он и тогда не чувствовал настоящего гнева. С такой же легкостью он мог бы войти, сесть, завести с Лизой разговор или даже смириться с очевидностью, а может, взять и просто увезти ее прямо из объятий Лео. Между тем, как истинный комедиант, вынужденный импровизировать, он уловил, что удобнее всего, вернее, даже наиболее естественно в подобной ситуации прибегнуть к иронии.
Слова насмешки, эффектный поклон, - и он удалился. Но потом, на улице - ни ревности, ни боли, лишь невыносимое отвращение к собственному равнодушию, которое позволяло ему менять чувства и мысли каждый день, как другие меняют одежду.
Одно было ясно - его визит к Лизе многое решит. Ведь это было последним испытанием его искренности. И если он этого испытания не выдержит, то либо так и останется в плену беспрестанных сомнений и метаний, либо пойдет по привычному для большинства людей пути, на котором любое действие не бывает оправдано ни верой, ни честью. Тогда один поступок стоит другого, а духовное начало постепенно угасает и в конце концов гибнет. Но если он выдержит последнее испытание, тогда все изменится. Он вновь обретет себя, как актер вдруг обретает вдохновение прежних, самых счастливых дней. Начнется новая жизнь, настоящая, единственно возможная.
Он свернул на более широкую улицу и вскоре подошел к светофору. Там была остановка трамвая, шедшего в район, где жила Лиза. "Стоит ли его ждать?" Он посмотрел на часы - слишком рано, лучше пойти пешком. И он снова двинулся в путь, как и прежде, погруженный в свои мысли. Итак, есть две возможности - либо он станет искренним и честным, либо приспособится жить, как все…
Первая возможность была предельно проста - нужно было встречаться лишь с теми немногими людьми, кого действительно любишь, если такие есть, довериться немногим искренним чувствам и желаниям, и на этой тонкой, но прочной основе начать жить заново, сохраняя верность принципам чести и совести. Вторая - тоже несложна: ничто не изменится, кроме его чувств. Не в силах из-за безденежья построить новый дом, он постарается кое-как подправить старый, пришедший в запустение: спокойно позволит семье разориться, либо перейти на содержание к Лео, а сам утешится, заведя грязную любовную интрижку с Лизой. При одной мысли об этом он испытывал чувство стыда. Низость, мелкие гадости и постыдная ложь - кто не прячет их в темных уголках души, как сор по углам большой и пустой комнаты? Прощай, жизнь ясная, чистая, - он станет любовником Лизы.
А вилла? Долг? Насчет этого он договорится с Лео. "Ты мне дашь деньги на жизнь для меня и моей семьи, а в обмен я тебе дам…" Но что еще Лео не забрал? Так, подумаем… Остается Лиза… с которой Лео безуспешно пытался возобновить любовную связь… Лиза?… Ну конечно!.. Итак: "Ты мне дашь деньги… а я за это постараюсь убедить Лизу".
И он заранее представил себе, какая между ним и Лизой разыгрывается сцена.
Однажды вечером, после долгих колебаний, он заговорит об этом с Лизой. Она, понятно, возмутится. Тогда он умоляющим тоном попросит: "Сделай это из любви ко мне. Если только ты в самом деле меня любишь!" В конце концов она покорится судьбе. И кто знает, может, в глубине души ей будет даже приятно вернуться к прежнему любовнику. "Пусть будет по-твоему, - скажет она с презрением, - пусть приходит. Но не думай, что я делаю это ради твоей семьи. Только ради тебя, Микеле". Он ее обнимет, горячо поблагодарит, выйдет в прихожую и позовет Лео. "Иди, Лео, - скажет он. - Лиза тебя ждет". И приведет его за руку, сам бросит его в объятия своей любовницы. А где Лео даст ему деньги? Прямо в спальне Лизы, у нее на глазах? Или где-нибудь в другом месте? В другом. Потом он тихо выйдет, пожелав ей и Лео спокойной ночи, и бесшумно прикроет за собой дверь. И станет ждать в прихожей. Как бесконечно долго тянется ночь, когда ты сидишь в прихожей, прислушиваясь к скрипу и голосам в соседней комнате, где эти двое, Лиза и Лео, лежат в одной постели! Он то засыпает, то внезапно просыпается, и взгляд его снова и снова падает на пальто Лео, висящее на вешалке, - молчаливое напоминание о том, что тот предается любви с Лизой.
Какая мучительная ночь! А на рассвете Лео уйдет, даже не взглянув на него и не поблагодарив. Лишь позволит ему, точно слуге, помочь надеть пальто. Этот счастливчик Лео уступит ему свое место в постели. Но в какой? Пропитанной потом, смятой! Он, Микеле, ляжет рядом с полуобнаженной Лизой, которая будет спать тяжелым свинцовым сном после испытанных наслаждений. И таких ночей будет не одна и не две. Лео будет приходить к Лизе всякий раз, когда Микеле понадобятся деньги.
"Но это хоть какой-то выход из положения", - подумал он. Однако он испытывал такую подавленность и разбитость, точно все его видения уже сбылись. Ну, а если Лео не захочет и слышать о Лизе?! Или, наоборот, - Лиза о Лео?! Тогда… тогда… остается Карла… Только она сможет его спасти… Совершенно верно… Карла - тоже неплохой шанс. Коль скоро решаешься на подобные низости, то лучше идти до конца… Значит, остается Карла. Выдать ее замуж?… За Лео?… Это был бы брак по расчету… Ради денег. Но ведь таких браков - хоть пруд пруди, и чаще всего они оказываются удачными. Любовь придет потом. А если и не придет, тоже не велика беда… Карла сможет утешиться с другим… В мире - не один только Лео… Все верно… Но… но если Лео согласится дать деньги только при условии, что Карла станет его любовницей?
"Он и на это способен, - подумал Микеле. - Вполне способен". На миг он остановился. У него закружилась голова. Он вдруг ощутил предельную усталость и черное отчаяние, сердце забилось часто-часто. Но он заставил себя идти дальше, целиком в плену мучительных раздумий… "Вперед, вперед, - подумал он, смутно удивляясь своей способности открывать в себе все новые гнусности. Когда же наступит конец? Я должен дойти до конца!" - Он тоскливо улыбнулся. - Итак, если Лео не захочет жениться… Такая возможность тоже не исключена… Тогда обе договаривающиеся стороны могут прийти к иному соглашению. Лео дает деньги, но, принимая во внимание молодость, невинность и красоту Карлы, он уплатит вдвое-втрое больше, чем за Лизу, зрелую и развращенную… У каждого товара - своя цена… И вот он, Микеле, за деньги, конечно, - когда катишься вниз по склону, и до этого можно докатиться, - возьмется уговорить Карлу. Нелегкая задача. Для Карлы, наверно, это дело принципа, и не исключено, что она влюблена в кого-нибудь. Задача нелегкая. Тут возможны два тактических маневра: либо сразу выложить ей все начистоту - и честь семьи, и неизбежное разорение, а если понадобится, найти и другие доводы, и одним мощным и стремительным ударом выиграть сражение. Либо подготовить Карлу постепенно, исподволь, изо дня в день, сбивая ее с толку и запугивая. Постоянными, настойчивыми намеками дать ей понять, что от нее требуется… Какая из двух тактик лучше?… Конечно - вторая… О некоторых вещах куда легче намекнуть, чем сказать прямо… А потом искусно подготовленная намеками и недомолвками Карла - слабая, одинокая, растерянная - не устоит перед искушением и рано или поздно сдастся.
"Такое случается со многими девушками, - думал он. - Почему же не может случиться и с ней?" Отмеривая шаг за шагом и глядя в землю, он с удивительной ясностью представил себе, как произойдет совращение его сестры… Серое, как сегодня, утро, прохладное, туманное, без луча солнца, без жизни. Так же, как сегодня, Лео придет и пригласит его и Карлу покататься на машине. Они сразу согласятся… А потом отправятся выпить по чашке чая. Не так ли? К Лео? Да, да, домой к Лео. Карла охотно примет приглашение, ведь она пойдет вместе с братом. Все трое выйдут из машины у дверей дома Лео и вместе медленно поднимутся по лестнице, - первой - Карла, за ней - Лео и он… На пороге, в тот самый момент, когда Карла в холле, стоя у зеркала, снимет шляпку, он и Лео обменяются многозначительным рукопожатием… Вместе с Лео он обойдет все комнаты, не в силах сдержать восхищения. Потом они трое будут сидеть в маленькой гостиной Лео, залитой мягким полуденным светом, думая каждый о своем. Карла, ничего не подозревая, в последний раз нальет им чай, и из ее рук оба они получат по чашке чая с молоком, сахар, бисквитное печенье. Безмятежная девичья улыбка, чистый, ласковый взгляд… Все трое сядут у окна, потому что небо нахмурится и темень мало-помалу завладеет гостиной. Все трое будут пить, есть… вести дружескую беседу в полуденной тишине. Он и Лео будут посматривать друг на друга, словно два заговорщика, а Карла шутить и громко смеяться… А потом, в момент, когда после вкусной еды людьми овладевает сытое оцепенение, он взглянет на Лео. И тот ответит ему быстрым взглядом!.. Лео глазами покажет ему на мягко склоненную голову Карлы и на дверь… Он сразу поймет и медленно встанет… "Схожу за сигаретами", - скажет он и, как ни странно, твердым шагом, вскинув голову, выйдет, оставив сестру и Лео вдвоем - два черных, неподвижных силуэта у окна, затянутого серыми облаками.
Он выйдет в холл, наденет пальто и выскользнет на лестницу, осторожно затворив за собою дверь…
Долгие послеобеденные часы он проведет, прохаживаясь в одиночестве по улице либо в каком-нибудь маленьком кафе или кино. А вечером вернется на виллу и вновь увидит там Карлу, а может, и Лео, за семейным столом. Он будет пристально всматриваться в их лица, пытаясь понять, что же произошло в четырех стенах после его ухода, но так и не сможет уловить ни малейшего взгляда или знака… Погоня за Карлой по темным комнатам, грохот падающих стульев и распахнутых дверей? А может, минутная борьба у подернутого серой пеленой окна в малой гостиной? Но скорее всего Карла проявит покорность судьбе. Ведь грехопадение, которое она сама давно предчувствовала, покажется ей неизбежным.
Он не узнает об этом никогда. И, несмотря на этот трагический в жизни Карлы полдень и на то, что эти постыдные, гнусные свидания будут повторяться, жизнь семьи в силу привычки и стремления соблюсти приличия внешне ни в чем не изменится… Еще одной недомолвкой, еще одной ложью больше. Вот и вся разница! Но, быть может, однажды тайные мерзости, подобно червям, выползающим из гниющего трупа, вдруг вылезут наружу в момент ссоры двух эгоистов, и здание лжи рухнет. Они внезапно предстанут друг перед другом голыми, и это будет конец, подлинный конец всему.