Сердце Карлы учащенно забилось. Она спустилась по лестнице, ступая осторожно, неуверенно, словно боясь вот-вот упасть. Вошла в гостиную. Мать не ошиблась, Лео стоял у окна, к ней спиной. Он повернулся.
- А вот и ты! - Взял ее за руку и усадил на диван.
- Спасибо за подарок, - сразу же сказала она. - Только для чего такая записка?
- Какая?
- "Почти моей дочери", - сказала она, глядя ему в лицо.
- А! - воскликнул Лео с таким видом, будто он совершенно забыл об этом… - В самом деле… Я так и написал… "Почти моей дочери…" Верно.
- Почему ты так написал?…
Лео улыбнулся самодовольно и нагло.
- Прежде всего из уважения к твоей матери… И потом, мне приятно представлять тебя своей дочерью.
Она пристально посмотрела на него. "Какое бесстыдство! Какое редкое бесстыдство!" - подумала она. Но желание растоптать прошлое было сильнее отвращения.
- Я твоя дочь… - сказала она с легкой усмешкой. - Об этом я, по правде говоря, никогда не думала… Как тебе могло прийти подобное в голову? Когда?
- Вчера вечером, - невозмутимо ответил Лео. - Когда мы укрылись за портьерой… в этот миг я, сам не знаю почему, вспомнил, что видел тебя девочкой вот такого росточка, с голыми ножками и маленькими косичками, и подумал: "А ведь я мог бы быть ее отцом! И, однако…"
- И, однако, мы любим друг друга? Не так ли? - докончила фразу, Карла, глядя ему в глаза. - Но тебе не кажется, что эти две вещи, как бы поточнее выразиться… несовместимы?
- Почему? - ответил Лео с неизменной улыбкой и провел рукой, по лбу. - Как правило, да, но в каждом отдельном случае человек поступает, подчиняясь чувству.
- Да. Но это же противоестественно!
Лео рассмеялся ей в лицо. А она глядела на него серьезно, взволнованно.
- Верно. Но поскольку ты не моя дочь, считай, что я не точно выразился. - Они посмотрели друг на друга. - Кстати, - добавил Лео, - пока не забыл… После обеда под любым предлогом спустись в сад… Подождешь меня у рощицы позади дома… Я тут же приду… Договорились?
Она кивнула головой. Лео, довольный, скрестил руки и стал разглядывать потолок. Он не решался даже прикоснуться к ней - боялся, что с минуты на минуту войдет Мариаграция. "Чем мучиться от желания и неудовлетворенной страсти, лучше дождаться момента, когда мы останемся совсем одни и у меня будет сколько угодно времени", - подумал он. Но стоило ему взглянуть на Карлу, как лицо его вспыхивало ярким пламенем, он готов был обнять ее, сжать в объятиях, овладеть ею тут же, на диване.
И то, что этим надеждам сейчас не суждено было сбыться, вызывало у него еще большее раздражение против Мариаграции. Он вспомнил сцену ревности, которую Мариаграция устроила ему вчера вечером, и утратил к ней даже остатки жалости, испытывая одну лишь злобу.
- Твоя мать, - бросил он Карле, - набитая дура.
Карла повернулась, хотела ему ответить, но тут скрипнула дверь. Буквально волоча Микеле за руку, вошла Мариаграция.
- Добрый день, Мерумечи, - сказала она любовнику. И без малейшей паузы, показывая на сына, добавила: - Знаете, Микеле утверждает, что если мы не уступим вам виллу, а продадим ее на аукционе, то сможем заплатить долги. Да еще останется двадцать-тридцать тысяч лир… Он прав?
Лео потемнел в лице.
- Глупости, - не двигаясь, сказал он. - Никто и ни при каких условиях не даст вам за виллу больше, чем я.
- Но, в сущности, - сказал Микеле, подойдя поближе, - ты нам вообще ничего не даешь… Вынуждаешь нас покинуть виллу… и только.
- Я вам уже немало дал, - недовольно, скучающим тоном ответил Лео, глядя через окно на блеклое небо. - Впрочем, - добавил он, - поступайте как знаете, продавайте виллу, дарите ее. Но предупреждаю, больше я ни в чем не приду вам на помощь. И в день истечения срока деньги должны лежать у меня на столе.
Лео знал, что, говоря так, он многим рискует. А вдруг они и правда решат продать виллу на аукционе? Тогда выяснится ее истинная цена, и он проиграет игру, Но Мариаграция не разбиралась во всех этих аукционах и купчих и считала их сплошным обманом. А главное, она боялась потерять возлюбленного и готова была на все, лишь бы его удержать. И она поспешила его успокоить.
- Нет, - сказала она, - на аукционе мы, пожалуй, виллу продавать не станем… Но вы, Мерумечи… могли бы предложить нам более выгодные условия… Тогда можно было бы договориться.
- На каких же условиях? - не глядя на нее, спросил Лео.
- Ну, к примеру, - с редкой наивностью сказала Мариаграция, - вы могли бы оставить за нами виллу до тех пор, пока Микеле не начнет работать, зарабатывать деньги, пока Карла не выйдет замуж.
Лео встретил ее предложение громким, неестественным, презрительным смехом.
- Долго же мне придется ждать! - воскликнул он, наконец оборвав деланный смешок. - Очень долго…
Он посмотрел в грустные, покорные глаза Карлы и угадал ее мысли, "Кто захочет взять меня в жены?" Но это вовсе не вызвало у него жалости или огорчения. Наоборот, он ощутил тщеславную гордость оттого, что вся ее жизнь всецело зависит от него, Лео.
- Как? - оскорбилась Мариаграция. - Что вы хотите этим сказать?
- Боюсь, вы меня превратно поняли, - поправился Лео. - Я уверен, что Карла в ближайшее время выйдет замуж. И от всего сердца желаю ей этого… Что же до Микеле, то не думаю, что он скоро начнет зарабатывать, - пройдет еще немало лет. И я не убежден, что у него хорошие шансы разбогатеть… На этот счет, уважаемая синьора, я, простите, испытываю серьезные сомнения.
До сих пор Микеле молчал, позволяя матери втягивать и его в спор. Но теперь, когда Лео открыто обвинил его в лени и никчемности, он понял, что, несмотря на все свое равнодушие, должен как-то ответить. "Самое время обидеться", - подумал он и шагнул к Лео.
- Я, - твердым голосом сказал он, - совсем не такой, каким кажусь тебе… И на деле докажу, что умею работать и зарабатывать не хуже других… Вот увидишь, - добавил он, радуясь выражению полного одобрения и гордости на лице матери, - что и без твоей помощи смогу обеспечить себя и всю нашу семью.
- Разумеется! - воскликнула Мариаграция. Она восхищенно погладила сына по голове, и он улыбнулся, полный сострадания к ней. - Микеле будет работать и станет богатым! - пылко воскликнула она. - Мы ни в ком не нуждаемся.
Но Лео не так-то легко было сбить с толку. Он в бешенстве пожал плечами.
- Ерунда! - крикнул он. - С Микеле никогда не знаешь, шутит ли он или говорит серьезно… Ты, Микеле, шут гороховый, самый настоящий шут.
Лео был вне себя от ярости. В делах он шуток не терпел, это уж точно. Он готов был встать и немедля уйти.
Микеле подошел к Лео еще ближе.
"Шут?" Надо ли считать это грубым оскорблением его чести и достоинства? Если судить по тому, как он равнодушно это воспринял, то нет. Но если оценить подлинный смысл слова и недоброжелательный тон, каким оно было произнесено, то, безусловно, да. "Я должен что-то, сделать, - в смятении подумал он. - Скажем, дать ему пощечину". Нельзя было терять ни секунды. Лео был рядом, в шаге от него, он стоял возле окна, прислонившись к бархатной гардине. Щека, по которой Микеле собирался ударить, была ярко освещена: широкая, мясистая, чисто выбритая, пухлая, так что наверняка не промахнешься - и на ней отпечатаются все пять пальцев. Итак…
- Значит, я шут? - бесцветным голосом сказал он, подойдя к Лео вплотную… - А ты не думаешь, что я могу обидеться?
- По мне, так можешь обижаться, - небрежно улыбаясь, ответил Лео, не сводя, однако, глаз с Микеле.
- Тогда получай! - Микеле вскинул руку… Но Лео с поразительной быстротой схватил его за запястье и отбросил руку назад. Микеле даже не понял, каким образом оказался прижатым к окну. Лео крепко держал его за запястья. Карла и Мариаграция в сильнейшем волнении вскочили со своих мест и подбежали к ним.
- Ах, ты хотел дать мне пощечину! - невозмутимо, с едкой насмешкой произнес наконец Лео. - Но ты ошибся, мой милый! Еще не родился тот, кому бы это удалось. - Он говорил внешне спокойно, крепко сжав зубы.
- Что случилось? Как, почему? - воскликнула стоявшая за спиной у Лео Мариаграция.
Сам Микеле, прижатый к окну, чувствовал себя весьма неуютно. Его поразила даже не молниеносная реакция Лео, а сила и уверенность этого человека, его элегантность - темно-коричневый двубортный пиджак, плотно облегавший тело, белоснежная рубашка, свежий, крахмальный льняной воротничок, гаванский в желтую полоску галстук, повязанный со скромным изяществом и небрежно змеившийся по разрезу жилета. Все это Микеле успел заметить в какие-то мгновения. Он поднял глаза и сказал Лео:
- Пусти.
- Нет, дорогой мой, - ответил Лео, - нет… Не пущу. У меня к тебе долгий разговор…
Но тут вмешались Карла и Мариаграция.
- Отпустите его, Мерумечи, - сказала Карла, положив брату руку на плечо и глядя на Лео. - Разве нельзя побеседовать с Микеле спокойно, мирно?
Лео разжал пальцы и отошел от окна.
- Я только хотел объяснить твоему брату, - сухо сказал Лео, - что пора бы ему и поумнеть. Не говоря уже о том, что подобные выходки недопустимы, не думаю, что это лучший способ прийти к дружескому соглашению.
- Вы тысячу раз правы, - поспешно, с заискивающей улыбкой подтвердила Мариаграция. - Не обращайте на Микеле внимания… Он сам не знает, что делает…
"А ты знаешь?" - подумал Микеле, глядя на нее.
- Зачем же ты втянула меня в свои дела? - сказал он, подойдя к матери.
- Поэтому, - продолжала Мариаграция, оставив без ответа замечание сына, - о вилле надо говорить со мной.
- Ах, так? - воскликнул Лео, глядя на растерянные лица Карлы, Микеле и Мариаграции. - Ну хорошо. Вот мои последние условия. Запомните их раз и навсегда. Я оставляю за вами виллу до тех пор, пока вы не подыщете другой дом… И еще… я дам вам определенную сумму… скажем, тридцать тысяч лир.
- Тридцать тысяч? - повторила Мариаграция, широко раскрыв глаза. - Всего?
- Попробуйте понять, - сказал Лео, - Вот вы, синьора, утверждаете, что вилла стоит больше, чем вы получили в долг. Я уверен в обратном. Но, чтобы доказать свое дружеское расположение, даю вам дополнительно тридцать тысяч лир… Ну допустим, за ремонт, который вы недавно произвели. Словом, за все работы, которые выполнены за последнее время.
- Да, но вилла стоит больше, Мерумечи! - настаивала Мариаграция. - Куда больше, - умоляюще повторила она.
- В таком случае я вам вот что посоветую, - холодно ответил Лео. - Продайте ее кому-нибудь другому… Вы не только не получите тридцати тысяч лир, но даже долг не сможете заплатить… Начнем с того, что сейчас самый неподходящий момент для продажи. Времена плохие, никто не покупает, все хотят продать. Достаточно посмотреть четвертую страницу газет, чтобы убедиться в этом… И учтите, поскольку вилла за городом, трудно найти охотника поселиться здесь… Впрочем, поступайте как знаете. А вдруг я дал вам неверный совет. Да меня потом совесть замучает! Нет уж, решайте сами.
- Я бы, мама, приняла условия Мерумечи, - сказала Карла. - Я жду не дождусь, когда смогу покинуть нашу виллу и переселиться в другое место. Пусть даже без гроша в кармане.
- Ты лучше помолчи! - в отчаянье махнув рукой, воскликнула Мариаграция. В комнате воцарилась напряженная тишина. Мариаграция уже видела себя и детей нищими, Карла - как рушится ее прежняя жизнь, а Микеле вообще ничего не видел впереди и оттого из всех троих испытывал наибольшее отчаяние.
- Во всяком случае, - сказал Лео, - все это можно обсудить еще раз… Приходите… Приходите ко мне послезавтра, синьора… Тогда и поговорим подробно, обстоятельно.
Мариаграция приняла его предложение с бурным, унижавшим ее восторгом.
- Послезавтра, после обеда?
- Хорошо, синьора, приходите после обеда.
С минуту все четверо молчали. Наконец Мариаграция предложила перейти из гостиной в столовую.
Стол был накрыт празднично и даже изысканно. На белой скатерти в ярком свете дня сверкали хрусталь, серебро и фарфор. Мариаграция села во главе стола и, хотя стулья заранее были расставлены как обычно, решила на этот раз всех пересадить.
- Мерумечи, вы садитесь вот сюда, ты, Карла, - напротив, а ты, Микеле, - сюда…
Непонятно было, поступила ли она так, чтобы придать особую торжественность семейному празднику, либо по прежней, не забытой еще привычке принимать и рассаживать в подобных случаях куда больше гостей.
- Мне хотелось, - сказала Мариаграция, приступая к еде, - устроить сегодня для Карлы такой обед, на какой только я способна: со всевозможными яствами, словом, настоящий праздничный обед… Но как? В наши дни это просто немыслимо… Моя повариха хотя и не плоха, но до хорошей ей далеко… Ей надо все указывать и показывать - сделай это так, а это вот так… Но нет у ней страсти, любви к своему делу. А когда нет страсти, то, сколько ни старайся, ничего не получится.
- Ты права, - с самым серьезным видом подтвердил Микеле. - Я, к примеру, как ни пытался дать пощечину Лео, ничего не вышло… Мне не хватило страсти.
- При чем здесь это? - прервала его Мариаграция, покраснев от негодования. - При чем тут Лео?… Речь идет о моей поварихе… Ах, Микеле, ты верен себе!.. Даже в такой день, в день рождения сестры, когда нужно забыть все обиды и веселиться от души, ты говоришь о пощечине, о ссорах. Право же, ты неисправим!
- Пусть себе говорит, синьора, - сказал Лео, не отрываясь от еды. - Мне это безразлично, я его и не слушаю вовсе.
- Молчу, мама, молчу! - воскликнул Микеле, вовремя сообразив, что задел ее за живое. - Не сомневайся, я буду нем как рыба и не стану больше отравлять семейное торжество.
Снова наступила тишина. Вошла служанка и унесла грязную посуду. Мариаграция, которая не сводила пристального взгляда с Лео, обернулась к нему и спросила:
- Хорошо ли вы повеселились вчера вечером, Мерумечи?
Лео бросил взгляд на Карлу, словно желая сказать: "Ну вот, начинается", - но Карла отвела глаза,
- С кем? Когда? - услышала она, и в тот же миг почувствовала, как Лео под столом слегка наступил ей на ногу. Она закусила губу. Эта низкая двойная игра была ей противна. Она готова была встать и во всеуслышанье сказать всю правду.
- С кем? - повторила Мариаграция. - О, Господи, да, конечно же, с Лизой!
- Вы находите, что проводить женщину домой - большое веселье?
- Я лично не нахожу, - возразила Мариаграция, с ехидной усмешкой. - Мне в компании некоторых лиц, откровенно говоря, бывает адски скучно. Но вы, Лео, вы такую компанию ищете, а значит, вам подобные компании нравятся.
Лео хотел было ответить ей грубостью, но тут, как всегда невпопад, вмешался Микеле.
- Ах, мама! - воскликнул он, пародируя недавние слова Мариаграции. - Ты верна себе!.. Даже в такой день, в день рождения твоей сестры, прости, твоей дочери, когда нужно забыть все обиды и веселиться от души, ты говоришь о Лизе… Право же, ты неисправима.
Эта шутливая выходка заставила Карлу невольно улыбнуться, а Лео громко расхохотаться.
- Браво, Микеле! - воскликнул он. Но Мариаграция обиделась.
- При чем здесь ты? - сказала она, обращаясь к Микеле. - Я могу говорить сколько угодно о наших с Мерумечи делах, а ты при этом должен молчать,
- Но в такой день?!
Мариаграция сердито пожала плечами.
- Я всего лишь упомянула о Лизе… и вообще… Ну хорошо, - сказала она. - Поговорим о другом… Но только предупреждаю вас, Мерумечи, отныне выбирайте другое место для встреч со своими любовницами. Ясно вам?
Мариаграция впервые столь яростно нападала на Лео. И тут произошло непредвиденное. Карла, которая при этих сценах прежде хранила молчание, внезапно запротестовала.
- Одно я хотела бы знать, - начала она, пытаясь говорить спокойно. Но ее по-детски чистое лицо покраснело, а глаза смотрели на мать мрачно и даже с ненавистью. - Я хотела бы знать, мама, понимаешь ли ты, что говоришь?… Вот что мне хотелось бы знать.
Мариаграция уставилась на нее, точно на какое-то чудо.
- О, это нечто новое!.. Я уже не вправе сказать то, что думаю.
- Я хотела бы знать, - настаивала Карла, возвысив голос, - как можно дойти до такого?! - У нее дрожали губы, а голос от волнения прерывался. Она наклонила свою крупную голову и снизу вверх взглянула матери прямо в глаза.
Какое-то мгновение в комнате было тихо. Микеле, Мариаграция и Лео изумленно смотрели друг на друга. Из всех троих только Лео смутно угадывал состояние Карлы. Чтобы лучше видеть мать, она подвинулась к столу и вся словно сжалась на стуле со слишком высокой спинкой. Ее худые плечи казались еще более узкими, а голова - еще более крупной… Она точно приготовилась к прыжку.
"Маленькая фурия, - подумал Лео. - Сейчас она бросится на Мариаграцию и исцарапает ей лицо". Но его мрачные предположения не сбылись. Карла лишь вскинула голову.
- Вот все, что я хотела бы знать, - повторила она. - И еще - как можно каждый день повторять эти сцены?! Ничто не меняется: та же скука, та же жалкая суета, те же споры по одному и тому же поводу, те же глупые разговоры. И выше этих дурацких разговоров мы подняться не способны. Нисколечко. - Она сняла руку со стола, ее сверкавшие гневом глаза наполнились слезами, она вся дрожала. - А главное, я хотела бы знать, - заключила она, резко выпрямившись, - что ты находишь в этом приятного?… Ты, мама, ничего не замечаешь. Но если б ты взглянула на себя в зеркало, когда ты споришь, возмущаешься, тебе стало бы стыдно! И ты поняла бы, до чего может довести человека скука и однообразие и до какой степени можно желать новой жизни, не похожей на прежнюю…
Она замолчала. Лицо ее покраснело, в глазах блестели слезы, она, не глядя, взяла мясо с блюда, которое ей протягивала служанка.
Наконец Мариаграция пришла в себя.
- О, чудесно! Это уже верх наглости! - воскликнула она. - Значит, отныне я должна буду, прежде чем слово сказать, спрашивать разрешения у дочери? Я вот слушала тебя и думала, что мне это приснилось… Нет, это просто верх наглости!
- Мне кажется, - спокойно сказал Микеле, - что Карла лишь слегка прикоснулась к истине… Все это не просто тоскливо, а отвратительно. Но возмущаться бесполезно, лучше постараться привыкнуть.
- Не преувеличивай, - примирительно сказал Лео. - Карла ничего такого не думала.
- Ах, перестаньте! - ответила Мариаграция. - Я их насквозь вижу, моих птенчиков… Знаете, кто такие Карла и Микеле? Эгоисты, которые, если б могли, давно бы ушли, бросив меня одну. Гнусные эгоисты. Вот в чем истина!
Ее голос дрожал, губы мелко подрагивали. "Все бы они ушли, и Лео, и эти двое, а я осталась бы одна-одинешенька". Карла смотрела на мать, она уже раскаивалась, что заговорила. Какой от этого прок? Нельзя стаканом вычерпать море - мать останется такой же, как и прежде, - нелепой, черствой, полной предрассудков, и ее уже ничто не изменит, даже чудо. Она ничего не выиграет, вступив с ней в спор, лучше действовать. "Да, мне надо уйти из дома, - подумала Карла, глядя на розовое, невозмутимое лицо Лео. - Сегодня же, сейчас, и больше не возвращаться". Но, подавив отвращение, она первой сделала шаг к примирению.
- Пойми, мама, я не собиралась тебя обидеть, - мягко сказала она. - Я только хотела попросить в день моего рождения, ты ведь сама об этом заговорила, не затевать споры и… и…