Старик хирург, дрожавший от страха, приехал верхом на великолепном осле; для того чтобы заставить хирурга двинуться в путь, пришлось пригрозить ему, что в случае отказа его дом будет сожжен. Все же приступить к делу он смог только после нескольких глотков водки, - до того велик был его страх. Осмотрев Джулио, он заявил, что раны его не опасны для жизни.
- Рана в колене не представляет опасности, - добавил он, - но, если вы не хотите остаться хромым на всю жизнь, вам необходимо в течение двух или трех недель соблюдать полный покой.
Хирург перевязал также раненых солдат. Угоне подмигнул Джулио: хирургу выдали в награду два цехина, что вызвало с его стороны живейшую благодарность; затем, под предлогом, что они хотят вознаградить его за оказанную услугу, они так напоили его водкой, что он крепко заснул. Больше ничего и не требовалось. Его отнесли на соседнее поле и сунули ему в карман еще четыре цехина, завернутые в бумажку, в качестве возмещения за осла, которого они увели с собой. На осла посадили Джулио и одного из солдат, раненного в ногу. Самые жаркие часы дня они провели среди древних развалин на берегу какого-то пруда; затем шли всю ночь, избегая заходить в деревушки, впрочем, весьма редкие в этой местности. Наконец на третий день с восходом солнца Джулио очнулся в Фаджольском лесу и был отнесен своими людьми на руках в хижину угольщика, служившую им штаб-квартирой.
VI
Ha следующий день после боя монахини, к своему ужасу, нашли девять трупов в саду и в коридоре, соединяющем наружные ворота с внутренними; восемь из их bravi оказались ранеными. Никогда еще обитательницы монастыря не испытывали такого страха. Иногда монахиням случалось слышать одиночные выстрелы на площади, но ни разу еще не бывало такой стрельбы в саду, в центре всех монастырских зданий и под окнами монашеских келий. Бой продолжался полтора часа, и в течение всего этого времени в монастыре царил невообразимый хаос. Если бы у Джулио Бранчифорте была хоть одна сообщница из числа монахинь или воспитанниц, он достиг бы своей цели: для этого было достаточно, чтобы ему открыли одну из множества дверей, выходивших в сад. Но, охваченный возмущением и негодуя на то, что он считал клятвопреступлением Елены, он хотел добиться своего только собственной силой. Он считал недостойным себя открывать свои намерения кому-либо, кто мог бы рассказать о них Елене. Одного слова, сказанного маленькой Мариэтте, было бы достаточно: она открыла бы одну из дверей, ведущих в сад, и мужчина, появившийся в дортуаре, а тем более сопровождаемый трескотней аркебуз, доносившейся извне, не встретил бы никакого сопротивления. При первом же выстреле Елена испугалась за жизнь своего возлюбленного и думала только о том, как бы бежать с ним.
Когда Мариэтта рассказала ей об ужасной ране Джулио, из которой ручьями текла кровь, ее отчаянию не было границ. Елена презирала себя за свою трусость и малодушие. "Я имела слабость сказать одно лишь слово матери, и вот уже пролилась кровь Джулио; он мог бы потерять жизнь во время этого нападения, где во всем блеске проявилось его мужество".
Bravi, допущенные в приемную монастыря, рассказывали жадно слушавшим их монахиням, что в жизни своей они не были свидетелями такой храбрости, какую проявил переодетый гонцом молодой человек, руководивший действиями разбойников. Если все слушали эти рассказы с живейшим интересом, то легко себе представить, с каким страстным любопытством расспрашивала этих bravi о молодом атамане разбойников Елена. Под впечатлением подробных рассказов этих солдат и обоих садовников, весьма беспристрастных свидетелей, ей начало казаться, что она больше не любит свою мать. Между двумя женщинами, так нежно привязанными друг к другу еще накануне этой битвы, произошло резкое объяснение; синьора де Кампиреали была возмущена тем, что Елена приняла букет, замаранный кровью, и не расставалась с ним ни на минуту.
- Брось эти цветы, запачканные кровью!
- Я виновница того, что пролилась эта благородная кровь, я, имевшая слабость сказать вам одно лишнее слово.
- Вы еще любите убийцу вашего брата?
- Я люблю своего супруга, на которого, к моему величайшему горю, напал мой брат.
После этого объяснения, в течение трех дней, которые синьора Кампиреали еще оставалась в монастыре, она не обменялась со своей дочерью ни единым словом.
На другой день после ее отъезда Елена в сопровождении Мариэтты бежала из монастыря, воспользовавшись суматохой, вызванной тем, что в монастырском дворе у самых ворот работали каменщики, возводившие добавочные стены вокруг сада. Обе девушки переоделись рабочими. Но горожане установили сильные караулы у ворот города; беглянкам удалось выйти лишь с большим трудом.
Тот самый торговец, который передавал ей письма Бранчифорте, согласился выдать Елену за свою дочь и проводить ее до Альбано. Там она нашла убежище у своей бывшей кормилицы, которая благодаря ее щедрости смогла купить себе маленькую лавчонку. Едва прибыв в Альбано, Елена написала Бранчифорте, и ее кормилица не без труда нашла человека, который согласился проникнуть в глубь Фаджольского леса, не зная пароля солдат Колонны.
Посланец Елены вернулся через три дня, страшно перепуганный; он не мог найти Бранчифорте, а вопросы, которые он задавал относительно него, вызвали такие подозрения, что ему пришлось спасаться бегством.
- Нет никакого сомнения, - решила Елена, - бедного Джулио нет более в живых, и это я убила его. Таковы последствия моей гнусной слабости и малодушия; ему надо было полюбить сильную духом женщину, дочь какого-либо капитана в войсках князя Колонны.
Кормилица боялась, что Елена умрет. Она пошла в монастырь капуцинов, расположенный поблизости от дороги, проложенной в скале, где когда-то темной ночью Фабио и его отец повстречали влюбленных. Кормилица имела долгую беседу со своим духовником и рассказала ему, словно на исповеди, что Елена Кампиреали хочет соединиться со своим супругом Джулио Бранчифорте и намерена пожертвовать церкви монастыря серебряную лампаду стоимостью в сто испанских пиастров.
- Сто пиастров! - воскликнул в гневе монах. - А что станет с нашим монастырем, если мы навлечем на себя гнев синьора де Кампиреали? Он дал нам не сто, а целую тысячу пиастров, не считая воска, когда мы пошли на поиски тела его сына после сражения у Чампи.
К чести монастыря нужно сказать следующее. Два старых монаха, узнав о местонахождении Елены, спустились в Альбано и навестили ее, с намерением отвести ее с ее согласия или насильно в палаццо ее семьи: они знали, что будут щедро награждены синьорой де Кампиреали. Весь Альбано был полон слухами о бегстве Елены и о богатом вознаграждении, которое предлагала ее мать за сведения о местонахождении дочери. Но монахи были так тронуты отчаянием Елены, считавшей Джулио Бранчифорте мертвым, что не только не выдали ее убежища, но даже согласились проводить ее в крепость Петреллу. Елена и Мариэтта, переодетые рабочими, отправились ночью пешком к источнику в Фаджольском лесу, находящемуся в одном лье от Альбано. Монахи привели туда мулов, и на рассвете все они двинулись в Петреллу. Монахов, которые находились под покровительством князя Колонны, почтительно приветствовали попадавшиеся им на пути солдаты; но не так обстояло дело с их двумя малорослыми спутниками; солдаты сначала сурово смотрели на них, а затем, подойдя поближе, начинали хохотать и поздравлять монахов с такими прелестными погонщиками мулов.
- Молчите, нечестивцы, и знайте, что все это делается по повелению князя Колонны, - отвечали монахи, продолжая свой путь.
Но бедняжке Елене не повезло: князя не было в Петрелле; когда он вернулся через три дня, он принял ее, но обошелся с нею весьма сурово.
- Зачем вы явились сюда, синьорина? Что означает ваш безрассудный поступок? Из-за вашей женской болтливости погибло семь самых храбрых солдат Италии; ни один здравомыслящий человек никогда не простит вам этого! В этом мире надо хотеть или не хотеть. Нет сомнения, что из-за вас Джулио Бранчифорте объявлен святотатцем и приговорен к пытке раскаленным железом в течение двух часов, а затем к сожжению на костре, словно какой-нибудь еврей, - он, лучший из христиан, каких я когда-либо знал. Если бы не ваша глупая болтовня, кто бы придумал такую ложь, что Джулио Бранчифорте будто бы находился в Кастро в тот день, когда было совершено нападение на монастырь? Все мои люди подтвердят вам, что в этот день они видели его здесь, в Петрелле, и что под вечер я его послал в Веллетри.
- Но жив ли он? - в десятый раз спросила Елена, заливаясь слезами.
- Для вас он умер, - ответил князь, - вы его никогда больше не увидите. Советую вам вернуться в ваш монастырь в Кастро; старайтесь больше не болтать лишнего. Приказываю вам в течение часа выехать из Петреллы. Главное, никому не говорите, что вы меня видели, не то я сумею вас наказать!
Бедная Елена была уничтожена подобным приемом со стороны знаменитого князя Колонны, к которому Джулио питал глубокое уважение и которого она любила за то, что его любил Джулио.
Что бы ни говорил князь Колонна, поступок Елены никак нельзя было назвать безрассудным. Если бы она приехала в Петреллу на три дня раньше, она застала бы там Бранчифорте; рана в колене мешала ему ходить, и князь приказал перевезти его в неаполитанский городок Авеццано. При первом же известии о страшном приговоре, вынесенном Бранчифорте, приговоре, добытом за деньги синьором де Кампиреали и объявлявшем Бранчифорте святотатцем, пытавшимся ограбить монастырь, князь понял, что, если ему придется защищать Бранчифорте, он не сможет рассчитывать даже на четвертую часть своих людей: преступление Бранчифорте было грехом против Мадонны, на особое покровительство которой считал себя вправе надеяться каждый разбойник. Если бы у какого-нибудь бариджелло в Риме нашлось смелости для того, чтобы явиться в Фаджольский лес для ареста Бранчифорте, ему удалось бы это сделать.
Прибыв в Авеццано, Джулио принял имя Фонтана. Сопровождавшие его люди не отличались болтливостью; вернувшись в Петреллу, они с горестью сообщили, что Джулио по дороге умер, и с этой минуты каждый солдат князя знал, что получит удар кинжалом в сердце, если произнесет это роковое имя.
Между тем Елена, возвратившись в Альбано, тщетно писала письмо за письмом; она истратила все цехины, какие были при ней, на то, чтобы передать весточку Бранчифорте. Старые монахи, ставшие ее друзьями, - ибо красота, как говорит автор флорентийской хроники, покоряет даже сердца, ожесточенные самым низким себялюбием и лицемерием, - сказали бедной девушке, что она напрасно старается переслать письмо Бранчифорте: Колонна объявил, что он умер, и, очевидно, Джулио вновь появится на свет лишь тогда, когда этого захочет князь. Кормилица Елены заявила ей плача, что мать обнаружила наконец, где ее дочь скрывается, и отдала самые строгие приказания перевезти Елену насильно в палаццо Кампиреали, в Альбано. Елена поняла, что палаццо превратится для нее в самую ужасную тюрьму, откуда всякие сношения с внешним миром будут невозможны, в то время как в монастыре Кастро она сможет получать и посылать письма, как все остальные монахини. К тому же - и это окончательно повлияло на ее решение - в саду монастыря Джулио пролил за нее свою кровь; у нее будет перед глазами деревянное кресло привратницы, на которое он присел, чтобы осмотреть свое раненое колено; там он передал Мариэтте забрызганный кровью букет, с которым Елена больше не расставалась. С печалью в сердце вернулась она в монастырь, и на этом можно было бы кончить историю Елены Кампиреали; это было бы лучше для нее и, быть может, также и для читателя, ибо в дальнейшем мы будем свидетелями постепенного падения этой благородной и чистой души. Требования осторожности, лживая цивилизация, которые теперь обступят ее со всех сторон, заглушат в ней искренние проявления сильных и естественных страстей. Автор римской хроники вставляет в свой рассказ следующее наивное рассуждение: "На том основании, что женщина произвела на свет красивого ребенка, она считает, что обладает достаточными способностями, чтобы направлять всю его дальнейшую жизнь; из того, что шестилетней девочке она справедливо указывала: "Поправь свой воротничок", - она по привычке властвовать заключает, что и тогда, когда этой девочке исполнилось восемнадцать лет, она, пятидесятилетняя женщина, вправе направлять ее жизнь и даже прибегать ко лжи, хотя у этой девушки ума столько же, сколько у матери, если не больше. Мы увидим из дальнейшего, что именно Виттория Караффа при помощи искусных, глубоко обдуманных действий привела к жестокой смерти свою любимую дочь, после того как в течение двенадцати лет была причиной ее несчастья; таковы печальные последствия чрезмерного властолюбия".
Перед смертью синьор де Кампиреали имел удовольствие прочитать опубликованный в Риме приговор, согласно которому Бранчифорте должен быть подвергнут в течение двух часов пытке каленым железом на всех главных перекрестках города, затем сожжен на медленном огне, и пепел его должен быть брошен в Тибр. На фресках монастыря Санта-Мария-Новелла во Флоренции можно и по сей день видеть, как выполнялись эти жестокие приговоры над святотатцами. Обычно осужденного приходилось охранять с помощью большого отряда стражи, так как возмущенный народ готов был заменить в этом деле палача, - каждый считал себя лучшим другом Мадонны. Синьор де Кампиреали незадолго до смерти приказал еще раз прочитать ему этот приговор и подарил адвокату, который добился его, прекрасное имение, расположенное между Альбано и морем. Адвокат этот был не лишен таланта. Бранчифорте осудили на эту жестокую казнь, хотя не было ни одного свидетеля, который узнал бы его в молодом человеке, выдававшем себя за гонца и с таким знанием дела руководившем нападением на монастырь.
Щедрость этой награды привела в волнение всех интриганов Рима. В то время при дворе подвизался некий fratone (монах), человек большого ума и сильной воли, способный даже у самого папы выпросить для себя кардинальскую шляпу; он вел дела князя Колонны и благодаря этому грозному клиенту пользовался особым уважением. Когда Елена вернулась в Кастро, синьора де Кампиреали призвала к себе этого монаха.
- Вы можете, ваше преподобие, рассчитывать на щедрую награду, если окажете мне помощь в одном весьма простом деле, которое я вам сейчас изложу. Через несколько дней здесь будет опубликован приговор, осуждающий Джулио Бранчифорте на жестокую казнь; этот приговор вступит в законную силу также и в Неаполитанском королевстве. Я прошу вас, ваше преподобие, прочитать это письмо от неаполитанского вице-короля, моего дальнего родственника, который сообщает мне эту новость. В какой стране может Бранчифорте рассчитывать найти себе убежище? Я перешлю пятьдесят тысяч пиастров князю с просьбой отдать все или часть их Джулио Бранчифорте с тем условием, что он поступит на службу к испанскому королю, моему повелителю, и будет сражаться в его войсках против мятежников Фландрии. Вице-король даст Бранчифорте чин капитана, а для того чтобы приговор относительно святотатства, который я постараюсь сделать действительным также и в Испании, не помешал дальнейшей карьере Бранчифорте, он примет имя барона Лидзары; так называется небольшое поместье в Абруццах, которое я надеюсь при помощи подставных лиц передать ему в собственность. Думаю, что вашему преподобию никогда не приходилось видеть мать, которая так бы обращалась с убийцей своего сына. За пятьсот пиастров мы давно бы уже могли избавиться от этого гнусного человека, но мы не желаем ссориться с князем Колонной. Благоволите передать, что мое уважение к нему обошлось мне в сумму от шестидесяти до восьмидесяти тысяч пиастров. Я не хочу больше слышать об этом Бранчифорте. А засим передайте мое почтение князю.
Монах сказал, что через три дня он отправится в Остию, и синьора де Кампиреали подарила ему перстень стоимостью в тысячу пиастров.
Через несколько дней монах вернулся в Рим и сообщил синьоре де Кампиреали, что он ничего не говорил князю о ее предложении, но что не позже чем через месяц Бранчифорте уедет в Барселону, где она сможет передать ему через какого-нибудь тамошнего банкира пятьдесят тысяч пиастров.
Князю стоило большого труда уговорить Джулио. Как ни велика была опасность, которой он подвергался в Италии, он ни за что не хотел покинуть страну, где жила его возлюбленная. Тщетно указывал ему князь, что синьора де Кампиреали за это время может умереть, тщетно он обещал юноше, что, во всяком случае, через три года он вернется в Италию, - Джулио проливал слезы, но не соглашался. Князю пришлось просить его об этой поездке как о личном одолжении. Джулио не мог отказать другу отца, но прежде всего он хотел узнать мнение самой Елены. Князь взялся лично передать ей длинное письмо; больше того, он разрешил Джулио писать ей из Фландрии раз в месяц. Наконец, несчастный влюбленный сел на судно, отплывавшее в Барселону. Все его письма сжигались князем, который не хотел, чтобы Джулио когда-либо возвратился в Италию. Мы забыли упомянуть, что князь, хотя и далекий от всякого тщеславия, счел полезным для большего успеха дела сказать Джулио, что небольшая сумма в пятьдесят тысяч пиастров была его подарком единственному сыну одного из самых верных слуг семьи Колонны.
Что касается бедной Елены, то с ней обращались в монастыре по-княжески. Смерть синьора де Кампиреали сделала ее владелицей огромного состояния. По случаю кончины отца Елена раздала по пять локтей черного сукна тем из жителей Кастро и его окрестностей, которые изъявили желание носить траур по синьору Кампиреали. В первые же дни ее траура какой-то незнакомец принес Елене письмо от Джулио. Трудно описать ее восторг, когда она вскрыла письмо, так же как и глубокую печаль, охватившую Елену по прочтении его. Это был, несомненно, почерк Джулио (он был подвергнут самому тщательному изучению). Письмо говорило о любви, о самой беззаветной любви! А между тем его сочинила изобретательная синьора де Кампиреали. Она задумала начать переписку семью или восемью письмами, дышащими пылкой любовью, с тем, чтобы в дальнейших письмах эта любовь постепенно угасала.