Отец Тома сказал:
- Вот видите!
- Зачем же вы так говорите? Вы же знаете, что это неправда. До поездки в Люк мы с вами даже не оставались наедине.
- В тот раз, - сказала она, - когда мой муж впервые привел вас в дом.
Ему было бы легче, если бы он разозлился, но зла против нее у него не было. В определенном возрасте лгать так же естественно, как и играть с огнем. Он сказал:
- Вы говорите вздор и сами это прекрасно знаете. Я уверен, что вы не хотите причинить мне зло.
- Нет, нет! - сказала она. - Как можно! Je t'aime, cheri. Je suis toute a toi.
Мать Агнеса брезгливо сморщила нос.
- Потому я к тебе и приехала, - сказала Мари Рикэр.
- Ей надо отдохнуть, - сказала мать Агнеса. - Все это можно обсудить завтра утром.
- Разрешите мне поговорить с ней наедине.
- Ни в коем случае, - сказала мать Агнеса. - Это недопустимо. Отец Тома, вы не позволите ему…
- Почтеннейшая! Неужели же я буду ее бить? При первом ее вопле вы можете прибежать на выручку.
Отец Тома сказал:
- Если мадам Рикэр согласна, вряд ли мы сможем воспрепятствовать этому.
- Конечно, согласна, - сказала Мари Рикэр. - Затем я сюда и приехала.
Она тронула Куэрри за рукав. Ее улыбка, полная печали и поруганного доверия, была достойна Сары Бернар в роли умирающей Маргариты Готье.
Когда они остались вдвоем, она сказала со счастливым вздохом:
- Вот так-то.
- К чему вся эта ложь?
- Это не все ложь, - сказала она. - Я ведь вас правда люблю.
- С каких пор?
- С тех пор как провела с вами ночь.
- Но вы же прекрасно знаете, что тогда ничего не было. Мы пили виски. Я рассказывал вам сказку, чтобы вы поскорее уснули.
- Да. В некотором царстве, в некотором государстве. Вот тогда я и влюбилась. Нет, не тогда. Кажется, опять вру, - сказала она с наигранным смирением, - Это было, когда вы в первый раз к нам пришли. Un coup de foudre.
- В ту ночь, которую, по вашим словам, мы провели вместе?
- Нет, это тоже вранье. На самом деле я провела с вами ночь после приема у губернатора.
- Да что вы несете?
- Мне с ним не хотелось. И тогда, чтобы как-то себе помочь, я закрыла глаза и вообразила, что это вы.
- Я, видимо, должен рассыпаться в благодарностях, - сказал Куэрри, - за комплимент.
- Тогда, наверно, ребенок и получился. Так что, видите, я им не наврала.
- Не наврали?
- Ну, серединка на половинку. Если бы я не думала тогда о вас, у меня было бы все по-другому, и я бы не забеременела. Значит, в какой-то степени это и ваш ребенок.
Он посмотрел на нее отчасти даже с уважением. Только богословам было бы под силу дать должную оценку извилистым путям ее логики и отделить в них добрый умысел от злого, а ведь совсем еще недавно он думал, что такое юное и бесхитростное существо не может представлять никакой опасности. Она улыбнулась ему чарующей улыбкой, словно надеясь выудить у него еще какую-нибудь сказку и оттянуть время сна. Он сказал:
- Лучше расскажите мне, что там у вас произошло в Люке, когда вы увиделись с мужем.
Она сказала:
- Кошмар! Просто кошмар! Я думала, он меня убьет. Про дневник не поверил. И донимал, донимал меня расспросами всю ночь и под конец так измучил, что я сказала: "Хорошо. Пусть будет по-твоему. Я спала с ним. И здесь, и дома, и всюду, и везде". Тогда он ударил меня. И еще хотел ударить, да мистер Паркинсон помешал.
- Ах, Паркинсон тоже там был?
- Он прибежал на мой крик.
- Сделать несколько фотоснимков?
- Нет, по-моему, он в тот раз ничего не снимал.
- А потом что было?
- Ну, а потом он узнал и про все вообще. Он хотел сейчас же увезти меня домой, а я сказала, что мне надо побыть в Люке, пока я не буду знать наверняка. Он спросил: "Что знать?" И тут все выплыло наружу. Утром я пошла к доктору, выслушала там страшное подтверждение и, не возвращаясь в гостиницу, поехала сюда.
- Рикэр думает, что ребенок мой?
- Я всячески ему втолковывала, что ребенок его… потому что до некоторой степени это так и есть.
Со вздохом удовлетворения она вытянулась на кровати и сказала:
- Господи, до чего же хорошо. А как было страшно ехать одной! Ведь еды я из дому не взяла, койку тоже, приходилось спать прямо в машине.
- В машине, которая принадлежит ему?
- Да. Но я надеюсь, что мистер Паркинсон довезет его до дому.
- Я бы попросил вас сказать отцу Тома, как все было на самом деле, но думаю, что это бесполезно.
- Да, корабли-то я уже сожгла.
- Вы сожгли единственное мое пристанище, - сказал Куэрри.
- Надо же мне как-то вырваться отсюда, - извиняющимся тоном ответила она.
Впервые в жизни он столкнулся с эгоизмом, таким же безграничным, как и его собственный. Та, другая Мари была отомщена, а что касается Toute a toi - вот когда она может торжествовать.
- Чего же вы теперь ждете от меня? - спросил Куэрри. - Ответной любви?
- Это было бы очень мило, но если вы не захотите, так им придется отослать меня на родину.
Он подошел к двери и отворил ее. Мать Агнеса маячила в конце коридора. Он сказал:
- Я сделал все, что мог.
- Вы, наверно, заставляли эту бедняжку выгораживать вас?
- Мне она, конечно, во всем призналась, но магнитофона у меня нет. Какая жалость, что церковь осуждает установку потайных микрофонов.
- Могу я попросить вас, мосье Куэрри, чтобы вы больше не появлялись в нашем доме?
- Я и без просьб не появлюсь. Но вы сами будьте поосторожнее с этим маленьким динамитным патроном, что в той комнате.
- Это несчастная, невинная молодая женщина…
- Ах, невинная! Пожалуй, вы правы. Да избавит вас Бог от всяческой невинности. Грешники, по крайней мере, знают, что творят.
Перегоревшие пробки еще не починили, и ноги сами привели его по тропинке в миссионерский поселок. Ливень ушел к югу, но вспышки молнии нет-нет да и колыхали небо над рекой и лесной чащей. К зданию миссии надо было идти мимо дома доктора. В окне у него горела керосиновая лампа, и сам он стоял рядом и вглядывался в темноту. Куэрри постучал в дверь.
Колэн спросил:
- Ну, что там у вас?
- Она упорствует в своей лжи. Это единственное, что поможет ей бежать.
- Бежать?
- Бежать от Рикэра и из Африки.
- Отец Тома держит там совет. Меня это не касается, и я ушел.
- Они, наверно, захотят, чтобы я уехал?
- Ах, если бы настоятель был здесь! Отец Тома - личность не совсем уравновешенная.
Куэрри сел к столу. Атлас по лепре был открыт на странице с пестрыми завихрениями рисунков. Он спросил:
- Что это такое?
- У нас это называется "рыбка плывет вверх по реке". Вот эти яркие пятнышки - это бациллы, кишащие в нервных стволах.
- Когда я сюда добрался, - сказал Куэрри, - мне думалось, что дальше путей нет.
- Ничего, пронесет. Пусть выговорятся. Нам с вами есть еще над чем поработать. Больница построена, и теперь надо заняться передвижными амбулаториями и проектом новых уборных, о котором я вам говорил.
- Мы имеем дело не с больными, доктор, и не с вашими пестрыми рыбками. Их поведение можно определить заранее. А эти люди вполне нормальны и здоровы, и за их поступки ручаться нельзя. Похоже, что мне, так же как и Део Грациасу, не суждено добраться до Пенделэ.
- Я не подчиняюсь отцу Тома. Можете жить у меня, если вас не испугает, что спать вам придется в моей рабочей комнате.
- Нет, нет. Вам нельзя ссориться с ними. Вы здесь так нужны. А мне придется уехать.
- Куда же вы уедете?
- Не знаю. Странно, не правда ли? Когда я приехал сюда, мне казалось, что я не способен испытывать боль, и это меня очень беспокоило. Вероятно, прав был миссионер, которого я встретил тогда на реке. Он сказал, что страдания рано или поздно придут. И вы мне говорили то же самое.
- Я очень жалею, что так вышло.
- А про себя я этого, пожалуй, сказать не могу. Вы как-то говорили, будто, страдая, начинаешь чувствовать, что приобщаешься к бытию человеческому со стороны христианского мифа. Помните? "Я страдаю, следовательно, я существую". Нечто подобное написано у меня в дневнике, но, когда я это написал и при каких обстоятельствах, не помню. Да и вместо "страдаю" там было какое-то другое слово.
- Если человек вылечился, - сказал доктор, - разве можно пускать его силы на ветер!
- Вылечился?
- Вам больше не понадобится делать анализы соскобов.
4
По рассеянности отец Жозеф вытер нож о полу сутаны и сказал:
- Все-таки не следует забывать, что обвинение держится только на ее словах.
- Зачем ей было выдумывать такую страшную историю? - спросил отец Тома, - Ребенок-то, по-видимому, ожидается на самом деле.
- Куэрри столько для нас сделал, - сказал отец Поль. - Мы должны быть благодарны ему.
- Благодарны? Вы это серьезно, отец? После того как он выставил нас на всеобщее посмешище? "Отшельник с берегов Конго. Святой с прошлым". Сколько всего о нем было написано в газетах! А что теперь будут писать?
- Вас эти писания радовали больше, чем самого Куэрри, - сказал отец Жан.
- Конечно, радовали. Я в него верил. Я думал, что он появился здесь с добрыми намерениями. И даже выгораживал его перед настоятелем, когда тот предостерегал меня. Но в те дни я ведь знать не знал, что его заставило приехать сюда.
- А если теперь узнали, поделитесь с нами. - Отец Жан говорил сухо и односложно, как на дискуссиях по богословской этике, когда все то, что касалось сексуальных грехов, надо было подавать без всякой эмоциональной окраски.
- Я только могу предположить, что он бежал из Европы от каких-то неприятностей с женщинами.
- Неприятности с женщинами - термин не точный, а кроме того, разве нам не предписано бежать от этого? Святой Августин советовал не спешить в таких случаях, но его советом руководствуются далеко не все и не везде.
- Куэрри прекрасный строитель, - упорствовал отец Жозеф.
- Так что же вы предлагаете? Чтобы он остался в миссии и жил во грехе с мадам Рикэр?
- Конечно, нет, - сказал отец Жан. - Мадам Рикэр завтра же должна уехать отсюда. Судя по вашим же словам, он не жаждет отправиться следом за ней.
- На том дело не кончится, - сказал отец Тома. - Рикэр потребует раздельного жительства. Может быть, даже подаст на Куэрри в суд и начнет бракоразводный процесс, и тогда вся эта поучительная история попадет в газеты. Куэрри и без того их интересует. Как вы думаете, генерал обрадуется, когда прочитает за завтраком о скандале в нашем лепрозории?
- Конек, к счастью, уже поставлен, - сказал отец Жозеф, все вытирая и вытирая нож, - но нам еще столько надо строить.
- А что, если просто подождать? - сказал отец Поль. - Кто знает? Может, она все выдумала. Может, Рикэр не предпримет никаких шагов. В газетах ничего не будет. Ведь им не интересно показывать миру такого Куэрри. Может, вся эта история и не дойдет до ушей или глаз генерала.
- А вы думаете, епископ так ничего и не узнает? В Люке сейчас, наверно, только и разговоров что об этом. В отсутствие настоятеля я несу ответственность.
Заговорил брат Филипп - впервые за все время.
- Там кто-то ходит, - сказал он. - Отпереть дверь?
Это был Паркинсон, мокрый до костей, потерявший дар речи от спешки. Он водил ладонью по левой стороне груди, будто стараясь усмирить зверька, что сидел у него под рубашкой, как у спартанца.
- Подайте ему стул, - сказал отец Тома.
- Где Куэрри? - спросил Паркинсон.
- Не знаю. Должно быть, у себя.
- Рикэр его разыскивает. Он ходил к сестрам, но не застал его там.
- А откуда вы знали, где искать?
- Она оставила дома записку Рикэру. Мы бы догнали ее, да машина сломалась у последней переправы.
- Где сейчас Рикэр?
- Бог его знает. Темнотища-то какая. Может, сбился с дороги и ухнул в реку.
- Он виделся с женой?
- Нет. Какая-то старая монашка вытолкала нас обоих за дверь и заперлась на ключ. Тогда он еще пуще взбеленился. Мы с ним и шести часов не спали с тех пор, как выехали из Люка, а это было больше трех дней назад.
Он покачивался взад и вперед, сидя на стуле.
- О, если б этот грузный куль мясной… Цитата. Из Шекспира. У меня больное сердце, - пояснил он отцу Тома, которому слабое знание английского мешало следить за ходом его мыслей. Остальные слушали внимательно, но понимали и вовсе немного. Всем им только становилось ясно, что дело безнадежно запутывается. - Дайте мне, пожалуйста, чего-нибудь выпить, - сказал Паркинсон.
Отец Тома обнаружил шампанское на дне одной из бутылок, которые все еще стояли на столе среди куриных костей и расковырянного вилками недоеденного суфле.
- Шампанское? - воскликнул Паркинсон. - Я бы предпочел глоточек джина.
Он посмотрел на бутылки и рюмки - в одной остался недопитый портвейн, и сказал:
- Вы тут себе ни в чем не отказываете.
- У нас сегодня особенный день, - несколько смущенно ответил отец Тома, впервые взглянув на стол как бы со стороны.
- Еще бы не особенный! Я думал, мы так и не успеем на паром, а теперь из-за грозы черт знает когда отсюда выберешься. И вообще, знал бы, никогда бы не приехал на этот черный континент, будь он проклят! Каркнул ворон: "Никогда!" Цитата. Не помню откуда.
Снаружи послышались крики, но слов нельзя было разобрать.
- Это он, - сказал Паркинсон. - Ходит-бродит. И рвется в бой. Я его спрашиваю: разве христианам не полагается все прощать? Но ему сейчас что говори, что нет - бесполезно.
Голос послышался ближе.
- Куэрри! - разобрали они. - Куэрри! Где вы, Куэрри?
- Из-за какой чепухи подняли всю эту кутерьму! Да там, наверно, никаких фиглей-миглей и в помине не было. Я его убеждал: "Они всю ночь говорили, мне же было слышно. Любовники не станут всю ночь разговоры разговаривать. У них бывает с паузами".
- Куэрри! Где вы, Куэрри?
- Ему, по-моему, нужно, чтобы подтвердилось наихудшее. Понимаете почему? Если у них с Куэрри идет борьба за женщину, значит, они на равной ноге. - И он добавил с неожиданной проницательностью: - Не хочется ему быть ничтожеством, это для него нож острый.
Дверь снова отворилась, и на пороге появился взлохмаченный, промокший до нитки Рикэр - растение в ванной, вытянувшееся от чрезмерной сырости. Он осмотрел миссионеров, всех по очереди, точно ожидая, что среди них может оказаться переодетый в сутану Куэрри.
- Мосье Рикэр, - начал было отец Тома.
- Где Куэрри?
- Пожалуйста, входите, садитесь, давайте поговорим…
- До того ли мне? - сказал Рикэр. - Я агонизирую. - Тем не менее он сел - на сломанный стул, и еле державшаяся спинка у стула треснула. - Я потрясен, я страдаю, отец. Я душу открыл этому человеку, поделился с ним самыми своими сокровенными мыслями, и вот как меня отблагодарили.
- Давайте обсудим все спокойно, трезво.
- Он насмехался надо мной и презирал меня, - сказал Рикэр. - Кто ему дал право меня презирать? Пред очами Господа мы все равны. Все - и скромный управляющий плантацией и знаменитый Куэрри. Посягнуть на христианский брак! - От него сильно пахло виски. Он сказал: - Года через два я подам в отставку. Уж не думает ли он, что я буду растить его ублюдка на свою пенсию?
- Вы провели три дня в пути, Рикэр. Вам надо выспаться. Потом мы…
- Она не хотела со мной спать. Никогда не хотела. Вечно какие-нибудь отговорки. И в первый же его приход, только потому, что он знаменитость…
Отец Тома сказал:
- Нам крайне нежелательно доводить дело до скандала.
- Где доктор? - вдруг крикнул Рикэр. - Они дружки, их водой не разольешь.
- Доктор у себя дома. Он тут совершенно ни при чем.
Рикэр шагнул к двери. Он застыл у порога, точно актер, забывший свою реплику.
- Ни один суд меня не осудит, - сказал он наконец и вышел в темноту, под дождь.
Первую минуту они молчали, а потом отец Жозеф спросил, обращаясь ко всем сразу:
- Это как же понимать?
- Утром мы над всем этим посмеемся, - сказал отец Жан.
- Не вижу тут ничего смешного, - отрезал отец Тома.
- Я хочу сказать, что вся эта история смахивает на какой-нибудь фарс в Пале-Рояле. Мне приходилось их читать. Оскорбленный муж то в дверь, то из двери.
- Я не читаю фарсов, которые ставят в Пале-Рояле, отец.
- Иной раз кажется, что Господь Бог был настроен не очень серьезно, когда награждал человека половым инстинктом.
- Если такие доктрины вы преподаете на занятиях по богословской этике…
- И когда изобрел богословскую этику. Если уж на то пошло, так у святого Фомы Аквината написано, что Господь сотворил мир играючи.
Брат Филипп сказал:
- Вы меня извините…
- Вам сильно повезло, отец Жан, что вся ответственность за миссию возложена на меня, а не на вас. Я не могу относиться ко всему этому как к фарсу, что бы там ни писал святой Фома. Куда вы, брат Филипп?
- Он что-то говорил про суд, отец, и я подумал: а вдруг у него оружие? Может, надо пойти, предупредить…
- Ну, это уж слишком! - сказал отец Тома. Он повернулся к Паркинсону и спросил по-английски: - Есть у него револьвер?
- Понятия не имею. По теперешним временам многие ходят с револьверами в кармане. Но пустить его в ход он не посмеет. Я же говорю, что ему только одного хочется - придать себе весу.
- Если вы мне разрешите, отец, я все-таки схожу к доктору Колэну, - сказал брат Филипп.
- Смотрите, брат, будьте осторожнее, - сказал отец Поль.
- Ничего! Для меня огнестрельное оружие вещь знакомая, - ответил ему брат Филипп.