- Пролежал я около трех месяцев в одной уединенной ранче… Горячка была… На ранче говорили, что подняли меня без чувств на дороге… И когда я выздоравливал, то в это время я и думал о своей жизни и понял, какая она была позорная. И почувствовал к ней отвращение и дал себе слово стать другим человеком. Чтобы не было искушения в городах, я остался на ранче, отработал то, что был должен хозяину за мое содержание во время болезни, хоть он, добрый человек, этого и не требовал, и после уехал из южных штатов, чтобы больше никогда в них не возвращаться.
- Куда ж вы уехали, Билль? - спросил Дунаев.
- На Запад… Б Канзас… Тогда еще там жили индейцы.
- Что ж вы делали?
- Охотником был… Слонялся один с места на место…
- А индейцы вас не трогали?
- Не трогали. Я им зла не делал, и они мне не делали. Мы дружны были… Все меня звали и называли Белым Охотником. В таком одиночестве я пробыл, джентльмены, лет семь и, когда почувствовал, что нет для меня больше искушений, вернулся в город… Там открывалась компания дилижансов, и меня взяли кучером… С тех пор я и езжу по этой дороге, джентльмены, и надеюсь до смерти ездить и благополучно довозить пассажиров и почту, охраняя их от агентов.
- Не любите вы их, Билль! - заметил Дунаев.
- От этого и не люблю, что сам был агентом и знаю, как подло нападать исподтишка, и часто на безоружных людей. Есть здесь разбойники, которые и женщин не жалеют… Недавно была убита одна женщина вместе с мужем…
- А за что повесили Томми? За то дело?
- Нет! то дело так и осталось в тайне, - Томми ловко припрятал концы. Он уехал из страны на север и, как после я узнал, был повешен за убийство… Мне случайно попалась потом газета, в которой был напечатан судебный отчет и отчет о его казни. И на суде держал себя хорошо и умер без страха… Однако долго же не идет почта! - круто оборвал Билль разговор и сделался прежним серьезным и суровым и малоразговорчивым Биллем.
- Не случилось ли чего-нибудь! - заметил Чайкин.
- Здесь тихо. Не пошаливают. Да и кому охота нападать на письма.
Наступило молчание.
Между тем два фазана были ощипаны, выпотрошены и вымыты в свежей воде.
- Что с ними теперь делать, Билль? - спросил Дунаев.
- Я полагаю зажарить их, Дун.
- А успеем до прихода почты?
- Не успеем, так дожарим на станции, где будем обедать.
Чайкин собрал сучьев и развел огонь. Когда образовалась горячая зола, Дунаев обвернул фазанов в свежие листья и всунул в золу, наблюдая, чтобы жаркое пропеклось со всех сторон.
Сзади вдруг послышался лошадиный топот.
Билль обернулся и схватился за ружье.
Всадник скакал во всю мочь по дороге… Он подскакал к костру и спрыгнул с лошади.
- Дэк! - воскликнули изумленно Чайкин и Дунаев.
- Вам, Дэк, что нужно? - сурово спросил Билль.
- Я нарочно приехал сюда, чтобы предостеречь вас…
- От кого?
- От моего товарища. Мне нечем было прострелить ему голову, а то бы я прострелил. Я вам верно говорю, Билль.
- За что?
- А за то, что он не чувствует благодарности, и за то, что вы нас не повесили благодаря главным образом Чайку, он вам же собирается напакостить.
- Каким образом?
- Он уехал в Сакраменто, чтобы организовать на вас нападение… Он звал и меня, но я… я еще помню, кому обязан жизнью.
Билль несколько мгновений молчал, словно что-то обдумывал, и потом протянул руку Дэку и сказал:
- Спасибо вам, Дэк. Вы поступили как порядочный человек… Теперь вижу, что Чайк был прав…
- В чем?
- Он утверждает, что вы бросите вашу позорную жизнь и станете порядочным человеком. Ведь вы это говорили, Чайк?
- Говорил! - весело сказал Чайкин.
- Благодарю за хорошее мнение обо мне, Чайк. Быть может, вы и правы…
- Присаживайтесь-ка, Дэк, и не хотите ли закусить? - предложил Билль.
- Не откажусь. Я еще не успел позавтракать сегодня. Насилу достал лошадь в ранче у Косого Джима. Оставил залог…
- И стаканчик рома выпить не откажетесь, Дэк? - предложил Дунаев.
- В этом не может быть сомнения…
Скоро Дэк с аппетитом принялся уписывать за обе щеки принесенные Чайкиным мясо и ветчину, выпив предварительно стаканчик рома.
Билль что-то раздумывал и наконец проговорил:
- Недаром я хотел повесить вашего товарища, Дэк. Большой он мошенник!
- Оказывается, что большой, Билль. Я ему уж это сказал, когда он мне сообщил свое намерение.
- Что ж он?
- Он сказал, что это не мое дело… И так как он сильнее меня, то я должен был согласиться, что не мое дело, но объявил, что мы больше с ним не знакомы…
- И хорошо сделали, Дэк! - сказал Билль.
И когда тот позавтракал и после завтрака выпил еще стаканчик рома, Билль его спросил:
- Какую ему лошадь дал Косой Джим?
- Черную кобылу.
- Хорошая лошадь! Давно бы и Джима следовало повесить. Он укрывает агентов и помогает им… Что вы на это скажете, Дэк?
- Мне неудобно, Билль, быть судьей в этом деле… Разве со временем… Тогда я, - быть может, не откажусь высказать свое мнение.
- Правильно сказано. А в каком часу выехал ваш товарищ?
- В шесть вечера, как только мы добрались до Джима…
- Значит, он уж обогнал нас.
- Весьма вероятно. Для этого он и поехал.
Билль пристально взглянул в упор на Дэка. Тот глаз не отвел под испытующим взглядом Старого Билля.
- А вы, Дэк, что думаете делать теперь?
- Ехать в Сан-Франциско.
- Верхом?
- Верхом.
- Извините, Дэк… Еще один вопрос.
- Предлагайте сколько угодно, Билль…
- Вы… в самом деле… возмущены вашим товарищем?.. Нет ли какой ловушки?
Дэк вспыхнул.
- Какая же может быть ловушка? Я торопился единственно для того, чтобы отплатить хоть отчасти за жизнь, которой я обязан Чайку. Для Чайка больше и приехал… Ваше дело верить мне или не верить… И у меня револьвера нет! - прибавил в виде веского аргумента Дэк, выворачивая свои карманы.
- Довольно. Я верю вам, Дэк! - произнес Билль.
Дэк опять покраснел, на этот раз от удовлетворенного чувства.
- И сколько агентов, вы думаете, соберет этот мерзавец?
- Полагаю, человек шесть, по два на каждого из вас, и чтобы досталось по шести сот долларов на каждого.
- Как так? Почему по шестисот?
- Около этого… разделите-ка, Билль, на шесть три тысячи долларов Дуна да пятьсот долларов Чайка, которые зашиты у него и спрятаны на груди.
- А вы почем знаете, Дэк? - изумленно спросил Чайкин.
- Я слышал, как вы об этом говорили на пароходе…
- Но я вас не видал на пароходе…
- Не мудрено: я тогда был с бородой… Так разделите, говорю, три тысячи пятьсот долларов на шесть, и выйдет около шестисот на брата… Ради этакого куша молодцы выедут…
- А что, Дэк, если против шести будет не трое, а четверо?
- Откуда у вас четвертый?
- А если я вас возьму в дилижанс и довезу до Фриски? И револьвер дам?
- Спасибо, Билль. Но я откажусь.
- Почему?
- Я не хочу стрелять в бывших товарищей. Если бы даже со вчерашнего дня я и переменил о них мнение, все-таки мне бы не хотелось поднимать на них руку. Это пахнет предательством…
- Пожалуй, вы правы, Дэк. Вы гораздо лучше, чем я думал.
- Предупредить я могу… это долг совести, но пристать к какой-либо стороне считаю неудобным. Я предпочту оставаться нейтральным в этом деле и не спеша продолжать путь до Фриски…
- В таком случае я возвращу ваш револьвер… Без револьвера неудобно?
- Как будто бы не совсем.
Минут через десять приехала почта, то есть небольшая тележка с несколькими десятками писем и посылок.
- Что так поздно, Джо? - обратился Билль к заспанному мальчику лет четырнадцати, который привез почту и начал ее укладывать в фургон.
- Дорога скверная, Старый Билль!
- А может быть, нам и спать хотелось, Джо?
- Хотелось, Старый Билль.
- И мы вздремнули. А, Джо?
- Вздремнули, Старый Билль!
- И лошади вздремнули?
- Очень может быть, Старый Билль!
- В следующий раз выспитесь хорошенько дома, Джо, перед тем как везти почту. Слышите?
- Слышу, Старый Билль.
- И хорошо слышите, Джо?
- Хорошо, Старый Билль. А вот посылочка лично вам, Старый Билль. Отец велел передать!
И мальчик подал Биллю корзинку с персиками.
- Это для кого же?
- Для вас, Старый Билль. Мать сказала: "Старый Билль любит персики".
- Поблагодарите, Джо, отца и мать. Персики отличные. Каков урожай, - сказал Билль, пробуя один крупный свежий персик, - в вашем саду?
- Отличный.
- Кушайте, джентльмены, персики… Попробуйте и вы, Джо. После сна приятно съесть персики… Дэк! Полакомьтесь да возьмите себе на дорогу! - говорил Билль, поставив корзину на сиденье.
Все стали есть персики и похваливали, пока Билль запрягал лошадей.
- А что на свете нового, Джо? - спросил Билль.
- Перемирие заключено.
- С этого следовало начать, Джо! Слышите, джентльмены? Конец войне и рабству!.. Ура! - радостно воскликнул Старый Билль.
- Ура! - повторили все.
- А еще что нового, Джо, у вас?
- Одного молодца повесили.
- За что?
- Пять лошадей увел.
- Лошадей-то вернули?..
- Вернули! Двадцать миль гнались за конокрадом. Нагнали, привезли к нам и ночью вздернули. Так и надо! Не кради лошадей! - энергично прибавил мальчик, внезапно оживляясь.
- Здесь за конокрадство строго! - шепнул по-русски Дунаев Чайкину.
- А еще что нового, Джо?
- Больше ничего, Старый Билль.
- Ну так до свидания, Джо. Кланяйтесь всем, да вперед не опаздывайте! Прощайте, Дэк! Еще раз спасибо вам!
И старый Билль крепко пожал руку Дэка.
- Револьвер получили?
- Вот он.
- И зарядов Дун дал?
- Дал.
- Возьмите и провизии.
И Билль отдал Дэку небольшой окорок, сухарей, бутылку рома и с десяток персиков.
Дунаев и Чайкин, в свою очередь, крепко пожимали руку Дэка и благодарили его.
А Дэк сказал Чайкину дрогнувшим голосом:
- Будьте счастливы, Чайк.
- Дай бог и вам счастия! - задушевно ответил Чайкин.
Все было готово. Дунаев и Чайкин сели в дилижанс. Билль взобрался на козлы.
- Будьте настороже, Билль, под Сакраменто, у Старого дуба… Желаю, чтобы игра разыгралась вничью, если встретитесь с агентами! - говорил Дэк. - Прощайте, джентльмены! Спасибо вам, Чайк!
- Надеюсь услыхать о вас хорошие вести, Дэк! Еще раз спасибо! - сказал Билль.
- Во Фриски зайдите ко мне, Дэк… Быть может, устроимся с местом. Я открываю мясную.
И Дунаев сказал свой адрес.
- Прощайте, Дэк! - крикнул Чайкин, снимая шляпу.
В ответ и Дэк взмахнул своей, когда Билль взял вожжи, и фургон покатился.
ГЛАВА XX
1
Несмотря на тревожные вести, сообщенные Дэком о готовящемся нападении, Чайкин на этот раз менее беспокоился, почти уверенный, что Старый Билль как-нибудь да проведет снова агентов и встречи с ними не будет и, следовательно, не придется обагрять своих рук кровью.
Эта уверенность в мудрость Билля поддерживалась и спокойствием, с которым тот принял известие, сообщенное Дэком… Спокойствие это чувствовалось Чайкиным и в покойной позе Старого Билля, и в его могучей широкой спине, и в тех неторопливых окриках, которыми он по временам понукал левую дышловую лукавую лошадь.
Все это не омрачило того хорошего настроения, в котором находился Чайкин по случаю поступка Дэка, свидетельствующего, что он, Чайкин, не ошибся в своей вере в Дэка.
"Совесть небось заговорила и повернула человека!" - думал Чайкин, вспоминая вчерашний день, когда Дэк мужественно ожидал, что его вздернут на дерево.
И Чайкин, душевно умиленный, радовался за "человека". Ему теперь этот Дэк казался близким, и будущая его судьба заботила русского молодого матроса.
- А ты, Дунаев, дай место! - обратился Чайкин.
- Кому? Тебе?
- Нет, Дэку.
- Отчего не дать!
- Не побоишься его взять?
- Чего бояться? Здесь, брат, если будешь всего бояться, так никакого дела не сделаешь. Был бы только человек пригоден к делу, а чем он занимался прежде, - этого не касаются. Тут ведь люди нужны, и большого выбора не приходится делать. Возьму. Попробую его. Если подойдет, оставлю.
- То-то. Надо вызволить человека.
- Он сам себя может вызволить, если захочет. Работай только. Только вряд ли он пойдет ко мне.
- Отчего ты так думаешь?
- Не пойдет он на "мясное" место.
- Почему?
- Джентльменист очень. Видел, руки у него какие господские… тонкие такие да длинные… Ему по какой-нибудь другой части надо заняться: либо в контору, либо по чистой торговле… Деликатного он воспитания человек… Это сразу оказывает… А впрочем, нужда прижмет, так не станет разбирать местов. Здесь, братец ты мой, не то, что в России: барин - так он ни за что не возьмет простой должности. Здесь люди умней, никакой работой не гнушаются, - понимают, что никакая работа не может замарать человека.
- Это что и говорить!
- Здесь, в Америке, сегодня ты, скажем, миллионщик, а завтра ты за два доллара в день улицы из брандспойта поливаешь. И никто за это не обессудит. Напротив, похвалит. В Сан-Францисках был один такой поливальщик из миллионщиков…
- Разорился?
- Да. А была у него и контора, и свой дом, и лошади - одним словом, богач форменный… Но в несколько дней лопнул. Дело большое, на которое рассчитывал, сорвалось, и все его богатство улыбнулось… И он дочиста отдал все, что у него было, до последней плошки, потому гордый и честный человек был, и сам определился в поливальщики. Так все на него с уважением смотрели… На этот счет в Америке умны, очень умны!
- Что ж, этот миллионщик так и не поправился? - спросил Чайкин, заинтересованный судьбой этого миллионера.
- Опять поправился… Поливал, поливал улицы, да и выдумал какую-то машину новую… Люди дали под эту машину денег, и он разбогател, и опять дом, и контора…
- Ишь ты!..
- А то, братец ты мой, и в возчиках у нас был довольно-таки даже странный человек из немцев!
- А чем странный?
- Да всем. Сразу обозначил, что не такой, как все… И с первого раза видно: к тяжелой работе не привык… И старался изо всех сил, чтобы, значит, не оконфузить себя… И как, бывало, идем с обозом, он сейчас из кармана книжку - и читает. И на привалах поест, да за книжку… И вином не занимался, и в карты ни боже ни!.. Из себя был такой щуплый, длинноногий, в очках и молодой, годов тридцати… И никогда не ругался, тихий такой да простой… И кто же, ты думаешь, оказался этот немец?
- Кто?
- Ученым немцем. Он всякую науку произошел и был в своей земле при хорошем месте. Студентов обучал, профессором прозывался и книжки разные сочинял… А очутился в возчиках. И очень был рад, что его приняли в возчики.
- И долго этот немец был возчиком?
- Нет… Только обоз привел до Францисок.
- А потом куда делся?.. Не слыхал?
- Потом он в добровольцы поступил солдатом в войска американские… Против южан драться захотел… Что с ним стало - бог его знает. А хороший был человек этот немец, надо правду сказать. Прост. Форсу не задавал оттого, что все знает… Бывало, на привале бросит книжку читать, да и давай рассказывать: отчего дождь идет, откуда гром берется, откуда облака, и почему реки текут, и как это солнце заходит… И любопытно так рассказывал. Многие слушали его. Он хорошо по-аглицки говорил… Да и на многих других языках. Дошлый на все немец был…
Дунаев замолчал и некоторое время спустя затянул вполголоса своим низким сипловатым баритоном "Не белы снеги".
- Не забыл русских песен? - весело спросил Чайкин.
- А ты думал, как? - ответил Дунаев и затянул громче.
- Я думал было, что ты совсем американцем стал… забыл! - шутя промолвил Чайкин и стал подтягивать своим мягким тенорком.
Через несколько времени песня лилась громко. Голоса слились и звучали красиво, хотя и дрожали от тряски фургона.
Старый Билль слушал с видимым наслаждением русскую песню. Его загорелое грубое лицо понемногу теряло свое суровое выражение, и глаза светились мягко, так мягко.
Он нарочно попридержал лошадей, и когда они пошли шагом, голоса певцов не так вздрагивали…
Они кончили "Не белы снеги" и начали другую - заунывную, жалобную песню.
И Старый Билль под впечатлением грустной русской песни и сам будто бы загрустил… Но это была жуткая и вместе приятная грусть.
Когда певцы смолкли, Билль пустил лошадей рысью и, оборотившись к пассажирам, произнес:
- Какие чудные песни, и как хорошо вы их пели, Дун и Чайк!
- На привале вечером мы вам еще споем, Билль, если вам понравилось! - сказал Дунаев.
- Очень поблагодарю вас. Я люблю пение… А эти песни хватают за душу… Давно со мной этого не было, джентльмены… Видно, раскисать стал совсем Старый Билль! - улыбнулся старик. - Однако еще не раскис до того, чтобы дать себя захватить врасплох… Этот разбойник, которого я охотно бы повесил, напрасно рассчитывает на деньги, господа.
- То-то, и я так полагаю, Билль.
- Полагаете?
- И даже уверен, Билль!
- А на каком основании, позвольте у вас спросить, Чайк?
Чайкин объяснил.
- Однако вы умеете хорошо замечать, Чайк! Даже заметили, как я покрикиваю на эту ленивицу, - указав своим грязным корявым пальцем назад, по направлению к левой рыжей лошади, проговорил Билль и рассмеялся громким добродушным смехом… - И спину мою рассмотрели… Что ж на спине написано было, Чайк?
- А то, что вы спокойны.
- И вы ведь верно все приметили, Чайк. Я спокоен. Мы не встретимся с агентами… Разумеется, мы бы не осрамились, если б и встретились с ними. Быть может, и прогнали бы их, уложив двух-трех молодцов, но раз мы предупреждены, я не хочу подвергать и вас и себя риску быть пристреленными этими подлецами. Лучше еще поживем, джентльмены…
- Правильно сказано, Билль! - заметил Дунаев. - Но как же это мы не встретим агентов, Билль… Это довольно мудрено!..
- И вы, Чайк, думаете, что мудрено?
- Я думаю, все обладится! - с каким-то убежденным спокойствием сказал Чайкин.
Билль опять усмехнулся…
- Странные вы люди, русские! Чайк всему верит, думает, что все "обладится", а Дун легкомыслен, как ребенок… С вами, джентльмены, очень приятно иметь личные дела, но я не подал бы голоса ни за вас, Дун, ни за вас, Чайк, если бы вы балллотировались в президенты республики…
- А я подал бы за вас свой голос, Билль! - сказал весело Дунаев.
- И я бы подал, - подтвердил Чайкин.
- Благодарю вас, джентльмены, но я пока не имею намерения конкурировать с Линкольном, да живется ему хорошо, этому честному, хорошему президенту. А что касается того, как мы не встретимся с агентами, то об этом я объясню вам на привале, когда будем есть ваше жаркое, Дун! Скоро и станция! Надо подогнать рыжую ленивицу. Эй ты, миссис Лодырница! Приналяг! Вези добросовестно, если не желаешь попробовать бича Старого Билля!