- Не Уильям. Не этот мальчишка, который тут был…
- Откуда ты знаешь? Я бы смотрел за ним и смотрел.
- Видимо, не Реджинальд, поскольку он - Реджинальд. Остаетесь вы.
- Ну что ты, Балбес! Почему ты думаешь, что она пыталась с кем-то связаться? Скорее бедное созданье искало приюта на ночь в каком-нибудь амбаре или стойле, что бы ни значили эти слова.
- Ха-ха, бедное созданье! И шла бы в стойло, а то рыщет…
- Таится, сэр.
- Ма-алчать! Рыщет под окнами музея. Ясно, из шайки. Я их выведу на чистую воду! Вот вы, например, докажите, что вы Планк.
Лорд Икенхем приятно улыбнулся.
- Что ж ты раньше не сказал? Пожалуйста. Тебе недостаточно, что я зову тебя Балбесом?
- Могли откуда-то узнать.
- Тогда вспомним то, чего не узнаешь без постоянного общения. Кто стащил пирожки с джемом в школьной лавке? Кто всунул перо в стул француза? Кто получил шесть раз по заду за измывательства над младшими? Кстати, помнишь хрупкое златовласое дитя, которое смотрело на тебя, словно на небожителя? Ты измывался над ним, Балбес, ты ему угрожал, словно ассириец, ты драл его за волосы, ты выкручивал его нежную ручку. Но тут он вырвал ее и дал тебе в глаз, приятно было посмотреть. Через десять минут, препроводив тебя в постель, мы узнали, что этот мальчик - чемпион в легчайшем весе, которого отец перевел к нам, чтобы он дышал деревенским воздухом. А вот еще…
Он остановился. Речь его прервали странные и страшные звуки, словно закудахтал индюк с больным горлом. Констебль смеялся редко, пытался себя сдержать, но не сумел.
- Ык, ык, ык, - промолвил он, и сэр Эйлмер кинулся на него с яростью златовласого чемпиона, которому выкручивают руку.
- ПОТТЕР!
- Сэр?..
- Вон отсюда! Что вы тут торчите? Искали бы ту женщину, если сдуру упустили.
Укор отрезвил Гарольда Поттера.
- Да, сэр, - сказал он.
- Что "да"?
- То есть нет, сэр. В общем, пойду искать. А чего там? Сразу увижу, она, простите, голая, - вывел он со свойственной ему ясностью мысли.
Учтиво поклонившись, он ушел, и сэр Эйлмер решил последовать его примеру.
- Пойду спать, - сказал он. - Уже часа два.
- Больше, - сообщил лорд Икенхем, взглянув на часы. - Как бежит время! Пойдем и мы, пора.
Он взял пол руку племянника, дышавшего так, словно у него поднялась температура, и пошел с ним наверх.
2 Спальня, отведенная лорду Икенхему, выходила окнами в парк, и он усадил Мартышку в шезлонг у самого балкона.
- Отдохни, - сказал он, подкладывая подушку. - Ты напоминаешь мне моего нью-йоркского друга по имени Брим Рокметеллер, когда ему четвертого июля подложили шутихи под стул. Такой самый вид. Казалось бы, все в порядке, разобрались в этой истории с Эдвином Смитом, а ты горюешь.
Мартышка сел прямо, опять растопырив ноги во всех направлениях.
- Ну, ну! - заметил лорд Икенхем, приводя их в порядок. - Ты человек или осьминог! Просто хоть связывай.
- Дядя Фред, - тихо сказал Мартышка, не внемля упреку, - может быть, ты не знаешь, что от тебя нет никаких сил. Где ты - там разорение и гибель. Жизнь, свобода, счастье исчезают, как тени. Словно черная смерть, ты косишь народ тысячами.
Пыл его и слог немного удивили лорда Икенхема.
- Дорогой мой, что же я сделал?
- Объяснил про эти бега.
- Ну, знаешь! Я хотел помочь. Если бы я не вмешался…
- Если бы ты не вмешался, я бы стоял насмерть.
Лорд Икенхем покачал головой:
- Ничего бы не вышло. Видит бог, я всегда за то, чтобы не сознаваться, тридцать лет так живу, сколько женат, но тут - не подходит. Балбес поверил бы Поттеру. Он бы решил, что ты - вор
- А кто я теперь? Что скажет Гермиона? Узнает - разорвет помолвку.
- Ты думаешь?
- Просто вижу, как она пишет письмо.
- Что ж, и прекрасно. Я бы радовался.
- Чему тут радоваться? Я ее боготворю. До сих пор…
- Знаю-знаю. Не умел любить. На мой взгляд, нельзя связывать судьбу с воспитательницей детского сада, которая будет всю жизнь бить мужа лопатой. Но сейчас не до бесед о браке. Есть дела поважнее.
- Какие это?
- Дорогой мой, тебе безразлично, что Салли мечется по округе в одной рубашке? Где твое рыцарство?
Мартышка опустил голову. Ему было очень стыдно.
- Ах ты, и верно! - сказал он. - Она простудится.
- Это в лучшем случае.
- Ее схватит Поттер.
- Вот именно.
- Чтоб он лопнул!
- Да, и я бы этого хотел. Не констебль, а могучая сила природы. Никогда не думал, что такое рвение умещается в полицейской форме. Что ж, до свидания.
- Куда ты идешь?
- Туда, во тьму, - отвечал пэр, перекидывая через руку цветастый халат.
- Мы не знаем, где Салли, но уйти далеко она не могла. Сиди здесь, отдыхай, размышляй.
Он вышел, ступая как можно бесшумней, а Мартышка откинулся в шезлонге и закрыл глаза.
"Размышляй!.." - горько подумал он и безрадостно засмеялся.
Но разум наш способен на многое. Казалось бы, какие размышления, когда мозг похож скорее на вихрь, чем на скопище серых клеток? Однако Мартышка заметил, что он и впрямь размышляет.
В сознании его, словно огненный образ, вставал графин, оставшийся на круглом столике и полный наполовину. Разум услужливо подсказал, что виски приносит пользу именно в таком состоянии. Любой врач, продолжал разум, порекомендует, нет - просто пропишет стаканчик-другой.
Через полминуты Мартышка отправился в обетованную землю, еще через полторы - сидел, задрав ноги, в своем любимом кресле. Спокойствие вернулось к нему.
В гостиной было очень тихо и очень хорошо, точнее - тихо и хорошо минут пятнадцать. К концу их вошел сэр Эйлмер и стало хуже. Поскольку сон его дважды прервали, он тоже вспомнил о графине и потянулся к нему душой. Опыт подсказывал, что самая жестокая бессонница - ничто перед стаканчиком-другим.
Мартышке он не обрадовался. Хотя ему и пришлось отказаться от прежних воззрений, он все же считал его гадом и ничуть не намеревался выпивать с ним в третьем часу. Жизнь, думал он, трудна и так, когда не натыкаешься повсюду на этого субъекта. Если бы после двух дней общения с будущим зятем сэра Эйлмера спросили, каким он хотел бы видеть мир, он бы сказал, что не привередлив и просит только об одном: чтобы в мире не было Твистлтонов.
- Уфф! - сказал он. - Ф-фуф! Опять вы!
Очень трудно на это ответить. Мартышка не придумал ничего, только подпрыгнул сидя, что уже вошло в привычку, а приземлившись - нервно хихикнул.
И зря. Мы знаем, как относился к этому сэр Эйлмер. Да, он не рвал людей на части, но лишь потому, что не хотел связываться с судом. Он посмотрел на Мартышку - и увидел, что тот держит бокал.
- Эй! - вскричал он. - Я думал, вы не пьете.
- А?
- Не пьете!!!
- Именно, не пью.
- Тогда чего ж вы хлещете виски?
- Прописали.
- Что?!
- Врачи рекомендуют. Для здоровья.
Бывают минуты, когда, объяснив все, мы ждем, что из этого выйдет. Такая минута настала. Мартышка искал детского доверия в суровом лице будущего тестя - и тут вошла леди Босток.
Некоторым покажется, что таких совпадений не бывает. Шесть обитателей Эшенден-Мэнор независимо друг от друга вспомнили о графине, который оставила Джейн! Однако другие увидят в этом ту неотвратимость, которая страшит и пленяет нас в греческой трагедии. Эсхил говаривал Еврипиду: "Неотвратимость
- это вещь!", и тот с ним соглашался.
Как бы то ни было, леди Босток тоже привлек графин. Не в силах уснуть после недавней передряги, она подумала, не выпить ли виски, разбавив его водой. Увидев единомышленников, она удивилась.
- Эйлмер! - сказала она. - Реджинальд! Я думала, вы не пьете.
Сэр Эйлмер издал исключительно противный звук, как бы выговаривая носом: "Еще чего!"
- Прописали для здоровья, - объяснил он.
- Да?
- Да. Врачи.
Тон его был так глумлив, что Мартышка, расплескавший почти все во время прыжка, не решился налить снова. Теперь ему хотелось не столько выпить на дорогу, сколько оказаться там, где нет ни сэра Эйлмера, ни его жены.
- Э… а… спокойной ночи, - сказал он.
- Уходите? - мрачно прогремел сэр Эйлмер.
- Э… да… спокойной… э…
Супруги тоже пожелали ему спать спокойно. Когда дверь закрылась, леди Босток напоминала лошадь, не очень довольную овсом.
- Ах, господи! - сказала она. - Надеюсь, Реджинальд не пьяница. - Тут она вспомнила: - Слава богу! Он ведь не Реджинальд. Он мошенник.
- Реджинальд, - сообщил сэр Эйлмер. - Мы тут разобрались, все выяснили. На этих собачьих бегах он дал чужое имя и чужой адрес.
- Это нехорошо.
- Что уж хорошего! Подло, я сказал бы. Мерзко. А пить он пьет. Ты посмотри, как у него бегают глаза. Я сразу понял. Хихикает! Пьяница, тут и думать нечего. Алкоголик. Ты уж поверь, он и здесь пил, как губка. Что будет делать Гермиона, ума не приложу. Алкоголики видят зеленых змей, - сэр Эйлмер отпустил воображение на волю, - желтых жаб, синих слонов. Лиловых пингвинов…
Материнское сердце не камень. Леди Босток жалобно заржала.
- Надо ее предупредить!
- Именно. Вот и напиши.
- Я к ней поеду!
- Езжай.
- Прямо с утра!
- Чем раньше, тем лучше. А сейчас ложись, не выспишься. Почему ты вообще пришла?
- Не могла уснуть. Решила немного выпить.
- А я много. Тоже не спал. Какой сон, если в доме кишат лунатики и констебли! Легли эти бабы?
- Да, дорогой. Все уходят.
- Черт с ними.
- О господи! О господи! О господи!
- Что еще?
- Я думаю о Реджинальде. Знаешь, их лечат золотом. Может, попробовать?
Не ведая об этих суждениях, но их подозревая, Мартышка взобрался на второй этаж. Нельзя сказать, что он обрел покой; однако его приятно удивляло, что рядом никого нет, ибо недавние события породили в нем нелюбовь к роду человеческому. "Один, один, в конце концов, один!" - думал он, открывая дверь спальни.
На кровати сидел дядя Фредерик, куря некрепкую сигару, а в кресле - окутанная цветастым халатом девушка, при виде которой сердце его снова подпрыгнуло, перекрыв прежние рекорды.
- А, Мартышка, - сказал лорд Икенхем, - заходи, заходи. Тут Салли. Мы влезли по водосточной трубе.
3 Мартышка не сразу обрел дар речи. Голосовые связки завязываются узлом от сильных чувств, а у него этих чувств было два.
Конечно, он боялся дядиных действий, он не доверял им, но, кроме того, он смутился, как смутится всякий, неожиданно встретив невесту, с которой расстался после бурной ссоры.
К счастью, невесты в таких ситуациях смущаются меньше. Салли, если судить по виду, не смутилась вообще. Глаза ее, по-прежнему сияющие, сияли приветливо. Когда она заговорила, приветливым оказался и голос, а уж об улыбке не стоит и говорить.
- Здравствуй, - сказала она.
- Здравствуй.
- Рада тебя видеть.
- О-о-о-о…
- Хорошо выглядишь.
- Э…да.
Мартышка говорил рассеянно, ибо думал о другом. За всеми хлопотами - Нью-Йорк, наследство, помолвка - он забыл, как улыбается Салли, и теперь испытывал примерно то, что испытал 4 июля Брим Рокметеллер.
Да, он забыл, как действует эта улыбка, когда засияет, словно огни кабачка после долгого пути, перенося в уютный, веселый, радостный мир. Великая любовь, и та не помогла: Мартышка испытал неприятные чувства вины и утраты.
Но они ушли. Собравшись с силами, он подумал о Гермионе - и пожалуйста! Твердый, стальной Реджинальд без единой щелочки в латах задал вопрос, который мог задать и пораньше.
- Что это значит? - спросил он холодно и ровно, как Поттер, обращающийся к подозрительному субъекту. - Что это значит, дядя Фред?
- Ты о чем?
- Что тут делает Салли?
- Скрывается.
- В моей комнате?
- Ничего, это временно.
Мартышка сжал голову руками, чувствуя, как обычно, что она сейчас треснет.
- Господи! - сказал он.
- В чем дело? У тебя неприятности?
- Да не может она тут быть!
- Не беспокойся, ты уйдешь ко мне. Кровать не предоставлю, но вспомни этот шезлонг!
-Я не о том. А вдруг кто-нибудь придет?
- Куда?
- Сюда.
- Когда?
- Утром.
- Никто не придет, кроме горничной, а днем я уведу Салли. Она поставила машину в здешний гараж. Съезжу в Икенхем, привезу ей платье, и пусть едет, куда ее душе угодно. Кстати, - задумчиво прибавил он, - почему именно "душе"? Очень возвышенно. В общем, утром придет служанка, надо ее уломать. Ты никогда не думал, что если бы гости умели уламывать служанок, те смело пускали бы постояльцев?
- Как ты ее уломаешь?
- Странное слово… Как будто забытый, старинный спорт. Наверное, Вильгельм Завоеватель был просто чемпионом. Дорогой мой, не беспокойся. Собственно, я ее уже уломал. Расскажу по порядку. Можно, Салли?
- Пожалуйста, дядя Фред.
- Прекрасно. Итак, когда мы расстались, я обыскал местность со всей доступной мне скрупулезностью. Трудно без пса, всегда бери его в гости, но я и сам обнаружил ее в оранжерее, где она поливала слезами цветы.
- Ничего подобного! - вскричала Салли, и лорд Икенхем, поднявшись с места, поцеловал ее в макушку.
- Это для красоты, - объяснил он. - Ты вела себя как герой, я просто гордился. Когда Салли услышала мой голос, она засмеялась.
- Хотел бы я засмеяться!
-А ты не можешь? Несмотря на счастливый конец?
- Какой еще конец?
- Счастливый. Ведь Салли спаслась, словно корабль в бурю. На чем я остановился?
- На оранжерее.
- Правильно. Обнаружил, закутал в халат, и мы стали красться сквозь тьму. Ты слышал о Чингачгуке?
- Нет.
- Индеец, известный в мое время. Видимо, теперь не читают Фенимора Купера.
- При чем он тут?
- Я хотел объяснить, как мы крались. Тихо. бесшумно. словно индейцы в мокасинах. И тут мы услышали голоса.
- Я так и подпрыгнула!
- Как и я. Взвились в воздух. Дело в том, что один голос принадлежал констеблю, другой - Элзи Бин. Что приятно в этой усадьбе, всегда можно встретить ночью служанку.
Говорила в основном она. Видимо, попрекала констебля его службой. Она сообщила, что через месяц уходит и должна узнать, уходит ли он. Оказалось, что у них совершенно разные взгляды, мало того - идеалы. Поэтому я решил, что она сочувствует нам, и не ошибся. Вскоре констебль ушел, а наша подруга, негромко фыркнув, направилась к дому. Тут мы и вступили с ней в контакт.
- Игриво крикнув: "Эй!"
- Игриво, как ты заметила, крикнув "Эй!". После этого все пошло как по маслу. Позже она сказала, что дикие звуки из тьмы ее напугали, но она сумела с собой совладать и приветливо нам ответила. Именно она указала нам эту трубу, а когда я подсадил Салли, подсалила меня, иначе по трубе не влезешь. Удивительно приятная девушка! Теперь я понимаю, почему ты…
- Что - я? Ну что - я?
- Ах, ничего! Итак, она помогла нам и обещала помогать в будущем. Скоро она зайдет. Видимо, она считает, что есть о чем потолковать.
- О еде! - воскликнула Салли.
- Можно и о еде.
- Я сейчас умру.
- Хорошо, через несколько минут отведу тебя в кладовую. Я бы и сам съел два-три вареных яйца. Ночью всегда хочется есть. А вот и мисс Бин! Заходите, заходите! Надеюсь, вы знакомы. Сигарету?
- Спасибо, сэр.
- Мартышка, дай нашей гостье сигарету. Присаживайтесь, мисс Бин. Скамеечку под ноги? Прекрасно. А теперь поведайте нам, что вас гнетет. Вероятно, вы хотите подсказать, как мы вознаградим вас за вашу доброту. Пять фунтов, на мой взгляд… вернее, десять.
Элзи Бин затрясла головой. Папильотки запрыгали, как усы у сэра Эйлмера.
- Не надо мне денег, - сказала она, не называя их презренным сором, но как бы и называя. - Лучше дайте в нос Гарольду.
Голос был звонок и строг, лицо - сурово, голубые глаза неумолимо сверкали. По-видимому, беседа в саду исчерпала ее терпение. Вот горничная, подумали бы вы, которая больше не уступит; и не ошиблись бы. Дочери Боттлтон-Ист славятся своим пылом, а манера констебля отвечать "Да нет…" на самые пылкие мольбы довела бы и более кротких служанок.
Лорд Икенхем учтиво склонил голову:
- Гарольду?
- Это Поттер.
- А, ваш полицейский друг! Что надо с ним сделать?
- Дать в нос.
- То есть ударить? Стукнуть? Заехать?
- Ага.
- Почему же? Я не навязчив, но это любопытно.
- Чтобы он ушел из полиции. Я говорила мистеру Твистлтону. Гарольд очень нервный. Чуть что - обижается.
- А, так, так!.. Я вас прекрасно понимаю. Психологически это безупречно. Если бы я служил в полиции и меня ударили по носу, я бы тут же ушел. Что ж, мы согласны. Мартышка…
Мартышка дернулся.
- Дядя Фред, - сообщил он, - мы с Элзи уже все решили. Сделает это ее брат. Надо тебе сказать, бить полицейских - его хобби.
-Да он не выйдет до сентября!
Лорд Икенхем очень огорчился.
- Неужели ты хочешь, - спросил он, - чтобы наша бедная подруга ждала до сентября? Мы должны помочь ей немедленно. К несчастью, я уже не тот, плохо даю в нос, хотя был бы счастлив осуществить такую прекрасную мечту. Следовательно, это сделаешь ты и как можно скорее.
- Ах ты, черт!..
- Не говори таких слов. Ты напоминаешь мне нашего предка, сэра Джервиса, который позорил свой род в давние дни. Зовут его под Яппу - он свернется в постели и скажет: "Как-нибудь позже". Ты выполнишь свой долг, обсудив все сперва с мисс Бин. А мы, пока ты обсуждаешь, сходим в кладовую. Лучше - по черной лестнице. Вы не подскажете нам, где она? В конце коридора? Спасибо, мисс Бин. Наверное, кладовую найти нетрудно. Есть в кухне газ, чтобы сварить яйца? Прекрасно. Все удобства. Идем. Салли. Обещаю тебе прекрасную трапезу. Есть тут умеют. Вероятно, кроме яиц, мы найдем ветчину, а может - и сосиски.
Со старинной учтивостью поклонившись Элзи Бин, лорд Икенхем вывел Салли из комнаты, рассказывая ей о том, как он жарил сосиски на кончике пера, а Мартышка увидел, что собеседница его уже не так сурова.
- Симпатичный старичок, - сказал она.
Такое неточное описание человека, похожего на анчар, который губит все, к чему прикоснется, поразило Мартышку, и он воскликнул: "Ха!"
- Что?
- Ха, - повторил страдалец и хотел это объяснить, когда услышал негромкий стук, а потом - слово "Мартышка". Судя по голосу, стучится Билл Окшот.
4 В словесности, дошедшей до нас сквозь века, есть много выразительнейших описаний того, как откликаются люди на неожиданную неприятность. Вспомним короля Клавдия, когда он смотрит "Мышеловку", а у более поздних писателей - мужа, когда он находит в кармане письмо, которое жена просила послать за две недели до этого.
Однако для сравнения с Мартышкой мы выберем только Макбета, увидевшего дух Банко. Волосы у него зашевелились, словно пол легким бризом, глаза совершенно вылезли, с побелевших губ сорвался бессмысленный крик - не "Ой", излюбленный служанкой, и не "Х-р-р!", как сказал бы сэр Эйлмер, а нечто среднее. Наблюдательный и умный шотландец, взглянув на Макбета, заметил: "Идемте, лорды, - государю худо". Нет сомнений, что, взглянув на Мартышку, он произнес бы эти же слова.