- Ну что же, дорогая, я уже готова отправиться в объятия Морфея. Пойдем в мою комнату, и я хорошенько расчешу твои волосы.
С некой торжественностью Шарлотта закрыла изнутри свою дверь и поставила для Люси тростниковое кресло. Потом спросила:
- Ну, и что ты будешь делать?
Люси была не готова к такому вопросу. Ей и в голову не приходило, что от нее потребуются какие-то действия. Детальный рассказ о своих переживаниях - вот и все, на что она рассчитывала.
- Так что ты будешь делать? Это проблема, которую ты сама должна решить.
Дождь струился по черным окнам, и в большой комнате было сыро и промозгло. Единственная свеча горела, мерцая, на крышке комода рядом с принадлежащей Шарлотте шляпой, которая отбрасывала на запертую дверь чудовищно-фантастические тени. Внизу в темноте прогремел трамвай, и Люси вдруг почувствовала необъяснимую печаль, хотя глаза ее уже давно были сухими. Она подняла взгляд на потолок, где, как призраки былой радости, сплелись в узорах бесцветные грифоны и фаготы.
- Дождь идет уже четыре часа, - наконец сказала она.
Мисс Бартлетт пропустила ее слова мимо ушей.
- Как ты предполагаешь заставить его молчать? - спросила она.
- Кого? Возницу?
- Нет, моя милая. Мистера Джорджа Эмерсона.
Люси принялась расхаживать по комнате взад и вперед.
- Я не понимаю, - сказала она.
Она все прекрасно поняла, но ей вдруг расхотелось быть абсолютно правдивой.
- Что ты собираешься сделать, чтобы он молчал об этом, - настаивала Шарлотта.
- У меня такое чувство, что он не будет никому ничего рассказывать.
- Я тоже склонна относиться к нему доброжелательно, - проговорила мисс Бартлетт. - Но, к сожалению, я знаю эту породу людей. Они редко держат сведения о своих подвигах при себе.
- Подвигах? - воскликнула Люси, которую больно резанула форма множественного числа.
- Моя дорогая! А ты предполагаешь, что ты у него первая? Подойди ко мне и слушай. Я делаю эти выводы только на основе того, что он говорил. Ты помнишь тот день, когда за ланчем он уверял мисс Элан, что симпатия к одному человеку является более чем веской причиной для того, чтобы чувствовать симпатию и к другому?
- Помню, - ответила Люси, которой тогда этот разговор понравился.
- Пойми, я не ханжа, - сказала Шарлотта, - и нет никакой необходимости считать его порочным; но он, вне всякого сомнения, человек грубый и плохо воспитанный. Можешь списать это на его достойных жалости предков и его дурное образование, если хочешь. Но мы так и не продвинулись в нашем главном вопросе. Что ты предполагаешь сделать?
Неожиданно Люси пришла в голову идея - явись она ей пораньше, Люси смогла бы одержать победу.
- Я предполагаю поговорить с ним, - сказала она.
Возглас, который вырвался из груди мисс Бартлетт, был совершенно искренен.
- Видишь ли, Шарлотта, твоя доброта… я никогда ее не забуду. Но, как ты и сказала, это мое дело. Мое и его.
- И ты собираешься умолять, просить его хранить молчание?
- Конечно, нет! Разговор с ним не будет трудным. О чем бы ты у него ни спросила, он отвечает либо "да", либо "нет". И все. Раньше я его боялась. Теперь же - нисколько.
- Но мы боимся за тебя, - проговорила мисс Бартлетт. - Ты такая молодая и неопытная, ты всю жизнь провела в окружении таких хороших людей, что тебе и невдомек, какими могут быть мужчины. Они находят грубое удовольствие в том, чтобы оскорбить женщину, которую не может защитить ее пол. Вот сегодня, например: что бы произошло, если бы я не явилась вовремя?
- Я даже подумать об этом не могу, - печально сказала Люси.
Что-то в голосе девушки заставило мисс Бартлетт повторить вопрос, но с более энергичной интонацией:
- Что бы случилось, если бы я не явилась вовремя?
- Я даже не знаю, - ответила Люси.
- Он же оскорбил тебя. И как бы ты ему ответила?
- У меня не было времени подумать. Ты пришла.
Шарлотта не унималась:
- Но разве ты не скажешь мне, что бы ты сделала?
- Я бы, - начала Люси, но, прислушавшись к себе, не закончила предложение. Она подошла к мокрому окну и, напрягая зрение, принялась вглядываться в темноту. Она не могла придумать, что бы она сделала.
- Отойди от окна, дорогая, - сказала мисс Бартлетт. - Тебя увидят с дороги.
Люси подчинилась. Она была во власти кузины и никак не могла выйти из изначально принятой роли, в которой главным качеством ее было самоуничижение. Ни та ни другая уже не вспоминали о предложении Люси поговорить с Джорджем и уладить это дело при его участии.
Голос мисс Бартлетт звучал горестно, даже заунывно.
- О где же вы, настоящие мужчины? Мы с тобой просто две слабые женщины. Мистер Биб безнадежен. Есть мистер Игер, но ты ему не доверяешь. О, если бы здесь был твой брат! Он молод, но я знаю, что, узнав об оскорблении, нанесенном его сестре, он превратился бы в льва. Слава богу, рыцарственность еще не умерла в людях, и есть еще мужчины, способные защитить женщину.
Произнося эту тираду, Шарлотта стягивала с рук кольца, которых было немало, и аккуратно укладывала их на подушке для булавок. Затем она подула в свои перчатки и сказала:
- Придется поторопиться, но нам нужно успеть на утренний поезд.
- Какой поезд?
- До Рима.
Шарлотта критически осмотрела перчатки. Люси восприняла волю Шарлотты с той же легкостью, с какой та была изложена.
- В котором часу идет поезд? - спросила она.
- В восемь.
- Синьора Бертолини расстроится.
- Нам придется с этим смириться, - сказала мисс Бартлетт, скрыв, что уже уведомила хозяйку пансиона об отъезде.
- Она заставит нас оплатить всю эту неделю.
- Не исключено, что и так. Тем не менее нам будет гораздо уютнее в отеле, где остановились Визы. Кстати, вечерний чай там не включается в счет.
- Зато они отдельно берут за вино.
Проговорив это, Люси замолчала. Фигура Шарлотты в ее усталых глазах дрожала и расплывалась, словно призрак, явившийся в страшном сне.
Они принялись паковать свои вещи, так как времени до отъезда было совсем немного. Люси, повинуясь указаниям кузины, стала ходить из комнаты в комнату, сетуя на то, как неудобно собираться в дорогу при свете свечи, да еще испытывая при этом легкое недомогание. Шарлотта, практицизму которой недоставало соответствующих способностей, стояла на коленях возле открытого чемодана и пыталась наполнить его книгами разных размеров и разной толщины. От согбенной позы у нее сразу же заболела спина, и, несколько раз глубоко вздохнув, мисс Бартлетт почувствовала, что, несмотря на все свои ухищрения, она стареет. Входя в очередной раз в комнату, Люси услышала эти вздохи, и девушку охватил один из тех глубоких эмоциональных порывов, причина которых для нее всегда была скрыта. Она почувствовала, что свеча будет гореть ярче, укладка чемоданов пойдет энергичнее, а мир будет немного счастливее, если она сможет дать и получить хоть немного любви. Эти порывы посещали Люси и раньше, но никогда они не были столь сильными, как сегодня. Она стала рядом с кузиной на колени и обняла ее.
Шарлотта ответила на объятия с нежностью и теплотой. Но поскольку она не была такой уж глупой, то отлично понимала, что Люси ее не любит, хотя и хочет любить. Поэтому через некоторое время она произнесла тоном, полным значения:
- Простишь ли ты меня когда-нибудь, дорогая Люси?
Люси насторожилась, зная по горькому опыту, что Шарлотта имела в виду под прощением.
- Шарлотта, милая, - спросила она. - Разве я должна что-то прощать?
- Очень многое, - ответила мисс Бартлетт. - И я за многое должна просить прощения у самой себя. Я ведь досаждаю тебе на каждом шагу.
- Да нет…
Но мисс Бартлетт уже надела свою любимую маску - маску рано состарившейся мученицы.
- О да! - возразила она. - Я чувствую, что наша совместная поездка оказалась не такой успешной, как я надеялась. Мне нужно было быть предусмотрительнее. Тебе нужен кто-нибудь помоложе и посильнее, кто-нибудь, кто к тебе лучше относится. Я слишком неинтересная и старомодная, способная только упаковывать и распаковывать твои вещи.
- Прошу тебя!..
- Моим единственным утешением является то, что ты нашла людей, более соответствующих твоему вкусу, и могла часто оставлять меня дома. У меня есть собственные примитивные представления о том, как должна вести себя леди, но я надеюсь, я не слишком их тебе навязывала. Ты сама решала, как тебе поступить.
- Ты не должна так говорить, - мягко сказала Люси.
Она все еще придерживалась мысли, что они с Шарлоттой любят друг друга и живут душа в душу. В молчании они продолжали паковать чемоданы.
- Я потерпела неудачу, - проговорила мисс Бартлетт, воюя с ремнями чемодана Люси, вместо того чтобы управляться со своими. - Мне не удалось сделать тебя счастливой, не удалось исполнить обязательства по отношению к твоей матери. Она была так щедра ко мне, и после этой катастрофы я уже не смогу посмотреть ей в глаза.
- Но моя мама все поймет. Это не катастрофа, и в том, что произошло, нет твоей вины.
- Есть, и это - катастрофа. Она никогда не простит меня, и будет права. Например, разве я имела право подружиться с мисс Лэвиш?
- Конечно, имела.
- Но разве я имела право оставить тебя ради нее? Я не только досаждала тебе, я еще и пренебрегла своими обязанностями. И твоя мать увидит это, как только ты обо всем ей расскажешь.
Люси, озабоченная только тем, чтобы исправить создавшееся положение, спросила:
- И ты хочешь, чтобы мама об этом услышала?
- Но ты ведь все ей рассказываешь, не так ли?
- Обычно да.
- Я не имею права подрывать доверие, которое вы питаете друг к другу, - проговорила Шарлотта с чувством. - Для меня это - святое. Если, конечно, ты сама не считаешь, что есть вещи, о которых ей лучше не знать.
Не стоило так унижать девушку.
- В обычных обстоятельствах я бы ей все рассказала, - сказала Люси. - Но если ты согласишься, что мама тебя в чем-то обвиняет, я обещаю, что ничего ей не скажу. Ни ей, ни кому другому - ни слова.
После произнесенного ею обещания длинный разговор неожиданно быстро завершился. Мисс Бартлетт чмокнула Люси в обе щеки, пожелала ей спокойной ночи и отправила спать.
На мгновение то, что беспокоило Люси, отошло на задний план. Джорджа будут считать негодяем, и все в конечном итоге с этим согласятся. Сама Люси ни оправдывала его, ни обвиняла, ибо пока не способна была делать выводы и произносить суждения. В тот момент, когда она была уже готова оценить его поступок, вмешалась мисс Бартлетт, и с тех пор мнение кузины стало доминировать над ее собственным. Мисс Бартлетт всегда была с ней. Вот и сейчас она вздыхает за стенкой, разделяющей их комнаты, - мисс Бартлетт, которая никогда не была ни уступчивой, ни робкой. Она действовала как великий артист: некоторое время, даже целые годы, она вела себя как существо, не стоящее внимания, но в конце концов представила юной девушке полную и убедительную картину мира, в котором нет ни радости, ни любви; где юность, если ее не предупредить, неизбежно будет стремиться к саморазрушению. Стыдливый мир барьеров и преград, которые могут отвратить зло, но добра не принесут - если судить по тем, кто следовал установленным правилам.
Люси страдала от самого большого зла, которое таил в себе этот мир: его искусственные каноны пытались убить ее искренность, ее желание сочувствия и любви. Никогда более она не станет раскрывать свое сердце без предварительного обдумывания последствий, без того, чтобы не принять предупредительных мер. А такая тактика катастрофически сказывается на состоянии души.
Прозвенел дверной колокольчик, и Люси рванулась к окну. Но перед тем как подойти к нему, она засомневалась, потом вернулась и потушила свечу. Таким образом, она видела того, кто стоял внизу, а тот, хоть и смотрел на окно ее комнаты, саму Люси не видел.
Чтобы дойти до своей комнаты, он должен был пройти по коридору. Люси была еще одета. Ей вдруг пришло в голову, что она может выскользнуть в коридор, сказать ему, что уезжает завтра и что их столь необычные отношения заканчиваются.
Остается неясным, смогла бы она так поступить или нет. В самый критический момент дверь мисс Бартлетт отворилась, и раздался ее голос:
- Мистер Эмерсон! Можно вас на два слова в гостиную?
Вскоре Люси вновь услышала их шаги, и мисс Бартлетт сказала:
- Спокойной ночи, мистер Эмерсон.
Единственным ответом ей было его тяжелое усталое дыхание. Дуэнья выполнила свою работу.
Люси не смогла сдержать слез:
- Это неправильно! Нельзя так! Нельзя все решать за меня! О, как я хочу быстрее стать взрослой!
Мисс Бартлетт постучала по стене:
- Немедленно ложись спать, дорогая. Нужно как следует отдохнуть перед дорогой.
Утром они уехали в Рим.
Часть 2
Глава 8. Избранник из времен Средневековья
Шторы на французских окнах гостиной в Уинди-Корнер были задернуты, чтобы защитить новый ковер от августовского солнца. Это были тяжелые шторы; они свисали до пола, и свет, проникая сквозь них, становился приглушенным и рассеянным. Поэт, если бы он находился в гостиной, мог бы воскликнуть: "Жизнь, словно витражами крытый купол!" - или сравнил бы шторы с воротами шлюза, удерживающего могучий поток, струящийся с небес. Снаружи разливалось сияющее море; внутри сияние, хотя и видимое, было ослаблено до меры, сообразной с возможностями человека.
В комнате находились два в высшей степени милых существа. Одно - юноша девятнадцати лет - изучало компактное руководство по анатомии и время от времени бросало взгляд на кость, лежавшую на пианино. Иногда юноша принимался раскачиваться на своем стуле, пыхтеть и стонать, поскольку день был жарким, шрифт в книжке исключительно мелким, а изображенный там человеческий скелет - страшным. Его мать, которая трудилась над письмом, зачитывала пространные фрагменты того, что она уже написала, а в перерывах между письмом и чтением вставала и, подойдя к окну, раздергивала на мгновение шторы, проливая на ковер ручеек солнечного света. Сделав это в очередной раз, она сообщила, что они всё еще находятся там.
- Они - везде! Где их только нет! - сказал юноша, это был Фредди, брат Люси. - Меня уже тошнит от всего этого.
- Ради бога, выйди тогда из моей гостиной, - воскликнула миссис Ханичёрч, которая пыталась отучить своих детей от сленга, делая вид, что понимает их фразы буквально.
Фредди не сдвинулся с места и не ответил.
- Я полагаю, все движется к финалу, - заметила миссис Ханичёрч, которой хотелось узнать мнение сына по поводу сложившегося положения, но не хотелось его об этом просить.
- Давно пора.
- Я рада, что Сесиль вновь делает ей предложение.
- Это уж третий заход, верно?
- Фредди! Как можно быть таким грубым?
- Я не собирался быть грубым, - ответил Фредди и добавил: - Я просто думаю, что Люси могла бы разобраться с этим еще в Италии. Не знаю, как это заведено у девушек, но если бы она тогда сказала "нет" достаточно ясно, не нужно было бы повторять уже здесь. От этого всего я чувствую себя - я не могу объяснить - так неловко.
- Неужели, дорогой? Как интересно!
- Я чувствую… - проговорил Фредди. - А, не обращай внимания…
И отвернулся к своей работе.
- Послушай, что я написала миссис Виз, - сказала миссис Ханичёрч. - Я написала так: "Дорогая миссис Виз!.."
- Да, мама, ты мне читала. Очень хорошее письмо.
- Я написала так: "Дорогая миссис Виз! Сесиль только что спросил моего согласия, и я была бы счастлива, если бы Люси приняла его предложение. Но…"
Миссис Ханичёрч остановилась и сказала сыну:
- Забавно, что Сесиль вообще спрашивал моего согласия. Он ведь всегда был противником условностей, считал, что родители не должны вмешиваться ни во что, и все такое прочее. А теперь, оказывается, без меня никак.
- И без меня.
- Тебя?
Фредди согласно кивнул.
- Что ты имеешь в виду?
- Он спросил и моего согласия.
- Что за странный человек! - воскликнула миссис Ханичёрч.
- Но почему? - спросил ее сын и наследник. - Почему это я должен быть в стороне?
- Да что ты понимаешь в Люси, да и вообще в девушках? И что ты ему сказал?
- Я сказал Сесилю: "Поступай как хочешь, это не мое дело".
- Какой достойный ответ! - воскликнула миссис Ханичёрч, хотя ее собственный ответ, пусть и иной по форме, был столь же пустым.
- Проблема вот в чем… - начал было Фредди, но снова принялся за работу, так и не решившись высказаться до конца.
Миссис Ханичёрч снова подошла к окну.
- Фредди, - сказала она. - Ты обязан посмотреть. Они все еще там.
- На твоем месте я бы не стал подглядывать.
- Подглядывать? Разве я не могу посмотреть в свое собственное окно?
Но она все-таки вернулась к бюро, по пути заглянув в книгу, которую читал сын.
- Все еще триста тридцать вторая страница? - спросила она, впрочем, не ожидая ответа.
Фредди фыркнул и перевернул сразу две страницы. Некоторое время мать и сын молчали. А совсем рядом, за шторами, шел и никак не мог закончиться длинный разговор.
- Проблема вот в чем. - Фредди нервно сглотнул. - С этим Сесилем я влетел хуже некуда. Ему было мало моего "согласия", то есть когда я сказал, что это не мое дело; так вот, ему мало этого. Он хотел удостовериться, что от счастья у меня снесло голову. То есть практически это выглядело так: "Разве не чудесно для Люси и для Уинди-Корнер то, что я на ней женюсь?" И он ждал от меня подтверждения; сказал, что это придаст ему уверенности.
- Надеюсь, ты дал правильный ответ?
- Я сказал "нет", - ответил Фредди, скрипнув зубами. - В общем, попал как кур в ощип. У меня выхода не было. Я должен был сказать "нет". Зачем он меня спрашивал?
- Нелепо и глупо! - воскликнула миссис Ханичёрч. - Ты думаешь, ты такой искренний и правдивый, а на самом деле это все гнусный обман. Ты что, предполагаешь, что человек, подобный Сесилю, обратит хоть малейшее внимание на то, что ты говоришь? Надеюсь, он надрал тебе уши. Как ты смел такое сказать?
- Да успокойся ты, мама. Я должен был сказать "нет", потому что я не мог сказать "да". Я постарался обратить все в шутку, и Сесиль тоже смеялся, а потом ушел, и я думаю, что все будет нормально. Хотя я и сплоховал. Ну ладно, мама, давай помолчим, кое-кому тут нужно поработать.
- Нет! - сказала миссис Ханичёрч с видом человека, принявшего наконец решение. - Я молчать не стану. Ты знаешь, что произошло между Сесилем и Люси в Риме, ты знаешь, зачем он здесь, и тем не менее ты намеренно оскорбляешь его и пытаешься выставить из нашего дома.
- Да нисколько! - умоляющим тоном произнес Фредди. - Я только дал ему понять, что он мне не нравится. Я не испытываю к нему ненависти, но он мне не нравится. Что меня беспокоит, так это то, что он расскажет об этом Люси.
Он мрачно посмотрел на шторы.
- А вот мне он нравится, - сказала миссис Ханичёрч. - Я знакома с его матерью. Он добрый, умный, богатый. Он из хорошей семьи. О, не нужно пинать фортепиано! Он из хорошей семьи, и, если хочешь, я произнесу это снова и снова: из хорошей.