Юрий. Никого! Никого нет… Прости, атаман Герасим Евангель… Я задремал… все случается… уже светает… Мы снова потихоньку тронемся в путь. Ну же, мужайся. Допьем фляжку. А? Не сдавайтесь… Вот я посажу вас в седло, и вы увидите, все будет хорошо… мужайтесь! Бог не без милости… Эй, Герасим Евангель! Атаман!.. Ох, вот те крест, он мертв! Как он стиснул зубы… Конец. Этот чертов младенец сжимал его сердце! Кто бы мог заподозрить в старом запорожце такую совестливость? Конечно, это было ужасно. Дитя, да еще царевич!.. Странного приемного отца даровала мне судьба!.. Бедный Герасим Евангель! Однако он был смельчак… бывалый воин… А дурная стрела меж ребер делает его более беспомощным, чем рыба, вытащенная из воды… И вот я один на всем свете… где рать моя? В этот час, думаю, я один могу ответить на зов. Остальные сейчас небось торчат головами на кольях Ислам-Кермана, а тела их в степи служат добычей воронья… В этом седле сто двадцать дукатов. Целое состояние. Да еще этот крест, золотой, и сверкающие каменья, ей же ей, будто волчьи глаза. (Читает.) "Дмитрию, сыну царя Ивана, от его крестного, князя Ивана Мстиславского". Я богат, у меня два быстрых коня. Что мне делать в днепровском курене? Старейшины острова сочтут меня слишком молодым, чтобы быть поручиком. Если я пойду в Москву, Борис, быть может, сделает меня капитаном стрельцов… Борис… Ему тоже повезло. Хотя говорят, его дед был из татар… ей же ей, да здравствует Москва! Говорят, встанешь раньше, шагнешь дальше… Кабы у меня был кусок хлеба на завтрак!.. Бедный Герасим Евангель, не был он ангелом, а все же был лучшим копьем Днепра. Прощай, мой старый атаман. Ты спишь, и я надеюсь, тебе больше не снятся зарезанные младенцы. Не хочу я, чтобы волки растащили твои кости… Положим ему в руки его палицу, как подобает атаману… Черт возьми, как он одеревенел… Забросаем тело землей… Вот кинжал, лучший помощник для этого. Может, именно этим кинжалом… помнится, он никогда не хотел резать им хлеб. (Копает землю и напевает.) "На синем море туман, черная тоска держит меня за сердце. Там вдали в поле я вижу зеленую дубраву, возле дубравы холм, на холме горит костер, возле костра белый плащ, на плаще лежит воин. Возле самого сердца рана, из которой фонтаном бьет кровь. Вокруг него сотоварищи, прощаются с ним. "Мы отправляемся на Святую Русь, что мы скажем твоим родителям?" Дорогие сотоварищи, Святая Русь. Увы, я ее больше не увижу. Передайте мой последний привет моей матушке и всем моим друзьям. А невесте скажите, пусть ищет себе другого возлюбленного".
Входит Шубин, ведя под уздцы коня, нагруженного мешками.
Сцена вторая
Шубин, Юрий.
Шубин(в сторону). Из огня да в полымя! От татарина ушел, да с запорожцем повстречался! Святой Николай Угодник, смилуйся над нами!
Юрий(заметив его и прицеливаясь). Стой, ни с места! Ты кто? Что ты здесь делаешь?
Шубин. Ах, господин атаман, не убивайте православного христианина! Вчера безбожники чуть было не захватили меня. Наш маленький обоз рассеялся и я, спасаясь бегством, заблудился в этом лесу.
Юрий. Еда есть?
Шубин. Половина пирога да несколько галет.
Юрий. Давай поскорей позавтракаем чем Бог послал. Вы, москали, всегда осмотрительны, всегда с провизией. (Ест с жадностью.)
Шубин. Ты хоронил мертвого, а теперь ешь, не омыв рук.
Юрий. Вода более чем в трех верстах отсюда, а я уже два дня не ел. Ну же, ешь, здесь на двоих хватит.
Шубин. Атаман-батюшка, не обращай на меня внимания.
Юрий. Ты видел татар, откуда они идут?
Шубин. К югу идут, батюшка. Я издали их заметил и поспешил скрыться. Вчера шел я через поле боя, все оно было покрыто обезглавленными трупами. То уж точно были христиане… Горе нам!
Юрий. Да, они, псы, застали нас врасплох! Десять против одного; что поделаешь? Взгляни, вот что осталось от лихого атамана, носившего серебряную палицу.
Шубин. Да примет Господь душу его в раю… Чему ты улыбаешься? Уж не язычник ли он?
Юрий. Мертвые мертвы. Пора в путь.
Шубин(в сторону). Он не говорит мне: кошелек или жизнь. (Громко.) Господин атаман… я бедный купец из Углича… заблудился в лесу…
Юрий. Углич! Не там ли был умерщвлен сын царя Ивана?
Шубин. Умерщвлен! Я этого не говорил… Он и правда умер.
Юрий. Всем известно, что он был убит по приказу Бориса.
Шубин. Борис - наш славный царь, да хранит Господь его и Святую Русь… Не говори о нем плохого, батюшка.
Юрий. Боишься, кабы эти деревья не передали ему, что он убийца?.. Вижу я, вы, москали, дадите язык себе отрезать за вашего славного царя. Мы же, вольные дети степей, говорим одно и устами, и сердцем.
Шубин. Я уважаю казаков. Они православные и воюют с безбожниками… Господин атаман, дозволь бедному купцу следовать в твоей тени. Она убережет его от всякой дурной встречи.
Юрий. Куда путь держишь?
Шубин. В Углич, если Богу будет угодно.
Юрий. Ей же ей, меня так и подмывает проводить тебя туда…
Шубин. Батюшка, коли ты окажешь мне такую честь, мой дом - твой дом… Но найдешь ли ты дорогу среди этих лесов и болот?
Юрий. Ничего не бойся… Может ли казак заблудиться там, где есть мох или трава?.. Только вот помоги мне прикрыть землей и камнями это тело… (Помолчав.) Как давно он умер?
Шубин(удивленно). Но тебе лучше знать.
Юрий. Я говорю о царевиче Дмитрии.
Шубин. Он преставился в 7099 году… Тому двенадцать лет… Пятнадцатого мая.
Юрий. Преставился… от удара кинжалом в горло.
Шубин. Бог знает… Я там не был. Да пребудет он в раю, невинный!
Юрий. Видел ты этого Дмитрия?
Шубин. Раз сто, не меньше. Это я продал ему последнее его ожерелье из жемчугов… я хотел сказать, из орешков.
Юрий. Ты золотарь?
Шубин. Ваша светлость… у меня ничего нет… я бедный купец.
Юрий. Уж не думаешь ли ты, что запорожец станет обирать путника, с которым только что разделил хлеб-соль? Успокойся. Незачем тебе держаться за пояс обеими руками. Мне неинтересно знать, что там внутри… Так ты говоришь, царевич был белокур?
Шубин. Да, приблизительно как ты… (Внимательно приглядывается к нему.) Ах!
Юрий. Почему ты так пристально рассматриваешь меня?
Шубин. Нет, ничего, атаман-батюшка… Только вот отметина, что у тебя под правым глазом…
Юрий. Так что же? Она у меня с рождения. Ну, в путь.
Шубин. Как? И ты не поставишь креста на этой могиле?
Юрий. Ты прав. Я и забыл. Вот так, две палки и кусок веревки… всех-то делов… Красив ли город Углич?.. Вот и ладно. Герасим, Герасим, покойся в мире, если в том краю, куда ты отправился, есть покой… По коням, господин торговец орехами. (Уходит, напевая.) "Поплывем мы, друзья, по Дону Ивановичу, туман укроет нас, а луна зашла…"
Шубин(в сторону). У него вид честного юноши… Странное сходство!
Выходит.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Дом Шубина в Угличе. Его жена Акулина следит за приготовлениями к обеду.
Сцена первая
Григорий Отрепьев, Акулина.
Григорий(входя). Благословен Господь! Лучше прийти к началу обеда, чем к концу сражения. Даже на улице пахнет щами, а у тебя и бутыль в руках. Здорово тебе, Акулина Петрова, здорово, кума.
Акулина. Добро пожаловать, Григорий Богданович, вот уж не ожидали увидеть тебя здесь! Мы думали, ты в Свято-Никольском монастыре.
Григорий. Что поделаешь, кума?.. То я не могу ужиться с настоятелем, то он со мной. В этот раз мы расстались по обоюдному согласию. Я пришел покрутиться здесь, покуда дядя мой Смирной не уладит моего дела и не сыщет мне более человеколюбивого настоятеля. Он там всемогущ. Шпион Бориса, или секретарь, или соглядатай, уж и не знаю кто…
Акулина. Ах, Григорий, опять проказишь, батюшка мой, об заклад бьюсь. Когда же ты остепенишься?
Григорий. Когда Борис станет гнать такую плохую водку, что честной народ уже не сможет ее пить… Черт побери, думаю, это будет на следующей неделе. Стыдно христианам терпеть это. Подумать только, дворянину да не иметь перегонного аппарата для себя и своих друзей!.. Но я вижу, у вас праздник? Уж не родила ли ты нового младенчика, кума?
Акулина. Экий вы, Григорий Богданович! Муж из странствия вернулся. Он избежал больших опасностей, друг мой любезный, и об эту пору мог бы находиться у татар в узилище, кабы не молодой запорожский казак, ставший ему проводником до самого дома. Он наш гость, да благословит его Господь.
Григорий. Черт побери! Давно я говорю, близок конец света. Вот уж и чудеса начинаются. Где это видано, чтобы казак помог купцу, коли только не в том, чтобы освободить его от поклажи. Эй, да ведь это наш славный Шубин!
Входят Шубин и Юрий.
Сцена вторая
Те же, Шубин и Юрий.
Шубин. А, вот и ты, Гришка! Что поделываешь в Угличе, негодник? Гость дорогой, представляю тебе преподобного Григория Богдановича Отрепьева из Свято-Никольского монастыря, теперь уже, может, и настоятеля…
Григорий. Нет еще, нет еще… Сначала надобно, чтобы наш святоша патриарх распределил меня по моему выбору. А ты, кум, все молодцом…
Шубин. Гость дорогой, окажи честь, снизойди до этого скромного стола. Жена! Водки. Твое здоровье, господин атаман… Однако я до сих пор не знаю ни твоего имени, ни как тебя по батюшке.
Юрий. Мое имя? (Помолчав, со смехом.) Дмитрий Иванов.
Шубин. Твое здоровье, Дмитрий Иванов! Это водка 7099 года.
Юрий. Года смерти царевича.
Григорий. Года, когда он был вероломно убиен… Еще стакан. Его здоровье!
Шубин. Шш, Григорий! Садись, гость дорогой… А ты сюда, Гришка. Молитву, Гришка, тебе бы читать, но закон велит, чтобы это был отец семейства. (Стоя с молитвенно сложенными руками.) Господь, спаси и сохрани тело и душу Бориса, царя нашего, единственного христианского монарха на земле, которому другие государи рабски служат, чей разум есть кладезь мудрости, а сердце полно любви и великодушия. Аминь.
Григорий. Аминь, и выпьем.
Юрий. Что это еще за молитва такая? Уж не безумец ли этот Борис, коли считает себя единственным христианским монархом на земле?
Шубин. Гость дорогой, почтенный мой спаситель, да будет мне дозволено напомнить тебе, что мы не на берегах Днепра в достойном уважения запорожском курене. Мы на Святой Руси, где опасно дурно говорить о царе-батюшке… Хотя среди нас только православные христиане, неспособные донести на тебя… Ешьте на здоровье.
Григорий. Хорошо сказано. Однако мы здесь, чтобы веселиться, а когда речь заходит о Борисе, больше хочется плакать, чем смеяться… Известно ли вам, что в Москве мрут с голоду? А царь в Кремле пирует и приговаривает: "Чтоб эти москали сдохли! Это мятежники, которые не любят меня". Он и вправду не пускает в город обозы с зерном.
Шубин. Да выпей же, Григорий, и не будь смутьяном.
Григорий. Здесь нет слуг, а значит, и шпионов, а стены толсты. Время от времени надобно облегчать душу. С тех пор как стало известно, что Борис приказал убить царевича, он изобрел тьму адских уловок, дабы заставить народ забыть о своем преступлении. Верите ли, брат Дмитрий, в 7099 году он поджег лавки купцов на главной площади! "Это заткнет им рот", - сказал он… Его ухватки!
Шубин. Ох, Григорий!
Григорий. Я видел, как они горели… Но это еще цветочки. Потом он написал хану Касим-Гирею, чтобы тот пришел к нам со ста тысячами татар, грабя и руша все на своем пути. "Прекрасно, - сказал он, - татары помешают им думать о царевиче Дмитрии".
Шубин. Ох, Григорий!
Григорий. Доказательство, что их позвал Борис, то, что он отправил нашу армию в Казань на арбузы, когда татары как раз переходили Оку. Хватит!.. Все-таки святой Николай и святой Сергий сделали так, что Касим-Гирей как пришел, так и ушел… А что же Борис? А Борис хранил спокойствие. Он был регентом… Бедный царь Федор позволял ему все делать по своему разумению… Все ему сходило с рук, он был высоко… Ловко приготовленная похлебка отправила Федора вслед за его братом Дмитрием и отцом Грозным.
Шубин. Ох, Григорий!
Григорий. Дай же мне сказать! Я видел, говорю я вам, я сам видел царя Федора, распростертого на его парадном ложе. Было на что посмотреть, не ради красного словца… Тысячи свечей, парча, прусское полотно, после службы вволю водки… В тот день мы устроили знатную пирушку… уж такую… О чем это я говорил?
Юрий. Ты говорил, что видел царя Федора…
Григорий. Ах да! Так вот. Он был раздутый, весь зеленый, зеленей капусты! Я говорю только то, что знаю… Да, а еще принц Иван Датский…
Шубин. Он женится на царевне Ксении, дочери Бориса.
Григорий. Хорошо ли это, отдавать христианку принцу-безбожнику?.. Но Борис передумал… Принц Иван пообедал у него… его, говорят, принесли мертвецки пьяным… И он уже никогда не протрезвеет.
Шубин. Что ты хочешь сказать?
Григорий. Что он хлебнул вина, которое Борис бережет для своих добрых друзей… Зря, что ли, три финских колдуна по ночам настаивают травы, те самые, что они собирают на ущербе луны на Серпуховском кладбище?
Шубин. Как, датский принц умер?!
Григорий. Я давеча узнал об этом от монаха, прибывшего из Москвы… И никого не удивляет, что царь запретил бальзамировать тело, как того хотел датский лекарь. "Нет, - сказал Борис, - тогда увидят, что у него в желудке".
Шубин. Это невозможно! Царь любил его больше, чем собственного сына Федора.
Григорий. Вот он и неутешен… Он плачет, словно крокодил, съевший младенца… ибо хотел бы съесть еще одного… Э, он прекрасно видел, что все русские любят этого доброго принца Ивана… Знаете ли вы, что он собирался перейти в православие?.. Мне отец Алексий сказал. Он узнал от виночерпия принца… Вот уж у кого была прекрасная прусская водка!.. А Борис был прав… ибо весь народ однажды сказал бы Ивану, после его крещения: "Будь нашим царем и освободи нас".
Шубин. Боже мой, какое горе! А я как раз закончил жемчужное ожерелье для свадьбы царевны!
Григорий. Ба, она найдет другого мужа, и тот купит у тебя твое ожерелье. Право слово, друзья-товарищи, коли Борису нужен зять, я охотно могу предложить себя; царевна мила, словно ангел. Только, когда тесть пригласит меня на обед, я скажу: "Извините, но у меня нет аппетита". Время, в которое мы живем, друзья-товарищи, требует быть внимательными к тому, где мы обедаем, и следить за пищеварением. Но, господин запорожец, глядя, как вы едва прикасаетесь к еде, можно подумать, будто вы испытываете какое-то сомнение в кухне нашего хозяина. Будьте спокойны. Здесь не знают рецептов тех напитков, что производятся в Кремле.
Шубин. Ох, Григорий!
Юрий. Я больше не голоден, и мне доставляет удовольствие слушать тебя.
Григорий. Ваше здоровье, дружище. Всегда есть невозможно, но можно всегда пить, как говаривал чудовский настоятель.
Акулина(глядя в окно). Ах, шведский принц… Смотрите-ка, он заходит к нам во двор.
Григорий. Черт бы побрал принцев, которые заявляются во время обеда.
Шубин. Молчи; побегу в лавку, приму его. (Выходит.)
Юрий. Шведский принц в Угличе!