…вот лезвие ваджры срубает мне край щита, Арджуна впереди что-то кричит, но я не слышу его, раздавая смерть направо и налево, разрубая головы и переламывая хребты, я ловлю поводья колесницы и поворачиваю бешено храпящих коней туда, где мелькает снежно-белый шлем, и уже сома, молоко богов, льется с неба, но его никто не пьет потому что здесь хватает другого, соленого и горячего нектара, я прыгаю через громаду рухнувшего слона, не отрывая глаз от белого пятна и взмахиваю мечом, заставляя его пошатнуться, он смотрит на меня, пока лезвие погружается все глубже в сердце, падая, падая…
…шаг через бруствер окопа, мы все шагаем и бежим вперед, выставив щетину штыков, многоголосым воплем отгоняя пляшущую по полю смерть, разбрасывающую пригоршни крови и осколков, навстречу нам так же бегут они, дергаются серые пятна шинелей, мы сшибаемся посреди изрытого смертью поля, мой штык, словно живой, вращает меня, сам отыскивая себе цель, с хрустом врезаясь в плоть и отдергиваясь назад, пока не находит белый треугольник под расстегнутой шинелью, проходит насквозь, а я успеваю увернуться от чужого, менее проворного штыка хозяин которого сейчас падает лицом вниз на мои сапоги, пальцами разрывая на себе ворот белейшей, точно в молоке стиранной, прямо перед боем надетой рубахи…
…перископ разрезает волны, и становится виден гигантский лайнер под паучьей тряпкой флага, его команда и пассажиры не замечают нас, я срываю фуражку и бросаю ее на палубу, таков обычай, удача пуглива, и я сквозь намертво сжатые зубы отдаю приказ - зайти с мелководья, пусть они видят нас, другого выбора нет, но корабли конвоя не успевают, давятся сиренами, моя лодка уже на дистанции, и в отсеках все зажали в побелевших пальцах вентили, вцепились в кремальеры, носовой торпедный товсь, пли, торпеда пошла, и вместе с ней словно бы устремляюсь вперед я, и взрыв взметает невыносимо-белый, слепящий горб кипящей воды, матовую молочную пену, спасательные круги пусты и подбирать некого…
…переборки взорваны, в наушниках бьется команда - десантной партии вперед, вперед, бегом, братва, мы летим по коридорам с нуль-гравитацией, выжигая отсек за отсеком, тяжести нет, но на спину, кажется, все равно чугунно давят пластины скафандра, взрыв отбрасывает меня и кружит, кровь из носа втягивается мелкими шариками в фильтры шлема, а впереди уже перестали бить разрядники и вибрация лезвий ближнего боя сотрясает стены, навстречу кувыркается вспоротый скафандр с красными лохмотьями внутри, я перехватываю рукоять обеими руками и прыгаю вперед, подгибая голени к подбородку, скрежет лезвия искрами мимо, зато я не промахнулся, взламывая броню, и шарики крови разлетаются по коридору, в наушниках рык и мат озверевшего десанта, а передо мной еще один, в скафандре с широкой белой полосой через грудную пластину, в свете галогенного фонаря полоса сияет, словно улыбка, он не успевает даже уклониться, я делю его пополам точно по этой ненавистной полосе, выворачиваю вариатор лезвия на полную мощность, оно захлебывается красным паром, руки трупа вскинуты, точно в молитве, которая не поможет никому…
* * *
- Молока не хотите?
- Нет, спасибо, - посетитель, резко побледнев, аккуратно сложил газету, сгреб в кулак мелочь и быстрым шагом вышел, почти выбежал, из бистро.
- Что это с ним? - подняла бровь официантка, обмахивая соседний столик салфеткой.
- Не знаю… Всякое бывает. Может быть, он и на дух не переносит все такое, - хихикнув, отозвалась вторая.
- Вот уж зря! Натуральный продукт, - усмехнулся хозяин бистро и захлопнул ящик кассы. Потом поглядел на часы и махнул рукой.
- А я, пожалуй, как раз выпью. Будь добра, налей-ка мне кружечку.
Белая капля скатилась по его подбородку.
СТАРИК И РЫБА
Старик упорно продолжал рыбачить.
Море сильно штормило, но он почти не обращал на это внимания, стараясь не упустить из виду туго натянувшуюся лесу. С неба лил дождь, который ветром швыряло в насквозь промокший, обвисший парус.
Уже двенадцать часов старик провел в море и до сих пор на крючок попался только один марлин - крупный и блестящий, точно торпеда, но ему нужно было не это. Старик убил марлина ударом деревянной колотушки и бросил его в мешок. Потом вытер тряпкой мокрое лицо и покрепче ухватился за планширь, вычерпывая из лодки воду. И тут лесу дернуло. Лодку даже развернуло и несколько ярдов протащило против ветра. Старик уронил ржавый черпак под ноги и бросился вытравливать лесу. Натянувшаяся как струна, она чиркнула по его ладони, но он даже не почувствовал боли.
- Ах ты, чертова рыба, - пробормотал он, аккуратно вытягивая лесу дюйм за дюймом. Вздувшиеся от напряжения старые мышцы отчаянно болели, но он продолжал тянуть, не меняя позиции. Море вокруг лодки странным образом успокоилось, и дождь утих, как отрезанный, хотя за кормой все так же вздымались черные валы, с которых ветер срывал пену.
И тут старик увидел Рыбу. Она медленно всплывала из глубины, светясь желтым, точно большой слиток золота, и лениво шевелила жабрами. Леса успокоилась и больше не жгла руку, а провисла неподвижно.
"Сейчас бы выпить", - подумал старик. Рыба всплывала, а он вдруг вспомнил о старухе, которая, наверно, до сих пор ждала его на берегу.
- Сука, - неожиданно громко и со злобой произнес он и сам поразился своему хриплому голосу: как скрип ржавой дверной петли. Рыба сделала круг, тенью скользнув под лодкой, и всплыла.
- Чего тебе, старик? - спросила она. В ответ он сначала смог только устало покачать головой. Разжал скрюченные пальцы и невольно застонал, чувствуя боль в старых суставах. Но Рыба ждала, и старик понял, что если не скажет сейчас, то уже никогда не получит второго шанса.
- Понимаешь, - он запрокинул голову и посмотрел на альбатроса, нырявшего под низкими тучами, - моя чертова старуха точно взбесилась. Никакого покоя от нее.
- И что же? - поинтересовалась рыба, снова нырнув, чтобы сделать свой водяной вдох. - Чего она хочет? Сделать ее правительницей Кубы? Владелицей самого большого казино? Утопить в деньгах?
Старик никогда не был в казино, только видел, как туда ходят богатые гринго в белых костюмах. Поэтому он несколько секунд молчал, сматывая лесу на палку. Потом поднял глаза и рассеянно провел шершавым пальцем по острию гарпуна, лежащего у борта.
- Нет. Ты вот что... пожалуйста, сделай так, чтобы у нее осталось только корыто. Одно разбитое корыто. Вот тогда она лопнет от злости.
"И я, наконец-то, смогу жить как хочу и просто ловить рыбу", - мысленно добавил он. Эта мысль изумила старика. Перед ним было море, в теперь которое никто не помешает уходить, когда вздумается.
- Хорошо, - сказала Рыба и вильнула хвостом, отправляясь на глубину.
Э. Хемингуэй. "Старик и Рыба"
(первый, черновой набросок повести "Старик и море")
КРАСОТА
Эх, и хорошо на ранней заре выйти из покосившейся избы на приволье, вздохнуть полной грудью: "Красота!"
Спуститься со скрипящего крыльца, не обращая слуха на грохот рухнувшей сзади крыши. Облокотиться на плетень, упасть вместе с ним на землю и долго лежать, глядя в синее небо. Умыться ключевой водой из дырявого ведра, развалить колодезный сруб, потом выйти за околицу и побежать босиком по росистой траве-мураве, раскинув руки и смеясь от радости.
Беспричинной.
Выбежать на только сжатое поле и помчаться по нему, радуясь тому, как все на Святой Руси ладно и хорошо устроено. Напугать запоздалых жнецов распевами Псалмов Давидовых. Уколоться об стерню, споткнуться, упасть и выколоть себе сразу оба глаза. И медленно ползти по полю домой, прислушиваясь к крику петуха.
* * *
А то вот еще: славно выйти на закате солнца из дремучего Муромского лесу. Размахнуться кистеньком, раззудить руку дубинушкой. И эй-ухнуть.
Ограбить сирот, отнять последнее у вдовицы. Обесчестить, сколь руки загребут, красных девушек. Зарезать за пару луковиц купчишку, едущего с ярмарки, увести корову у крестьянина. Зажечь церковь и пустить "красного петуха" на общинный луг. И радоваться, радоваться, смеясь во все горло.
Беспричинно.
Потом перекреститься широко, троеперстно, от всей души, да жахнуть ендову водки, роняя едучие капли на плисовые штаны.
Хватить ендову вдребезги об сыру-землю, снять кушак и повеситься тут же: на дубе, рядом с сиротами, вдовицей и красными девицами.
ЗА ЕЛКОЙ
- А я тебе говорю - без елки никак!
- Конечно, - торопливо согласился тот, что пониже, быстро переступая ногами в облезлых собачьих унтах, - и я говорю, никак. Без елки-то!
Высокий подозрительно покосился на него и перекинул топор из руки в руку. Потом убежденно заговорил:
- Сам подумай - курам на смех Новый Год так встречать. Если даже под елкой нельзя выпить, послушать куранты...
- Ну еще бы! - с готовностью откликнулся его спутник, украдкой растирая красные, замерзшие руки.
Некоторое время они шли молча. Потом высокий остановился, сдвинул меховую шапку на затылок и вытер пот.
- Да. - сказал он с нажимом. - Трудно нынче найти хорошую елку. Просто напасть какая-то.
Низенький поглядел на него с отчаянием и тяжело вздохнул, ковыряя снег носком унта.
- А может... - начал он, но замолчал, поглядев в решительное лицо.
- Ничего, - сказал высокий, - найдем. Вот еще немножко - и найдем. И будет тогда всякое там тра-ля-ля, веселье и конфетти. Ты конфетти любишь?
- Да! - оживился его спутник, - очень люблю! Это когда - бум! и такое облако разноцветное, да?
- Ну вот видишь, ты и сам все понимаешь. Никак без елки.
Они снова двинулись вперед. Высокий шел, прокладывая дорогу по снежной целине, а низенький, размахивая руками, вихлялся у него за спиной, точно баржа в кильватере атомного ледокола. Он глядел в обтянутую анораком спину и отчаянно, беззвучно шевелил губами.
"Господи, ну пусть он поймет, ну пусть уже догадается! Ну где тут елка? Сколько нам еще идти, мы же уже черт знает как далеко забрались, ну пусть уже Новый Год просто так, ну ведь уже четыре станции разорили дотла, ни у кого елки не было..."
Перед ними.
За ними.
Вокруг них.
На многие сотни километров расстилалась Антарктида.
БЕРЕСТЯНЫЕ БЛОГИ
Господа!
Наконец-то новгородская археология совершила первый серьезный прорыв.
С уверенностью можно говорить о том, что с 1951 года, когда при раскопках была найдена первая берестяная грамота, такого замечательного открытия не случалось. Но теперь - доказано с максимальной точностью, что древние новгородцы были первыми в мире "берестяными блоггерами". Целые залежи "берестяных блогов" (так их стали называть в отличие от знаменитых берестяных грамот) были обнаружены при раскопках в районе Ярославова Дворища, ранее изученного в 1948 году.
Оказалось, что целый участок каким-то образом ускользнул от внимания исследователей. Что неудивительно, если принять во внимание тот факт, что во время раскопок 1948 г. экспедиция А.В. Арциховского весьма бурно праздновала день рождения своего руководителя на всех 84 квадратных метрах раскопа, полностью уничтожив при этом стратиграфию и реперы участка. Впоследствии несколько позабытых во время празднования студентов из отряда Арциховского были обнаружены на так называемом "Готском раскопе" в 1968-1970 гг. (экспедиция В.Л.Янина, А.С.Хорошева, Г.А.Авдусиной), в остатках фундамента каменной башни, и ошибочно классифицированы как жертвенное погребение, относящееся к IX веку...
Что же касается так называемых "берестяных блогов", то находка на Ярославовом Дворище полностью меняет археологические приоритеты. Теперь можно отойти от гипотез и констатировать: да, славяне научились писать раньше. Иначе их переписка не достигла бы такой изощренности к тому времени...
"Берестяные блоги" - это тщательно сшитые полотнища бересты, некоторые из которых достигают в длину до 8 метров и сохранились лишь частично. Однако и сохранившегося текста достаточно, чтобы понять, что эти полотнища служили своего рода аналогами нынешних "интернет-форумов", вывешиваясь, по всей видимости, в окрестностях знаменитого Новгородского веча. Сохранность им обеспечивало то, что после полного использования "блоги" снимали и бережно сворачивали, вымачивая их в березовом дегте, что сберегало их на годы.
Расшифрованные надписи не оставляют сомнений: это записи, к каждой из которых добавлялись комментарии или "каменты с маргинальями", согласно надписи около одной из длинных перекрестных тем. Вот пример. Некий Живило Твердятич, судя по всему - кожемяка, рекламирует свой товар: "У Живилы кожи чисты да пригожи!". Тут же следует целый ряд "каментов".
"Твердятич лжу молвит! Кожи его гнилы зело! Давило, шорник"
"Ты сам-то говори, да не заговаривайся! Это твои кобылы порчены да худы, морда чухонская. Ж. Т."
"Ты кого мордой назвал, рыло кабанятье? Глаза медовухой залил, сволота лупоглазая?"
"Лай мерзостный в грамоте прекратить! Иначе на правеж все пойдете. Данило, исправник"
"Данило - пианица и в зернь проигрался!"
"Это кто здесь блядьим ртом хулу молвит, яко пес брешет? Объявись!"
"Почем шкуры продаешь, Живило? Ходи на ярмарку, в сапожный ряд, спроси Гаврилу Олегова".
"Лучшие гривны в Новгороде! Налетай, подешевело! Варяжское серебро, Миша Правилыч".
"Ты со своими гривнами иди другую бересту пачкай. А серебро твое худое да обрезное, вор! Месила, сын Петров" .
"Вот уж и десятый маргиналий пошел, а все без толку, Господи Исусе".
"Блядий ты сын, а не Петров! Люди, да что ж это деется, при всех хрестиянах вором обозвали! Миша Правилыч".
"Да потому што вор ты и есть! А за матерь мою я тебе сопатку разворочу. Месила сын Петров".
"Почитал. Ужо всю бересту похерили зря. Я"
"Приказ посадника - всю сволочь, которая зряшно переводит место здесь, хватать и в пытошную волочить. За посадника - дьяк Степка Остроумов руку приложил".
"Штоп твоему посаднику-живоглоту вороны очи расклевали".
"Таперича шкуры можете купить дешевле и лучше у Знобилы Мокина сына!"...
Как можно видеть из приведенного отрывка, дискуссии в "берестяных блогах" шли порой такие, что остается только пожалеть о слишком раннем изобретении кириллического письма... Дальнейшая расшифровка "блогов" сейчас ведется ускоренными темпами. Однако же, она затрудняется тем, что некоторые из них несут на себе совершенно явственные следы поджога (как, например, представленный присутствующим в виде фотокопии документ №1332, с латинскими "каментами", изрезанными острым предметом и надписью поверх: "САБАКИ ЛИВОНСКИЯ!". Подобная же участь постигла и документы №№ 1198 и 2001.
Тем не менее я хотел бы закончить свой краткий доклад пожеланием к расшифровщикам как можно тщательнее относиться к работе, чтобы не утратить безвозвратно жемчужины народного творчества.
СКОРБЬ
- О, жестокий, бестрепетный мир! - воскликнул он, и изо всех сил ударил в громозвучащий кимвал. - О, за что же ты обходишься со мной так? О, где же твое милосердие? Смерть! где твое жало? Долиной смертной тени отправляешь ты меня, и нет мне в юдоли сей ни спутника, ни опоры!
И вновь страстный звон кимвала сотряс воздух.
- И если спросишь ты меня: вот, человек, что делаешь ты в обители сей - не отвечу тебе, ибо не знаю, кто я, и где дух мой, змием снедаемый, мечется! И безжалостные оковы давят на виски мои, и руки мои слабы, а разум плавится на огне безжалостном...
Грохот кимвала нарастал, и была в этом тягостном звуке вся скорбь мира.
- И словно тяжкая могильная плита давит на хребет мой и не дает подняться мне, восстать и отрясти прах от ног моих, так что пресмыкаться в пыли обречен я! Воистину, плоть моя - вместилище грехов, обиталище всех скорбей человеческих!
Громовой и мрачный звон потряс небосвод, объятый мглой.
- Ё-моё! Чо такое творится-то? В три часа ночи!
- Да опять алкаш этот, чтоб ему ни дна, ни покрышки! Очухался только что, видать, скотина синюшная. Он как из запоя выйдет, лежит с похмелья посреди комнаты - ни рук ни ног поднять не может - башкой в тазик бьётся каждый раз и мычит! Уж и милицию вызывали, и в вытрезвитель сдавали - все по-новой!
- Нет, ну вот ведь сволочь, а? Не заснуть теперь!
ФИЛОСОФИЯ
Прокравшись через спутанный кустарник, Охотник поднял двухстволку и прицелился в огромного Лося, спокойно обгладывавшего на поляне кору с молодой осины. Целился он долго, посапывая от напряжения. Внезапно Лось поднял голову и посмотрел в его сторону.
- Стрелять будешь или как? - невнятно, с набитым ртом спросил он.
- Че... чего? - растерялся Охотник и отступил на шаг назад.
- Стрелять, я говорю, будешь?- качнув разлапистыми рогами, повторил Лось и взрыл острым копытом дерн.
- Хотелось бы, - признался Охотник, нервно поглаживая цевье ружья.
- Гуманист, - покачал головой Лось, - Эразм!
Охотник протер глаза. Ущипнул себя за руку. Сплюнул через левое плечо.
Лось не исчез. Он бродил по поляне и громко жаловался неизвестно кому:
- Это бесчеловечно! Вы только посмотрите: я, мыслящее существо, стою под дулом орудия убийства, принесенного в наш Дремучий Лес невежественным и жестоким приматом, мнящим себя венцом творения. И мне - мне! - приходится с этим мириться, ежесекундно рискуя пасть жертвой садиста!
Он передохнул, нервно пободал рогами осину и продолжил, косясь в сторону растерянного Охотника:
- А ведь, вполне возможно, что я уже стою на пороге великого философского открытия. Мы могли бы наладить диалог культур, рассмотреть онтологические вопросы бытия...
Оглушительный дуплет грянул, точно гром среди ясного неба. Взревев, Лось взвился на дыбы и рухнул, ёкнув окровавленным боком.
Охотник подошел к нему и потыкал вздрагивающую тушу стволом ружья.
- Я сам - кандидат философских наук. Не хватало еще, чтобы какая-то тварь с рогами диссертацию защитила, - тихо и злобно сообщил он в пространство, и щелкнул стволами, выбросив две дымящиеся гильзы, - вот ведь животное...
МУ-МУ
Му-Му никак не тонула.
В очередной раз швырнув в нее кирпич, Герасим, невнятно мыча, взялся за весла и описал на лодке широкий круг, укоризненно глядя на безмятежно лежащую в центре окружности собачку.
Му-Му меланхолично смотрела в небо и изредка немотивированно шевелила левой задней лапой. Злобно плюнув в воду ("Не плюй в колодец...!" - раздался было с небес звучный голос, но глухонемой не обратил на явное знамение никакого внимания), Герасим пошарил на дне лодки и достал багор. Потыкал им в серое мохнатое тельце, лениво бултыхающееся среди палок и веток.
- Ы-ы? - промычал он, что, надо думать, долженствовало означать: "Чертова псина, ну сколько можно?".
Му-Му перевернулась на живот и одним глазом вопросительно посмотрела на хозяина.
Запас кирпичей, погруженных в лодку, был исчерпан.