Потом стала мера пшеницы за динарий, и чаша воды - за динарий. Но так как никто не знал отношение динария к курсу евро, все раздавали бесплатно. Тем временем верблюды беспрепятственно проходили сквозь игольное ушко, а когда спохватились, ни одного уже не осталось.
На главной площади жонглировали яблоками и предсказывали судьбу по билетам на "Титаник". Судьба всем доставалась одинаковая, и Каин раскричался, что уже устал убивать Авеля и давно пора механизировать процесс. Пока его успокаивали, прошла одна секунда Брахмы, смысла окончательно не стало ни в чем, а правила игры в крикет позабылись сами собой.
Потом надо всем этим пошел густой снег. И стало совершенно непонятно, как пройти в библиотеку.
О ЛИТЕРАТУРЕ
Литература для меня - это странность.
Это некий запутанный обряд - ритуал экзорцизма, изгнания внутренних демонов. С тем, чтобы взять потом каждого из этих демонов и препарировать его, и прибить ему перепончатые крылья гвоздями к стене, вывесить, добавить в коллекцию.
А если нет - тогда эти демоны съедят меня.
Литература - это страх.
Это неизбывно страшные ощущения, который добавляют "остроты перу". Страх того, что однажды наступит утро, проснешься - и в голове нет ни одной, мало-мальски пригодной к употреблению, мысли, которую можно выложить на лист бумаги или экран монитора. Или того хуже: есть мысли, но... набор сплошного графоманства. И тогда - все. Точка.
Литература - это радость.
Это радостное предвкушение - оттого, что в голове щелкают, стыкуются частички мозаики - и вот уже впереди видна последняя фраза, которая заставит читателя вздрогнуть, или улыбнуться, или ошеломленно покачать головой. Только не остаться равнодушным.
Литература - это злость.
Злишься, когда не можешь найти нужное слово или фразу, и мертвой ржавой чешуей сыплются к ногам неудачные обороты, глупые конструкции, затянутые предложения. А кто-то где-то в услышанном, прочитанном - взял и эту фразу уже нашел, использовал, вставил, огранил - и вот она, сияет перед тобой на страницах книги. Выдыхаешь сквозь стиснутые зубы.
Литература - это мои пятнадцать минут похмельной славы.
Как же обойтись без этого? Письма в пустоту не имеют смысла, их должен кто-то читать и откликаться на них.
СКАЗКА НА НОЧЬ
- Расскажи мне сказку.
- Сказку? Хм... почему сказку?
- Потому что я хочу сказку. На ночь.
- Ну, хорошо... А ты точно так просто не уснешь?
- Нет!
- Ну ладно. Слушай, вымогатель и шантажист.
- Кто?
- Неважно. Спросишь потом у мамы.
- Я помню! Она тебя тоже так называла!
- Да? Как интересно... и когда?
- Вчера вечером, я слышал за дверью.
- Будешь еще подслушивать - никаких сказок. Понял?
- Понял...
- Ну вот. Слушай. Жил-был медведь...
- Ты это вчера уже рассказывал!
- И вовсе нет! Это был другой медведь.
- Не хочу про медведя! Он опять жил-был в темном лесу, в берлоге и ел заблудившихся охотников, а одежду аккуратно складывал у входа...
- Это я тебе вчера рассказывал? Ого... вот тебе и "еще по одной, еще по одной!".
- Расскажи про другое сказку!
- Не капризничай. Хорошо. Жил-был пингвин. И звали его... звали его... Линукс!
- Как?
- Линукс. Ну как еще могут звать пингвина, не Вася же? Он был норвежским пингвином, просто судьба его занесла в Антарктиду. Погоди немного... алло? Да. Слушаю. Что? Руки у них кривые у самих!
- Папа!
- Тихо... и были у пингвина кривые лапы... да, я слушаю. И что? И посылай ты их в... в Антарктиду их посылай!
- Я хочу ска-азку!
- Будет тебе сказка... пингвин был очень нервным, раздражительным и часто опаздывал на работу. Алло! И выкинь этих спамеров из рассылки! Ну, пока. Что там у нас?
- Пингвин. Нервный.
- Да. И злой, как собака. Он очень любил писать письма и получать их, но когда однажды все его родственники сговорились и прислали ему письма одновременно, его почтовый ящик не выдержал, упал и сломался. Тогда пингвин Линукс взял шотган...
- Взял что?
- Он взял старое дедовское ружье, обмотанное проволокой, и навестил всех родственников по очереди.
- И убил? Всех убил?
- Хм. Ну почему ты сразу - убил... Просто... попугал немного!
- А что, его родственники - все попугаи?
- Попугаи? Нет, не все. Но было, да, было среди них два-три огромных попугая... алло? Привет! Что? Вот, бл-л... блин! Ты задерживаешься? Нет, еще не спит. Хорошо.
- А дальше?
- А дальше он взял и этих попугаев убил.
- Ты же говорил - не убил!
- Пингвинов - не убил. А попугаих... попугаев, то есть - убил. И съел! Ты разве не знал, что пингвины едят мясо?
- Я думал, они травоядные...
- Ха-ха! Травоядные! Да знаешь ли ты, что пингвин - самый свирепый хищник Антарктиды?! В Антарктиде вообще никто не может потягаться с пингвином! Он нападает даже на полярников...
- Мне стра-ашно...
- Тихо, тихо... ну все, все... до нас не доберется, я ему покажу, как на нас нападать. Так. На чем я остановился?
- Он их съел.
- Совершенно верно, съел. Дочиста. И добавки попросил. Молодец пингвин. А потом пошел играть на арфе, потому что Пингвин Линукс хорошо играл на арфе.
- А что такое арфа?
- Елки-палки... ну как тебе сказать... А! Ты же видел на кухне яйцерезку?
- Да...
- Ну вот. Это что-то такое же, но только гораздо больше, деревянная, и струн на ней тоже больше.
- А зачем она нужна?
- Знаешь, вообще-то, пингвины используют арфы для хождения по глубокому снегу. Привяжут к каждой лапе по арфе - и вперед! А за ними остаются полосатые следы. Потом ученые думают, что это за зверь бродил по Антарктиде. Но вот наш пингвин на арфе играл музыку.
- Хорошую музыку?
- А то! Даже и не сомневайся. Послушать его съезжались со всех точек Антарктиды, даже с таких, куда без двух-трех арф и не доберешься. Вся его родня...
- Он же их напугал... из ружья.
- Да, я и забыл. Молодец, видишь, какая у тебя память хорошая. Вся его родня не пришла, чтобы послушать, и Линукс очень обиделся.... Алло? Да. Да. Хорошо. Завтра все сделаю. Да. Еще до обеда. Да. До свиданья... дебил.
- Папа, не ругайся!
- А ты не слушай. И маме не говори, понял? Ладно, поехали дальше. Значит, пингвин обиделся, и... О, смотри-ка, в дверь звонят! Это мама пришла, нам подарки принесла. Ну все.
- А пингвин!
- Горе ты луковое... а пингвин обиделся и уехал в Баден-Баден. Жить, поживать да пингвинят наживать.
- Куда уехал?
- Куда подальше... я тебе потом дорасскажу, когда будешь хорошо себя вести. А теперь - спи давай, а то придет пингвин и будет ругаться...
- Привет.
- Здравствуй, я соскучилась очень. Как он?
- Спит уже. Ты завтра ему сама сказку расскажи, а то я такого наговорил... ни на арфе сыграть, ни пингвину описать.
- Какому пингвину?
- Неважно. Пойдем, буду тебя чаем поить.
СКРИПКА
Я – скрипка.
Каждый раз, когда мой хозяин достает меня из глухой темноты, берет меня в руки и принимается настраивать - я чувствую тепло его рук. Чувствую, как нарастает возбуждение, как откуда-то изнутри меня рождается тихий и чистый звон, как самая крохотная частичка, постепенно просыпаясь, готовится стать нотой.
Я – только лишь послушное орудие в руках талантливого хозяина. Я могу исполнить великолепную музыку.
Я могу сфальшивить и оборвать тему на полутоне, задохнуться на мертвом полузвуке. Но мой хозяин не позволит мне фальшивить.
Я понимаю, что без его рук тут же превращаюсь в ничто, в мертвый инструмент, в безжизненно блестящее содержимое футляра, не способное по своей воле издать даже самого короткого, самого беспомощного звука.
Но хозяин не даст мне умереть.
Мне нравится вглядываться в лица людей. Видеть, как непонимание на них постепенно сменяется – чем? Изумлением? Ожиданием? Все это происходит так быстро, что порой я даже не могу разглядеть цвет их глаз, да и не каждый из них способен насладиться моей музыкой, не закрывая глаз. Они вскидывают руки, словно ветви деревьев, не в силах противиться мастерству моего хозяина.
Хозяин – Бог?
В тот момент, когда внутри меня рождается музыка, я верю в это, начиная сливаться с божеством в одно целое. Музыка рвется наружу, и даже если бы я хотел, я не смог бы остановиться, лежа в колыбели рук хозяина. Крещендо…
Потом музыка замолкает.
Это мучительное ощущение безмолвия, наступающей глухоты длится, кажется, целую вечность. Я уже не чувствую рук, держащих меня и вздрагиваю, остывая, засыпая, боясь оказаться навеки забытой в холодной темноте.
Но хозяин никогда не забудет меня.
Придет день – и его руки снова достанут меня, пальцы бережно пробегут по моему телу. И лязгнет сталь об сталь, и широко распахнутыми стволами я снова увижу их изумленные лица. Ведь я скрипка.
Так меня называет мой хозяин. И разве я могу ему не повиноваться?
Я - "скрипка".
Тяжелый шестиствольный пулемет.
ИСТОРИЯ
История такова.
Однажды поздним вечером молодой человек в зеленой куртке заходит в придорожное кафе (например, "Сова", потому что у входа там выставлено чучело белой полярной совы). Он проходит мимо стойки бара и заходит в битком набитый зал, где оглушительно орет музыка. Оглядывается, словно выбирая взглядом кого-то, а потом подходит к одному из столиков.
Сидящая за столиком пара: он – за пятьдесят, горбоносый, хищные черты лица, она – типичная блондинка с гладким искусственным загаром; оба поднимают головы и перестают улыбаться, когда молодой человек загораживает собой свет.
- Что нужно? – спрашивает пожилой хищник. Молодой человек улыбается.
- Понимаете, я могу выполнить любое желание. Одно. Если только вы что-нибудь на самом деле желаете и…
- Иди отсюда, - прерывает его мужчина, а его спутница хихикает и пьет сок.
- Вы не понимаете. Это не то, о чем вы…
- Я сказал, пошел отсюда, - хищник машет рукой с золотым перстнем на пальце. Молодой человек резко замолкает и отходит.
- Пидор, наверно, - говорит блондинка. Из ее накрашенных губ слово "пидор" звучит неестественно грубо. Хищник поворачивается к ней и вдруг молча бьет ее по щеке. Перстень царапает и рвет гладкую кожу.
- Ты чего?! – она визжит от боли, взмахивает руками и выбегает из-за стола.
История такова.
Человек в зеленой куртке подходит к угловому столику. За ним в одиночестве сидит женщина. Ей уже за сорок, длинное и какое-то неуместное в придорожном кафе вечернее платье цвета листьев салата блестит в электрическом свете.
- Здравствуйте, - молодой человек очень вежлив, он улыбается уголками губ, - я могу выполнить любое желание. На самом деле, выполнить желание.
Она внимательно рассматривает его с ног до головы. Потом поднимает подведенные глаза, и глубокие морщинки на веках становятся заметнее.
- Какой интересный мальчик. Любое желание?
- Любое, но только одно, - улыбается он. Женщина молчит и пристально смотрит на него.
- Нет, - говорит она. – Не верю.
На этот раз он даже не протестует. Молча отворачивается и уходит. Женщина берет в руку фужер с шампанским, долго покручивает его за тонкую ножку. Потом подносит ко рту и откусывает край фужера. Тонкое стекло хрустит у нее на зубах, капля крови падает на платье. Но она жует не останавливаясь.
История такова.
Заслонившись искусственной пальмой от остальных посетителей, худой человек с обвисшим лицом пьет водку. Он наполняет очередную рюмку, и внезапно рука его дрожит, потому что человек в зеленой куртке подходит ближе.
- Здравствуйте, - говорит он.
- Привет, - не глядя, бросает худой, - выпить хочешь?
- Нет, спасибо. Я могу выполнить любое желание. Вам стоит только захотеть.
Худой человек смотрит на него сквозь наполненную рюмку и хмыкает.
- А у меня и так все есть. Не веришь? Точно тебе говорю.
Человек в зеленой куртке молча смотрит ему в лицо, которое на глазах обвисает еще больше, словно из худого выпускают воздух.
- Чего смотришь? – зло говорит тот и залпом вбивает в себя рюмку водки. Ставит ее на стол, рука его дрожит, и рюмка падает, катится и разбивается под ногами.
- Извините.
Худой смотрит в спину молодого человека, который уходит, не оглядываясь. Потом человек с обвисшим лицом хватает со стола полную, едва початую бутылку водки. Пальцы его белеют, смыкаясь на горлышке. Он делает большой глоток: один, другой, еще один… Бутылка пустеет, но мужчина тянется за второй. Роняет ее на пол и сползает со стула, захлебываясь в приступе рвоты.
История такова.
Зеленая куртка в центре зала. Молодой человек смотрит на хохочущую подвыпившую компанию: четверо парней и две девушки. Его долго не замечают, и только через несколько минут один из парней – низколобый, стриженый, с широкими плечами боксера, - быстро встает и подходит к нему вплотную.
- Ну? – спрашивает он. – Чего хотел, земляк?
- Я могу выполнить любое желание. Любое ваше желание. Но только одно.
Боксер смотрит на него, и пьяноватая ухмылка сползает с его губ. Он вдруг становится очень старым и шрамы на лице белеют, превращая его в гипсовую маску. Потом он хватает человека в зеленой куртке за плечо, вдавливая пальцы в ткань. В плече что-то хрустит, но молодой человек не меняется в лице, молча, глядя в глаза одной из девушек, которая курит, откинувшись на спинку стула.
- А ну-ка, пойдем, - говорит боксер и скрипит зубами, - пойдем, выйдем…
- Саня, ты только не сильно его, - смеется его сосед.
- Спокойно, - отмахивается боксер и толкает молодого человека перед собой.
Они выходят на улицу. Боксер сразу же сильно бьет человека в зеленой куртке в лицо. Тот падает и поднимается на одно колено.
- Вы меня не поняли… - говорит он спокойно и тут же получает удар коленом. Падает снова, и снова поднимается. Боксер смотрит на него, пьяно смеется, зачем-то вытирая лоб рукой, а потом начинает пятиться к ночному лесу, все убыстряя шаги. Разворачивается и бежит, спотыкаясь, прыгая через лужи и грязь на автостоянке. Еще несколько мгновений его рубашка виднеется в темноте – дерганое белое пятно. Потом исчезает за деревьями.
История такова.
Молодой человек в зеленой куртке поднимается на ноги. Не вытирая кровь с лица, он заходит в кафе и подпрыгивает, обеими руками ухватившись за кронштейн, на котором висит чучело совы. Под его тяжестью гвозди выходят из стены, сова падает на пол.
- Э! Ты что делаешь! – кричит усатый шашлычник, вытирая руки тряпкой. Молодой человек скользит по нему взглядом, хватает сову и выскакивает обратно на улицу. Шашлычник выбегает за ним, схватив со стола длинный нож.
- Лети. Давай! - человек в зеленой куртке подбрасывает чучело совы в небо. Раздается тугой звук хлопающих крыльев, несколько белых перьев кружатся на ветру. Молодой человек поворачивается, глядя в глаза остолбеневшему шашлычнику. Его начинает трясти, сначала еле заметно, потом все сильнее, пальцы бешено комкают куртку, лицо искажается гримасой злости.
- Я же вам говорил правду! – кричит он. – Правду! Если бы вы захотели! Я бы выполнил любое желание!
Над лесом нарастает тяжкий и страшный рев. Деревья начинают валиться, уступая дорогу гигантской стене огня и дрожащего воздуха, катящейся издалека. Она становится все выше, закрывая небо, потом достигает шоссе, и черные куски асфальта взлетают вверх, лопаясь в воронке взрыва. В кафе вылетают стекла, выгибаясь внутрь, точно мыльные пузыри. Шашлычник кричит, срывая голос, но его не слышно.
В эти последние секунды молодой человек в зеленой куртке не смотрит на взрыв. Он стоит, крепко зажмурив глаза. Потом открывает их, но смотрит в другую сторону.
- Черт возьми, - говорит он с горечью. – Вот же, черт возьми.
БРЫЗГИ МОЛОКА
Мы кружим, задыхаясь под глухими забралами, уставив зрачки в зрачки, пытаясь предвидеть удар, бросок врага, чувствуя, как взгляды толпы выжигают узоры на потных спинах, и вот он ошибается, подставляя мне не защищенный броней бок, гладиус вылетает из его руки, и в тот же миг мой трезубец поражает его прямо в грудь, кровь толчками льется из подреберья, раскрашивает молочно-белую кожу северянина, брызжет мне в лицо, амфитеатр взрывается воем толпы, я бросаю сеть на горячий песок арены и вскидываю вверх трезубец, аве, цезарь…
…гарпун дрожит у меня в руках, точно живой, и стылая вода за бортом вскипает мириадами брызг, кружевами пены под гигантским, невероятно белоснежным хвостом, лопасть которого ударяет по вельботу так, что щепки взлетают вверх веером, но я успеваю замахнуться и послать вперед острие, закаленное в масле и крови, и, крестом раскинув руки, взлетая над обломками вельбота, чтобы погрузиться в зеленую бездну, вижу фонтан воды и крови, исторгнутый смертельно раненым кашалотом, точно поток молока из вымени гигантской коровы…
…поднимаясь из грязи, я скольжу по мокрой траве, подхватывая тисовый лук, глядя туда, где прямо на меня несутся их кони, тяжко дышат под седоками, закованными в скорлупу доспехов, с копьями, целящимися в меня, и стрела скользит, просыпаясь ото сна в глубине колчана, ложится на сгиб, "целься, Ньюкастл, стоять крепче!", шлем с белыми перьями цапли на гребне качается на прицеле, удар тетивы по перчатке заставляет потемнеть небо, наполненное тысячей стрел, и перья, словно брызги молока, языки ярко-белого пламени, иглами бьющего прямо в зрачки, разлетаются с катящегося по грязи шлема, наполненного кровью…
…я отлетаю, спиной чувствуя холодный камень стены и лезвие ножа, скользнувшее по руке, их двое, но в этой подворотне слишком тесно, не развернуться, неудобно нападать на случайного прохожего, добыча ускользает и перед глазами искры, но я уклоняюсь, чувствуя кровь, текущую со лба, вгоняю одному в горло короткий кинжал, вовремя выхваченный из ботфорта, наблюдая, как гаснет жизнь в недоумевающих глазах, встречаю другого грудь в грудь, пятная белое кружево рубашки, полосуя наотмашь, пока все идеально-белое не становится совершенно-красным, переступая через силящееся обмануть смерть тело…