Она не договорила, но я и так поняла, что она хотела сказать, ведь я простая ирландская девушка, а потому все думали про меня одинаково.
Теперь глаза у нее блестели.
- Ну а писать ты умеешь?
- Само собой, - отвечаю. - Я пишу очень даже здорово.
- По-английски?
Я удивленно так глянула на нее.
- По-каковски же еще?
- Надо же! - говорит. - И кто тебя обучил грамоте?
Я на секундочку задумалась, потом сказала:
- Моя матушка, упокой господь ее душу! - и перекрестилась.
Женщина слегка отшатнулась с покоробленным видом. Видать крестное знамение не понравилось, даже англичанам оно не по душе.
- Подожди здесь, - говорит, и побежала к дому.
Я стояла, озираясь по сторонам. Что дальше, интересно знать? Наверное, она хочет, чтобы я ей что-то прочитала или написала письмо. Немного погодя женщина вышла из дома с листком бумаги в одной руке и пером в другой.
- Вот, пожалуйста. Покажи, как ты пишешь. - Она не собиралась верить мне на слово, и ее можно было понять, после истории с коровами-то.
Я взяла перо, уже обмакнутое в чернила, пристроилась с листочком к каменному цоколю водокачки и быстро накалякала несколько слов вроде "спасибо за хлеб, миссус, извините за криводушие" или что-то в таком духе. Слово "криводушие" я узнала от моего мистера Леви, потому и ввернула. Пускай я не умела доить коров, но я умела писать слова правильно и гордилась этим.
Женщина заглядывала мне через плечо. Я бы и больше написала, да чернила кончились. Я отдала ей перо и бумагу.
- Так-так, - говорит она и смеется весело-превесело. - А сколько же тебе лет, Бесси?
- Восемнадцать миссус.
Это ложью не считалось, поскольку про возраст я всегда врала. В любом случае насчет года и числа моего рождения имелись известные сомнения, у матери моей была слабая память на даты.
- Восемнадцать? - Она удивленно вскинула брови, а потом говорит: - Впрочем неважно. Я положу тебе четыре шиллинга в неделю, комната и стол бесплатно. Хочешь служить у меня?
- О господи, - говорю. - Нет-нет. Я хочу найти место в Эдинбурге, миссус.
Она рассмеялась.
- Ну зачем тебе теперь в Эдинбург? Ты можешь остаться здесь, а я позабочусь о тебе и стану платить четыре шиллинга и шесть пенсов в неделю.
- Но… я ведь не умею доить коров, миссус.
- У тебя есть другие способности. Тогда пять шиллингов, и я о тебе позабочусь, а еще выделю тебе в огороде участок, чтобы ты выращивала там все что захочешь.
Участок в огороде меня нимало не интересовал, о чем я и сообщила. Если мне чего и хотелось вырастить, так только капиталец покрупнее. Конечно особо рассчитывать на обогащение не приходилось. Пять шиллингов даже тогда были сущей мелочью, но я знала что больше пяти мне нигде не предложат, а здесь я по крайней мере вдали от всякого общества - в местных краях не то что общества, вообще ничего нет, только деревенские коровы да несколько угольных рудников. Вдобавок меня подкупило еще одно: слова "я о тебе позабочусь".
Я бросила взгляд на дом.
- А книжки у вас есть, миссус? В смысле с повестями и романами?
- О да. Целая уйма.
- Я люблю читать, - говорю. - Вот если б вы разрешили мне иногда брать книжки…
- Хмм… - Она вздохнула, пару раз прошлась взад-вперед и наконец, похоже, приняла страшно неохотное решение. - Хорошо, - говорит. - Доступ к книгам. И пять шиллингов в неделю.
- Идет, - кивнула я. И скажу честно, я сочла сделку выгодной.
Мы прошли в кухню, и женщина, ничего не сказав по поводу горелого запаха, ногой разметала овсяные зерна по полу, уничтожая выложенное из них слово. Потом она усадила меня за стол и принялась разъяснять мои обязанности. Список из них вышел бы длиной с руку, но все казалось ясно и просто, ничего странного или необычного. Скотина содержалась на ферме и за ней смотрели фермерские работники, но женщина сказала, что держит при доме несколько куриц и свинью, они у нее за домашних питомцев, и в мои обязанности входит кормить их. Я должна следить за чистотой и порядком в доме, стирать стряпать подметать полы вытряхивать коврики готовить чай. Каждый день разжигать все камины драить кухонную плиту и поддерживать в ней огонь. Чистить обувь выносить ночную посуду за хозяйкой и хозяином. Вдобавок, если у них будет не хватать рабочих рук, мне придется возить навоз в тачке и убирать камни с поля, а потом помогать укладывать эти же камни в ямы на другом поле - для отвода воды, пояснила она. Еще я должна ухаживать за огородом, а если вдруг у меня выпадет свободное время, я всегда могу заняться починкой и штопкой одежды. В общем, мне предстояло выполнять всю хозяйственную работу, какую только можно придумать, ведь меня брали служанкой на все руки, а такие трудятся не покладая рук. Хозяева держали фермерских работников, которые жили прямо на ферме или в лачугах за лесом, но я буду единственной домашней работницей. Женщина не упомянула только про дойку, и я спросила насчет нее.
- О, об этом не беспокойся, - говорит она. - Джесси и Мюриэл позаботятся о коровах. Тебе придется помогать им лишь в случае срочной надобности.
Это меня страшно позабавило. Интересно, что за срочная надобность такая? Я представила, как все в панике носятся взад-вперед, наперегонки спеша подоить коров. Помой кастрюли, Бесси! Сделай водоотводную яму! Не могу миссус я должна подоить коров - срочная надобность!
Женщина внимательно смотрела на меня.
- Надеюсь, ты не из праздных мечтательниц?
- О нет, миссус.
- Но может, ты ленива? Или капризна?
Я помотала головой.
- Вовсе нет.
- А может, ты… ну скажем, склонна к обману?
Здесь она меня поймала, с коровами-то я дала маху. Но признаваться я не собиралась.
- Нет, миссус, - говорю. - В обычных обстоятельствах нисколько не склонна.
Похоже она не поверила.
- Ну же, Бесси, признай правду.
Моя мать вечно повторяла, что я не признаю правды, даже если она подскочит ко мне вплотную и гаркнет "здрасьте".
- Ей же ей, миссус, я не врунья.
Я бы сплюнула в подкрепление клятвы, находись мы на улице, а так пришлось просто сказать через плечо "тьфу-тьфу-тьфу". Женщина прям вся передернулась, хотя непонятно, с чего так волноваться, когда кухня все равно в жутком беспорядке.
- Бесси, - говорит, - я не знаю, где ты воспитывалась, но в этом доме никогда больше так не делай.
- Извиняюсь, миссус. Но миссус, про коров я соврала потому лишь, что хотела вам понравиться.
Она тяжко вздохнула, потом спрашивает терпеливым голосом:
- Милая Бесси, а как ты обращалась к хозяйке на своем последнем месте работы?
- Да никак не обращалась, - отвечаю.
Она на меня глазами хлоп-хлоп.
- Просто там не было никакой миссус, только мистер Леви. Он был старый холостяк и служили у него лишь я да еще мальчишка один.
- О… - Она на секунду нахмурила брови. - Но я уверена, ты называла мистера Леви "господин" или "сэр" - разве нет?
- Ну вообще-то да. - Я так сказала, поскольку именно такой ответ ей хотелось услышать. - Он просил называть его "господин", точно. Господин то, господин се.
- Бесси, - говорит она, теперь очень серьезно, - я хочу, чтобы ты называла меня "мэм".
- Конечно, как прикажете, мэм.
Она с улыбкой кивнула.
- Так-то оно лучше. - Потом глубоко вздохнула и продолжила: - У меня к тебе еще одно поручение, Бесси. - Она выразительно округлила глаза, давая понять, что речь идет о деле чрезвычайной важности.
Потом подошла к высокому комоду и достала из ящика конторский журнал. Господи Исусе, подумала я, она хочет чтобы я вела счета, но обращается совсем не по адресу, писать я положим умею, но вот с арифметикой всегда была не в ладах. Однако я ошибалась.
- Вот, возьми. - Миссус сунула журнал мне в руки. - А теперь, Бесси, слушай внимательно. Я берусь обучить тебя всякой домашней работе. Но взамен хочу, чтобы ты каждый вечер улучала время написать в этом журнале обо всем, что сделала за день, с утреннего пробуждения до отхода ко сну, во всех подробностях.
Я взглянула на нее и спрашиваю слегка растерянно:
- Но зачем, миссус? То есть мэм.
Она даже бровью не повела.
- Затем, что такова моя воля, - говорит. - И учти, я нанимаю тебя только на этом условии. Не умей ты писать, я бы не взяла тебя в услужение. Не сочла бы нужным тратить время и силы на твое обучение - ведь ясно же, что ты ничегошеньки не умеешь по хозяйству.
С самой минуты, как я нацарапала несколько слов на бумажке, она чуть не прыгала от радости. Даже сейчас глаза у нее блестели, и она дышала часто. Я зябко поежилась, все-таки уже смеркалось и становилось прохладно.
- Время от времени я буду смотреть, что ты написала, - сказала миссус. - А когда испишешь весь этот журнал, я дам тебе другой. Все понятно?
- Да, мис… то есть мэм.
Я уставилась на журнал, у него была коричневая твердая обложка, а под ней уйма страниц в линейку, на таких удобно подсчитывать расходы на покупки. Не знаю сколько страниц, может целая сотня. Мне и за тыщу лет все не исписать. Миссус вручила мне давешнее перо, а потом говорит:
- Тебе нужны чернила, погоди минутку, - и быстро вышла из кухни, подолом платья выметая в коридор овсяные зерна.
Оставшись одна, я задалась вопросом, топят ли здесь вообще когда-нибудь и заглянула в камин. Тогда-то и стало понятно, откуда запах гари. Не знаю почему, но меня опять прошиб озноб. В золе лежал конторский журнал, в точности такой, как выданный мне минуту назад. С единственной разницей, что от него осталась одна только обугленная обложка. Я взяла свечу и наклонилась рассмотреть получше. Сблизи стало видно, что все страницы из журнала были вырваны и теперь превратились в горстку тонкой золы. Обложка была влажная, словно кто-то лил на нее воду, чтобы потушить огонь. Я осторожно откинула обложку и увидала внутри надпись детским почерком. Буквы наполовину сгорели, но я разобрала слова "принадлежит Мораг Сазерленд" и дату в июле, но без года. Кто она была, эта маленькая Мораг, и почему принадлежавший ей журнал сожгли? Я уже собиралась вытащить обгорелый переплет из камина, но тут услышала шаги в коридоре и быстро выпрямилась.
- Вот и я! - говорит хозяйка, появляясь в дверях. - Ну-ка, протягивай руки, Бесси.
Я сделала как велено, и она передала мне склянку с чернилами и еще одно перо, да с таким церемонным видом бог ты мой, будто приз вручала.
А потом, верная своему слову, дала мне книжку для почитать, она называлась "Холодный дом", и я понадеялась, что это не дурное предзнаменование. Миссус показала мне наклейку внутри обложки, черно-белую наклейку с картинкой: две дамы сидят под деревом, глядя в раскрытую книгу. По краю шла надпись "Библиотека "Замка Хайверс"". Она во все свои книги до единой наклеила такой ярлычок - небось думала, что так их воровать не станут.
Затем хозяйка повела меня в мою комнату. Она дала мне свечу, сама тоже взяла и вышла в коридор. По старому дому гуляли сквозняки, и трепетливое свечное пламя отбрасывало на стены огромные пляшущие тени. В переднем холле я мельком увидела стоячую вешалку, старинные напольные часы, потом из сумрака выступили лестничные перила.
Мы поднялись на второй этаж и прошли через широкую лестничную площадку. Все двери там были закрыты, ни в одну комнату не заглянуть, я даже расстроилась маленько, очень уж хотелось осмотреться здесь получше. В конце другого коридора, чуть поужее, мы повернули и поднялись по короткой лесенке в тесную мансардную комнатушку со скошенным потолком и слуховым окошком. В ней с трудом помещались кровать, стул да маленький буфет, и два человека уж точно не влезли бы, вот почему миссус осталась стоять снаружи, высоко подняв свечу, чтобы я хорошенько разглядела свое новое жилище. На такую крохотную каморку и двух глаз не надо, одним все охватишь мигом.
- Тут ты будешь спать, - говорит она.
- Очень мило, - отвечаю.
Кровать даже бельем не застелена, и на окошке ни занавески, ни хотя бы тряпицы какой. Я старалась не вспоминать свою чудесную комнату в доме мистера Леви на Краун-Гарденс, с белым мраморным камином, бархатными портьерами и всем таким прочим. Она осталась в прошлом, а прошлого не вернуть.
- В ближайшее время я буду есть с тобой на кухне, - сообщила хозяйка с таким видом, словно это большая радость для нас обеих. - Но конечно, когда мой муж вернется, мы с ним будем садиться за стол вместе, а ты будешь нам прислуживать.
- О, разумеется, - говорю. - А когда он вернется, миссус?
Она не ответила, улыбнулась только и спрашивает:
- В каком часу утра ты приступала к работе на своем последнем месте?
Я попробовала угадать:
- В восемь?
- Боюсь, здесь в деревне мы все ранние пташки, - сказала миссус. - Завтра изволь растопить камины и приготовить завтрак к шести часам.
Таким вот образом я - с двумя писчими перьями, двумя своими титьками, книжкой Чарльза Диккенса, двумя кусками хлеба и чистым конторским журналом - закончила свой первый день в богом забытой глухомани. Правда оказалось, что для меня день еще не закончился.
Хозяйка велела мне перед сном прибраться в кухне, только камин не трогать. Сама она ушла в свою комнату, оставив меня одну. Непривычная к такой работе, я провозилась целую вечность и поднялась наверх лишь в двенадцатом часу. Я слишком устала, чтобы распаковывать вещи, и потому просто вытащила из узелка ночную сорочку, а все прочее оставила до лучшей поры. Два ломтя хлеба я завернула в чистую исподнюю рубашку и спрятала в буфет, а после съела все шесть "пармских фиалок". Потом я разобрала постель и улеглась. Тюфяк был жесткий, но не бугристый, и покрывала вроде не грязные. Должно быть ночь была облачная, в небе не проглядывало ни единой звездочки. Я долго лежала без сна в глазу, ведь мне предстояло приступить к работе в пять и я страшно боялась проспать. В конце концов меня все-таки сморила дрема. По ощущениям я продремала всего пару минут, когда вдруг что-то разбудило меня. Я вздрогнула и открыла глаза. Надо мной стояла хозяйка в ночном белье, со свечой в руке. Она была в ярости, в совершенном бешенстве, лицо так перекошено, что кажется вот-вот треснет.
- Вставай! - прошипела она. - Вставай сейчас же! - Она сдернула с меня одеяла и несколько раз ударила кулаком по тюфяку. - Мне надо, чтобы ты через две минуты была внизу, Бесси. Не одевайся, живо вставай и спускайся вниз.
И она вышла прочь.
Боже святый, сердце мое застучало громче молотов преисподней, я прям увидела как оно прыгает в груди под сорочкой, когда засветила свечу. В первый момент я решила, что проспала. Глянула в окно - там по-прежнему тьма кромешная, ни проблеска зари. Может, уже половина шестого, или шесть, или даже восемь, я-то ведь не из ранних пташек, мне судить трудно. Я накинула шаль, не понимая, от страха или от холода у меня трясутся руки, и босиком спустилась в холл. Напольные часы показывали десять минут третьего, выходит я не проспала. Потом до меня дошло, почему хозяйка разозлилась. Она осмотрела каравай и обнаружила, что я отрезала больше одного куска. Ну все, сказала я себе, теперь ты точно попалась и завтра утром снова окажешься на дороге, без работы и даже без рекомендательного письма да еще с открученными ушами, потому что ты врунья и воровка и никогда в жизни не доила коров.
С тяжелым сердцем я открыла кухонную дверь и встала на пороге. Женщина сидела за столом, при свете лампы и двух свечей. Лицо у нее, еще недавно такое сердитое, теперь было безучастным, и она даже не взглянула на меня, все смотрела неподвижно в стену.
- Входи, пожалуйста, - промолвила она безжизненным голосом.
Я робко шагнула вперед.
- Простите меня, мэм.
Она резко повернула ко мне голову.
- За что?
- За то… - Я замялась. В конце концов, может она и не заметила пропажи хлеба, а разозлилась по другой причине. - За тот мой поступок, из-за которого вы осерчали.
- Осерчала? - переспросила она. - Я вовсе не серчаю. - Она широко улыбнулась, а потом снова отворотила лицо к стене и проговорила прежним неживым голосом: - Там на полке какао. А здесь в кувшине молоко. Приготовь мне чашку какао, пожалуйста.
- К-какао, мэм?
- Да, спасибо. Приготовь мне чашку какао, пожалуйста.
Эта внезапная перемена настроения, все эти "спасибо-пожалуйста" и безразличный голос озадачили меня до чрезвычайности. Я гадала, все ли госпожи такие, ведь мне было не с чем сравнивать, ну разве с моей матерью. Да уж, у нее-то настроение постоянно скакало, и ей ничего не стоило вытащить вас из постели посередь ночи, только уж точно не затем, чтобы истребовать с вас чашку какао - впрочем, про это я напишу позже.
- Слушаюсь, мэм, - сказала я и почтительно присела, сама не знаю зачем, никогда такой привычки не имела, просто так вышло, служанкам ведь положено приседать.
Потом я взяла со стола кувшин и поставила молоко греться. Тогда я еще не знала всего, что мне предстояло узнать в последующие недели, и меня удивило, что хозяйка не дает никаких указаний, хотя и наблюдает за мной со всем вниманием. Не произнося ни слова, она следила за каждым моим движением, и в свете лампы глаза у нее сверкали как у кошки. Пока молоко грелось, заниматься особо было нечем, но сесть я побоялась, а потому взяла тряпку и принялась для вида протирать полки.
Немного погодя хозяйка вздохнула и спросила:
- Что такое ты сейчас сделала? Минуту назад.
- Вы о чем, мис… мэм?
Она указала на место у двери, где я недавно стояла.
- Ты что-то сделала, когда стояла там.
- Да мэм, реверанс, - говорю, а сама думаю: "Ох черт, верно приседать-то не стоило, да что ж у меня все невпопад получается".
- А зачем ты сделала реверанс?
- Не знаю, мэм. Само как-то вышло.
- Понятно, - сказала она и часто поморгала. Сперва я грешным делом подумала, что миссус сейчас расплачется, но потом сообразила, что она наоборот чуть не лопается от радости. - Продолжай, пожалуйста, - наконец промолвила она и махнула рукой в сторону банки с какао.
Я взяла с полки чашку и размешала в ней порошок какао с чуточкой холодного молока, а после долила доверху горячего молока и хорошенько взболтала все ложкой. Затем я поставила чашку на стол перед хозяйкой, вместе с сахарницей. Внезапно она подалась вперед и сжала мои руки в ладонях, причем расплылась от уха до уха, просто удивительно как у ней лицо не треснуло.
- Спасибо, Бесси, - говорит. - Ты замечательная девушка. Я тобой довольна. Очень довольна.
- Всегда пожалуйста, - говорю.
Пальцы у нее были холодные, я хотела отнять руки, но она не отпускала и все смотрела с обожанием то на меня то на чашку.
- Выглядит восхитительно. Совершенно восхитительно. Лучше не бывает, и ты все так быстро и так ловко приготовила. Я горжусь тобой, Бесси. Какое же ты чудо! Спасибо тебе, спасибо, спасибо огромное.
Бог ты мой, это ж всего-навсего чашка какао.
- Не стоит благодарности, мэм. - Я не знала, куда деваться. - Изволите еще чего-нибудь?