- Надо нам его побить, - предложил Азман.
- Нож сунуть, - подхватил Хамза.
- Велосипедной цепью отдубасить.
- Бутылкой дать в морду.
- Зубы вышибить.
- Двинуть в бодек.
- Эй, - сердито крикнул Хасан Роберту Лоо, - мы хотим расплатиться.
- Восемьдесят центов.
- Слишком много. Пятьдесят.
- Восемьдесят центов.
- Пятьдесят, или мы расколотим твой музыкальный ящик.
Роберт Лоо с улыбкой и силой сказал:
- Хорошо бы.
Неправильный ответ. Все обстоятельства против них оборачиваются. Они угрюмо заплатили, сколько было сказано, угрюмо ушли, Хамза пнул стеклянную витрину, полную буханок хлеба и китайских пирожных.
Приступить к действиям. Ночью, в два тридцать пять, Роберт Лоо, босой, туго завязав на поясе ночной саронг, прокрался мимо храпевшего отца, мимо братьев, сестер, тяжело дышавших в крепком сне, и тихонько спустился вниз. Электрический фонарик выхватывал нити дождя на стене, шмыгавших тараканов, больших, словно мыши; забытые пустые ящики из-под минеральной воды. Войдя в зал, увидел на столах лунный свет, спящего в углу музыкального бога. Он-то ему и нужен. Роберт не шел на убийство, не вооружился смертельным оружием, просто шел покалечить его. Положил фонарик, взял в лунном свете пустую коробку из-под игральных карт, зубами и пальцами придал ей нужную клинообразную форму. Сунул клип в машинную щель для монет, плотно забил, преградив доступ покупающим шум монеткам в десять центов. Надеялся выиграть день тишины, хватит времени написать первую часть концерта. Сейчас он его слышал, скрипку, парившую над глухими духовыми и арфами, видел улыбавшуюся солистку в зеленом. Потом с ошеломлением увидел Розмари и не услышал музыки. Так не пойдет. Дыхание участилось. Снова видя длинную элегантную коричневую руку, он застонал, вспомнив странное слово Краббе "вторгся". Почему его не оставят в покое? Он хочет только одного - сочинять музыку.
Глава 4
Розмари вернулась после выходных в Пинанге, странно выглядя чрезмерно одетой. Такой эффект производило обручальное кольцо с крошечным камешком, Грандиозно плясавшим, сверкавшим в ярком малайском свете, сигнализируя солнечными вспышками массу противоречивой информации: "Я вам нравлюсь, правда, только теперь нельзя, видите, я принадлежу другому; как я прекрасна, правда, кто-нибудь обязательно должен был меня поймать; давайте, берите меня, смелей через огненную преграду; идет аукцион, это только первое предложение; в сущности, я, как видите, приличная девушка". Кольцо казалось вездесущим: сияние его спектра наполняло, как аромат, любое помещение, песня его звучала в городе столь же громко, как ныне починенный музыкальный автомат Лоо. Но на Розмари почему-то выглядело непристойно, как выглядел бы на ней монашеский чепец.
Кольцо навело Краббе на мысль о вечеринке, о вечеринке не просто для Розмари, но и в качестве первого шага к осуществлению своего плана межрасового общения. Кольцо, сулившее супружество, казалось подходящим символом.
- Можешь помочь, будешь хозяйкой.
- Ооооох, Виктор, как прекрасно, какая хорошая мысль, Виктор, ооооох.
- Позовем, разумеется, Ники, нескольких китайцев-ротарианцев, тамилов.
- Ой, нет, Виктор, нет, не выношу прикосновения к темной коже.
- Вечеринка будет не такая.
- А как насчет симпатичных английских мальчиков из Бустеда, и управляющего из поместья Дарьян, и Джерри Фрамвелла из "Сунгай Путе", и…
- Нет. Вечеринка будет не такая. В каком-то смысле будет довольно серьезная вечеринка.
- Как же можно устроить серьезную вечеринку? ~~ удивилась она, сверкая кольцом.
- Увидишь, что я имею в виду.
- Ооооох, Виктор, мне в Пинанге мужчины просто не давали покоя, я почти не осмеливалась выйти из спальни, а один с виду очень достойный мужчина, знаете, с седеющими волосами, с целой кучей денег, хотел на мне жениться, а я говорю ему, уже слишком поздно, потом Джалиль приревновал, попытался в три часа утра войти ко мне в комнату. Ох, Виктор, это было ужасно, ужасно…
- Лим Чень По тебе там не встречался?
Она надула губы.
- Встречался. Был один раз в баре вечером. Ох, я его ненавижу, Виктор, ненавижу. Такой вежливый, сдержанный, ох, Виктор, какой у него дивный голос, а он просто угостил меня выпивкой и ушел.
- Ну, ведь на самом деле ты азиатов не любишь, правда? - сказал Краббе. - Не выносишь прикосновения к…
- Ох, не знаю, не знаю, Виктор. Он ведь не настоящий азиат, правда? Такой дивный голос. Ох, Виктор, Виктор, почему жизнь такая трудная?
- Больше уже не трудная, Розмари. Ты обручена.
- Да, обручена. С Джо.
- Ты обручилась с Джо.
Это имя на миг зависло в воздухе, как привычный легкий запах. Вроде бы выходило, что после решительного сакраментального обручения Джо - инструмент - вполне можно отбросить. Розмари с Краббе обсуждали приготовления к вечеринке.
- Чень По будет здесь в среду. Тогда можно и вечеринку устроить.
- О да, Виктор, какая хорошая мысль, правда, в самом деле хорошая мысль.
- А я думал, ты его ненавидишь.
- Ооооох, Виктор, я никогда этого не говорила. Никогда не говорила ничего подобного. Как вы могли подумать, будто я скажу подобную вещь?
Все было продумано довольно тщательно. Множество канапе - никакой говядины, чтоб не смутить индуса, никакой свинины, чтобы не разъярить мусульманина, - разнообразная выпивка, включая безобидные жуткого цвета напитки, лежавшие звонким рифом в ведерке со льдом. Розмари с коричневой кожей, в огненном платье, со сверкавшим кольцом, энергично стучала высокими каблуками по большой гостиной Краббе на заходе солнца, расставляла орешки, сухарики, поправляла поникшие цветы. В конце концов, это, с одной стороны, ее вечеринка.
К изумлению Краббе, Ник Хасан прибыл в сопровождении своей жены, чи Асмы. Это была крупная женщина в саронге из шотландки и зеленом кардигане, которая, по малайскому обычаю, сбросила в дверях сандалии и протопала на больших загрубевших ступнях к простому стулу в углу. Вытащила из сумочки сирех, принялась смачно жевать, игнорируя хозяина, презирая хозяйку с голыми плечами, женщину легкого поведения, ожидая прибытия еще каких-нибудь малайских жен. Но никаких малайских жен не приглашали. У чи Асмы было безобразное проницательное лицо, явно лучше всего смотревшееся в движении. Она кратко отвергла апельсиновый сок, лаймовый сок, лимонад и заказала у Розмари кофе. Значит, пришлось варить кофе.
- Я не меньше вас удивлен, Вики, - признался Ник Хасан, красивый в сером тропическом костюме, с красивыми карими мрачными глазами. - Но она настояла, что тоже пойдет, говорит, я ее никогда никуда не вожу. Молю Бога, чтоб вела себя прилично.
- Нечего беспокоиться. Выпейте, Ники.
- Думаю, - сказал Ник Хасан, - лучше мне притвориться, будто имбирный эль пью. Старик, она за мной смотрит, как чертов ястреб. Эй, - подозвал он боя Краббе, проворного китайца, любившего вечеринки, быстро поговорил с ним по-малайски. - Порядок, - объявил он. - Знает, что имбирный эль - кодовое название бренди с имбирным элем. Имбирный эль, пожалуйста, - громко заказал он.
Явилась миссис Перейра, несколько неаппетитная евразийская дама пятидесяти лет, возглавлявшая местную женскую школу. Муж от нее сбежал, но по-прежнему присылал ей достаточно денег для выплаты ренты. Она кошачьими лапками ощупывала кольцо Розмари, захлебываясь словами:
- Никто даже не думал, что он это сделает, милая Розмари, а он сделал, да? Я только не пойму почему. Мужчины, мужчины, разве можно кому-нибудь из вас верить, можно?
- Я своему Джо верю.
- Я верила Перейре. Ничего, милая, жизнь такова, какова она есть. Человеческую натуру не переделаешь.
Прибыл Лим Чень По, городской, элегантный, воплощение куртуазности, с серебряным браслетом для Розмари.
- Ооооох, как мило, не правда ли, Виктор, ооооо, прелесть, ох, не могу дождаться, когда надену.
- И вполовину не столь изыскан для столь изысканной дамы, - сказал Чень По. - Виктор, вас можно поздравить?
- Поздравить?
- И позвольте сказать, как я рад столь изысканному выбору Виктора, как счастлив видеть его снова остепенившимся, надеюсь, дорогая, дорогая моя леди, что вы сделаете друг друга очень-очень счастливыми.
- Ой, Виктор, - прищурилась Розмари, сплошная алая номада, - вы его слышите?
У Краббе голова шла кругом от сотворения нового мира, где сначала шел акт обручения, а потом выбор невесты.
- Нет, - сказал он, - не то. Понимаете, это не я, это, надо сказать, Розмари обручается с… - Может, подумал он, он когда-то сделал Розмари предложение, о чем все помнили, кроме него, а Джо - просто кодовое наименование, вроде имбирного эля? Нет, нет. И опомнился, спросив Чень По: - Что вы будете пить?
- Ах, пожалуйста, розовый джин, Виктор.
Розовый джин, скотч с содовой, бренди с водой. Гости прибывали, гостиная наполнялась, в воздухе разговоры и дым. Но Краббе чувствовал, что дело начинается плохо. Чи Асма яростно выплюнула кусок тоста с постным мясом, крикнув:
- Баби!
- Это не свинина, - заверил Краббе. - Мы очень внимательно проследили. - Она, не поверив, поежилась. В любом случае, не желала говорить с мужчиной, ожидая прибытия малайских жен. Но единственной другой присутствующей женой была миссис Фу, жена мистера Фу, дантиста, улыбчивая, тоненькая, очаровательная, в чонгсаме, под которым вырисовывался корсет, но не менее прелестная, чем Розмари. Чи Асма выразила в пустоту негодование по поводу подобного эксгибиционизма.
А вот и братья тамилы. У Аруму гама и Сундралингама хлопот хватало: Маньям один дома вечером; тенденция Вайтилингама к непослушанию; тут еще эта самая Розмари. Но они не сумели придумать убедительного предлога, чтоб не прийти, тем более что Вайтилингам проявил намерение напиться у Краббе. Арумугам и Сундралингам знали причину: очередное письмо с Цейлона в то утро, очередной снимок сияющей тамильской девушки с крупно написанной карандашом суммой приданого на обороте: 75 тысяч долларов; сложная душевная машинерия Вайтилингама скрипела и скрежетала: в один момент в начале вечера он даже был склонен к сварливости. А сейчас прыскал полным ртом воздуха на Розмари.
- Ох, Вай, не глупите. Это безнадежно, разве вы не видите? Смотрите, кольцо. - Крошечный бриллиант сверкнул, просигналил.
- Я… я… не думаю…
- Мы остаемся друзьями, да? Я имею в виду, вы будете по-прежнему заботиться о кошках.
- Я…
- Пошли, - пропел Арумугам сердечным фальцетом, - пошли к ребятам.
- Я… не…
- И, - сказал Ник Хасан Краббе, - мысль считают хорошей. Говорят, именно это и нужно к началу торжеств. Хорошая вдохновляющая малайская песня про наши славные горы, про джунгли, про тигров и всякую прочую белиберду. Не слишком длинная, конечно. Думают, можно раздобыть оркестр с Сингапура. И конечно, всегда есть оркестр федеральной полиции.
- Только это будет конец вполне длинной симфонии, - предупредил Краббе. - Фактически главное - сама симфония.
- А нельзя ее вообще выбросить? Нельзя одну песню? - спросил Ник Хасан. Поймал боя Краббе, от которого уже несло бренди, протянул свой стакан. - Я просил имбирный эль. А это имбирный эль.
- Нет, - сказал Краббе, - нет. Должны все сыграть.
- Никто ничего не должен. - Может, просто в присутствии жены он стал раздражительным. - В конце концов, Вики, я вам оказываю услугу.
- Мне?
- Ну, ему. Услугу тому самому парню.
- Но, проклятье, старик, я думал, мы договорились. Неужели вы в самом деле не видите, что исполнение этой вещи важно для Малайи?
На них накатывалась грудь, парфюм и кольцо Розмари.
- Виктор, Виктор, по-моему, Вай старается напиться. Посмотрите на него. - Вайтилингам был загнан в угол возле стола со спиртным, Арумугам и Сундралингам плотной стеной отгораживали его от искушения. Вайтилингам выпил две порции чистого виски, налил очередную. Сундралингам громко, педантично рассказывал миссис Фу о местной кампании по борьбе с фрамбезией.
- Из нарывов при фрамбезии сочится самая что ни на есть тошнотворная жидкость, которая изобилует болезнетворными организмами.
Миссис Фу обаятельно улыбнулась и куснула сардинку на палочке.
- До двадцати лет от первичной язвы до третьей стадии.
Краббе прокашлялся и провозгласил:
- Леди и джентльмены. - Почти в тишине прозвучали слова "спирохета" и "имбирный эль". К Вайтилингаму с выпивкой вернулся дар речи. И он тоже вымолвил в потолок, трепеща золотой рыбкой: "Леди и джентльмены".
- Долго не хочу говорить, - сказал Краббе. - Разрешите сначала сказать, как я рад вас здесь видеть, в частности, выразить удовольствие от присутствия здесь представителей всех рас Юго-Восточной Азии, свободно общающихся в очевидном согласии в доме грешного англичанина. - Раздался обязательный смех, один Арумугам серьезно кивнул; Вайтилингам, как флейта с сурдинкой, пробовал что-то выдавить, кривя рот. - Мы сейчас, - продолжил Краббе, - много слышим о перспективах расовых разногласий в новой независимой Малайе. Подобные мысли распространяют сомнительные элементы, которые видят в расовых разногласиях превосходное средство преследования собственных гнусных целей. Я, конечно, имею в виду коммунистов.
Раздались благочестивые звуки согласия. Розмари стояла, озадаченная, удивляясь столь странному вступлению к речи о ней и ее обручении. Вайтилингам внезапно и неожиданно вполне четко проговорил:
- Коммунистов, - и выпил еще виски.
- Но, - сказал Краббе, - оставив в стороне коммунистов, никто из нас, думаю, не усомнится, что населяющие Малайю расы никогда особенно не старались друг друга понять. Непонятные суеверия и предрассудки, самодовольство, ультраконсерватизм - все это постоянно преграждало путь к взаимопониманию. Больше того, в период британского владычества мысль об обществе - о едином обществе в противоположность массе отдельных общин - никогда не казалась особенно важной. Государство проводило бездушную, чисто формальную, юридическую унификацию, - импортированную из Британии, - и какую-то поверхностную культурную политику, представленную американскими фильмами, джазом, плитками шоколада и холодильниками; в остальном каждая раса довольствовалась сохраненьем фрагментов культуры своей родной страны. Никто никогда не видел необходимости в их смешении. Но теперь пришло время. - Он сильно стукнул кулаком по обеденной стойке. - Это должно быть не просто смешение, а слияние.
- Возлияние, - согласно кивнул Вайтилингам.
На него шикнули.
- Необходимо супружество, нужна более либеральная религиозная концепция, требуется искусство, литература, музыка, способные выразить устремления единого объединенного народа. - Ник Хасан цинично ухмыльнулся. - Я предлагаю, чтоб мы здесь, в этом городе, попытались… - Тут Краббе остановился. Сердце его сжалось при виде впечатляюще входившего на веранду Сеида Омара в газетной рубашке с гортанным воркованием.
- Громкие слова, - проворковал Сеид Омар, - громкие слова. Но они не помогут нам делать дело. - Он вошел в гостиную, моргая от пьяной светобоязни, встал, пошатываясь, под вентилятором; ветерок шевелил растрепанные волосы.
- Ну-ка, давай, Омар, - успокоил его Ник Хасан, - иди на кухню, выпей черного кофе.
- Не хочу я никакого черного кофе. Ничего черного не хочу.
- Ради бога, - шепнул Краббе, - возьми себя в руки, Омар. Нам не надо никаких неприятностей.
- Я никогда не хотел неприятностей, - крикнул Сеид Омар. - Я делал свое дело, правда? Я делал свое дело лучше любого другого. И получил награду. Лишился работы. - Сел в ближайшее кресло и тихо захныкал. Все смутились, встревожились, все, за исключением Вайтилингама. Вайтилингам очень тихо пел песню, которую пели японцы, празднуя падение Сингапура.
- Пожалуй, - сказал мистер Фу, сплошная жирная улыбка, - нам с женой лучше идти.
- Нет, еще очень рано, - возразил Краббе.
- О, - вскричал Сеид Омар, - понятно. Не желаете находиться в одном доме с безработным. Считаете, будто я всего-навсего грязный безработный малаец.
Вайтилингам очень четко подхватил:
- Грязный безработный малаец, - улыбаясь бутылке виски.
Сеид Омар поднялся.
- А если ты чистый тамил, пускай лучше я буду грязным малайцем, - прокричал он. - Это ты виноват, это раса твоя виновата, что я теперь без работы. Твой чертов мистер Маньям и вся ваша проклятая шайка.
- Лучше иди домой, - посоветовал Краббе. - Давай я тебя отвезу. - Вполне можно, думал он, оставить компанию.
Но Сеид Омар стряхнул с себя руку Краббе и продолжал:
- Я скажу то, что должен сказать этим черным ублюдкам.
- Какие грязные слова, - запротестовала миссис Перейра. Розмари старалась прибиться к Лим Чень По, выражая признательность. Вайтилингам прорвался через кордон, улыбнулся и очень отчетливо сказал Сеиду Омару:
- Я тебя знаю.
- Я тебя тоже знаю, ублюдок.
В последовавшей драке никто фактически не пострадал. Немного имбирного эля Ника Хасана пролилось на платье Розмари, платье пропахло бренди. Чи Асма в негодовании замахнулась на ряд бутылок со спиртным, и две покатились по полу, Сеид Омар споткнулся о бутылку рома, упал, схватившись, как ему показалось, за ближайший неподвижный предмет, каковым оказалась правая нога миссис Фу. Все было абсолютно испорчено.
- Ну, - сказал Идрис, немного пыхтя, - чего теперь будем делать?
- Тише, - шепнул Сеид Хасан. - Услышит. - В доме доктора Сундралингама было темно, но Маньям несомненно был там.
- А что мы будем делать? - спросил Хамза. Никто не ответил; фактически никто не знал.
Каждый смутно в душе воображал какое-то насилие, причем в душе Хасана этот образ затуманивался еще больше ощущеньем сыновнего долга, вины, а также облегчения, даже странной признательности к Маньяму, потому что отец его, придя домой, объявил, что жалованья больше не будет, за школу платить больше нечем. Хасан рисовал себе прекрасное праздное взрослое будущее, чувствуя при этих мыслях, пока они стояли, тихо и быстро дыша, в кромешной тьме, некое обещание экстаза в чреслах, разжигавшее в нем желание причинить Маньяму какой-нибудь безобидный вред. И вдохновенно сказал:
- Лица носовыми платками завяжем.
- У меня носового платка нету, - признался Азман. Шепот сорвался на последнем слоге, в темноте внезапно прогремел ломавшийся бас.
- Ш-ш-ш-ш! Дурак!
- У меня два, - выдохнул Идрис. Он сегодня носил костюм, в пиджаке был платок, кроме платка в брючном кармане.
Навязали на лица маски, и, когда по параллельной шоссе, где они стояли, дороге проехала машина, увидели над ними большие карие глаза друг друга. Азман захихикал.
- Ш-ш-ш-ш!
- Парадная дверь заперта, - решил Хасан. - Наверняка. Попробуем черный ход. Сними пиджак, - велел он Идрису. - Сними галстук. Могут увидеть. Могут узнать. Оставь вон там под деревом. - Идрис повиновался. Они мягко протопали в сандалиях по траве; под ногами то и дело потрескивали сухие ветки. Хамза ушиб палец об кокосовый орех, Идрис поскользнулся на перезрелой папайе под деревом. Над головой сияли звезды, слегка шелестели пальмовые листья, тьма, тишина, безлунность. Дверь кухни была заперта.
- Там бой его спит? - беззвучно спросил Азман.