Голодяево внимает.
Вышивал он качественно, лихо выпиливал, ничего не скажешь. Звучок сочный, оттягивающий, хотя и без всякой приставки. Гитара - самопал, и причем явный, без претензий на фирму: на деке темброблоков куча на электровыключателях, на грифе лады белой краской замазаны, топорно так - чем хуже, тем лучше. Краска на ладах наполовину стерлась, гриф внизу в проплешинах, до голой деревяшки стёрт, и дека такая же, насквозь у съёмников обшкрябана. Работящая гитарёшка. Не лентяйка.
Бас еще, да барабан - и вся, тирлим-бом-бом, музыка. Втроем, как везде - деньги лучше делятся.
В этих делах не количеством берут, здесь главное, чтоб аппарат звучал, мощей давил, объемом, а работать всем места хватит: и гитаристу пахать надо, и бас посложнее придумать, а барабанщику тем паче - всё на нем, каждую дырку собой закрой.
Лёлик, проныра, в этой канители успел уже все углы облазить: нет в городе, да думаю и в окрестностях, такого злачного места, даже самого поганенького, где б он не побывал, спелеолог. Исключительные способности в данной области. Пиво в незнакомой местности с закрытыми глазами найдет и кратчайшим путем к цели выведет. Не знаю, есть ли у науки объяснение - что это? Может, всепоглощающая страсть, может, пунктик такой у человека. Все мы немножко лошади и ничто человеческое нам не чуждо. Некоторые вообще ходят навоз нюхать. И что теперь? Одному титечки пощупать - в ночь-заполночь на другой конец города босиком побежит, другому полбанки раздавить, тоже разбуди - как не спал, а Лёлик, допустим, по трактирам швец и жнец. И - отнять нельзя, - в заведениях этих, как карась в пруде. Элемент интерьера. Везде свой. На воротах, куда ни приди, все его знают, официантки смотрят, как баран на старую калитку, пьянь и та норовит чирик занять. Да и Миньку с арами он свёл. А со стороны не скажешь. Сама скромность. В тихом омуте.
Так что, для него здесь не терра инкогнито, а мне интересно на чем мужики шкварят. Пригляделся.
Аппарат - можно репу не чесать, аппарат известно какой. Тут без америк - красный уголок подшефного совхоза: колонки из ДСП, что в них напихано - покрыто мраком и тайной; усилок голосовой опять же самопальный, бандура без окон, без дверей - одна ручка, два входа; на гитару УНЧ-50, колоночки какие-то стрёмные; на бас - ТУ-100 - здесь солидно пукает, важно; ревер из "Ноты-202"; тарелки - с бору сосенка; микрофоны разнокалиберные. С мира по винту - голому колонка. У всех так, кто на отшибе - забегаловки на аппарат не расколются. В железке вообще музыкальный автомат древние пластинки крутит, и ничего! полный кабак. Была бы только водка и нету других забот.
Так что, не до сальца со смальцем. Хотя … И на этом гэ есть чего предложить. Тем более тем, кто ху.
Раз пришел слушатель, раз уж мы нарисовались, ценители - надо отрапортоваться, антрацитика выдать - сие в порядке вещей. Приди к нам - я на пупе изверчусь. В ультразвук залезу. Хотя толку-то? Так мне не сыграть. Хош тресни. Даже если рогом упрусь, брошу всё, струны стану рвать днями-ночами. Тут ведь дело не в том, в какую сторону пальцы выворачиваются. Не дано - не ищи, не обрящется. Говорил, правда, Иван Семенович Бах: "Старайся, и будешь как я". В общем...
Замнём для ясности.
Что касается показать да выдать, по мне, достаточно послушать как группа настраивается и разминается - уже можно понять: птицу видно по помёту. И не потому, что я такой - три аршина во лбу, - нет. Любой, кто играет и этим копейку зарабатывает, так же скажет. Уж насколько у Каца команда во Дворце - всё там, как часики, профессионалы, гнесиных да мусоргских позаканчивали, хоть во Флориду их вези - а не то... Цимеса нету. А вот тут - тут самое то. Тут душа. Тут Музыка. С полуслова всё, с полу взгляда, с полу нотки. Как словами музыку расскажешь? В ней жить надо. А по-другому не стоит и не стоит. Умные люди, по крайней мере, так говорят.
Не сказал бы, что мне завидно или как - нет, а вот то, что они свободно, что хотят, то и играют, и всё своё, в основном, из башки... Первый раз такое слышу в кабаках.
Начали новое что-то: блюз не блюз, вальс не вальс, не босса-нова, не самбо-мамбо - на одну вещицу братцев Бахманов смахивает. Умная такая музыка. Всё в ней. Сильно. Втроем такую музыку делать - это сильно. Это дорогого стоит. Через "ого".
Лёлик интерес заметил.
- Его вещь. Маэстрова. "Шмель", по-моему, называется. Он ее еще на танцах с Соловьями играл. Не помнишь что ли? На Новый год? - ехидненько так спрашивает.
Тот Новый год - да, крепко начудесили, есть что вспомнить, но только не музыку. Не до музыки было, честно говоря.
А Соловьевы, кстати, с кем попало за мульон играть не сядут. (Нас, без ложной скромности, микрофон продувать не подпустят.) И что попало - тоже не будут. Себе дороже. Битлов, Цеппелин, Папл - это только дай, лучше их вряд ли кто в Скучносранске сделает. Напрочь задвинутые на этом деле. Фик-фок на один бок.
Больше скажу: чуваки с прибабахом. Идейные. Если им на свадьбах-то западло, как рассказывают, всякие шарманки с серьезным лицом голосить, что там про ресторацию...
Через кабак, конечно, все проходят. И соловьи, и дрозды, и чижи, и прочие воздухоплавающие. Это как корь или скарлатина. Благо и добра этого... В любом самом затрапезном кафе по вечерам кто-нибудь да лабает. Вальса звук прелестный.
Садились и они. На Химмаше. Место башлёвое, заводской народ там по полной программе в выходные выкладывается - только знай купюры сортируй. Но... И крылышки есть, да некуда лететь. На месяц хватило их. До зарплаты. Еще на один день не хватило.
Фирма. Марка. Лейбл. Соловьев энд Соловьев. По высшему разряду в музосранских чартах котируются. Как авианосец в Тихом окияне.
Этот, чувствуется, из тех же стройных рядов. Одна на всех радость, одна на всех любовь - разделённая, девочка-целочка. Кувыряет-выковыривает нотку за ноткой себе на радость, людям на удовольствие. Слов я особо не разобрал, что-то такое: я - шмель на земляничных лугах, тырым-пырым... Так где-то. Непонятно, короче. Но дюже интересно: таких композиторов в тихосранских трактирах не водится, в здешних апартаментах привычней а-ля "пойду выйду ль я".
Стул развернул, чтоб поудобнее...
Торчу, признаюсь, оттопыриваюсь. Последний раз на концерте "Брейкаут" в прошлом году так оттянулся. Чтоб разом и - понесло…
Без комплексов парень. Играет... Хоть бы дым, стручковый перец, варёный снег, раскованно, себе в радость. Отдыхает. Легко, будто шутя. Приятно посмотреть. Стил май гита джентли випс.
Ну, и мы отдыхаем.
Нюхаем.
Слушаем.
На ус мотаем.
А тут нарисовалась какая-то, перед нами, руку протяни. Ножку выставила, бедром качает, танцует якобы, вроде и нас не замечает - славно, видно, уже кирнула, коза. В руке то ли шарфик, то ли пояс к платью - кисея какая-то, вот она им по полу, по харчкам, навроде змейки играет.
Ну, играй, играй.
Игруля.
Такая, субдительная суперфлю, с "химией". В общем - кудри вьются, кудри вьются, кудри вьются у блядей, ах, отчего ж они не вьются у порядочных людей?
Посмотрел на Лёлика - знает, нет? Сидит, ухмыляется, пожалуй, тоже первый раз видит.
Поиграла фифа, покачала бедром, и, как само собой, за столик к нам. Уселась. Ногу на ногу. Фирму свою подзадрала по самое пи, и на ухо мне:
- Писать хочу. - И бодро так в глаза: - Я красиво писаю. Пойдем, посмотришь.
Здравствуйте, девочки. Станешь с вами нервным паралитиком. Сплошной союзмультфильм. Можно б, конечно, и пойти, защеканить что ли, но я пьяных брезгую почему-то, а если к тому же с блядской рожей и длиннющими крысиными ногтями, то сразу во мне всё обрубает. Но эта, в кудряшках, всё-таки, так, ничего. Очень даже ничего. Можно в ножички на пёрышки поиграть. Да и не пьяна, а больше строит из себя. Сидит, лыбится. Ножкой качает. Сигареткой нашей запыхнулась.
- Номерок где твой?
- Да т-а-ам у одного, - капризно вывернула спину.
- Забери что ли. Хочешь чаю?
- Ха-ачу.
- Чай пить пойдем. С тортом, с шоколадами. Мелодии и ритмы зарубежной эстрады послушаем.
Посидела, кудряшки на палец наматывая. Разглядывая нас по-блядски нагло. Докурила. Ушла, попой покручивая. Ах, черт возьми, какие, право, на свете бывают попы.
Лёлик стойку принял. Ушки на макушке.
- Может на пару забараем, а? Серый? - Даже заволновался парень, спички стал жевать. - Сама ведь, внагляк лезет.
- Не суетись поперед, Лёля. Грубый ты. Спугнёшь.
Припылила. Парижская этуаль.
- Не отдает он, - пожаловалась.
- Вот какой! И не отдает! А надо было вежливо. Культурно. "Пожалуйста" надо было сказать. Волшебное слово. А теперь всё. Не судьба теперь.
- Видно не судьба, видно не судьба, Видно нет любви, видно нет любви. Видно я один, видно я один, Счастье, где же ты?
- О, какие песни... Прямо за между Соединенных Штатов берёт. Ты, слышь, аккуратней с этим. Заплачем.
Сидит. Губки фантиком. До моего позавчера бритого подбородка дотронулась.
- Видно, что мальчик из интеллигентной семьи.
Таких фамильярностей я не люблю, могу и обидеть, будут тут всякие еще, но договорить не успели, припёрся какой-то суровый, с козлиным пухом на бороде, взял ее за руку молча, увёл.
Гетеры, или как их там. Гейши недоделанные. Сначала кудрявой думают, а потом тем местом, где мозг у нормальных людей.
Время на последний круг пошло. По сусекам на "Алиготе" наскребли. Ну, неудобняк же, на шару. Взяли в буфете кислятину эту, пошли в бендежку.
Чуваки уже бирла с кухни натащили - солянку, бифштексы без гарнира, горой на тарелке с ободком - гуляй, банда! В животе звери съестное учуяли, заурчали.
Открыли, разлили. Разговоры повели про ревера и приставки. Дельные разговоры, по теме. Микрофон нам позарез нужен, по его душу ленточную и сидим, а у них есть, и как раз не в работе - лишний. С последующей продажей, конечно, - сейчас голяк.
Такие разговоры за день не переговоришь, слово к слову тянется. Да и про тревожные будни: тоже есть что. Они - какие тут побоища случаются (народ всё на свой лад перемерит: наш "Уют" - Утюгом, их "Чайку" - в Чикаго), мы - как в Утюг сели.
История простая, как два пальца.
Миня полгода с арами стучал, ну и мы с Лёликом заходили, и нам поиграть перепадало. Такие дела только в радость. Ары - мужики не зажимистые, если хабар идет - вместе квасим.
Прижились.
Сытно.
Весело.
Только нет добра-то без худа.
Застукала Джона жена. С Риткой-администраторшей застукала. В подсобке, на таре пустой.
Тоже, мудило, нашел место.
Джону, конечно, все кабацкие дела запретили, скандал-развод, родителей напустить грозят, а у него же кабак - дом родной. Отдушина. Отпуск с содержанием и без воздержания.
А тут жена - во вторую смену. Он, естественно, дома не засиделся. Ну, мало ли. Бывает. Да и первый раз что ли? Пару отделений отыграли они, в перерыве мы с сухоньким бирлять сели - поварихи гуляша с подливой суповые тарелки наворотили. Бирляем, то, сё, вдруг Маринка, откуда ни возьмись, прямо в плаще, никто и "а" сказать не успел - гуляш у Джона на голове, подлива с ушей капает.
Картина Репина. Ильи Ефимовича. Море волнуется раз, море волнуется два.
Наконец, Лёлик проглотил, я выдохнул, Минька выпрямился, а Билл схватил жену приятеля за руки и залепетал: "Что ты, Марина? Что ты?"
Джон же как сидел, так и остался сидеть, разгребая ужин пятерней по хайру, тоскливо так, будто кошка лапой, когда в лужу вступит. А хайр у Джона - любая примадонна позавидует.
Всё, сказал Харон.
На этом всё.
Приплыли. Берег.
Ладно бы, что говорится, последняя капля. В том-то и дело, что тут не на капли счет. Да и чаша терпения далеко не первая. "Не надо ваших денег! Ваши деньги на пупе сожжешь и не заметишь! У вас только пьянка одна на уме да блядство поганое! Дома будете сидеть, козлы! дома!!"
Дома "козлам", конечно, не усиделось. Да и усидишь ли дома, как в песне поется, когда сады цветут?
С попеременным успехом, через раз, через день, ары продержались еще недельку, надеясь звонкой силой кабацкой монеты умаслить заскорузлые жёнины души. Однако, как назло, а скорее всего по извечному закону подлости, хабар срубить не удалось, к тому же превосходящие силы противника создали коалицию и выступили единым фронтом.
Горько было арам пядь за пядью терять родные просторы. Горче перцовки гнилосранского разлива. Ситуацию усугубил весьма неразумный поступок Джона: чавой-то он забылся и посмел заявиться домой с выхлопом. Вовремя, но с выхлопом. И даже не то чтобы с выхлопом, а развезло. И даже не то чтобы развезло, а еле приплёлся. И даже не то чтобы приплёлся, а мы приволокли и к двери прислонили. В прислонютости жена его и обнаружила, на странные поскребки к двери подойдя.
Супруги, естественно, после инцидента не разговаривали, что и позволяло Джону покидать семейный очаг без спросу. Но тут жену словно прорвало. Тут уж Маринка совсем взбеленилась и на следующий день пошла добивать зверя в собственном логове.
Мамушка, царица небесная! Что там было! Как ты спасся! Говорят, на седьмом этаже было слышно ее верхнее "до".
Мало того, когда одна из разъевшихся попыталась приоткрыть хабальный рот в начальственном окрике, разъяренная Маринка схватила со стола хрустальную вазу, махнула цветы на пол и замерла на секундочку статуей Свободы, чтобы прибить своим "Что-о-оо?!!" Видя такое дело, толстозадые деятельницы от общепита позаныривали мухой под столы: а откуда знать, что у бабы на уме? зашибёт за мужика. Свой мужик - он временами ближе, чем сорочка к телу. А Маринка, она за этого раздолдона... Я, конечно, ни в чем не могу быть уверенным, но насколько я ее... Что там пулеметы? На пушки пойдет. Стволы в узел позавязывает.
Далее события развивались так.
Хрусталь рванул партизанской гранатой на тыщу осколков. У двери, которой Маринка навернула в сердцах, вылетела филенка. Пласт штукатурки, что на дверью, подумал-подумал, и тоже не выдержал - съехал вниз с шумом, с пылью. Попался бы ей в тот момент этот конь на скаку!
В довершение всего, уже в дверях, обернувшись на поле битвы, Маринка торжественно произнесла: "Я на вас, - эпитет она подобрать уже не смогла, слова все кончились, а только приласкала кулачком по косяку, вышибая дверные пробки, - в горком напишу".
Высвистели ар с полузвука, только шуба завернулась. Эти, в кабаках, пуганые вороны. Рыльце-то в щетине.
Наблюдая такой коленкор в разводах, ары к нам: давайте, парни. Давайте. Поутихнет, волна спадет, вернемся мы. Не оставлять же на произвол свято место.
Вот так всё и обставилось.
Халява, плиз.
"Алиготе" на донышке уже. Потрёкали еще о насущном: что там Блэкмор, как там Пейдж, Гилмора давно не слыхать, где Стив Хоу... Дело к вечеру совсем, официантки скатерти со столов собирают, шнуры пора мотать. Договорились, как ни то подъехать, да пару вещей отлабать.
Традиция такая в нашем Шоусранске у кабацких музыкантов: из кабака в кабак под занавес ездить - поиграть в последнем отделении друг у друга, а где и совместно что. Поджемовать. Так это, кажется, называется.
Собрались было, да Лёлик каких-то шмар старых, лет под тридцать стал кадрить. Крутил, крутил рыжим усом, да всё без толку. Пока, наконец, не надоело мне стенку подпирать и не послал я простипом-нототеней привычной дорогой. А потом и мы попрыгали через лужи.
Домой.
В общагу.
Чай пить с маргарином.
2
У любой формальности сатиновый больничный запах, тупой головы кочан и бараньи глаза. И хоти, не хоти - думать не моги: уважай ее, заразу, лелей, пестуй, ни руках носи. Потому как кто командует парадом?
Закорючка.
Всё.
Смирно-вольно-разойдись.
Но где наша пропадала? Уболтал Миня хитрым языком девиц в деканате - где путь кривой, там не езди по прямой. Так-то как? Иди, попробуй справочку для трудоустройства выцыганить. Заранее гнилой номер. Иди, сунься к декану. Там тебе не только закон буравчика выпишут, но и шурупчика в придачу, чтоб другим оболтусам неповадно было, поскольку при отвердевании аморфных тел температура их повышается непрерывно.
Куда? Зачем? А кто за вас учиться будет? Последнее полугодие на носу, дипломный проект, эт цэтэра. Понесла кобыла по кочкам, не остановишь. А уж справку в кабак - всё равно что дыру в баранке ковырять.
В конторе свои заморочки: рапортичку заполните, паспорта, шишли-мышли. Составили репертуар, научены уже - пупкиных да залупкиных, ромашки спрятались. Билл рассказывал, как однажды приписали Юрия Антонова, так приходил потом дядя с папкой, челюстью чакал, что такого в Союзе композиторов не значится. Брызгал ядовитой слюной пока не накормили.
Но и на этом еще не всё.
"А кто у вас с музыкальным образованием?" "А вот он у нас с музыкальным образованием". "А что он кончил?" "А музыкальную школу". "Да?" "Да, по баянам". "А то ведь, знаете, у нас без музыкального образования... Обязательно надо что-то кончить". "Окончил он, окончил". "А справка есть?" "Пришлет бабушка из деревни, уже запрос послали". "Вы уж не забудьте, принесите, у нас с этим строго". "Как можно, ну что вы! вы нас знаете".
Кончил он. Знаем, куда он кончил. На двоих с братом лупил в детстве в жестяной барабан, соседям в радость, родителям в утешение - чем бы дитя. По сей день этой линии и придерживается.
"Так, мальчики. Спиртное не пить, за столики не садиться, по заказам не играть. Скандалов чтобы ни-ни. Хватит. Нам всё это уже вот где! Надоело из-за вас жалобы получать. Последний раз музыкантов берём, всё!"
Дали клятву верности. Да мы ваще не цалованы, не балованы. Да у нас святая к музыке любовь.
Положили по семьдесят рэ на нос и, будьте любезны, четыре раза в неделю: средапятницасубботавоскресенье. Четверг - рыбный день. Музыка сюда не вписывается.
Дело за малым. Дело как раз за музыкой.
Задел был, вещей с десять, что мы раньше у ар играли: "Битлз", "Криденс" да "Кристи" - так, баловство. Остальное пришлось быстренько нарабатывать. Пришли из школы, деревяшки в зубы, Минька на утюгах-банках-коробках: Нью-Орлеан тридцатых годов да и только. Репетнём, несколько вещей набросаем, тем и живы. Были бы кости - на месте доведём.
Надо сказать, приличные обороты мы набрали довольно быстро, и с каждым днем всё больше росли в собственных глазах. Правда, кажется, не созревали. Но одно уяснили твердо: главное, побольше ревера, тогда совсем хорошо - особой лажи не слышно. По крайней мере, нам самим.
Так что, с малым, кажется, не проблема.
Проблемы обычно возникают тогда, когда думаешь, что все проблемы уже решены. Барабаны - вот где проблема. Раздолбаны барабаны в пух и перья, пятнадцать лет в обед, еще столько же на помойке валялись и всё равно никто не подобрал. Кроме Мини.